,  -  Гвоздь  взял  поудобнее  кота  и  вышел  из  барака,
подставляя лицо первому снегу.
   Формальности. Справка об  освобождении.  Деньги  на  проезд.  Бесполезные
слова напутствия командира отряда. И, наконец, визит к "куму"  -  начальнику
оперчасти майору Гамову.
   - Садись, Гвоздь, - кивком пригласил Гамов. - Как насчет чайку?
   - Благо дарствую. Не надо, гражданин майор.
   - Правильно. Из рук "кума" ничего брать нельзя. Так?
   - Может, и так.
   Они сидели друг напротив друга. Люди примерно одного возраста - под сорок
пять. Чем-то похожие друг  на  друга  -  оба  плотного  сложения,  физически
сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как  боксеры,
всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в  законе  не  питали  Друг  к  Другу
добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных  противников.  Оба
жили своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время  эти  идеи  и
правда сильно  потускнели,  обветшали  на  ветрах  неспокойных  времен.  Оба
считали, что честны перед собой и другими. К рукам Гамова не прилипла за всю
жизнь ни одна не праведная копейка. Но и Гвоздь не запятнал  себя  тем,  что
поступался воровскими законами  в  угоду  администрации,  выторговывая  себе
какие-то блага.
   - Значит, на  свободу,  -  Гамов  сложил  руки  на  груди  и  внимательно
разглядывал вора в законе.
   - Добавь - с чистой совестью.
   - Не добавлю. А не боишься  на  свободу?  Девять  лет  тут.  Прижился.  В
авторитете. А там...
   - Я же не Хилый. Выдюжим.
   В прошлом году старого вора Хилого целые сутки искали  по  всем  уголкам,
чтобы выдворить на волю. Он умолял оставить его здесь,  поскольку  не  знал,
что с ней делать, с враждебной ему волей. Он боялся ее. И она оправдала  его
самые худшие ожидания. Там было слишком  больно,  суетно,  серо.  Через  два
месяца он прибыл снова. Пробыв на воле неделю, демонстративно, чуть ли не на
глазах у всех залез в сумку в троллейбусе и получил новый срок.
   - Семь лет, - задумчиво повторил майор. - От звонка до звонка.
   - До часа.
   - А как иначе? Законнику грех  у  властей  снисхождения  просить.  -  Три
правила. Не бойся, не доверяйся, не проси.
   - Точно так.
   - Как дальше жить будешь, Гвоздь?
   - Садовником устроюсь. Или воспитателем в детский сад.
   - Понятно... Гвоздь, скоро полтинник грянет. Финишная ленточка уже маячит
- при наших профессиях долго  не  живут.  Пора  и  о  душе  думать.  Сколько
людей-то на тебе.
   - Это когда было. По-молодости.
   - Правильно, был ты по-молодости палачом. Вдумайся в это слово  -  палач.
Приговоры сходок да правилок в  исполнение  приводил.  Подушечкой,  удавкой,
финкой. Так?
   - Что, явку с повинной писать? Давно это  было,  гражданин  майор.  Да  и
народ гнилой был - дятлы, крысятники. Шваль.
   - А скольким еще по твоим приговорам билет на тот свет прокомпостировали.
Достаточно зла, Гвоздь. Остановись. Крест ведь носишь на груди. Остановись.
   - А зачем останавливаться, коли не останавливают? Вы власть -  ловите.  А
мы - воры, воровать должны.
   - Власть, - вздохнул Гамов и сделал  чуть  погромче  приглушенное  радио.
Диктор вещала что-то об очередной катастрофе, сотрясшей Россию.
   - Верно, - кивнул Гвоздь. - Не до  нас  ныне  властям.  Они  друг  другом
заняты.
   - Да, так дальше пойдет - вы к власти и  придете,  -  вдруг  вырвалось  у
Гамова, и в голосе его послышались нотки обреченности.
   - А что, - широко улыбнулся Гвоздь.. - Чай  не  хужее  вас  будем.  Я  на
министра внутренних дел спокойно потяну.  Вот  так  беспредельщиков  держать
буду, - он сжал увесистый кулак, весь покрытый татуировками.
   Это сегодня купивший за деньги корону вора в законе гангстер кривится при
одном упоминании о наколках - где это видано портить тонкие длинные  пальцы,
подписывающие паркеровской ручкой договора и приказы.  Гвоздь  всегда  свято
покрывал себя всеми положенными вору  татуировками.  И  на  груди  его  было
вытатуировано пронзенное кинжалом сердце - символ вора в законе.
   - И тебя, гражданин майор, не обидим. Ты -  кум  злой,  но  справедливый.
