оветского посла с МИД):
     "Запись беседы с послом Франции в ДРА Жоржем Пиррушем.
     27 марта 1979 года.
     ...Посол спросил,  были ли во время событий в Герате жертвы среди
советских специалистов.
     Сказал, что  шальной  пулей  был  убит  один советский специалист
(фактически погибло три специалиста, но об этом решили в дипкорпусе не
говорить).
                                                          А. Пузанов".

     Документ (переписка советского посла с МИД):
     "Запись беседы с послом Ирака в ДРА Аль-Шави.
     27 марта 1979 года.
     ...Посол... сказал,  что  правительство  Ирака  считает  недавние
беспорядки в провинции Герат явлением нормальным для любой  революции.
Революция,  свергшая  определенные  классы,  всегда  сталкивается с их
сопротивлением, поэтому это не вызывает удивления.
                                                          А. Пузанов".

Глава 15
              ГЕРАТСКИЙ ДУШ ДЛЯ "БЕЗБОЖНОГО" КАБУЛ А. -
      "ЧЕТВЕРКА" ИДЕТ ВА-БАНК. - ПРЕЕМНИК - ТОТ, КТО ХОРОНИТ. -
    ПЕРВАЯ ПРОСЬБА О ВОЕННОЙ ПОМОЩИ. - СЛУШАЙТЕ "ГОЛОС АМЕРИКИ"...

     Холодным оказался  гератский  душ  для  Кабула.  Святая   святых,
надежда  и опора - сама армия!  - посмела выступить против революции и
народной власти. Кому тогда можно верить?
     Нешуточными оказались   и  антиправительственные  группировки,  к
марту  поднявшие  голову,   и   в   особенности   "братья-мусульмане".
Правительство  поспешило  окрестить их "братьями-дьяволами",  но идеи,
провозглашенные ими, находили все большую поддержку в стране. Поставив
во  главу угла борьбу за чистоту ислама,  объявив своей конечной целью
исламскую революцию "без Советов и Запада",  они сумели за год поднять
против   "безбожного"   Кабула   вполне   реальную  силу.  К  тому  же
правительство Тараки нет-нет, но и само давало поводы для недовольства
собой.  Было  казнено  несколько  мулл,  наиболее  активно выступавших
против правительства,  а  "Пуштунвалай"  в  кодекс  чести  включает  и
кровную месть.  Месть же верующего за своего учителя священна,  и,  по
афганской пословице,  даже если она настигла противника  и  через  сто
лет,  все равно это сделано быстро. Недовольство в армии тоже родилось
не на пустом месте:  по декрету Ревсовета земля отбиралась не только у
помещиков,  но и у среднего сословия.  А именно из него состоял костяк
офицеров афганской армии, да и служивого люда тоже.
     И когда  вслед за гератским мятежом вспыхнуло восстание дивизии в
Джелалабаде,  уже на юге страны,  это подлило масла в огонь  борьбы  и
среди  высшего  эшелона  власти,  все  еще  выбирающего формы и методы
руководства.  Оказалось,  что с уходом "Парчам" и изгнанием  из  армии
сторонников Кадыра эта борьба не только не прекратилась,  а, наоборот,
усилилась.  Теперь уже халькисты сами разделились на две  группировки:
"твердых"  -  во  всем поддерживающих Тараки,  и аминистов - идущих за
Амином и исполняющих только  его  распоряжения.  В  определенной  мере
плохую   услугу  Афганистану  оказали  создаваемые  под  звуки  литавр
политорганы в армии,  призванные,  казалось бы,  укреплять власть.  Но
державший   под   своим   присмотром  армию  Амин  сделал  все,  чтобы
политработниками  назначались  только  преданные  ему  люди.   И   уже
назывался  Хафизулла "командиром Апрельской революции",  и размеры его
портретов  стали   достигать   размеров   портретов   самого   Тараки.
Невооруженным  взглядом было видно,  что "верный ученик" если еще и не
стал на одну ступень с "учителем", то это - дело недалекого будущего.
