ще юные мамаши -  почти  девчонки  -  кормили  грудью  детей,  без  всякого
стеснения, и их юные  женские  прелести  приковывали  Севин  взор.  В  одной
палатке кряжистый цыган подравнивал огромную гору мелочи - похоже,  это  был
семейный доход за день. Вся земля в лагере была усыпана  пятидесятирублевыми
монетами - они были добыты путем попрошайничества в городе,  перетаскивались
в мешочках, которые рвались, так что мелочь сыпалась,  как  зерно  во  время
уборочной из дырявых бортов грузовиков.
   - Это что? - ошарашенно спросил Сева.
   - Это табор, - пояснил сопровождавший его цыган.
   - А зачем?
   - Поживешь тут пару дней. Спи. Ешь.  Пей.  В  ус  не  дуй.  Свобода.  Чем
плохо?
   - А...
   - Мы живем, и ты пару дней проживешь. Ничего, не умрешь, неженка.
   - Ладно, - кивнул Сева...

Глава тридцать седьмая
ЛИЦО ВОЙНЫ

   Косарев смотрел  на  экран  телевизора  в  углу  кабинета,  ощущая  почти
физическую боль. Показывали снятые  чеченцами  кадры  нападения  на  колонну
внутренних войск. Косарев почти наяву ощущал запах паленой резины, пороха  и
горящих человеческих тел.
   - Сколько можно наступать на одни и те же грабли? - Еще с  Афгана  знали,
как надо водить колонны, - воскликнул он.
   - Вспомнил, - усмехнулся Мартынов.
   - Да, потом из армии вышибли самых дееспособных офицеров,  которые  знали
все. Пришлось учиться на своей крови в девяносто пятом. И снова учимся...
   Господи, как же это знакомо. Война... Косарев часто думал о том, что  уже
не представляет себя без войны. Он не любил ее, но знал, что создан для нее.
И знал, что в такие времена, как наше, от нее не  уйдешь.  Она  сама  найдет
тебя.
   Она придет к тебе в дом, ворвется на твоих плечах. Войну нужно  встречать
лицом к лицу.
   Он  вспомнил  гориллобразную  физиономию  генерала-миротворца.  Это   был
девяносто шестой, бандиты растворились в Грозном, а потом полезли  изо  всех
щелей, уничтожая наших солдат.  Лидеры  большинства  незаконных  вооруженных
формирований собрались тогда В столице Ичкерии.
   Да, внутренние войска  и  милиция,  которые  держали  порядок  в  городе,
понесли в первые дни большие потери, но  и  боевики  оказались  запертыми  в
столице Чечни - у них кончались  боеприпасы,  и  вскоре  можно  было  начать
изничтожение. К окрестностям Грозного подтянули части Министерства обороны и
командующий предъявил ультиматум бандитам, обещая зачистку по всем  правилам
- с авиацией и артиллерией, вызвав своими  словами  у  журналистов  примерно
такой  же  ужас,  который  испытывает  монашка,  впервые  увидев   неодетого
мужчину... Но у Косарева возникло ощущение, что чеченцы вовсе не  собирались
лезть в капкан. Что у  них  была  какая-то  договоренность  на  самом  верху
политического Олимпа. Они будто  знали,  что  когда  им  придется  туго,  их
выручат.  И  спасителем  их   стал   недалекий,   самовлюбленный,   делавший
головокружительную политическую карьеру и готовый из-за нее на все генерал.
   Тогда Косарев по телевизору, стоящему на сейфе в углу  кабинета,  смотрел
на генерала Лебедя, обнимающегося с чеченским лидером Асланом  Масхадовым  и
подписывающего договор о  совместном  патрулировании  Грозного  и  о  выводе
войск. Косарев на некоторое время  впал  в  оцепенение.  Потом  он  встал  и
отправился в магазинчик на первом этаже управления. Там  купил  две  бутылки
кристалловской водки и, вернувшись в кабинет, сообщил Мартынову:
   - Сегодня надо напиться. Поехали ко мне в гости.
   - Да теща просила кое-чем помочь, - промямлил Мартынов.
   - Плюнь. Говорю - поехали.
   - Ну, поехали...
   Косарев тогда жил (и живет по  сей  день)  в  однокомнатной  квартире  на
четырнадцатом этаже. Из окон открывался вид на  реку,  на  монастырь  и  две
старинные церкви на берегу. Мебели в комнате было немного. Стол, три  стула,
жесткая, неудобная кушетка. В углу висела икона Божьей Матери. На стене была
прилеплена большая репродукция - портрет маршала Жукова со  всеми  орденами.
