ался.
  В  говорившем Сенька  узнал капитана Крупицына  -- помощника начальника
политотдела  по  комсомолу.  Это  он,  когда  были  тяжело  ранены  командир
батальона  и его заместитель, взял  командование на себя  и овладел высотой.
Ванин познакомился  с ним еще на  Волге,  когда Саша Крупицын вот так  же, в
крохотном блиндаже,  вручал  и  ему  комсомольский билет,  а  потом вместе с
разведчиками ходил за "языком".
  Крупицын считался самым оперативным  работником  политотдела. Его редко
видели в штабе дивизии. Целыми сутками  пропадал он в окопах, среди  солдат,
без которых,  казалось, он не мог прожить и одного  дня.  Захватив  с  собой
полевую  сумку, туго  набитую  членскими билетами, он отправлялся  в  полки,
пробирался прямо  на передовую, в роты, и тут  же, где-нибудь  в траншее или
окопе, помогал  комсоргам организовывать  прием молодых  бойцов в  комсомол.
Нередко он помогал писать заявления, находил рекомендующих, а  иногда  и сам
рекомендовал. Заполняя  членские  билеты, Крупицын  ставил свою заковыристую
подпись и тут же их вручал. Иногда это происходило перед самым боем, и часть
выданных им книжек на другой  же день  возвращалась обратно. Эти билеты были
новенькие,  бережно обернутые в  пергаментную  бумагу, с  короткой пометкой:
"Убит".
  Здороваясь с Крупицыным, Сенька неожиданно сообщил:
  -- А у нас погиб один... Уваров его фамилия.
  -- Я знаю, слыхал уже,-- сказал капитан.
  -- От кого это? -- удивился Ванин.
  -- Сапер один сейчас сюда забегал. От него и узнал.
  -- А-а, Пчелинцев... Мы ему еще на том берегу об этом сказали. Встречал
он нас. Дружил с Уваровым...-- голос Ванина оборвался.
  Как  ни  тесно  было  в  блиндаже,  нашлось  место  и для  разведчиков.
Стиснутые  со  всех  сторон  бойцами-пехотинцами,  разведчики,  несмотря  на
усталость,  перебивая друг друга, рассказывали о своем походе в тыл врага. В
эту ночь долго коптил фитиль, всунутый в стреляную гильзу, и мало кто спал в
блиндаже.
  На рассвете,  простившись с командиром роты и с  Крупицыным, разведчики
покинули  блиндаж.  За изгибом  траншеи  вдруг встретили того  самого бойца,
который  рассказывал им про старшину роты, когда  группа Шахаева уходила  на
задание.
  Боец тоже узнал разведчиков и весело улыбнулся.
  -- А где же ваш скандальный старшина? -- спросил его Сенька.
  -- У себя, должно быть.
  -- Он на Акима нашего не набросится, случаем, как тогда?
  -- Что вы!.. Да  и не  до этого  ему  сейчас.  Раненный он немного, наш
старшина Фетисов.
  -- Это как же? Блиндаж, что ли, накрыло?..
  -- В атаку нас повел, когда ротного не стало...
  -- Так...
  Сеньке почему-то стало неловко, и он опустил голову.
  Недалеко от рощи, к которой  подошли разведчики,  в  неглубокой  балке,
изрытой   блиндажами   и  щелями,   укрывались  "катюши".  Вокруг  тупорылых
грузовиков в предрассветной мути суетились бойцы в чистеньких ватных куртках
и новых пилотках.
  -- "Катюши"! -- с восхищением закричал Ванин, видя, как бойцы стягивали
с аппаратов покрывала.
  "Катюша" была Сенькиной слабостью.  Чего  бы  не отдал он, чтобы только
попасть  хотя  бы   самым  что  ни  на  есть  последним  номером  в  батарею
"эрэсовцев",  как  гордо называли  себя  гвардейские  минометчики. Профессию
"эрэсовцев" Сенька считал даже более ценной, чем профессию разведчиков.
