у нас "румынский бардак".
     К этому   времени   появилась   необходимость   создания  ДШБР  -
десантно-штурмовых бригад,  которые должны были подчиняться не Москве,
а,  для оперативности и мобильности, непосредственно округам. Проблема
встала в другом:  где взять  сразу  столько  офицеров-десантников?  Со
скрипом, но решили расформировать одну дивизию и передать ее по частям
в округа. Только какую?
     Тут-то и  всплыли  маргеловские  "азиаты".  Крест Генштаба лег на
ферганскую часть.
     Справедливости ради отметим, что проработки по ее расформированию
начались до революции в Афганистане и до смены командующего ВДВ.
     Генерал-полковник Дмитрий  Семенович  Сухоруков  принял войска за
год до событий в Афганистане.  Бывший десантный комдив,  он исхитрился
не  поддаться общей эйфории ВДВ:  интеллигентный,  мягкий,  никогда не
повышающий  голоса,  прекрасно  разбирающийся  в   литературе.   После
калоритнейшей  фигуры  Маргелова  он  казался конечно же анахронизмом,
чужеродным телом в этих войсках.  Чем он кончит,  всем было  ясно:  не
сработается,  уйдет.  Вопрос ставился другой:  сколько продержится и с
чего начнет?
     Начал с боевой подготовки. В первые же месяцы командования поднял
две дивизии,  выбросил в белорусские леса воевать  друг  с  другом.  А
потом был разбор.
     - Чему мы  учимся,  товарищи?  Давайте  посмотрим  на  первом  же
примере:  передовой  отряд  захватывает  мост,  "противник" отходит на
пятнадцать километров.  Через какое-то  время  подтягиваются  основные
силы десанта,  и что начинается? Море огня, рев, крики, мост вдребезги
- как же,  десантники пришли!  А зачем кричать и палить в воздух, если
мост  уже сутки как наш!  Словом,  так:  повеселились,  а теперь будем
учиться воевать. Воевать, а не шуметь.
     Сколько жизней спасло в Афганистане назначение Сухорукова! К чему
приучил он:  перед тем,  как  бросаться  под  пулеметы,  надо  все  же
подумать,  похитрить, проанализировать. Сочетание маргеловского духа и
сухоруковской выучки и создало в  народе  впечатление  того,  будто  в
Афганистане воевали одни десантники. А ведь их там была одна дивизия!
     Словом, выпало для ВДВ это счастье,  солдатское везение  -  иметь
таких  командующих.  Но  тем  не  менее решение Маргелова пожертвовать
ферганской дивизией догнало  его  преемника  через  несколько  месяцев
после вступления в должность.
     - Ну что,  Дмитрий Семенович, все-таки будем урезать вас, решение
окончательное.  -  Огарков,  вызвавший его однажды в Генштаб под конец
рабочего дня,  сказал  об  этом  как  о  решенном  вопросе,  и  теперь
Сухоруков ждал, какую дивизию назовет начальник Генштаба. - Давайте-ка
еще раз пройдемся по вашим хозяйствам. - Огарков подошел к карте. Ему,
видимо,  и самому доставляло мало удовольствия лишаться целой дивизии,
да еще на юге,  и он,  может быть,  просто лишний раз хотел  проверить
свое решение. - Этих и этих, - маршал постучал карандашом внизу карты,
- сейчас нельзя трогать,  они у нас сидят из-за Ирана. Эта, - карандаш
сместился на северо-запад,  - подчинена Варшавскому Договору.  Эта,  -
обвел центр карты, - нацелена на Дальний Восток, там у нас вас нет. Ну
а эти, - постучал еще по карте, - извините, эти мой личный резерв.
     Карандаш упал на карту, что означало точку в решении.
     - Но  сделаем  так.  -  Огарков  прошелся  по  кабинету,  - Будем
реалистами.  Как говорит Ахромеев,  у нас появилась  головная  боль  в
связи  с  Афганистаном.  Какие  шаги будет предпринимать в связи с ним
политическое руководство,  неизвестно,  но нам надо быть  готовыми  ко
всему. Поэтому дивизию расформировываем, а один из ее полков, как вы и
просили,  оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будем держать
за  дивизию,  деваться  некуда.  Я хочу,  чтобы штаб ВДВ это правильно
понял,  и довел нашу  озабоченность  до  офицеров  полка,  которых  вы
оставите. Афганистан будет их, - без задней мысли, просто как стратег,
определяющий зоны ответственности для своих  частей  и  подразделений,
добавил маршал.
