кого
винить,  мать,  что ли?  Так она  ради  нее-то  и  старалась  с  этими
бураками:  теленка  специально  не  сдавала,  держала подольше,  чтобы
потянул не по тощаку,  чтобы на вырученные деньги  купить  ей  наконец
пальто  к зиме.  А то ведь в фуфайке до шестого класса и проходила,  а
все же девочка, хотелось и принарядиться.
     Поплакать бы сейчас над тем пальтишком, да износила до подкладки.
А когда выросла,  хоть и не хуже других была,  а чуралась ребят,  жила
дичком - помнила о своем несчастье. Вот тут-то оно горем и обернулось,
когда все осозналось.
     И вдруг - весна,  приезд Бори,  лес, его рука в темноте... И все!
Пропасть.  И летит она в эту пропасть уже почти полтора года. И шепчет
только  имя  старшего  лейтенанта,  и  ложится спать с именем этим,  и
встает с ним.  Сумасшествие какое-то.  То томительно-сладостное, то до
боли печальное. Бо-ря!
     Замерла, увидев в толпе  военную  фуражку:  а  может,  повезет  и
встретит Бориса прямо здесь, в Ташкенте? Вдруг приехал в командировку,
ведь может же быть такое...
     - Куда едем,  девушка? - подошел, перебирая ключами, как четками,
молодой парень.
     - Мне лететь.
     Лететь, лететь.  Лететь дальше. Добраться до Бориса. Увидеть его.
Пусть поругает,  прогонит,  усмехнется, но - увидеть. Она не может вот
так сразу,  как,  видимо, он, забыть обо всем. Отрезать прошлое. У нее
один  раз  в  жизни  была та ромашковая поляна.  И может быть,  больше
никогда не случится.  По крайней мере она не хочет.  Или Борис  -  или
никто.
     - Куда едем? - подошел еще один водитель.
     - Мне лететь,  - повторила и ему Лена.  Взяла чемоданчик.  Где-то
рядом с Центральным аэропортом, сказали, есть местный, а уж от него до
Бориса - один час лета.
     ...А вообще-то таким,  как Лена,  у которых один  Борис  на  уме,
можно  приезжать  на  Восток  и осенью.  Дальняя и необычная сторона -
настолько дальняя и необычная,  что  кажется  заграницей,  -  оглушила
Лену,  но  заинтересовала  лишь  настолько,  что где-то здесь,  в этой
необычности,  служит и живет Борис. Как они встретятся? Что он скажет?
Как посмотрит? Нужно только добраться до него к вечеру: хоть и красиво
здесь, но ночью и красота страшна.
     Побегала по  дежурным,  регистрациям - успела.  Солнце еще стояло
над горами,  а она опять где с расспросами,  где по наитию,  но  нашла
сначала  забор из пыльных плит,  а потом вышла и к солдатским воротам.
Помялась,  собираясь с духом и надеясь, что кто-нибудь выйдет из будки
дежурного и избавит ее от нерешительности. Но никто не выходил, мелкая
дрожь не исчезла,  и тогда она сама стала подниматься  по  ступенькам.
Ужас:  дома,  издали, все казалось намного проще. Представлялось, что,
как только она подойдет к воротам части, Борис сам выйдет навстречу, и
они...  они...  Впрочем,  это уже неважно,  главное было - решиться на
поездку и доехать,  отыскать в далекой Средней Азии место, где живет и
служит Борис.  Глядела на карту - и обмирала. Мыслимо ли для нее такое
- лететь к черту  на  кулички.  Лучше  еще  десяток  мин  обезвредить,
перелопатить  гору  земли,  но  там  Борис,  который  столько  времени
молчит...
     Вышел бы  он  сейчас.  Полтора года она думала о встрече и каждый
раз представляла,  как выходит Борис.  Другого не смогла придумать.  А
может, и не хотела. Вышел бы...
     Вместо Бориса появился солдат с красной  повязкой  дежурного.  Он
оглядел ее, чемоданчик и, поняв, что это к ним в часть, спросил:
     - Вы к кому?
     - Мне... здравствуйте. Мне Ледогорова.
     - Из какого взвода?
     Взвода? Откуда она знает.  Хотя нет,  как же она забыла,  он ведь
командир саперного взвода.
     - Из саперного, - радостно сообщила она.
     - Саперного? У нас таких взводов нет.
     Как нет?  Может,  она просто не туда попала,  может, здесь есть и
другая часть?