  -- Глянь, глянь, ребята!.. Расчет убегает... Сейчас заиграет!..
  Страшный  скрежет  заглушил  последние  слова Ванина.  Огненные  смерчи
сорвались  с дырявых металлических  рельсов  и полетели  куда-то  за  Донец,
оставляя за  собой  красные следы. Минуту спустя  послышались разрывы. Семен
посмотрел на то место,  где только что стояли "катюши", и ничего  не увидел:
гвардейские  минометчики  исчезли.  Только  белый  дым  клубился, колеблемый
теплым весенним ветром. Внезапное  появление в  самых  неожиданных  местах и
столь  же  быстрое  исчезновение  "эрэсовцев"  делали  их  службу  еще более
заманчивой для Сеньки -- этого неутомимого любителя приключений.
  -- Уже  пропали!  -- с  восторгом  крикнул он, прислушиваясь к далекому
ворчанию моторов.
  -- Хлопци,  а ну давай тикать звидциля? Бо нимец минами пулять будэ! --
предупредил Пинчук.-- Вин всегда по "катюшиному" месту бье...
  Едва  разведчики отбежали метров на полтораста,  как в балке,  там, где
стояли "катюши", запрыгали огненные фонтаны разрывов.
  -- Давай, давай! Лупи по пустому-то месту! -- торжествовал Сенька.
  -- Ишь, потревожили, -- залезая в подвернувшуюся щель, заметил Пинчук.
  --  "Катюши"  пристрелку  производили,  -- рассудил  Аким,  -- обратите
внимание, машины новенькие, только с завода. Новая часть, наверно, прибыла к
нам... Да и в окопах что-то солдат густовато стало...
  Обычно  большие  события  на   фронте   назревают  постепенно.  Солдаты
догадываются  о  них  по  множеству  самых  различных признаков.  Пехотинцы,
проводившие  дни  и  ночи  в своих  земляных норах, вдруг  приметят, что  их
становится больше   в  окопы  чаще заглядывают  представители  других  родов
оружия  над позициями противника не переставая кружатся самолеты-разведчики
пулеметчики получают новенькие "станкачи"   в нишах неожиданно увеличивается
запас патронов, а командира роты чуть ли не каждый день вызывают на какие-то
совещания, -- приметят все  это бойцы-пехотинцы и насторожатся: быть большим
боям!  Артиллеристам подвезут несколько боевых комплектов, или  "быков", как
они называют это на своем  фронтовом  языке, и  этого, конечно,  достаточно,
чтобы  догадаться  о приближении  больших  дел. А  разведчикам и того  легче
понять, что назревает буря: их чаще обычного посылают за "языком".
  Появление  "катюши"  на участке фронта  в  спокойное  время также  было
вернейшим  признаком надвигающихся  событий. Вот почему разведчики встретили
гвардейских минометчиков с таким восторгом.
  -- И  правда, новенькие! -- вспомнил  Сенька.  -- И "юбки" у "катюш"  с
иголочки. И когда только в нашем тылу успевают все это делать? --  удивлялся
он. -- Вся Украина, Белоруссия, Прибалтика в руках врага, и все-таки...
  Теперь  разведчики  двигались быстрее.  Обветренные,  заскорузлые  лица
освежал предутренний влажный воздух.
  До  деревни Безлюдовки,  что жалась к  Шебекинскому  лесу, дошли, когда
стало уже совсем светло. Возле штабных блиндажей еще никого не было.  Только
у  одной  землянки  сидел на  корточках  солдат без погон  и старательно мыл
котелки.
  -- Так  это  ж Бокулей! --  узнал  Семен и прибавил ходу.  Ему хотелось
скорее поговорить с  румыном, который  вот уже  второй год  исправно  служил
переводчиком  у  работника политотдела капитана Гурова  -- плотного и лысого
человека, с черными подвижными и умными глазами.