     Был бы верующим да знал бы,  что говорить, может, и перекрестился
бы...
     Необходимое послесловие.
     Вскоре командир  одного  из  полков подполковник Сердюков Николай
Иванович,  успевший отгулять всего шесть дней в отпуске,  будет срочно
отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит своего
командира  дивизии.  Вместе  им  и  объявят,  с   одной   стороны,   о
расформировании  дивизии,  а  с  другой  - о создании усиленного полка
центрального  подчинения.  Командиром  этого  полка  и  был   назначен
Сердюков.

     25 июня 1979 года. Москва.
     Заместителю командующего  ВДВ  по  воздушно-десантной  подготовке
генерал-лейтенанту Гуськову с отпуском повезло больше:  он отгулял его
полностью.  Правда, в последний день перед выходом на службу ему прямо
на дом позвонил Сухоруков:
     - Отдохнули, Николай Никитович?
     - Отдохнул.
     - Хорошо?
     - Хорошо.
     - На службу завтра?
     - Завтра.
     - Ждем вас.  Только захватите с собой  гражданский  костюм.  Надо
будет слетать на юг.
     На юг - это в Фергану. Но гражданский костюм?..
     На следующий   день   в   штабе  ВДВ  командующий  ставил  своему
заместителю сразу три задачи:
     - Первое - вы назначаетесь начальником ликвидационной комиссии по
расформированию дивизии.  К концу года вопрос этот должен  быть  решен
окончательно.  Второе  - из состава дивизии вывести полк подполковника
Сердюкова,  он   станет   отдельной   частью   нашего,   центрального,
подчинения.  Офицеров, солдат, технику - все лучшее отдать и перевести
ему. И третье...
     Здесь Сухоруков   умолк,  пристально  посмотрел  на  заместителя.
Буквально    вчера    Устинов    отдал    распоряжение     подготовить
парашютно-десантный батальон для отправки в Афганистан. Судя по всему,
ситуация там складывалась не совсем благоприятная,  особенно для нашей
транспортной авиации в Баграме.  Охраны для летчиков и техники не было
практически никакой,  а прокатившиеся по республике мятежи с захватами
вертолетов  и  самолетов  в  Джелалабаде  и  Асадабаде  показали,  что
гарантии их безопасности тают уже не по дням,  а по часам.  ( Баграм -
аэродром в 60 километрах от Кабула.)
     - ...И третье,  Николай  Никитович,  выберете  в  дивизии  лучший
батальон и готовьте его в Баграм.
     За что уважал  своего  заместителя  командующий  -  за  спокойное
восприятие любого известия.  Потом,  конечно, появятся десятки и сотни
"как",  "почему",  "откуда",  но это будет уже работа. А важно начало,
само отношение к делу...

     Конец июня 1979 года. Учебный центр ТуркВО.
     Пристальное внимание  к  своему  батальону  подполковник  Василий
Ломакин ощутил сразу после приезда в полк генерал-лейтенанта Гуськова.
Подняли их по тревоге и перебросили в учебный центр, как понял комбат,
-  подальше  от  лишних  глаз  и  разговоров.  Незаметно и скромненько
нагрянули представители особого отдела,  пересмотрели каждого солдата,
несколько  человек  порекомендовали  отправить служить в другие части.
Затем в штаб  батальона  ввели  автомобилистов,  зенитчиков,  а  когда
приписали двух хирургов и начфина, стало окончательно ясно, что лететь
батальону куда-то далеко от места расположения.
     - Слушай,  Володя,  отец  там ни на что не намекает?  - остановил
как-то комбат замполита роты лейтенанта Алферова.  Было  время,  когда
Ломакин качал еще на коленях нынешнего лейтенанта, а теперь вот судьба
распорядилась и вместе тянуть офицерскую лямку.  Из  всех  комбатов  в
дивизии  Василий Иосифович был,  пожалуй,  самым старым и,  считалось,
самым опытным -  уж  не  потому  ли  затевает  какие-то  непонятные  и
странные игры Гуськов?  А к Алферову обратился еще и потому,  что отец
его служил в штабе при  картах,  и  уж  он-то  в  первую  очередь  мог
догадаться,  куда  их  готовят:  достаточно было лишь проанализировать
карты, которые получает для работы заместитель командующего.
     - Василий  Иосифович,  молчит,  -  пожал плечами Алферов.  - Так,
иногда подойдет,  похлопает по плечу,  но -  молчит.  Хотя,  наверное,
что-то знает.
     - Ладно, подождем еще. Мы не торопимся.
