или. Ни одна золотая пылинка больше
не  светилась  на  морском берегу.  И  тогда  раздался  оглушительный  скрип
человеческих  шагов.  Они  приближались,  по-хозяйски  вспарывая  тишину,  и
замолкли только тогда, когда к ним примешался холодный всплеск воды.
     - Варя, - послышался  голос, какого она никогда не слышала у командора.
- Варя, Варенька...
     Она оглянулась, все  еще стоя по колено  в воде, - он был совсем рядом,
не дальше протянутой руки,  и  кривил губы, не  в силах остановить  неуемную
дрожь щеки.
     - Все, - сказала она жестко. - Все. Все.
     И стиснула за спиной руки, чтобы не коснуться его лица.

x x x
     Они  сидели  на лавочке  -  Сусанин,  откинувшись и  время  от  времени
почесывая  спину о шершавую госпитальную  стену,  и Варвара в  своей любимой
позе, жестко обхватив колени, с ногами на сиденье. Сусанин  сложил на животе
бело-розовые,  словно  новорожденные,  руки,  но  по  мере  того как  солнце
садилось, они  принимали  привычный медный оттенок.  Напротив,  на  лужайке,
выкусывал  репей  из ляжки  рыцарь Тогенбург, которому уже здесь, на  Новой,
позолотили рога, дабы ненароком не угодил он на кухню. Беднягу, привыкшего к
обильной зелени прибрежной полосы, раздражало сухотравье плоскогорья, но узы
привязанности к Петрушке, обременившие его скудный козлиный  интеллект раз и
на всю жизнь, были сильнее гастрономических предпочтений.
     Небо  с  утра было безоблачным, погода - летной, что, впрочем, не имело
ни малейшего  значения  для  космолета, вышедшего за пределы околопланетного
пространства  уже час назад,  и настроение у Сусанина  было  без пяти  минут
идиллическим.
     - Все равно уеду, - угрюмо пообещала Варвара. - На этот не взяли - уеду
на следующем.
     -  На космолете  не  ездят,  сердечко мое,  -  безмятежно  ответствовал
Сусанин.  - На космолетах прыгают, от  одной зоны дальности до другой, и так
через  все подпространство.  И во всех  сопредельных с нашей  зонах ни одной
движущейся посудины не наблюдается.
     - Ничего, наблюдется, - буркнула девушка.
     - А наблюдется, так уж я постараюсь, чтобы в  поле твоего зрения  он не
попал.  Загоню тебя, к  примеру,  на дикую сторону. И  вообще, Варька, здесь
сейчас будет столько работы...
     - Хватит! - крикнула она, хлопая  ладошкой  по теплой скамье. - Никаких
больше Варек. Варвара! И вообще, мы с вами никого не пасли...
     - Ну,  это  ты изволила запамятовать, - добродушно  скривился  Сусанин,
щуря  и  без  того  узкие  глазки,  словно  в  медовом  небе можно  было еще
разглядеть  огненную морковку удаляющегося  звездолета. - Телят  мы  с тобой
пасли, вот кого. Знаешь, за сколько тысяч километров они сейчас? Не  знаешь.
И я не знаю. А с телятами - половина моих людей. Так  что с завтрашнего утра
каждый  оставшийся  выкладывается  за  четверых,  поскольку  до  сих пор  мы
работали за двоих. - Он оттолкнулся лопатками от стены и, по-птичьи вывернув
шею, попытался заглянуть  ей в лицо. - Аль обленилась, пока я тут себе новую
шкуру, точно питончик королевский, наращивал?
     Варвара  оскорбление фыркнула  - как  будто не она  возле  него сутками
дежурила, безропотно снося все сусанинские выходки!
     - Главное, Кони  улетела, -  продолжал Сусанин горестно. - И Темрик. Со
своей Марфуней, естественно. И красавцы наши, гордость вселенной, альбатросы
глубокого космоса.