  Бокулей был  мобилизован в  румынскую армию на  четвертый  день войны с
русскими.  В  день мобилизации, когда еще не  успели на него  надеть военную
форму, он бежал, скрывался сначала в  лесах, недалеко от своего родного села
Гарманешти, Ботошанского уезда,  а  затем,  опасаясь преследований,  в  одну
июньскую темную  ночь переплыл Прут и ступил на  советскую землю. С той поры
он добровольно  вместе с советскими войсками совершил путь от Прута до Волги
и  теперь  шагал  обратно. К нему уже давно все  привыкли,  считали надежным
парнем. Бокулей ходил в красноармейской шинели, наверняка нацепил бы на себя
и погоны, но этого пока ему не разрешали. Зато на пилотке румына красовалась
маленькая красноармейская звездочка -- предмет его  большой гордости. За эти
годы Бокулей научился сносно говорить по-русски.
  Сенька подружился с Бокулеем уже давно. Еще под Сталинградом разведчику
приходилось выходить вместе с Бокулеем на передовую и  через ОЗУ* делать для
румынских солдат передачи.

  * Окопно-звуковая установка.

  Сейчас, подойдя к румыну, Ванин спросил:
  -- Пленные были, Георгий?
  -- Не-ет,-- коротко, не удивляясь появлению разведчиков, ответил румын.
  Он положил вымытые котелки в  сторону  и радушно  посмотрел  на Сеньку,
оттопырив большую нижнюю губу.
  -- Разведчики два раза ходили, а пленных нет.
  Сенька выругался и смачно сквозь зубы сплюнул.
  -- Як Забарова поранило -- нэма "языкив",-- заметил Петр.
  Семен   помрачнел.   Настроение  его  быстро   испортилось.   Почему-то
вспомнился  маленький сапер  Вася Пчелинцев, так  тяжело переживавший гибель
друга.  Злой  и колючий, Сенька  шагал  к  своему  блиндажу, к которому  уже
подходил Аким.
  В довершение всего Сенька  попал  в старую воронку от снаряда, до краев
наполненную водой.
  -- Чертовы души! Лень закопать! -- ругался  он, имея в виду ординарцев:
к ним он давно относился с открытой неприязнью.
  Пинчук  догадывался, что  причиной Сенькиной  ворчливости  была  гибель
Уварова: как ни странно, Ванин тяжелее всех переносил потерю товарища.
  Не знали разведчики, что на это у Сеньки была особая причина...
  В блиндаже -- он  долго пустовал -- пахло грибами и мышиным пометом. От
мокрой соломы несло гнилью.  Из-под сырых,  темных  бревен  наката  тянулись
бледные, хрупкие ростки каких-то растений. Аким сбивал их головой, отыскивал
местечко посуше, чтобы прилечь отдохнуть. Пинчук развязал мешок, извлекая из
него  остатки продуктов.  Сенька завалился на нары и ленивым взглядом следил
за ним. Он лежал как раз в том месте, куда изредка падали с потолка холодные
красноватые  капли. Одна такая капля,  будто прицелившись,  попала  прямо  в
правый глаз Ванину. Сенька шарахнулся в сторону.
  -- Аким, что  ты развалился? Подвинуться не  можешь? --  закричал он на
засыпающего товарища.
  -- Тебя що, мабуть, бисы мучають? -- вступился за Акима Пинчук.
  Аким недовольно пробормотал что-то себе под нос, прикрывая рукой очки и
нехотя уступая место Сеньке.
  Вскоре все трое спали уже крепким сном. Разбудил их Шахаев, вернувшийся
от  лейтенанта.  По его  взволнованному  голосу разведчики догадывались, что
предстояло что-то необычайное.
  --  Подшить  подворотнички,  почистить  обувь! --  громко  и  торопливо
скомандовал он.-- К генералу пойдем!..
  Пинчук крякнул от удивления.
  -- Сам комдив вызывав?
  -- Сам.