     Уж кто-кто,  а  такой  зубр  в  тактических  делах,  как Ломакин,
размышления с самого начала направил в  нужное  русло.  Шесть  раз  за
последний год в разную степень боевой готовности приводили десантников
из-за беспокойного южного соседа.  Это только кажется,  что события  в
других странах - дело одних только этих стран. Спросите у десантников,
посчитайте,  сколько раз сидели они "на парашютах" последние годы, - и
вы  узнаете,  спокоен  ли  этот  мир,  дает ли наличие государственной
границы безопасность стране, или это все-таки рубеж, за которым не все
желают добра одной шестой части земли?
     Готовился к чему-то батальон...

     Начало июля 1979 года. ТуркВО.
     - Осаживай,  осаживай  смелее.  Теперь  сам заваливайся влево,  а
голову ей выворачивай поводом в другую сторону.  Так,  хорошо. Ногу из
стремени, придавит.
     Лошадь под солдатом осторожно завалилась  на  бок,  и  кавалерист
залег за нее, вскинул автомат.
     - Передерни затвор.  А лошадь успокаивай.  Да не  гладь  ее,  она
этого  не  понимает  и  не  ощущает.  Похлопывай по шее.  И нашептывай
что-нибудь ласковое на ухо. Так, теперь внимание. Огонь!
     Треск автоматной  очереди  над ухом - ощущение малоприятное и для
человека,  а для лежащей,  ничего не понимающей лошади тем более.  Она
рванулась, попыталась встать, но уздечка была прижата ногой всадника к
склону, и попытка не удалась.
     - Хорошо.  Успокаивай,  успокаивай  ее.  Теперь забрасывай ногу в
седло, освобождай ей голову. Держись.
     Лошадь, почувствовав  свободу,  рванулась,  копыта заскользили по
каменной крошке,  но солдат удержался,  облегченно улыбнулся. Стоявшие
на склоне кавалеристы, как в театре, захлопали в ладони.
     - Взво-о-од!  -  пропел  Ледогоров,  привстав   в   стременах   и
оглядываясь  по  сторонам.  У  лошадей,  услышавших  голос  командира,
замерли торчком  уши.  -  Дистанция  -  полголовы  лошади.  Поводья  -
по-строевому...
     К лошади  подходят  и  садятся  спереди,  чтобы  она  не   только
чувствовала,  но и видела хозяина. Сколько таких премудростей пришлось
постичь Борису за почти год службы в  эскадроне.  Противился  вначале,
ухмылялся:  что за игра в "казаки-разбойники" при современной технике,
но это скорее была боль от расставания с десантной  службой.  И  когда
зимой  их  эскадрон подняли с проверкой и солдаты,  цепляясь за хвосты
впереди идущих лошадей и вытаскивая за  поводья  своих,  поднялись  на
перевал, считавшийся в январе непроходимым, Борис зауважал новое место
службы: нет, недаром жуют овес их лошади, рано их списывать на постой.
     - Вить  "змейку",  -  указал  Ледогоров  взводу  на один из самых
крутых склонов.
     Запетлял среди  камней конный строй:  вправо вверх десять метров,
влево вверх десять метров - то ли  лыжники  стащили  у  конников  этот
способ  подниматься в гору,  то ли наоборот,  но ввинтиться на гребень
горы можно только  так.  Скорость  подъема  была  невелика.  Но  Борис
специально  загрузил  на  сегодняшнюю  тренировку  взвод под завязку -
боеприпасы,  минометы,  продукты, малую вьючную кухню, даже пароконные
носилки,  изготовленные  из  березовых  жердей,  и  плащ-палатки - все
тащили с собой.  Пусть  втягиваются,  особенно  молодежь.  Это  им  не
кавалерийский  мосфильмовский полк под Москвой.  Здесь ТуркВО,  боевая
задача - служба,  одним словом.  И может быть,  черт с ним, с ВДВ, там
тоже мишуры и бестолковости хватает. А кавалерия - это по крайней мере
интересно,  это простор, это взаимная верность и преданность лошадей и
их  хозяев;  об  этом  тоже думается,  потому что все в конечном итоге
мечтают в душе жить  по  истинным  законам  братства  и  товарищества.
Кавалерист  же начинается с того,  что берет из переметной сумы щетку,
скребницу и идет чистить лошадь.  И когда  она  почувствует  заботу  о
себе,  из  любого  ада  вынесет  своего седока,  пройдет под ним любое
расстояние.