Так же на стенах висели плакаты с изображениями человеческих тел и  ладоней,
усеянных  акупунктурными  точками  и  какими-то   иероглифами.   Пол-комнаты
занимали силовые тренажеры, большая боксерская груша.  На  полу  лежали  две
двух пудовые гири. На низкой тумбочке стоял старый черно-белый телевизор,  а
рядом двухкассетный магнитофон.
   - Ну, давай, - Косарев поднял стакан и залпом выпил  его,  крякнул  и  не
удосужился даже закусить.
   Сперва пили молча, чокаясь без тостов. Настроение у Косарева было хмурое.
Он пил, не  пьянея,  лишь  лицо  его  слегка  покраснело.  Наконец,  выпитое
все-таки дало о  себе  знать.  Он  преисполнился  злым  цинизмом,  язык  его
развязался.
   Со стуком поставил стакан на стол.
   - Предали армию, подонки.
   - Да не переживай ты так,  Серега,  -  язык  Мартынова  наоборот  начинал
заплетаться.
   - С самого начала нас предавали там. И били в спину. Все, кому не лень.
   -  Человек  есть  существо  продажное,  -  философски  заметил  Мартынов,
хрумкнув соленым огурчиком.
   - Еще в начале девяносто пятого, как только бандюг  из  Грозного  выбили,
война, считай, была закончена. Додавить оставалось. И  тут  перемирие.  Это,
считай,  все  равно  что  во  время  боев  под  Берлином  садиться  за  стол
переговоров с Гитлером и обсуждать, нужна ли ему еще Россия до Урала или  он
меньшим удовлетворится. Как мы их дожимать начинаем - сразу новое перемирие.
   - Там, где варятся бабки, там жизни солдат и интересы  страны  ничего  не
значат, - изрек очередное философское откровение Мартынов и потянулся  снова
разливать по стаканам "кристалловку".
   - А теперь за столом переговоров - наши  генералы  и  бандюги,  по  чьему
приказу больницы брали, женщин и детей убивали. Войска  выводим.  Совместное
патрулирование. С бандитами. Эдак нам предложат с "правобереж-цами"  договор
подписать и улицы  совместно  патрулировать.  Или  москвичам  с  солнцевской
мафией.
   - А чего? Мысль. ,
   - Мысль... Володь, с этими договорами, чую - тут оперативная  комбинация.
Или американцы сработали, чтобы нас мордой в грязь ткнуть. Или чеченцы.  Это
настоящее предательство. Кстати,  недавно  поднял  литературу.  Оказывается,
Власов с такими же словами сдавал в плен своих солдат, как сегодня сдают  их
в Чечне. "Дабы избежать кровопролития". А что потом будет еще больше крови -
это никого не волнует. А она будет. Предательство! - Косарев хлопнул ладонью
по столу.
   - А сейчас вся жизнь - предательство. Это оказался  выгодный  промысел  -
предательство. Предательство - главное слово эпохи, - Мартынов пьяно  клюнул
носом, но тут же приосанился и поднял стакан. - Выпьем?
   Звякнули стаканы.
   - Плюнуть теперь на эту Чечню и забыть, - Мартынов икнул.
   - Они сами о себе напомнят. Смотри,  считай,  половину  населения  Чечни,
тех, кто за Россию был, мы отдали на растерзание бандитам. Уже сейчас их под
нож пускают. Так?
   - Угу.
   - Еще года три назад все краденые машины,  все  беглые  преступники,  все
авизовочные наворованные миллиарды шли прямиком куда? В Чечню. Так?
   - Угу.
   - Но тогда мы  этот  режим  не  признавали.  А  теперь  им  на  пять  лет
гарантируют полнейшую свободу, в том числе и от уголовного кодекса, лишь  бы
они оставались в составе России. Все им отстроим. Часть денег бюджетных  они
разграбят. Пять лет там будет в составе России суверенный центр  наркомафии,
рабовладения, торговли человеческими  органами.  Потом  воцарится  свободная
Ичкерия - пиратская республика. К тому времени ее щупальца сдавят  экономику
России,  окончательно  опутают  коррупцией  госвласть,  они   запугают   все
население России.
   - Обязательно, - снова икнул Мартынов.
   - А пока они полезут баламутить  другие  республики  Кавказа,  Татарстан.
"Нохчей", которые кровь нашим солдатам пускали,  уже  ждут  в  Крыму  -  там
татары давно на русских ножи точат. Кровушка хлынет похлеще, чем в Грозном в
январе девяносто пятого. Ох, головы полетят... Во, договора понаподписывали.