     Торопливо, боясь,  что дежурный уйдет,  достала кошелек, отыскала
среди денег листок с адресом. Солдат взял бумажку, прочел, свел брови,
что-то соображая.
     - Часть наша, но Ледогорова у нас нет, это точно.
     - Ну как же нет! А где он?
     - Подождите,  вон Оксана Сергеевна идет,  она у нас  всех  знает.
Оксана  Сергеевна,  -  поднял  дежурный  бумажку  навстречу  идущей по
тротуару девушке в красном сарафане.  -  Оксана  Сергеевна,  помогите.
Вот,  адрес  наш,  а  солдата  с  такой  фамилией  вроде и не слышал -
Ледогоров.
     Сарафан, только  что  стремительно  приближавшийся к КПП,  замер,
девушка остановилась,  впилась своими огромными глазищами в Лену, и та
поняла:  эта  Оксана  Сергеевна  знает  Бориса.  Но  почему  так резко
остановилась?  Почему   молчит?   Почему   так   смотрит?   Оценивает?
Сравнивает?  С  кем?  Уж не с собой ли,  такой ногастой и лупастой?  А
вдруг и правда?
     - А вы?.. - наконец проговорила Оксана. - Вы кто ему... Борису?
     Какое ее дело? В гости приехала. Родственница.
     - В гости... - ответила тем не менее почему-то сдавленно.
     Оксана опять придирчиво осмотрела ее,  чемодан и сумочку.  А Лена
рассматривала ее.  Какое это,  наверное,  счастье,  удача для девушки,
когда у нее есть на лице какая-нибудь родинка,  небольшой  шрамик  или
что-то такое,  чего нет у других,  - это привораживает, притягивает. А
когда к тому же есть такие глаза и такие ноги,  как у  Оксаны,  то  не
нужно даже и родинок...  И все это, конечно, видел и не мог не оценить
Борис...
     - Ледогоров здесь уже не служит,  - дошел до Лены голос. И тут же
сам сарафан тоже приблизился,  и Лена разглядела,  что глаза у  Оксаны
хоть  и  огромные,  но какие-то холодные,  зеленые.  Такие глаза разве
смогут разглядеть Бориса? Сам-то хоть он их рассмотрел?
     - Он здесь уже давно не служит, - вновь повторила для нее Оксана.
     - А где... он служит?
     Спрашивать не хотелось,  вернее,  не хотелось спрашивать именно у
Оксаны, но солнце уже садилось, солдат ничего не знает, и эта красивая
и  холодная  девушка - последняя ниточка,  которая может привести ее к
Борису. Сказка про злую волшебницу...
     Оксана почему-то оглянулась,  посмотрела на темно-синие,  похожие
на грозовые облака горы на горизонте.
     - Он далеко.
     - Где?
     - Там, - после некоторой паузы кивнула Оксана на горы-тучи.
     А что там?
     - А как... доехать до него?
     Неприятно, ужас как неприятно  вымаливать  у  этого  красного,  а
теперь  уже  позеленевшего от глаз сарафана какие-то новости для себя.
Но что поделаешь...
     - Понимаете,  к нему нельзя доехать.  - Оксана,  оказывается, все
это время тоже смотрела на горы.  - Вася,  - вдруг  обратилась  она  к
стоящему рядом дежурному,  - иди неси службу.  - Убедившись, что дверь
за ним закрылась, перевела взгляд на Лену. - Он... он за границей. Это
все, что я могу вам сказать. Так что не ищите его, а езжайте домой.
     За теми горами - граница? И Боря там? А какая страна? Какие у нас
по  карте  внизу  страны?  Господи,  вся география вылетела из головы.
Китай, Монголия, Индия, Турция... Что-то еще мелкое...
     - А... адрес? У вас есть его адрес?
     Господи, лишь бы не было. Пусть она не узнает, где Борис, но лишь
бы он никому не писал...
     - Дело в том,  что адрес  у  него  наш,  советский,  -  медленно,
останавливаясь   после  каждого  слова,  словно  все  еще  раздумывая,
говорить или нет,  тем не менее сказала Оксана.  -  Письма  уже  потом
переправляют к ним туда. Вы меня понимаете?
     "Значит, они все-таки переписываются, - думала Лена свое. - Мне -
ни строчки, а этой лупастой-ногастой..."