     Двадцать пять прожитых лет,  как определил Борис,  заставляют уже
человека определять,  где тараканьи бега за воинскими званиями,  а где
служба в свое удовольствие.
     К этим мыслям Борис пришел исподволь,  незаметно для себя.  Может
быть, у вечерних костров, которые так любил их эскадрон и ради которых
специально  задерживался  на  полевых  занятиях,  а  может,  в  долгих
переходах,  когда  качаешься  в седле вместе со своими думами.  Но они
укрепились  в  душе,  помогли  перенести  разлуку   с   ВДВ,   старыми
товарищами.
     Вот и сейчас, за мыслями, незаметно, но вошел со взводом на гору.
Вскинул бинокль,  оглядел округу. Внизу, по дороге, в их сторону ехали
два "уазика",  и,  вглядевшись, Борис ощутил легкое волнение: за рулем
машин  сидели  десантники в голубых беретах.  Вот ведь как получается:
только подумал о своем прошлом,  вроде отодвинул его в сторону, - все,
не мешайся, а поди ж ты, как заколотилось сердце. Даже Адмирал под ним
стал переминаться с ноги на ногу,  видимо,  почувствовал его волнение.
Нельзя, нельзя встречаться с первой любовью, умерло так умерло.
     Борис перевел бинокль на горы, но вскоре, сам не заметив, когда и
как,  вновь  навел  его на машины.  Знал,  вернее слышал,  что в сотне
километров от их эскадрона стоит парашютно-десантный полк,  одно время
порывался  даже  съездить  туда,  но  удержался  перед соблазном:  кем
приедешь? А что, если сейчас попробовать? Взять и ворваться на лошадях
на плац? Или захватить машины? Может, в самом деле посмотреть, как без
него в ВДВ управлялись?
     Торопясь, приказал   снять  с  лошадей  груз,  спустил  взвод  по
противоположному склону в предгорье и, когда "уазики" показались из-за
поворота, прокричал:
     - Шашки - к бою!
     Сверкнули, разрубив солнечные лучи, клинки сабель.
     - За мной - марш!
     Направил Адмирала  на  головную  машину,  ослабил поводья,  давая
возможность лошади вытянуться стрелой.
     - Ура-а! - хрипел взвод.
     Гудела под  копытами  земля.  В  машинах  их  заметили,  "уазики"
прибавили скорости, но куда мотору в горах против коня!
     Борис первым  выскочил  на  дорогу,  осадил  лошадь  прямо  перед
радиатором   машины.   Улыбнулся,  заметив  за  стеклом  испуганные  и
недоуменные лица  водителя  и  офицера  в  куртке  без  погон.  Поднял
Адмирала свечой,  погарцевал, играясь шашкой. Вот так-то, десантнички,
кровные ребятушки.  Чего растерялись-то,  где ваш  девиз  про  гвардию
мужества?
     Первым пришел в себя офицер.  Он пригладил волосы, открыл дверцу,
спрыгнул  на  дорогу.  Резанули  красным цветом лампасы,  и теперь уже
настала очередь Борису приходить в себя:  как это он не подумал, что и
в  самом  деле может ехать генерал.  Сейчас взгреет.  А лицо знакомое,
наверняка  когда-нибудь  приезжал  к  ним  в  дивизию.   Теперь   надо
выкручиваться.
     Спрыгнул на землю, сбросил поводья коноводу, убрал шашку.
     - Извините,  товарищ генерал, у нас занятие по захвату объекта, а
здесь машины на дороге, - на ходу начал сочинять Борис.
     - Погоди,  -  остановил  его генерал.  - Откуда вы такие взялись?
Кино, что ль, снимаете?
     - Никак нет, мы настоящий, действующий эскадрон. Не киношный.
     Генерал оглянулся на подошедших из второй машины  полковников,  и
те согласно закивали:
     - Есть тут  у  нас  в  округе  один  эскадрон,  товарищ  генерал.
Экспериментальный.
     - Хороши эксперименты,  если они как снег на  голову.  Вот  такие
орлы нам и нужны, - вновь обернулся он к попутчикам.
     Ах, эти встречи с первой любовью...
     - А   вы   возьмите,  товарищ  генерал.  -  Борис,  покраснев  от
собственного нахальства,  вытянулся перед начальством.  - Если нужны -
возьмите.
     - Да знаете,  у нас как-то в ВДВ  еще  не  научились  с  лошадьми
прыгать  из  самолетов,  -  пошел на попятную генерал,  а Борис,  лишь
услышав про прыжки,  наконец-то вспомнил:  этого генерала он как раз и
видел  на  прыжках.  И  фамилия у него наподобие птичьей.  Что-то типа
Гуськова.  Да, точно, - это заместитель командующего генерал-лейтенант
Гуськов.