И еще по телевизору некто с казарменной тупостью вещает:
   "Ура-патриотов на фронт пошлем". А я готов на фронт. Только дайте "духов"
душить, а не заставляйте  им  зад  лизать.  Не  добивайте  нас  бесконечными
переговорами и перемириями.
   - Размечтался.
   - Военной-то проблемы  там  не  было.  Преданная  война!  Первое  военное
поражение в борьбе с организованной преступностью!
   - Да плюнь ты на все. Чего суетиться? - пожал плечами Мартынов.
   - Плюнуть? На отрезанные головы наших солдат? На кастрированных  пленных,
замученных до смерти? Давай, плюнем.
   - Должен же кто-то был закончить войну.
   - Капитулировать? Мы так могли  все  войны  закончить.  И  очень  быстро.
Сдаться Наполеону, Гитлеру. Только проигранные войны  для  России  кончаются
плохо. Цусима  -  революция  девятьсот  пятого.  Неудачи  первой  мировой  -
революция семнадцатого. Поражение в Афганистане -  развал  страны  девяносто
первого. А что вслед за этим поражением? Полный развал?
   - Да все уже давно и так развалено.
   - Ты знаешь, какое ощущение? Россию опустили. Отпетушили,  как  на  зоне.
Теперь  Россия  опущенная.  Собственное  достоинство,  безопасность  -   все
соответствует опущенным. Опустили нас несколько политиканов,  журналистов  и
деятелей в генеральской форме! - Косарев врезал по столу так, что бутылка  с
водкой подскочила и упала. Мартынов проворно подхватил ее и содержимое почти
не убыло.
   - Да чего ты убиваешься-то?
   - Народ наш, - пьяно  качнувшись,  произнес  Косарев,  -  петухи  сейчас.
Никому ничего не интересно. Петухов,  кстати,  на  зоне  неплохо  кормят.  И
работать не заставляют. Только задницу подставляй - и живи сыто и  довольно.
Это тот народ, который и французов, и Гитлера, и всех бил. Тьфу...
   - Ты экстремист натуральный, Серега. Тебе в террористы  подаваться.  Шире
надо смотреть. Да и вообще - чего кипятиться? От нас-то что зависит? От двух
пьяных ментов. Что мы можем?
   - Что-нибудь можем. Человек всегда может что-то изменить. Пусть  немного,
но все-таки.
   - Так выпьем за это, - Мартынов поднял стакан...
   Война настигла русских уже в Москве. Убежать от нее не удалось. Ее  голос
был грохотом взлетающих на воздухдомов.
   Как только началось вторжение бандитов в  Дагестан,  Косарев  добровольно
напросился на три месяца в следственно-оперативную группу.  Увидел  там  то,
что и ожидал тюрьмы для содержания  рабов,  склады  оружия,  следы  крови  в
подвалах - там  пытали  русских  людей,  видеозаписи  показательных  казней,
отрубания голов. Агрессия исламского фундаментализма - это ничуть  не  лучше
фашистских орд и дивизий СС.
   Косарева отвлек от дурных мыслей звонок.
   - Косарев у телефона... Да. Привет... Правда? Отлично, -  Косарев  бросил
трубку.
   - Что? - спросил Мартынов.
   - Тут по убийствам Соболева-Керимова кое-что выплыло...

Глава тридцать восьмая
МОСКОВСКИЕ ЗАЧИСТКИ

   - Обрисовываю ситуацию.  Потерпевшие  -  председатель  совета  директоров
крупнейшего французского банка "Лионский кредит",  жена  английского  посла,
председатель правления японской электронной корпорации, немецкий  генерал  -
один из руководителей Бундесвера... Ну и далее в том  же  духе,  -  описывал
руководитель операции по пресечению преступлений шайки,  которую  предстояло
брать. - Пять дипломатических нот поступило только за последние  два  месяца
по поводу их деяний.
   Инструктаж проходил в зале на четвертом этаже Петровки, 38 в шесть  часов
утра. Там собрались  оперативники  из  всех  муровских  отделов,  сотрудники
ОМОНа.
   - Вот план операции, - генерал прилепил на доску коряво  нарисованную  на
ватмане схему, напоминавшую план битвы на Чудском  озере.  -  Первая  группа
отсекает их от железнодорожной станции и задерживает всех подозрительных.
   Вторая - продвигается через лесополосу и выходит к лагерю. Третья заходит
с юга и производит оцепление. Учтите, таких  диких  у  нас  давно  не  было.
Вполне могут открыть стрельбу.
   Действовать жестко, но аккуратно. Там полно женщин и детей.