     - На  Матадор?  -  с какой-то  мстительной  радостью  спросила Варвара,
словно  это  было синонимом всего окаянства белого  света  с  черной дырой в
придачу.
     -  Ну  а  куда  же?  Наша  Степуха была  для них  сущим  отдохновением,
жаловались еще, что форму теряют. А на Матадоре с  них жирок-то спустят, это
ведь планета-стадион,  где шаг ступишь  - в  тренажер  попадешь.  Не  знала?
Спасибо  хоть не  занесли нашу землицу в Красную книгу, а  то  понаехало  бы
эмиссаров  Галсовета, а они такие  зануды...  Так что будем тут  управляться
самостоятельно,  благо  теперь  ни  молний,  ни  смерчей,  ни  ворот этих  с
эпилептическим синдромом... Соскучимся.
     - Тогда что не  отпустили? - чуть ли не со слезами выдохнула Варвара. -
Мне и без вашей скуки хоть с моста в реку...
     Сусанина  как  ветром  сдуло со скамьи  - поддернул свои  больничные, в
голубую  полосочку,   брючки   и   присел  на   корточки   перед   девушкой,
по-мальчишечьи заглядывая ей в глаза.
     - Ну что ты, дуреха? Все живы - значит, все в порядке!
     У  Варвары  потемнело  в глазах.  А  он  глядел прямо в  лицо  -  и  не
почувствовал.
     - Работой я тебя запугал? Зверь я, зверь и есть. Но ты ж у меня умница,
даром  что  ведьма. Так что по  шестнадцать часов ты у меня будешь колдовать
ежеденно, а в остальном - проси, что хочешь.
     - Космолет верните.
     - Ну-у...  С  ним и  связи-то  не будет,  аллюром  идет,  ни  к  одному
промежуточному  буйку не причаливая. Летяги обещали всех телят в сохранности
доставить, это  ж,  наверное,  самое  дорогое,  что  когда-либо  из  космоса
выуживали.  А  тот  десантник,  на котором стратеги  прилетели,  без экипажа
стоит,  на краешке космодрома проветривается.  Штурмана с механиком на этот,
улетевший, забрали, один  первый  пилот  остался  -  вон сарай  под  виварий
приспосабливает.  Да  Гришка  Эболи  в гипсе  лежит.  Так  что  работай себе
потихонечку и жди, когда я тебе экспедицию за клетчатым тапиром организую. А
пока... выходи-ка ты за меня замуж!
     Варвара спустила ноги со скамейки:
     - Да? И вместо Варвары Нореги будет Варечка Сусанина?
     - А что? Меня это устраивает.
     -  Вы очень  хороший человек,  Евгений Иланович, - проговорила Варвара,
подымаясь и одергивая свой старый лабораторный халатик. - Не дам я вам жизнь
свою  молодую погубить из-за  меня  - я  ведь  как коброй была, так коброй и
останусь.
     Она перешагнула через козла, дремавшего подогнув  коленки,  и пошла  по
тропинке, заменявшей  пока  улицу.  Время  от  времени под  ногами  щелкало,
выметывался здоровенный, с  воробья, кузнечик  и врезался  в сухую  траву со
специфическим хрустом, точно  кедровая  шишка.  Она  шла  прямо  на  солнце,
жмурясь  - то  ли чтобы не ослепнуть,  то  ли  чтобы не заплакать.  Подумать
только, первый раз руку и сердце предложили.
     Первый раз в жизни!
     И никакого восторга.  Словно на каток пригласили. Нет,  не получается у
нее  с обыкновенным человеческим  счастьем.  Где  бы просто махнуть  рукой и
броситься ему навстречу, как в море с утеса; так  вот нет, ей почему-то надо
обязательно помедлить и призадуматься: не чрезмерна ли плата, когда за такое
счастье надо обязательно поступиться частичкой себя?
     Она шла  мимо здешней  унылой трапезной, и мимо  строящегося вивария, и
мимо штабелей безликих всепланетных блоков, и неприкаянно твердила:  почему,
почему, почему для того, чтобы  стать счастливой, надо  перестать быть самой
собой?..