Братва на тебя сердита, но правоту за тобой признает.
   - Вот спасибо.
   - Найдем местечко, не бойся.
   - А себе-то уже местечко присмотрел?
   - Это уж как Господь начертит.
   - С утра два быка у ворот дожидаются на "Вольво". Не за тобой?
   - Вряд ли. Какое там "Вольво"? Но, к удивлению самого Гвоздя, парочка  на
"Вольво" дожидалась именно его.
   - Смотри, Полосатик, кореша пожаловали, -  прошептал  Гвоздь,  поглаживая
выглядывающего из-под пальто кота.
   У зеленого "Вольво"  стояла  знакомая  неразлучная  парочка  -  Матрос  и
Киборг. Матрос - невысокий, подвижный,  с  худым,  нервным,  красивым,  злым
лицом и глазами навыкате, с  небольшой  сумасшедшинкой.  Киборг  -  огромный
детина,  чем-то  действительно   напоминавший   Терминатора   в   исполнении
Шварценегера. Они были  одеты  в  одинаковые  красные  шерстяные  пальто.  У
Матроса пальто было распахнуто, под ним виднелась черная рубашка  и  толстая
золотая цепь, татуированные руки тоже  были  все  в  золотых  кольцах.  "Как
петрушка", - подумал Гвоздь.
   Чуть  в  отдалении  стоял  "Жигуль"  с  еще   двумя   корот-кострижеными,
тупомордыми быками.
   Матрос расчувствовался и едва не прослезился, завидев Гвоздя.
   - Тысячу километров отмахали, - оценил заботу Гвоздь.
   - Хоть десять, - отмахнулся Матрос. - Гвоздь, на тебя надежа.
   - Чего это?
   - Везде гадский промысел. Жизни честному люду не стало, Гвоздь. Беспредел
одолел, - Матрос распахнулдверь " Вольво " и жестом пригласил вора садиться.
   - Излагай.
   - Потом. Дома... Сегодня наш праздник.

Глава четвертая
СУДМЕДЭКСПЕРТ

   "Эх, ну почему я не  дантист?"  -  в  очередной  раз  с  горечью  подумал
Граерман, сбрасывая скорость  и  прижимая  машину  к  тротуару.  Место  было
людное.  Перед  кинотеатром  "Встреча"  толпились  цветочники   и   торговцы
продуктами.
   - Куда, мужики? - спросил Граерман, распахивая дверь.
   - В Рогове, - сказал высокий, одетый в хлопчатобумажный пятнистый военный
комбинезон и обутый в кроссовки, прыщавый парень лет двадцати  пяти-тридцати
на  вид,  похожий  чем-то  на  деревенского  дурачка.  Его  плечо  оттягивал
свернутый палас, а у ног стояли две хозяйственные сумки.
   - Сколько не жалко? - осведомился Граерман.
   - Ну, две сотни, - помялся приятель прыщавого  -  кряжистый,  с  широкими
ладонями, одетый в коричневую куртку с надписью  по-английски  "Нью-йоркские
буйволы", "работяга". Его жиденькие волосы едва прикрывали розовую лысину.
   - Обижаешь, - покачал головой Граерман.
   - Ну, - "работяга" прищелкнул языком. - Ну две с половиной.
   - Да туда пилить-то сколько. И дорога плохая. Три.
   - Ладно, - нахмурился прыщавый. Хозяйственные сумки и палас  затолкали  в
багажник.
   "Шестерка" резво рванулась вперед - к выезду из города.
   Граермана  продолжали  терзать   невеселые   мысли.   Как-то   по-дурацки
получалось все в жизни в последнее время.  Где  это  видано  -  занимающийся
извозом еврей?! Да, это завоевание последних исторических лет. Эх, стал  бы,
как советовали родственники, дантистом, стриг бы по сто  пятьдесят  долларов
за один зуб из металлокерамики и горя бы не знал. ан нет - призвание нашел -
трупы  резать.  Стал  судебно-медицинским  экспертом.   Что   тут   скажешь?
Успокаивать себя тем, что любишь  свою  работу,  что  стал  в  ней  классным
специалистом? Конечно, греет душу.  Вот  только  второй  месяц  зарплату  не
платят. Да и то, что платили, может назвать зарплатой только большой шутник.
Вот и приходится калымить.
   Рисковать, можно сказать, жизнью, возить Бог знает кого черт знает куда.
   Граерман покосился на пассажиров. Что за люди? Знать бы, чего  у  них  на
уме? Может, накинут удавку на шею и выбросят из машины, как две недели назад
водителя "Волги", - приходилось  делать  вскрытие...  Тьфу,  прочь  подобные
мысли. К людям надо относиться с  доверием.  Обычные  деревенские  мужики  -
святая пропойная русская простота. Вон, ковер в городе прикупили.