  -- Оце дило!
  -- А ты  думал  как? --  ответил Семен. После  крепкого сна и от  такой
приятной  новости он уже  успел  прийти в  обычное свое веселое расположение
духа. Ванин сделал  вид,  что  его нисколько не удивило сообщение Шахаева.--
Таких героев, как ты, Петр Тарасович, не то что генерал, сам Калинин скоро в
Москву позовет.
  Пинчук  хитро  ухмыльнулся  и,  чтобы  подзадорить  Семена,  спросил  с
сомнением:
  -- Так уж и позовет?
  -- Позовет, позовет,  я-то уж  это наверняка знаю.  У меня  родственник
один в секретарях у Калинина служит. Так что ты это учти...
  -- Придется вчесть... Тильки ты не очень брешы.
  --  В  жизни  не  врал!..  Ежели  насчет  табачку  и всего  прочего  не
поскупишься, то Семен  Прокофьевич, то есть  я,--  уж так и  быть -- устроит
тебе свидание с Калининым!..
  --  Ладно,  Семен. Я  вже був у  Михаила Ивановича,--  серьезно  сказал
Пинчук.
  Он  вспомнил, как еще до войны Михаил  Иванович пригласил к себе лучших
председателей колхозов Украины и вел с ними задушевную беседу.  В числе этих
председателей  был  и  Пинчук.  Встреча  со  Всесоюзным  старостой  навсегда
осталась в памяти образцового "головы колгоспу". О ней-то и рассказал сейчас
Пинчук своим друзьям.
  -- А награды какие-нибудь выдавал вам Михаил Иванович?
  -- Цього не було.
  -- Ну вот! --  словно обрадовавшись, заговорил Ванин.-- А теперь  -- по
моей протекции, конечно,-- Калинин вызовет  тебя для вручения боевых наград.
Понял?..
  Пинчук добродушно смеялся. Он уже давно обнаружил, отчего это заговорил
с  ним так саратовец. На гимнастерке Ванина не хватало одной пуговицы. Пойти
к генералу  в  таком виде он,  конечно, не  мог. Раздобыть же пуговку  можно
было,  разумеется, только у  запасливого Пинчука,  к которому  Сенька  и  не
замедлил обратиться:
  --  Одолжи,  Петро Тарасович,  одну пуговку.  В  Москву-то  ведь вместе
поедем. Одолжи!
  Пинчук  достал пуговицу.  Однако  Ванину пришлось  при  этом  выслушать
длиннейшее наставление  о бережливости и аккуратности. А пуговку он так и не
пришил  --  поленился.  Нашел  другой  выход,  использовав  старый  и  давно
испытанный солдатский прием: закрепил ушко пуговицы спичкой.
  Осмотрев каждого и не обнаружив Сенькиной  уловки, Шахаев собрался было
вести разведчиков к генералу. Но не успели они еще  выйти из землянки, как в
ней появились командир дивизии и начальник политотдела.
  -- Здравствуйте, товарищи! -- приветствовал их генерал.
  Солдаты подтянулись и нестройно ответили:
  -- Здравия желаем, товарищ генерал!..
  Неожиданное  появление комдива в землянке  смутило разведчиков. Но  это
смущение длилось недолго. Уже через минуту они бойко отвечали на все вопросы
Сизова и Демина и оживленно рассказывали о своих похождениях в тылу врага.
  Генерал  любил  беседовать  с солдатами,  он  ведь  и сам когда-то  был
рядовым...
  Летом 1917  года 1-й полк Отдельной Балтийско-морской дивизии, совершив
почти  стокилометровый переход  за  одни  сутки, ночью  подошел к  старинной
крепости Измаил. Весь марш прошел под проливным дождем. Утром командир полка
--  высокий стройный полковник -- осматривал позиции.  Проезжая через овраг,
по  которому неслись  потоки желтой холодной воды, он  заметил  солдата. Тот
стоял  посреди  оврага, по грудь в  воде,  и что-то  искал,  шаря  под водой
руками.