   Прорабатывался план захвата  цыганского  табора  из  Закарпатья  уже  три
месяца терроризировавшего Москву. Он разбил стоянку в  Ногинском  районе.  В
восемь утра ежедневно толпы женщин с детьми направлялись в столицу - гадать,
мошенничать, воровать. Их коронным трюком  стала  "работа"  с  иностранцами.
Пацаны десяти-двенадцати лет от роду налетали на иностранцев,  выходящих  из
машин, облепляли, вцеплялись, как бульдоги. И пока ошарашенный гость  Москвы
пытался стряхнуть  их  с  себя  -  выворачивали  карманы.  Кто-то  попытался
обработать их из газового баллончика - получил нож в бок.
   - Предъявлять  нам  им  нечего,  -  продолжил  руководитель  операции.  -
Детишки, которые совершали  преступления,  не  достигли  возраста  уголовной
ответственности. Так что собираем их, обыскиваем,  находим  деньги,  на  них
покупаем билеты, - вагон уже зафрахтован. Загружаем в поезд - и  на  Родину.
Решение обладминистрации об их выселении есть. Ясно?
   -  Ясно,  -  произнес  старший  омоновской  группы,  барабаня  по  ладони
резиновой дубинкой...
   Утренний подмосковный  лес.  Идиллия  -  пели  птички,  светило  ласковое
солнце, таял утренний туман. По лесу растягивалась цепочка  одетых  в  серые
куртки, с дубинами и автоматами омоновцев - экипировкой и внешним видом  они
чем-то напоминали партизан из старых фильмов. За деревьями виднелась просека
с белыми пятнами палаток.
   Тяжелые омоновские башмаки месили грязь и ломали сухие ветки.
   - Вперед, - послышалась из рации команда. Бойцы устремились  вперед  и  с
гиканьем, криками ворвались на территорию лагеря, состоящего  из  нескольких
десятков палаток и шалашей. Дальше все стало еще  больше  напоминать  старые
фильмы о войне.
   - На землю!
   Сотрудники милиции знали, что церемониться с цыганами не рекомендуется  -
дороже  станет.  При   задержании   цыгане   очень   агрессивны,   оказывают
ожесточенное  сопротивление.  Особенно  женщины  -   царапаются,   лягаются,
плюются, ругаются. . - На землю, сказал, - орет омоновец цыгану, под  сечкой
сбивает его с ног и охаживает дубинкой. - В круг, - другой  омоновец  пинком
сопровождает визжащую цыганку в круг, куда собирают женщин и детишек.
   Омоновцы споро  работали  дубинками  и  сапогами.  Под  тяжелыми  ударами
трещали и сыпались шалаши и рвались палатки. Растекалось по  земле  какое-то
остро пахнущее куриное варево, Стоял женский вой, как от десятка милицейских
сирен, перемежаемый такой матерщиной,  что  вяли  даже  привычные  ко  всему
милицейские уши.
   Муровский оперативник вспорол подушку, поднявшийся ветер кружил по поляне
перья и пух, так, будто это снег. В самом центре "снегопада" по разбросанным
вещам металась огромная муровская овчарка в поисках наркотиков.
   Минут через пять все  немножко  успокоилось,  начался  личный  досмотр  и
обыск. Когда перешли к досмотру вещей цыганок,  вой  и  ругань  поднялись  с
новой силой.
   - На, смотри, сволочь, - цыганка задрала футболку и  затрясла  увесистыми
грудями.
   -  Э,  начальничек,  нет  ничего,  -  крикнула  ее   подружка,   взмахнув
навернутыми на нее, как листья капусты  на  кочан,  несколькими  платками  и
юбками.
   - Чтоб ты сдох! Чтоб у тебя рак был! О, я вижу, будет у тебя рак.  Будет,
- орала еще одна цыганка оперативнику.
   - Да у тебя самой  рак,  дура,  -  огрызался  опер.  Муровцы  оттащили  в
сторонку мальчишку лет десяти, по 'их мнению, никак не походившего на цыгана
- белобрысого, веснушчатого.
   - Ты кто такой? - спросил муровец, положив руку на плечо мальчишки.
   - Цыган, - гордо отозвался мальчишка.
   - А волосы что такие белые?
   - Сделались, - нахально отозвался мальчишка.
   - Выкрасил, что ли?
   - Выкрасил.
   Тут прислушавшаяся к беседе полная цыганка в ворохе ярких одежд и в майке
с английской надписью, похоже, одна из авторитетов в таборе, заорала:
   - И чегой-то вы к ребенку пристали?
   - Помолчи, - отмахнулся оперативник, беседовавший с мальчишкой.
   - Чего привязались-то?! Волосы белые, ха! У нас же не все  черные.  Белые
тоже бывают.