   - А тебе как, хозяин, по дороге, или мы  тебя  напрягаем?  -  осведомился
"работяга".
   - За грибами собрался. Почти по дороге.
   - За грибами, - обрадовался "работяга". - Тогда тебе под  Сосновку  надо.
Там во какие белые выдались, -  судя  по  его  жесту,  шляпки  у  белых  под
Сосновкой были размером со сковородку "Тефаль".
   - Я на прошлой неделе, -  оживился  Граерман,  -  на  восток  ездил.  Там
плоховато.
   - Ну, ты нашел, куда ездить...
   Граерман действительно собрался за грибами, и попутчики подвернулись  ему
очень кстати. Страсть к сбору грибов у него была  застарелой  и  горячей.  И
тема действительно его  интересовала.  Он  надеялся  выведать  у  попутчиков
какие-нибудь секреты.
   За разговором остался позади город, пошли пригородные  поселки,  а  потом
леса. Машина бежала гладко, хорошо. Мотор работал  как  часы.  Никто  бы  не
сказал, что "шестерке" скоро  десять  лет.  Выглядела  она,  как  новенькая.
Впрочем, Граерман не слишком гонял ее. Больше  она  стояла  в  гараже  -  до
последнего времени,  пока  не  перестали  платить  зарплату  и  не  начались
каникулы в платном медицинском колледже, чтениями лекций в котором удавалось
отодвинуть угрозу голода. Впрочем, в  этом,  1999  мистическом  году  деньги
стали  задерживать  куда  меньше...  1999  -  конец  эпохи.  Что-то   должно
измениться к лучшему. Или к худшему - как повезет.
   - А в прошлом году подберезовиков  -  тьма  в  Черных  болотах,  -  качал
головой "работяга". - Слышь, хозяин, притормози на минутку...
   Граерман нажал на тормоз. А потом мир взорвался брызгами света и боли.
   Пришел в себя он, стоя на четвереньках у обочины и тряся головой.
   "Кастетом  врезал,  -   профессионально   определил   суд-медэксперт.   -
Ушибленная рана мягких тканей головы. Хорошо, если сотрясения не будет".
   Где-то рядом слышался рев мотора. Подняв глаза, Граерман увидел буксующую
родную "шестерку". За рулем сидел прыщавый. Он давил на газ, но машина никак
не могла выбраться из грязи.
   - Э, хозяин, подтолкни, - крикнул "работяга", опустив стекло.
   - А? - ошарашенно посмотрел на него Граерман.
   - Толкай, говорю.
   Пожав плечами, Граерман подналег на багажник, и машина  начала  выползать
из грязи.
   - Вякнешь ментам - зароем, -  крикнул  напоследок  "работяга".  -  Будешь
молчать - получишь завтра свою машину у кинотеатра "Встреча". Лады ?
   - Лады, - кинул зло Граерман и сморщился от пульсирующей боли в затылке.
   Родная "шестерка" обдала Граермана выхлопными газами и скрылась вдали.  А
судмедэксперт, безуспешно попробовав несколько раз  остановить  проносящиеся
мимо машины, понуро поплелся к посту ГИБДД. Идти ему было восемь километров.
   Введенный план  "Перехват"  результатов  не  дал.  Через  несколько  дней
Граерман разуверился,  что  когда-нибудь  вновь  увидит  свою  машину  и  ее
похитителей. Насчет первого он был прав. А вот похитителей ему было  суждено
повстречать через два года. Да еще при каких обстоятельствах!

Глава пятая
ГРОЗНЫЙ, 1995.

   "Мы закончим войну  в  СССР",  -  снова  вспомнился  Косареву  душманский
лозунг, оказавшийся пророческим. Умирающий,  шепчущий  слова  молитвы  "дух"
пришел в Россию драться с ненавистными  "шурави"  и  нести  знамя  священной
войны все дальше и дальше.
   - Зря молишься, - произнес Косарев  на  дари.  -  Твоя  шакалья  душа  не
попадет в рай.
   - Сын шайтана, - прошептал "дух". -  Аллах  акбар,  -  глаза  его  начали
закатываться.
   Косарев сплюнул на землю. Все продолжается. Он никогда не  уйдет  от  той
войны.