  -- Кто таков? -- обратился к нему полковник.
  --  Рядовой Сизов, телефонист восьмой роты.  Ищу  повреждение  провода,
ваше высокородие!
  Полковник  внимательно  посмотрел   на  худощавого   высокого  солдата,
промокшего до нитки, и воскликнул:
  -- Каков молодец! Награду получишь. Георгия!
  -- Рад стараться!
  Но не довелось Сизову получить награду. На другой  день после встречи с
командиром  полка  заметался он  в  горячке  тифа.  Его положили в теплушку,
заполненную ранеными солдатами, и поезд  медленно пополз на родину. Так  бы,
наверное, и умер рядовой Сизов в грязном вагоне, не наткнись на него земляк,
по доброй воле оставивший  фронт. Он-то  и привез полуживого Сизова домой, в
далекую самарскую деревеньку. Долго промаялась с ним мать, пока не поставила
его на ноги. И снова собрался Иван на фронт.
  -- Неужто опять? -- всплеснула старая руками.
  -- Солдат я,-- коротко ответил он. И старуха его поняла.
  -- Уходишь, родимый?
  -- Да, мать.
  Но теперь он пошел защищать свою, Советскую власть. Много лет подряд не
расставался Сизов с оружием. Побывал  почти на всех фронтах. Служил в первых
полках только  что рожденной Красной  Армии, что нанесли сокрушительный удар
немцам  под Нарвой. Громил Юденича, самарскую учредиловку. Гражданскую войну
закончил на Туркестанском фронте. На всю жизнь врезался в память день, когда
с ним разговаривал Фрунзе. Плотный, подтянутый, с бобриком седеющих волос на
большой  круглой  голове,  с подстриженными густыми  усами, он  ходил  перед
строем бойцов, посматривая  на  них внимательными  голубыми  глазами.  Потом
сказал:
  -- Желающих остаться в кадрах Красной Армии прошу выйти!
  Первым шагнул из строя правофланговый, высокий сухощавый  красноармеец.
И когда к нему подошел Фрунзе, попросил, прямо глядя на Михаила Васильевича:
  -- Товарищ Фрунзе! Пошлите на учебу. Хочу стать красным командиром.
  -- Образование? -- спросил Михаил Васильевич.
  -- Два класса приходской.
  -- Маловато. Коммунист?
  -- Коммунист.
  Это был красноармеец Сизов.
  Кончилась гражданская война, но напрасно мать ждала сына. Заглянул он к
ней  на  недельку  проездом  только  в  двадцать  втором  году.  Уже  ротным
командиром  уезжал Сизов  на  Дальний  Восток.  Потом, несколько лет спустя,
возвращаясь в Москву, снова навестил ее. Мать спросила охая:
  -- Докель же  все будешь маяться по свету-то, сынок? Разве ж так можно?
Жениться бы тебе пора. Заждалась Полюшка, извелась бедная.
  "Жениться? --  задумался  Сизов.-- А ведь, пожалуй,  мать  права. Пора,
конечно!"
  -- Так, значит, она ждет, мама, а?..
  -- Все глаза проглядела. Каждый день все спрашивает о тебе.
  -- Знаешь что, мать, посылай-ка, старая, сватов к Полюшке!
  -- Какие нынче  сваты! Поди к  ней, забирай к себе  домой. И  все  тут,
живите с богом!..
  Так и поступил.