     Это нечаянное и окаянное открытие мучило ее,  как  рыбья кость,  и надо
было остаться  наедине  с собой,  повернувшись задом ко всей окопавшейся  на
Степухе  цивилизации,  чтобы в  горестном  одиночестве  переболеть  им,  как
свинкой или скарлатиной, а  выздоровев, стать до  последней клеточки прежней
Варварой.  За  это  возвращение  она  уже  заплатила  десятикратную  цену  -
рассталась с человеком, который был из тех, что дважды на жизненной тропочке
не  встречаются. И ведь  как чувствовала  там, в метеостанции, выпотрошенной
ураганом и захлестнутой злобной желтой пеной,  что это  преддверие счастья и
останется для нее на всю жизнь самым-самым...
     Она тряхнула головой, упрямо отбрасывая это воспоминание. Все  осталось
там,  на  берегу.  Жаль  только, что там осталось  и море. Очень недоставало
воды. Сейчас она поняла,  что именно  тянуло ее сюда, за  черту уже  обжитой
земли, навстречу  заходящему солнцу,  уже  коснувшемуся  подбородком краешка
поджаристо-золотой  осенней  горы:  в   густом  закатном  свете  можно  было
выкупаться.  Он  был  так  плотен,  так веществен,  что тело,  подставленное
прохладным янтарным лучам, словно теряло вес.  Стараясь  не упустить солнце,
она  взбежала  на  пригорок - и досадливо  фыркнула: на  наспех  сколоченной
изгороди восседал кто-то длинный  и нелепый, каким только может быть высокий
мужик,  взгромоздившийся на тоненькую  жердочку.  На фоне медного солнечного
диска беспомощно топорщилась  куцая курточка, а широкополая соломенная шляпа
была,  вероятно,  заимствована  у  пугала.  Петрушка? Нет, этот сегодня  уже
пытался  ее  развлечь. Келликер?  Похоже,  он. Все они сговорились опекать и
утешать ее со всей неуклюжестью и  искренностью. Сейчас он приподнимет шляпу
и каркающим голосом пригласит на жареную печенку перистого удава.  Поклонник
средневековой кухни...
     Она чуть было не свернула с тропинки, но вовремя вспомнила, что прежняя
Варвара  легко  и  насмешливо  шла  навстречу  кому бы то ни  было.  Легко и
насмешливо  отшучивалась.  Легко  и  насмешливо  оставляла позади  все  -  и
случайное, и дорогое.
     Она снова тряхнула головой и  ускорила шаг.  Сидевший на изгороди шляпу
не  приподнял и  развлекать девушку  явно  не  собирался.  Она  прищурилась,
стараясь притушить  ресницами  бьющее  прямо в глаза солнце,  и  только  тут
поняла, что это не Келликер.
     Это был Гюрг.

3. ЛАБИРИНТ ДЛЯ ТРОГЛОДИТОВ

     Бесшумно  перебирая  ледяные  скобочки  трапа,  Варвара  спустилась   с
грузового  горизонта  и мягко  спрыгнула  на  гулкий  металлический  пол,  в
очередной  раз  радуясь  тому,  что  ее не  заставили обуться  в  тяжеленные
экспедиционные ботинки.
     - Мороз-воевода дозором... - пробормотала она и  тут  же сморщила нос -
нет, не  свои это были владения; И  тут,  и  тем более  там, за бортом.  Тем
внимательнее надлежало быть с дозором.
     Она заглянула в кубрик, откуда доносился семиголосый храп. Потолок едва
светился золотисто-коричневым люминофором, и лица спящих выглядели одинаково
загорелыми - чуть  ли не до нигерийской  черноты. На самом  деле это было не
так.  Варвара сделала шаг  вперед  и  очутилась  в  узеньком  проходе  между
трехъярусными рядами  коечных  гнезд  -  слева шесть  и справа  столько  же.