     Оно могло  наступить  для  Амина - с его огромным организаторским
даром и мощной поддержкой в армии - хоть завтра, но находились рядом с
Тараки   еще   четверо  его  любимых  "сыновей"  -  главные  участники
переворота 1973 года  и  апрельских  событий  -  Ватанджар,  Гулябзой,
Сарвари  и  Маздурьяр.  И  если  Амин  видел  в  них  лишь  распутную,
дорвавшуюся до власти,  выпивок,  женщин и гуляний молодежь, то Тараки
все  же  почитал  их  заслуги перед родиной и революцией и тоже держал
хоть  и  за  младших,  но  сыновей.   Четверка   платила   ему   своей
преданностью,  и именно от них пошло определение "твердых" халькистов.
В отличие от "учителя",  они к тому же не только видели,  но и на себе
ощущали   мощное   давление   Амина,  который  пока  только  намеками,
деликатно,  но старался подвести Тараки к тому,  чтобы  убрать  их  из
руководства   страны.   Дабы   не  позорить  революцию,  не  разлагать
остальных.
     Еще верил  Хафизулле  Тараки,  но  в  то  же  время  Ватанджар  с
товарищами казался ему той стеной, тем последним бастионом, за которым
он  может  чувствовать  себя  уверенно.  И  потому  тянул  Генеральный
секретарь,  ничего не  предпринимая  и  надеясь,  что  все  образуется
как-нибудь само по себе.
     Но 27  марта  на  заседании  Революционного  совета  Ватанджар  и
Гулябзой,  уже чувствуя на затылке грозное дыхание Амина,  предприняли
первую  попытку  если  не  свалить,  то  хотя  бы  остановить   мощное
восхождение  Амина к единоличной власти,  а значит,  к их изгнанию,  в
лучшем  случае  со  всех  постов.  А  повод  представился  более   чем
благоприятный  -  на  заседании  шел  разговор  о  мятежах  в Герате и
Джелалабаде.
     - Мы не можем закрыть глаза на то,  что нас предает именно армия,
- и так эмоциональный по натуре, взволнованно заговорил Саид Гулябзой,
когда  ему предоставили слово.  - И я предлагаю строго спросить с тех,
кто отвечает у нас в Ревсовете за наши вооруженные силы.
     Все посмотрели  на  Амина,  а  тот,  набычив свою большую голову,
медленно наливался краской.  Такого  откровенного  выступления  против
себя  он  не  ожидал.  А он еще жалел их,  деликатничал,  произнося их
имена...
     Минутным замешательством воспользовался Ватанджар:
     - Наша армия до этого  была  народной  армией.  А  что  мы  видим
сейчас?  Что  мы  видели в Герате?  Именно армию заставили идти против
мирных жителей.  И это не единственный пример,  когда вооруженные силы
используются  у  нас  против народа.  А что творится в самой армии?  С
негласного разрешения,  надо  полагать,  армейского  руководства  идет
травля  и  преследование  тех  офицеров,  кто предан революции,  но не
предан какому-то определенному командиру.
     Это он  практически  в  открытую  говорил о себе,  а на Амина уже
никто не смотрел:  всегда неудобно смотреть на того, кого критикуют. А
тем  более  на  того,  кто  еще  за  мгновение  до этого,  несмотря на
небольшой рост,  нависал над  всеми  глыбой,  казался  неприступным  и
вечным гранитом.
     Но "четверка" шла  ва-банк,  отступать  ей  уже  было  некуда,  а
второго случая могло и не представиться.  Вопрос о недоверии Амину был
поставлен,  ответственность за мятежи хоть и не напрямую, но возложена
на  него,  а  тут  еще  и  Тараки впервые не поддержал своего "первого
ученика".  Более того,  по его предложению был вынесен на  утверждение
вопрос  о  Высшем  совете  обороны  ДРА  под  его личным руководством.
Новшество поддержали,  и в ходе перестановок Ватанджар стал  министром
обороны,  Маздурьяр  вместо  него  занял пост министра внутренних дел.
Выходит, не только они опасались железной хватки Амина, остальные хоть
и чужими руками,  но на всякий случай тоже отвели от себя горячие угли
аминовской непредсказуемости и жестокости.
     - А  товарища  Амина мы попросим направить всю его энергию и опыт
организатора на экономические и,  скажем, общеполитические проблемы, -
уже  в  конце  заседания  повернулся  Тараки  к замершему в напряжении
Амину.  И все-таки как опасно иметь  руководителю  государства  мягкое
сердце  - дрогнуло оно.  Кто бы чего ни говорил,  но столько,  сколько
сделал для революции Хафизулла Амин,  все-таки надо было еще поискать.
И убирать вот так, сразу...