     - А что же вы здесь,  если он - там?  - закончила  свое  унижение
презрительным  вопросом  Лена.  У  Оксаны от удивления раскрылся рот -
оказывается, он и в самом деле открывается от удивления, это не только
так  в книгах пишут,  - веки виновато,  безответно заморгали,  и Лена,
подумав: "Вот так и ходи", - взяла чемоданчик и пошла от КПП.
     Необходимое послесловие.
     На следующее утро  в  отделение  милиции  ташкентского  аэропорта
милиционер привел девушку.
     - Заграницей интересуется,  товарищ капитан,  - тихо  доложил  он
дежурному.  - Афганистаном.  Твердит, что какой-то старший лейтенант у
нее там служит.
     - В Афганистане?
     - Так точно.
     - А  она...  не  того?  -  Капитан  хотел повертеть у виска,  но,
увидев,  что  задержанная  наблюдает  за  ним  издали,  лишь  поправил
фуражку. Но милиционер понял.
     - Вроде нет. Вот документы.
     Документы оказались   в   порядке,   рассказ   Желтиковой   Елены
Викторовны вроде правдоподобный,  кроме, конечно, нелепости про службу
старшего лейтенанта в Афганистане.
     - А может,  где  при  посольстве?  Или  советником?  -  попытался
прояснить  капитан  у  девушки,  но  для  нее эти слова настолько были
далеки и непонятны,  что дежурный оставил свои предположения при себе.
Куда-то позвонил,  перезвонил,  сам дождался звонка и порекомендовал в
конечном итоге девушке поехать в  Министерство  геологии  Узбекистана:
вроде бы там оформляется большая группа для работы в Афганистане.
     - Попадете туда - тогда и ищите своего старшего лейтенанта.

     25 октября 1979 года. Кабул.
     Два раза  в  год,  весной  и осенью,  в Министерстве обороны СССР
подводят итоги боевой учебы.  Со всех округов,  флотов,  групп войск в
Москву съезжается командование, где каждый и получает по заслугам.
     В эту осень на подведение итогов впервые вызвали и  "афганцев"  -
Горелова  и Заплатина.  Вызвали срочно - указание пришло вечером,  а в
Москву предписывалось явиться уже на следующий  день.  То  ли  Устинов
долго  раздумывал,  то  ли  сам  в  последний  момент  получил команду
представить советников,  но в итоге Горелов вынужден  был  в  23  часа
докладывать Амину о своем убытии.
     Амин, уставившись в одну точку,  молча выслушал  доклад  главного
военного советника. Можно было подумать, что он вообще не понял, о чем
идет речь,  - настолько отвлеченным казался его  взгляд.  Горелов  же,
замолчав,  посмотрел  на часы - скоро полночь,  а надо еще собираться,
сделать хоть какие-то наброски, если вдруг предложат выступать. А Амин
все сидел, смотрел и думал. Наконец поднял свою большую голову:
     - Можно попросить вас об одном одолжении?
     - Конечно, - удивился Лев Николаевич: Амин - и что-то просит.
     - Я  попрошу  вас  передать  мое  личное  письмо  Леониду  Ильичу
Брежневу, - медленно, словно еще раздумывая, говорить Горелову это или
нет,  и вообще,  решиться на это самому или не стоит,  начал Амин. - Я
давно прошу о встрече с ним.  Но, видимо, мои письма и просьбы до него
по моим каналам не доходят.
     - Хорошо,  товарищ  Амин,  я  выполню  вашу  просьбу,  -  ответил
Горелов,  хотя не был уверен,  правильно ли  поступает.  Впрочем,  это
личная  просьба  Амина он просто доложит о ней послу и Иванову,  пусть
уже они делают выводы.
     - Счастливого полета, - подал руку Амин.
     - А... письмо? - спросил Горелов. - Вылет-то рано утром.
     - Письмо будет вручено вам позже.
     Неприятно попадать в жернова  непонятных  историй.  Рядом  что-то
крутится,  вертится - а куда,  зачем?  Шестеренки вон тоже вращаются в
разные стороны, а тем не менее концентрируют силу ради чего-то одного,
размышлял  Горелов,  возвращаясь  от Амина.  А какой вал,  какой пласт
придет в  движение  после  получения  письма?  Может,  Пузанов  сумеет
проанализировать  это  хотя бы в силу своей большей информированности?
Хотя Амин как раз и дал понять,  что именно дипломатическим каналам он
не доверяет.  Что же,  промолчать, сделать вид, что разговора о письме
не было?  По-мужски,  по-джентльменски,  в конечном счете так  и  надо
сделать.  Но когда дело касается двух стран,  это джентльменство может
вылезти еще неизвестно каким боком.  К тому же здесь  он  представляет
интересы  своей  страны,  а за нее решать поручено здесь только одному
человеку - послу.