Интересно, когда звучит сигнал тревоги или даже обыкновенный подъем, как это
им удается не стукаться лбами в такой тесноте? Она поддернула обшлаг рубашки
и глянула  на часы: что  ж, через один час  и двадцать три  минуты это можно
будет проверить экспериментально.
     Нижняя правая койка прогнулась и захрустела - это Сегура, первый пилот,
вытягивался во  весь рост. Если бы не эти два метра  и двадцать сантиметров,
Варвара  никогда  не  усомнилась   бы  в  том,   что  перед  нею   -   самый
благовоспитанный   и   застенчивый   житель   страны   Восходящего   Солнца.
Гармоничность  образа   разрушали  габариты  гризли  и  голос,  напоминающий
охрипшего бизона.
     Его сосед, Кирюша Оленицын, несколько уступал  космолетчику в росте, но
был развесист и розов, как цветущая яблоня. В бронзовом освещении он казался
старше на добрый десяток лет.
     Медбрат Дориан, на  дневном свету  белый, как Пьеро, и во сне  выглядел
печальным  и сосредоточенным. Мумия  бездушная, вот он кто.  Варвара  всегда
считала себя - и не  без основания - натурой замкнутой и мрачноватой,  но по
этим качествам  Дориан давал  ей  все  сто  очков  вперед. Четвертым на этой
стороне был Петрушка, уже  успевший истосковаться по своему серому  козлику.
Богатейшая     мускулатура,     пожалуй,    слишком     великолепная     для
спортсмена-любителя,  делала  его  похожим на фавна,  но эта аналогия  разом
улетучивалась, стоило только взглянуть на  его рыжие патлы.  Если  прибавить
сюда  вечную немного смущенную улыбочку, то больше, чем на лешего-подростка,
он не тянул. За что Варвара его и любила.
     Нижнюю койку слева  отвели Грише Эболи, которого  кое-кто  поддразнивал
"принцессой Эболи", и Варвара все не удосужилась поинтересоваться, а что  бы
это значило. Гриша - беда и забота всего экипажа: только  две  недели как из
госпиталя,  и   хотя  всемогущая   Манук  гарантировала   его  стопроцентное
выздоровление, вид  у него после всей  мануковской интенсивной  терапии  был
бледнее некуда.
     Над Гришей  сладко посапывал Сусанин, они с Сегурой - два сапога  пара.
Самозванный  начальник  экспедиции,  которую  никто  не  посылал,  -  просто
погрузились в кораблик стратегов, брошенный на время отпуска на тамерланском
космодроме, и полетели. А кто бы на их месте не полетел?
     И  третья  полка,  с  высоты  которой  никаких   звуков  не  доносится.
Скульптурный  профиль.  Какое  неподвижное,  чужое лицо!  Каково-то  тебе  в
рядовых, командор? Она приподнялась на цыпочки, вглядываясь все  пристальнее
и пристальнее, не то  пытаясь  распознать что-то ускользнувшее от нее, не то
испытывая  собственную твердость духа.  Твердость  оказалась хоть куда. "Для
меня  вы  все  равны,  все удалы,  все  умны,  всех  я  вас...  гм...  люблю
сердечно..."  Что-то изменилось в  застывшем лице, стало напряженнее, как от
внутренней  боли.  Варвара беззвучно  ахнула  - как же это она  забыла,  что
нельзя  пристально глядеть  на спящего! А что, если и он,  в  свою  очередь,
будет  так  же  спокойно  и холодно разглядывать  ее?  Ведь  через  день-два
настанет и его черед стоять на вахте!