     И уже вдогонку,  откровенно  оправдываясь  и  показывая,  что  он
по-прежнему верит и ценит его, Тараки торопливо добавил:
     - Но,  товарищи...  Знаете,  было бы несправедливо и неоправданно
для дела революции,  если мы опыт,  знания, способности товарища Амина
замкнем только этим.  Я предлагаю...  я думаю назначить товарища Амина
первым министром в правительстве.
     - У нас нет такой должности,  - осмелился вполголоса  проговорить
Ватанджар. Неужели луч надежды, сверкнувший минуту назад, погаснет?
     - Можем ввести, - с улыбкой, что нашел выход из положения, тут же
отреагировал  Тараки.  -  А что,  пусть будет первый министр,  то есть
человек,  особо приближенный к  премьер-министру,  -  тут  же  наделил
Тараки Амина новыми полномочиями. - Как, товарищи, нет возражений?
     Возражений не было:  председателю Ревсовета в марте 1979 года еще
не  возражали.  Вернее,  ему  мог  до определенной степени возразить в
чем-то незначительном только Амин,  но в данный момент речь шла о  нем
самом.
     Необходимое послесловие.
     Получить Ватанджару  пост министра обороны оказалось мало,  чтобы
считать,  будто дело сделано.  Аминовцы, уже стоявшие во главе полков,
дивизий и корпусов,  в Генеральном штабе "не приняли" нового министра.
Все вопросы продолжали решаться через  его  голову  только  с  Амином.
Делать  же  еще  одну  чистку  среди  офицеров  Ватанджар не решился -
офицеров и так не хватало.
     Такое двусмысленное   положение   министра   обороны,   а  еще  и
отсутствие конечно же опыта  работы  с  огромной  и  розностороннейшей
армейской  машиной мешали и эффективному управлению армией.  Амин,  не
забывавший ничего,  тем более не забывал подчеркивать  промахи  нового
министра  и в конце концов убедил Тараки в том,  что Совет обороны как
коллективный орган не действует,  и  поэтому  всю  вооруженную  борьбу
против контрреволюции нужно сосредоточить в одних руках. Очень опытных
и мудрых. Конечно же, любимого и мудрого Тараки.
     Не устоял  Нур  Мухаммед  против  новой лести Хафизуллы.  25 июля
специальным указом Ревсовета  он  взял  на  себя  "ведение  всех  дел,
связанных с обороной родины,  и командование всеми вооруженными силами
страны".
     Однако далее  в указе подчеркивалось самое страшное для "твердых"
халькистов:  "До тех пор,  пока не прекратится иностранная агрессия, я
поручил  своему любимому и выдающемуся товарищу Хафизулле Амину...  по
моим непосредственным указаниям заниматься деятельностью  министерства
обороны".
     Потом этот шаг будет стоить Тараки  жизни,  ну  а  тогда  Амин  с
улыбкой отправлял своих противников на прежние должности: Ватанджара -
на пост министра внутренних дел,  Маздурьяра -  на  пост  министра  по
делам  границ.  Обе  стороны понимали,  что такое противостояние долго
продолжаться не может,  и,  хотя чаша весов вновь склонилась в  пользу
аминовцев, предсказать конец развязки не решался никто.

     Март 1979 года. Москва.
     Именно из-за  гератских  событий  впервые  за  три  года   своего
пребывания   на  посту  министра  обороны  Дмитрий  Федорович  Устинов
предельно конкретно почувствовал,  что  он  маршал  и  что  именно  он
непосредственно отвечает за оборону страны.
     Да, уже ровно три года,  как он министр.  26 апреля 1976 года,  в
день смерти Гречко, Брежнев подошел к нему и сказал:
     - Дима, я думаю, ты должен стать министром обороны.
     - Да что ты,  Леонид Ильич. - Устинов даже отступил на шаг, чтобы
лучше рассмотреть лицо Брежнева.  Поняв,  что тот не шутит,  уже более
серьезно  ответил:  -  Я,  конечно,  хоть и генерал-полковник,  но это
звание у меня с сорок четвертого  года,  человек  я  сугубо  штатский.
Мало, что ль, генералов и маршалов?
     - А ты знаешь,  о чем я подумал?  -  Брежнев  пожевал  воздух.  -
Сейчас для наших Вооруженных Сил главное,  чтобы ими не командовали, а
оснащали современной техникой.  А кто,  кроме тебя, в этом деле лучший
специалист?  А?  Давай,  утверждаем  тебя  председателем  комиссии  по
проведению похорон.