     - Товарищ генерал-лейтенант, я - десантник.
     Гуськов опять  посмотрел  на  сопровождавших его офицеров,  те на
этот раз пожали плечами: не наш, не знаем.
     - А  что ж это ты так...  приземлился,  если десантник?  - кивнул
генерал на лошадей.
     - Взвод,  спешиться.  Малый  привал,  - вспомнив про подчиненных,
отдал Борис команду кружившим вокруг машины кавалеристам. - Я - сапер,
товарищ  генерал-лейтенант.  Год  назад  у  меня на раскопе подорвался
мальчишка...
     - Да-да-да-да,  припоминаю,  - оживился Гуськов.  - Был приказ по
войскам - откомандировать в  распоряжение  командующего  Туркестанским
военным  округом.  Значит,  это  тебя  -  и  сюда?  Вот  так  встреча.
Обязательно расскажу командующему. Значит, опять в войска хочешь?
     Хотел ли Борис обратно в войска? Вчера мог сразу сесть в машину и
уехать с десантниками,  а сегодня... Что-то произошло сегодня. Даже не
сегодня,  конечно, раньше, но... седло кавалериста теперь ему не менее
дорого,  чем парашют и миноискатель. Воде мы не кланяемся, когда живем
рядом с рекой,  но в степи уже становимся на колени перед родником. Мы
кланяемся и благодарим приют больше, чем родной дом...
     - Что,  раздумал?  - уловив сомнение на лице старшего лейтенанта,
спросил Гуськов.  Может быть,  и сам радуясь,  что так легко и  просто
заканчивается встреча посреди горной дороги.
     - Нет,  почему же,  - встрепенулся Борис.  И тоже,  не лыком шит,
уловив облегченные нотки в голосе генерала, решил стоять до последнего
уже из-за принципа:  поглядим,  что получится. Хотя какой тут принцип:
кто  это  после приказа самого командующего вернет его обратно?  Это и
при хороших временах карусель на месяцы, а тут...
     Гуськов подозвал одного из полковников:
     - Нам, вообще-то, саперы нужны?
     - Вообще-то, да.
     - Запиши его данные,  созвонись с Москвой и Ташкентом и завтра  к
девяти утра решение по нему ко мне в кабинет.
     - Есть.  Фамилия,  имя,  отчество? - тут же подступил полковник к
Борису, открывая блокнот.
     - Это что, в самом деле может быть серьезно? - все еще не верил в
происходящее  Ледогоров.  Это  какую  же судьбу надо благодарить?  Что
произошло в мире такого сверхъестественного,  что его могут  вот  так,
запросто, к девяти утра завтра?
     Но полковник,  попросив разрешения,  вынул у него из ножен шашку,
поигрался ею,  любуясь удобством,  и,  так ничего и не ответив,  вновь
открыл блокнот на чистой странице:
     - Фамилия, имя, отчество?
     Необходимое послесловие.
     Ровно через   двое   суток   старший   лейтенант   Ледогоров  уже
представлялся по новому месту службы подполковнику Ломакину. И первое,
что потребовал с него комбат, - это снять тельняшку.
     - Да я же ее специально...  - не понимая и не веря в  серьезность
приказа,  развернул было грудь Борис, но Ломакин не поддержал веселого
тона.
     - Снять  тельняшку  и...  - он посмотрел на эмблемы,  - и эмблемы
тоже снять.  У старшины первой роты получите лычки,  приготовите  себе
погоны  младшего  сержанта.  Только  желтые.  С красными лычками будут
ходить настоящие сержанты.
     - Товарищ подполковник,  извините, но я пока ничего не понимаю, -
видя, что его не разыгрывают, удивился Ледогоров.
     Комбат усмехнулся  то  ли  своим мыслям,  то ли растерянному виду
сапера.
     - Вам  надо  понять  пока только одно:  в эскадроне решались одни
задачи,  у нас,  десантников,  немножко другие. Мне вот тоже приказали
какое-то время побыть старшиной. - Ломакин и впрямь достал из тумбочки
погон с широкой желтой лычкой. - Я не удивляюсь, вернее, удивляюсь, но
молчу и жду дальнейших указаний. Вы меня поняли?
     Старшинский погон немного отрезвил Ледогорова.  В самом деле,  он
уже  не в эскадроне.  ВДВ