   Ее зычный голос, приправленный матом,  был  слышен  далеко  за  пределами
табора.
   Между  тем  на  брезент  ложилась  добыча  -   найденные   оперативниками
вещественные доказательства - доллары, юани, золотые кредитные карточки.
   Муровская собака, скуля, уселась около кипы матрасов.
   - Что там, Лорд? - спросил оперативник из УБНО. - На, вспарывая  матрасы.
- Во, то что надо.
   Внутри  они  были  заполнены  маковой  соломкой.   Продолжавшую   галдеть
ругающуюся толпу начали усаживать в автобусы. Дальше - в УВД на разбор и - в
поезд. Мужчин поднимали с земли и пинками сопровождали к автобусам.
   Женщины и дети шли сами.
   - Ну-ка, а ты кто? - спросил оперативник  -  капитан  из  МУРа,  беря  за
шкирку русского парнишку на вид лет шестнадцати-семнадцати. - Что, тоже дитя
цыганского народа?
   - Да я тут случайно, - замялся он.
   - Подними руки.
   - Меня уже обыскивали.
   - Поднимай.
   Муровец нашел нечто новое - паспорт.
   - Так, Гарбузов Всеволод Игоревич. Где  прописан?  -  открыл  паспорт  на
странице с пропиской. - Значит, в гости заскочил? Далеко шел.
   - Познакомился с цыганами. Заехал.
   - Небось наркоту привез?
   - Нет, - испуганно воскликнул мальчишка.
   -  Разберемся.  Из  отдела  милиции,  к  которому  доставили  автобусы  с
цыганами, муровец прозвонил в ОВД Апрельска. Там ему сообщили, что Всеволода
Гарбузова ищут уже несколько дней, и он очень нужен отделу по убийствам.
   - Постановление на арест есть? - осведомился муровец.
   - Нет, - ответили ему. - Пока он свидетель.
   - От свидетеля до обвиняемого один шаг.
   - Продержите его у себя. За ним подъедут.
   - Ладно, попытаемся, - оперативник положил трубку и поднял глаза на Севу.
- Тебе есть, где жить-то, сынок?
   - Нет.
   - Тогда здесь поживешь. В камере. Пока твои друзья из уголовного  розыска
не приедут. Не возражаешь?
   - Согласен. Так и запишем...

Глава тридцать девятая
КОМАНДИРОВКА

   Время поджимало. Сколько еще продержат  Севу  в  Москве?  Неизвестно.  На
поезде - не успеть...
   Денег в бухгалтерии привычно не  оказалось,  так  что  Косареву  пришлось
мотаться по друзьям и занимать на проезд.
   С трудом  набрал  требуемую  сумму.  Хорошо,  что  сослуживец  по  Афгану
пристроился заместителем босса в банке.
   В аэропорту народу было немного, но рейсов еще меньше.
   - Билетов на Москву нет, -  сообщила  кассирша.  Только  на  коммерческий
рейс.
   - Сколько?
   - В три раза дороже.
   - Спасибо, не надо.
   С помощью сотрудников ЛОВД  удалось  все-таки  протолкнуться  в  самолет.
Летел чуть ли не  стоя.  Когда  шасси  оторвались  от  земли,  уже  уставший
материться  про  себя  Косарев  никак  не  мог  поверить,  что  предполетная
лихорадка позади.
   Москву Косарев знал не очень хорошо, а Подмосковье тем более. Но все-таки
он нашел Ногинское УВД, где сутки по "собственному желанию" томился Сева.
   - Как он себя ведет? - спросил Косарев  начальника  районного  уголовного
розыска.
   - Смирный. На побитую собаку похож. И со всем соглашается.
   - Чего он в таборе делал?
   - Не говорит. Наверное, наркоту цыганам возил. Они для этих целей  обычно
русских привлекают.
   - Что еще говорит?
   - Ничего. Но вежливый - жуть.
   - Где я с ним поговорить могу?
   - В кабинете моего зама.
   Косарев устроился в тесном  кабинете  заместителя  начальника  уголовного
розыска, заставленном видео - и аудиоаппаратурой, изъятой по какому-то делу.
Вскоре туда привели Севу. Выглядел он действительно запуганным и побитым.
   - Я за тобой, - сообщил Косарев и представился. - Поговорим?
   - Да, конечно.
   - Рассказывай.
   Неожиданно плечи у сидящего на  стуле  Севы  поникли,  и  он,  всхлипнув,
выдавил:
   - Не могу-у... Они... Они меня порешить хотят. Я знаю.
   - Кто?
   - Они! Н-не знаю кто...
   Из   последовавшего   сбивчивого   рассказа   Косарев   у