  К  началу  Великой  Отечественной  войны он  уже окончил  общевойсковую
Академию  имени  Фрунзе  и  был  в  звании  полковника.  Война  сделала  его
генералом.  Но,  став командиром  дивизии,  Сизов  не  прекращал учебы и  на
фронте. Ночью, возвратившись в свой блиндаж с  наблюдательного пункта или из
полков, он  зажигал лампу, и  до  самого  утра можно  было видеть  седую его
голову,  склоненную над книгой  иногда он подолгу что-то  вписывал  в  общую
тетрадь, которая всегда лежала рядом со  стопкой  книг и журналов. Более  же
всего, казалось,  любил генерал  солдат  и  сам  с  гордостью  называл  себя
солдатом, вкладывая в это слово большой смысл.  И генерал  сурово  наказывал
своих подчиненных за невнимание к бойцу. Командиры это хорошо знали и, придя
к генералу на доклад, не забывали сообщать о солдатах -- об  их обеспечении,
настроении, выучке. Сизов любил встречаться с красноармейцами. Он говорил:
  -- У солдат нам, начальникам, есть чему учиться.
  И он учился у них, подолгу беседуя с бойцами.
  Вот  и  сейчас  генерал  неторопливо  расспрашивал Шахаева  о том,  что
увидели разведчики в тылу у немцев и как они уничтожили мост.
  Рассказывая  обо  всем  этом генералу,  Шахаев  не  забыл  сообщить и о
замеченной   большой   колонне   немецких   механизированных   войск   и   о
необыкновенной  ширине гусениц  немецкого танка,  следы которого  разведчики
увидели в лесу.
  --  Не забудьте  написать об этом  донесение  в штаб армии,--  напомнил
Сизов   майору  Васильеву,  вызванному  в  солдатскую  землянку   вместе   с
лейтенантом  Марченко.--  А  на  разведчиков дайте представление  о награде.
Уварова,  посмертно,--  к  ордену  Ленина.  А  сейчас,  товарищ  Марченко,--
приказал  он  лейтенанту,-- пусть разведчики  пройдут в мой блиндаж.  Там им
приготовлен обед.
  Распрощавшись с солдатами, генерал вышел.
  Разведчики поспешили к генеральскому блиндажу.
  Еще издали острый нюх Ванина уловил  соблазнительный запах жирных щей и
котлет,  доносившийся от  генеральской  кухни. Он  потянул воздух  носом  и,
довольный, проговорил:
  -- Мишка Лачуга для нас старается. Повар генеральский.
  Подойдя  поближе, Семен  увидел  возле  кухни, установленной  в  кузове
машины, хлопотавшую румянощекую девушку. Ее круглые руки с  засученными выше
локтей  рукавами  проворно  орудовали  вилкой  и  кухонным  ножом.  Голенища
брезентовых сапожек плотно обтягивали икры ее полных и упругих ног.
  Заметив разведчиков, девушка откинула назад с полного  раскрасневшегося
лица густые мягкие локоны и приветливо улыбнулась.
  -- Проходите, товарищи, мы  вас ждем,-- сказала она, нимало не смущаясь
от нахально устремленных на нее светло-зеленых Сенькиных глаз.
  "Везет же этому Лачуге",-- подумал  про повара Семен.  Он не отрывал от
девушки тоскующего  взгляда. Ему нестерпимо хотелось поговорить с ней,  и он
вскочил бы  в кузов,  но  в это время  из блиндажа вышел адъютант  и  позвал
разведчиков к столу.
  Сенька  сокрушенно  вздохнул  и  пошел  в блиндаж.  Во  время обеда  он
неотрывно смотрел на девушку, как только  она появлялась у стола, и ему даже
показалось, что однажды она задержала на нем свой взгляд.
  После  сытного  обеда разведчики  возвратились  в свою землянку.  Семен
чувствовал  себя  самым счастливым  человеком: от ожидания  высокой награды,
обещанной генералом, и от ласкового взгляда девушки.
  -- Знаете, хлопцы, что теперь будет? -- начал он.-- Как  узнают,  писем
мне  пришлют уйму!..  Точно депутату Верховного Совета! Вот увидите.  У меня
родни  --  вся  Саратовская область.  А  наградами,  как  известно, я  ее не
очень-то баловал... Так что придется тебе, Аким, за секретаря моего  побыть,
прочитывать все письма да  ответы  д