   Заканчивалась зачистка  населенного  пункта.  Подразделения  объединенной
группировки на подходах к селу были встречены ураганным огнем. Артиллерия  и
вертолеты прошлись по огневым точкам, и теперь с двух сторон  военнослужащие
ВВ, десантники и милиционеры  отрабатывали  квартал  за  кварталом,  дом  за
домом. Тут нельзя зевать - иначе можно быстро нарвешься на  минную  растяжку
или подставиться снайперу и схватишь пулю в спину.
   Бандит при зачистке быстро скидывает автомат  и  превращается  в  мирного
жителя. Он с готовностью ругает Дудаева и заверяет в любви к России. Пока не
стемнеет. А там - снова за автомат.
   Дом осмотрен. Проверен паспортный режим. Подозрительные задержаны и  ждут
отправления в фильтрационный пункт. Следующий...
   В одном из дворов Косарева и его бойцов встретили автоматным огнем. Среди
бандитов затесался  тот  самый  афганский  моджахед,  душа  которого  сейчас
готовилась к встрече с сатаной.
   - Подох, - собровец ткнул "духа" носком ботинка.
   - Отвоевался.
   С северной окраины донеслись выстрелы. Последние. Зачистка заканчивалась.
На улицы вылезали воющие,  галдящие,  кричащие,  рвущие  волосы  и  сыплющие
проклятия женщины. Скоро появится телевидение, и вечером  на  экранах  будет
показан очередной репортаж о борьбе "федералов" против мирных жителей, среди
которых окажутся все без исключения боевики. У Косарева была заветная  мечта
- пристрелить какого-нибудь журналиста. И не у него одного.
   На земле  были  разложены  трофеи  -  автоматы,  два  пулемета,  цинки  с
патронами. А так же  несколько  бандитских  трупов  -  неуправляемая  ракета
накрыла школу, являвшуюся штабом местной банды.
   - Ничего, заживет, - приговаривал фельдшер,  перевязывая  сипло  дышащего
солдатика внутренних войск.
   - Я в порядке, - хрипел солдат.
   Все, мероприятие завершено. Группа МВД - собровцы, омоновцы, оперативники
и ППСники, пропыленные, прожженные войной загружались на БТР и  отправлялись
на базу...
   Чечня конца августа девяносто пятого. Война и мир  -  дико  перемешанные,
перекрученные до абсурда, как картина какого-то крутого авангардиста. Боевые
действия шли несколько месяцев, а  в  правительстве  слышались  угрозы  -  в
случае чего введем чрезвычайное положение. Беженцы тысячами стремились прочь
от бандитов и артиллеристских канонад. И вместе с тем шла бойкая торговля на
рынках. Восстанавливали разрушенные и строили новые  дома  рабочие  со  всех
концов России. А рядом заходили  на  боевой  вираж  "Крокодилы",  прессовали
землю гусеницами танковые колонны, щерились стволами блокпосты.
   Колонна на небольшой скорости двигалась к городу. Косарев сидел на броне,
постукивая пальцами по автомату.  За  БТРами  так  же  неторопливо  тащились
машины -  грузовики,  "Жигули",  иномарки.  Приучены  -  боевую  технику  не
обгоняют.
   Это может быть оценено как враждебный акт и наказано пулеметным огнем.
   Вот и Грозный. Окраины города более-менее целые, а центр похож на военный
Сталинград. Здесь каждая пядь полита  российской  кровью.  Здесь  российские
солдаты в очередной раз  вспомнили,  что  такое  стоять  до  конца,  и  были
захвачены одной мыслью - не отступить, в крайнем случае,  если  не  повезет,
взять на тот свет как можно больше врагов. Здесь были  разгромлены  отборные
дудаевские части и  взломана  оборона,  готовившаяся  несколько  лет,  когда
каждый дом превращался в крепость,  когда  между  подвалами  были  прокопаны
подземные  ходы,  дававшие  возможность  "нохчам"  (так  называют  чеченцев)
возникать как из-под земли в любой части города.
   У ворот расположения ГУОШа (группы управления оперативного  штаба)  Толик
Палицын - капитан из Смоленского  СОБРа  -  стоял  в  окружении  замызганных
чеченских детишек, галдящих:
   - Русский полицейский. Дай  есть.  Мы  голодны.  Толик  раздавал  хлеб  и
консервы  из  своего  не  такого  уж  богатого  пайка.  Возле   расположения
подразделений МВД и армии постоянно толпились  гражданские  все  с  теми  же
просьбами - дайте хлеба.
   - Ну как? - спросил Палицын.
   - Зачистили, - махнул рукой Косарев. - Нормально...