     Тот, кто хоронит,  становится преемником умершего - это закон, не
дававший сбоя  за  все  годы  советской  власти.  Генералы  и  маршалы
смотрели  во  время  похорон  на  него  с любопытством,  словно видели
впервые. Он замечал их взгляды, и вспоминался невольно июнь 1941 года,
когда  его,  33-летнего директора завода "Большевик",  Сталин назначил
наркомом вооружения СССР.  Тоже  многие  косились  и  недоумевали,  и,
кажется,  до  42-го  года,  когда  ему  одному из первых за годы войны
присвоили звание Героя Соцтруда.  Кажется,  только в этот момент самые
отъявленные скептики его стремительного восхождения в наркомы забыли о
том, сколько ему лет.
     Да, война   быстро  поставила  всех  на  ноги,  заставила  забыть
возраст.  И  годы  пролетели  стремительно,  одним  днем.  Вооружением
занимался  и  после  Победы,  и даже когда избрали секретарем ЦК,  все
равно продолжал отвечать в Политбюро за оборону.  Так что, если здраво
поразмыслить, предложение Брежнева и не было таким уж неожиданным. Дал
согласие,  вновь,  впервые после войны,  надел военную  форму.  Звание
генерала  армии  присвоили  через несколько дней.  Маршала - в том же,
76-м.  На семидесятилетие легла на грудь к  двум  трудовым  Звездам  и
Звезда Героя Советского Союза.  Не хотелось,  конечно, думать, что это
только дань традиции:  Брежнев оказался прав, армия и флот нуждались в
техническом    перевооружении,    и    именно    под    его    началом
военно-промышленный комплекс на два-три  шага  обогнал  все  остальные
отрасли народного хозяйства.  Можно сказать, что только из-за паритета
именно в военной  области,  и  особенно  в  военном  космосе,  с  нами
вынуждены были уважительно разговаривать и Штаты,  и вообще блок НАТО.
Не будь этого прорыва в новую технологию,  кто бы  стал  считаться  со
страной,  изо всех сил латающей дыры в своей экономике?  Так что он не
стеснялся  своей  новой  Звезды  и  готов  был  ответить  хоть   перед
Политбюро,   хоть   перед  совестью,  что  сделал  все  возможное  для
безопасности Родины.
     А вот теперь оказалось, что министр обороны еще все-таки обязан и
командовать.  События в  Афганистане,  вернее,  донесения  разведчиков
говорили о том, что эта точка на карте становится все более горячей. И
не где-нибудь за сотни и тысячи километров от границы, а буквально под
боком.
     Год назад они в Министерстве обороны как-то  не  приняли  всерьез
сообщение  о  создании в Турции штаб-квартиры "Новой Великой Османской
империи",  в состав которой по замыслу организаторов должны были войти
мусульмане всех сопредельных с Турцией стран,  в том числе, конечно, и
70 миллионов мусульман из нашей Средней Азии  и  Закавказья.  То  есть
создать  некий  мусульманский  фашиствующий блок.  Улыбнулись вроде бы
невыполнимости подобного,  а в Среднюю Азию  зачастили  "полюбоваться"
восточной  экзотикой  сотрудники американского посольства,  туристские
группы.  Ларчик  открывался  просто,   когда   стало   известно,   что
инициатором создания "великой" и "новой" является не кто иной, как Пол
Хенци,  резидент ЦРУ в Анкаре.  Сразу стало ясно, что одна из ставок в
борьбе  с СССР сделана на религию.  И на сообщение разведки посмотрели
более серьезно:  если произойдет объединение - в любой форме,  в любом
виде,  -  то дальнейшее поведение мусульман прогнозировать практически
невозможно из-за их фанатичности и преданности исламу.
     Резня в Герате - первый признак именно этой цепи. Пробный камень,
проверка прочности не только кабульского правительства,  но и  реакции
Советского Союза.  Именно ради этого мятеж был направлен, по существу,
против СССР. И теперь совсем небезобидным видится лозунг, прозвучавший
на  гератских  улицах:  перенести джихад - священную войну под зеленым
знаменем ислама  -  на  территорию  Советского  Союза.  Здесь  уже  не
усмехнешься  и не отмахнешься - надо думать о безопасности границы.  И
17 марта он впервые в своей практике вынужден был поднять  по  тревоге
Туркестанский  округ,  а  когда  пришло  сообщение  о  гибели военного
советника,  дал указание Генеральному штабу развернуть  дополнительно,
вне годового плана призыва на сборы,  еще несколько частей.  Правда, с
некоторыми  ограничениями  -  не  призывать  женщин  и  студентов,  не
отзывать из отпусков офицеров.