     - Александр Михайлович? Извините, если разбудил, это Горелов. Час
назад я докладывал Амину о своем отъезде, и тот попросил меня передать
его личное послание Брежневу.
     - Где письмо?
     - Пока нет, сказали, отдадут после.
     - Доложите Иванову.
     Иванов, Иванов...  На  этой  фамилии,  видать,  не  только Россия
держится, но уже и Афганистан...
     - Где   письмо?  -  повторил  посла  даже  в  интонации,  немного
растерянной, обеспокоенной, представитель КГБ.
     - Вручат позже. Когда - не знаю.
     Необходимое послесловие.
     Письмо передаст  Экбаль.  Дождавшись,  когда  Горелов  и Заплатин
поднимутся на трап самолета, он догонит их и подаст конверт Заплатину:
     - Василий Петрович, прочтите, кому это, - попросит он.
     - "Лично Леониду Ильичу Брежневу от Хафизуллы  Амина".  Понял,  -
ответит  он,  зная  от  Горелова  о  просьбе.  -  А печатей-то сколько
наставил.
     Экбаль ничего  не  ответит,  сбежит  по  трапу.  За  Гореловым  и
Заплатиным закроется дверь самолета.
     По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и
Лев Николаевич передаст письмо начальнику  Генерального  штаба.  Амину
так и доложит при возвращении:
     - Товарищ Амин,  я далек от Леонида  Ильича,  но  письмо  передал
лично начальнику Генерального штаба маршалу Огаркову.
     Амин кивнет,  хотя и  не  станет  скрывать  неудовольствия  такой
цепочкой.

     Начало ноября 1979 года. Москва - Казань - Чита.
     Письмо Брежневу состояло  всего  из  двух  пунктов.  Амин  просил
встречи  с  ним в любое время и в любом месте,  и вторая настоятельная
просьба - заменить посла,  прислать к нему человека, который не был бы
связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД,
     Первую просьбу  Брежнев  отмел  сразу:   ждать   искренности   от
человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную
партию в угоду личных амбиций, не приходилось. Просто же смотреть, как
он будет выкручиваться,  оправдываться,  а в конце концов просить все,
что только можно,  - самолеты,  бензин,  кровати, подушки, гвозди? Нет
уж, пусть знает свое место. Пусть чувствует что прощения за Тараки нет
и не будет.
     Другое дело - знать каждый шаг Амина.  Пока он не доверяет никому
из советников,  кто работал рядом с Даудом и Тараки.  Да и какое может
быть  доверие  и какая может быть информация у того же Пузанова,  если
Амин на пресс-конферещии на весь мир заявил,  что  считает  советского
посла  причастным  к  перестрелке  с  Тараки  во  Дворце  14 сентября.
Конечно,  работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и
главного  военного  советника,  в  этой  области.  Амин должен быть по
крайней мере хотя бы предсказуем.  Так что замена  посла  и  советника
сразу поможет убить двух зайцев: и на письмо вроде бы отреагировать, и
свое дело сделать.
     - Да,   нам  надо  быстрее  определиться  с  Амином,  -  прочитав
послание,  произнес и Громыко.  - А чтобы люди быстрее  вошли  в  курс
дела,  видимо,  нужно подыскать мусульман,  знающих традиции,  обычаи,
нравы Востока.  Это значительно сократит для  них  время  вхождения  в
обстановку.
     МИД - с одной стороны,  Генеральный штаб - с другой открыли  свои
картотеки.   Вскоре  мидовцами  был  назван  свой  кандидат  -  первый
секретарь Татарского обкома  партии  Табеев  Фикрет  Ахмеджанович.  На
дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый:
много  лет  подряд  возглавлял  все  наши   дружественные   делегации,
отправляемые в страны Азии и Африки.
     Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря,  позвонил
в  Казань.  И  уже  на  следующий день Табеев получал в неприметной на
первый взгляд пристройке рядом со Спасскими воротами пропуск в Кремль.
     - Обстановка   в  Афганистане  сложная,  Фикрет  Ахмеджанович,  -
покашливая, говорил Суслов. - И именно поэтому, с одной стороны, выбор
пал на вас.  К тому же вы не просто видный партийный работник,  хорошо
знающий тот регион,  но и человек, до этого никак не связанный с КГБ и
МВД.