   За обыденными заботами близилась ночь. Группа управления располагалась на
территории бывшей пожарной школы.  Когда-то  здесь  вышагивали  на  строевой
подготовке курсанты, приводились занятия. Все в прошлом.  Сегодня  стоят  во
дворе  вагончики,  защищенные  от  пуль  бетонными   плитами   и   прикрытые
маскировочной  сетью  -  тут  живут  собровцы.  Пустые,  без   стекол   окна
трехэтажного здания прикрыты мешками с глиной, и из-за них смотрят угрожающе
стволы пулеметов. Ныне пожарная школа - крепость. Крепость неприступная.
   С наступлением  темноты  началась  привычная,  ставшая  обыденной  музыка
грозненской   ночи.   Со    стороны    лесополосы,    водонапорной    башни,
Старопромысловского шоссе заколотили снайперы.
   Чуткий сон. Снова,  как  в  Афганистане,  Косарев  готов  был  в  секунду
проснуться и вскочить на ноги. Он ворочался на кипе матрасов, настеленных на
пол.
   - Работенка, мужики.
   Посреди ночи этими словами разбудил всех заместитель начальника ГУОШа  по
криминальной милиции - плотный, с пышными усами полковник МВД.
   - Дудаева брать? - послышались сонные прибаутки.
   - Басаев Кремль захватил?
   - Нет, просто к Черномырдину в гости зашел, а все переполошились...
   - Завод "Красный молот", - сказал полковник, - "нохчи" заняли.
   - Рядом с комендатурой?
   - Точно, - кивнул полковник.
   - Обнаглели, сучьи дети, - покачал головой Косарев.
   - По машинам, - приказал полковник. - На все про все десять минут...
   С кряхтеньем ребята поднимались,  натягивали  кроссовки.  Омоновскими,  с
высокой шнуровкой,  ботинками  -  этим  изобретением  какого-то  безымянного
вредителя  пользоваться  перестали  давным-давно.  Собровцы  (в  отличие  от
солдат) по привычке бронежилеты не брали  -  снайперы  лепят  в  голову  или
подмышку, а движения  бронежилетсковывает,  замедляет,  в  когда  припрет  -
потерянных секунд может  не  хватить.  Некоторые  повязывали  шеи  и  головы
платками - не для пижонства, не для того, чтобы походить на пиратов. Пыль  и
жара, пот течет по лицу, въедается в глаза. Тут платок и помогает.
   Ночная пора - время "нохчей". "Мирные жители" превращались  в  снайперов,
гранатометчиков, доставали из тайников оружие и лупили кто по чему мог -  по
комендатурам, по расположениям воинских частей, по  блокпостам.  В  основном
били без всякого результата, но эффект достигался - они напоминали  о  своем
присутствии, давили на психику солдат и жителей, как бы напоминали:  "Мы  не
ушли. Мы всегда маячим за вашими спинами - черными, готовыми к  смертельному
броску тенями".
   Заспанный,  спокойный,  индифферентно  относящийся  ко   всему,   пузатый
общевойсковой полковник  -  комендант  района  -  обвел  равнодушным  взором
прибывших на трех БТРах бойцов МВД.
   - Чего это вы? - осведомился он.
   - Нам сообщили, что "нохчи" завод взяли, - сказал полковник МВД. - Ложная
тревога?
   - Почему ложная? - пожал плечами комендант. - Ну, взяли.
   -  Принимайте  командование  группой,  -  кивнул   полковник.   -   Будем
освобождать.
   - Не-а, мы так не договаривались.
   - То есть?
   - Не буду. У нас с "чичами" договор о ненападении.
   - Что ?! - не поверил своим ушам полковник.
   - Мужики, у меня вокруг комендатуры шесть постов: четыре моих,  и  два  -
омоновских. Мои посты "чичи" не обстреливают. А у омоновцев договора  нет  -
вот по ним и палят. Мне  с  ними  ссориться  не  резон.  Вам  надо  -  вы  и
освобождайте завод.
   - Та-ак, - протянул полковник МВД.
   - Мне этот завод без надобности. Все равно там ни одного цеха  целого  не
осталось. И солдат своих гробить мне без резона...
   - Ах ты крыса, - Косарев двумя пальцами презрительно оттянул пуговицу  на
выглаженном не по местным условиям  кителе  коменданта.  -  Тебя  первого  в
расход пускать надо.
   - Что вы себе позволяете? - приосанился комендант, вспомнив неожиданно  о
своих погонах и должности.
   - Я забираю ваших людей, - сказал полковник МВД.
   - Нет, это не...
   Косарев  выразительно  положил  руку  на  рукоятку  автомата   и   одарил
коменданта таким взором, что у того вдруг нервно дернулась щека.
   - Тебе, афганец, командовать, - сказал полковник МВД Косареву.