     К этому  времени,  19  марта,  подошла  шифрограмма  от  посла  и
Горелова - несмотря на официальный тон, достаточно тревожная. Пузанова
он знал со времен войны,  когда тот был еще  секретарем  Куйбышевского
обкома  партии,  а он размещал там свои заводы,  так что в серьезность
текста телеграммы поверил сразу.

     Документ (донесение из Кабула в МИД и Генеральный штаб):
     "...В случае  дальнейшего  обострения  обстановки будет,  видимо,
целесообразным   рассмотреть   вопрос   о   каком-то    участии    под
соответствующим  подходящим  предлогом  наших воинских частей в охране
сооружений и важных объектов, осуществляемых при содействии Советского
Союза.  В  частности,  можно  было бы рассмотреть вопрос о направлении
подразделений советских войск:
     а) на военный аэродром Баграм под видом технических специалистов,
используя  для  этого  в  качестве  прикрытия  намеченную  перестройку
ремзавода;
     б) на кабульский аэродром под видом проведения его реконструкции,
тем более что недавно на этот счет было заключено межправительственное
соглашение, о чем сообщалось в печати.
     В случае  дальнейшего осложнения обстановки наличие таких опорных
пунктов позволило бы  иметь  определенный  выбор  вариантов,  а  также
позволило  бы  при  необходимости  обеспечить  безопасность  эвакуации
советских граждан".

     Посла и советника понять можно:  они в первую очередь отвечают за
безопасность  советских  людей  в  Афганистане,  и  главный  акцент  в
телеграмме - все-таки на  обеспечение  их  безопасности  и  эвакуации.
Эвакуация...  Эвакуация  -  это  значит  отдать Афганистан,  а отдав -
лишиться и относительного спокойствия на южных  границах.  Американцы,
вышвырнутые из Ирана,  по последним данным,  усиленно ищут замену. Для
трех радиотехнических станций,  наблюдавших и прослушивающих из  Ирана
Союз с юга и до Москвы, временно предоставил свою территорию Пакистан,
но отроги Гиндукуша на афганской территории  оказались  столь  высоки,
что   эффективность   станций   уменьшилась  сразу  в  несколько  раз.
Американцы,  без сомнения,  будут делать все,  чтобы выбить Афганистан
из-под  советского  влияния  и переподчинить своим интересам.  Так что
хотим мы того или нет,  но единственно верным шагом  в  этой  ситуации
могло  быть  только усиление позиций Тараки.  Чем дольше пробудет он у
власти и чем надежнее будет его окружение,  тем лучше  для  Советского
Союза. Вот такая неожиданная закономерность.
     Необходимое послесловие.
     После консультаций с Андроповым и Громыко министр обороны доложит
о своих соображениях Брежневу:  обратить особое внимание к Афганистану
и личной безопасности Тараки.
     Пока этот вопрос будет обдумываться и прорабатываться,  из Кабула
придет  сообщение:  Тараки  срочно,  незамедлительно  просит встречи с
советскими  руководителями.  Единственная  предварительная  просьба  -
чтобы о его приезде знал крайне ограниченный круг лиц.
     Нур Мухаммед прилетит буквально на одну ночь.  Брежнев,  Косыгин,
Андропов,  Устинов,  Громыко  из  всех  возможных  вариантов  подобной
срочности выделят один:  афганский лидер, видимо, будет просить помощи
в подавлении мятежа.
     И не ошиблись.
     В день прилета на приеме у Косыгина Тараки возбужденно убеждал:
     - Дайте несколько  батальонов  или  нанесите  удары  авиацией  по
Герату.  У вас же Кушка рядом, никто ничего не узнает. Всего несколько
часов - и революция будет спасена.
     Косыгин ответит   категорическим   отказом:  советские  войска  в
Афганистан входить не будут,  мятеж необходимо  подавить  собственными
силами.  А чтобы у Тараки не оставалось надежд и иллюзий на этот счет,
его проведут и к Брежневу. Тот менее категорично и резко, но повторит:
у советского р