     Увидев удивленный взгляд Табеева,  покачал головой: да-да, именно
так.  Но  пояснить  не  успел:  вошла с подносом,  накрытым салфеткой,
девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего
посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем кружок лимона.
     - Да,  Амин просит к себе именно такого посла.  Если боитесь... -
здесь  Табеев  усмехнулся,  и Суслов поправился:  - Если есть какая-то
причина не ехать,  то будем считать,  что разговора этого не было,  мы
вас поймем.
     - Я согласен, Михаил Андреевич.
     - Хорошо. После обеда зайдем к Леониду Ильичу.
     Брежнев был еще короче:
     - Молодец,  что  согласился.  Мы  на  это и рассчитывали.  Андрей
Андреевич только что сообщил,  что они связались с Амином и он доволен
вашей кандидатурой.
     У военных тоже особых проблем не возникло.  Советником в Монголию
как раз собирался ехать генерал-полковник Магометов Солтан Кеккезович,
карачаевец,  первый  заместитель  командующего  Забайкальским  военным
округом.  И  если  Табееву  Брежнев  дал  неделю на сборы,  то министр
обороны Магометову на все про все,  как лейтенанту,  - два дня.  Утром
Солтан  Кеккезович  улетел  по  вызову  в Москву,  а в обед к его жене
приехал командующий войсками округа генерал-полковник Салманов.
     - Александра Ивановна, у меня к вам разговор.
     Та, нащупав кресло,  села.  Никто,  наверное, не шел так трудно в
Вооруженных Силах к званию генерал-полковника,  как ее Солтан. В сорок
четвертом,  когда Сталин выслал карачаевский народ в казахские  степи,
Магометова спасло лишь то,  что был на фронте.  И даже когда пришло на
все фронта указание срочно  отозвать  карачаевцев,  комполка  отправил
своего  начальника  разведки капитана Магометова в такой глубокий рейд
по тылам противника,  что тот вернулся  в  полк  только  где-то  через
месяц,  когда  страсти вокруг отзыва карачаевцев приутихли,  а большие
чины из особых отделов отъехали подальше от пуль.
     После войны  в  первый же отпуск приехал майор Магометов к себе в
Карачаевск.   В   комендатуре,   куда   зашел   отметить    документы,
фронтовик-капитан затолкал его к себе в кабинет, продержал до вечера:
     - Вот что,  майор,  я тебя не видел,  и ты здесь не был.  Иди,  и
лучше   по  тропам,  и  не  возвращайся  больше  сюда.  Мне  приказано
задерживать   и   отправлять   в   комендатуру   всех   возвращающихся
карачаевцев.
     Через год,  в следующий отпуск,  поехал  в  Казахстан.  Ходил  от
селения к селению,  от юрты к юрте - искал родственников.  Содрогался:
как только смог его теплолюбивый,  привыкший к горам  народ  выжить  в
степных  холодах?  А  входить  в  спецпоселения  можно  лишь по особым
пропускам,  а разговаривать  с  выселенцами  -  только  в  присутствии
оперуполномоченных...  Спасло лишь то, что имел полную грудь орденов и
нашивок за  ранения.  Нашел-таки  мать  и  родственников,  сумел  даже
поселить  их  в  одном месте.  Зато по службе - затор.  Дважды подавал
документы в бронетанковую академию, но сначала придрались к оформлению
документов,  на  второй год уже более существенная зацепка появилась -
нет аттестата за военное училище. Разозлился - экстерном сдал экзамены
в  Ленинграде  за военное училище.  Приняли - со скрипом,  но приняли.
Однако злость,  видимо,  не остыла,  потому что за год  академии  сдал
экзамены сразу за три курса.
     Короче, было чего испугаться Александре Ивановне. И хотя на дворе
стоял  конец семьдесят девятого,  но этот срочный и непонятный вызов в
Москву, приезд самого Салманова...
     - Да  не беспокойтесь вы,  Александра Ивановна,  - чувствуя,  что
испугал  жену  своего  заместителя,  но   не   поняв   чем,   попросил
командующий. - Просто ваш муж получил назначение ехать главным военным
советником в Афганистан.  Он вернется сегодня вечером, но завтра утром
вы должны уже убыть.
     - Как...  утром?  -  Александра  Ивановна  оглядела  только   что
полученную квартиру,  расставленную мебель.  А книги! Книг-то сколько,
на одну их упаковку три вечера