     Девушка  попятилась   и  бесшумно  выскользнула   из   кубрика.  Сладко
потянулась. Еще час и пять минут героической борьбы со сном. Ровно через час
и пять минут она хлопнет в ладоши и крикнет: "Мальчики,  подъем!" - и  будет
наблюдать,  как они выпрыгивают  из  коек и  сшибаются лбами.  Удовольствие,
конечно, относительное, но уж очень она рассердилась, когда ее безоговорочно
назначили в первую вахту. И откуда это традиционное  заблуждение, что первая
вахта  - самая легкая?  Ведь  и там, на распластавшихся  над морем "шпалах",
Келликер назначил в первую вахту не кого-нибудь, а именно ее.
     Она  вдруг  замерла и прислушалась, хотя урчание вентиляционных насосов
начисто глушило сонный храп, оставшийся за полуоткрытой дверью. Посторонних,
настораживающих звуков  не было,  но  привычный гул насосов, без которого ее
таксидермичка никогда не обходилась, здесь звучал чуточку по-другому. Раньше
это было просто  мурлыканье  исполинского  дымчатого  кота -  "ырры,  ырры",
дружелюбно-безразличное, нейтральное; сейчас же в кошачьих вздохах появилось
что-то удивленное - "дррругие... дррругие... дррругие...".
     Другие. А  ведь  и  правда, кроме нее, ни  одного человека  из тех, что
вышли тогда, в день исчезновения Степки, к проклятым Воротам, не было сейчас
на корабле. Серафина  и Солигетти  так и остались там, на галечном берегу, и
недвижные арки навсегда успокоившихся  чудовищных ловушек так и останутся им
страшными, нерукотворными памятниками. Параскив и  Темрик улетели,  первый -
сопровождая  телят, второй -  красу  свою ненаглядную. Келликер один за всех
сейчас   крутился   между  Пресепторией  и  Новой,  разгораживая   побережье
малоэффективными барьерчиками психогенной защиты,  - еще бы, перистых удавов
видели уже на космодромной площадке.
     И еще Лерой...
     Варвара  вздохнула  и продолжила свой обход. Камбуз, рубка, шлюзовая. И
еще две двери  неизвестного назначения, но они заперты. Шесть отсеков жилого
горизонта, и все двери выходят сюда,  на площадку шахтового ствола. За одной
из закрытых  дверей, вероятно, подъемник, потому что сразу после приземления
(гм, приземления - надо было сказать: при-чар-та-ру... тьфу, язык поломаешь)
-  сразу   после  посадки  на  Чартаруму  Сегура  вроде  бы  лазал  вниз,  в
двигательный  отсек,  но Варвара  не  заметила,  чтобы  подымался  люк.  Она
тихонько постучала носком по гулкой  металлической крышке - резонанс выдавал
многослойность  перекрытия.  Нет, эта махина не  открывалась.  И, препоручая
притихший  корабль  ее  заботам, Сусанин  ни  словом  о нижнем  горизонте не
обмолвился. Ну что ж, меньше забот.
     Она толкнула ногой следующую дверь и вошла в камбуз. Как и следовало из
ее  весьма своеобразного характера, исконно  женское  тяготение к виртуозной
стряпне никогда не значилось в списке ее немногочисленных достоинств. Отсюда
приходилось довольствоваться кухонными  автоматами, и они были привычны, как
вакуумные насосы.  Но  только  не здесь. Ай  да  Голубая команда, альбатросы
глубокого  космоса! Съемочную  аппаратуру они  у начальства  вытребовать  не
удосужились, всякие там "Соллеры" достались  космической журналистике в лице
- да еще  в  каком лице! - вспоминать не  хочется. Зато  кухонная автоматика
была  явно  из  четвертого тысячелетия.  Не  было  бы счастья, да  несчастье
помогло - после болтанки, сопровождающей каждый переход из подпространства и
обратно,  Варвара  несколько  часов не  могла даже  подумать  об еде.  Жажда
одолевала,  но  в  рубке  было  несколько  встроенных  сифонов  с  соками  и
минеральной    водой,   а   кроме   того,   Сусанин    проявил   неслыханную
предусмотрительность и  оставил  на пульте два  кислющих  яблока. Но если бы
девушке  захотелось  чего-нибудь  посущественнее,  она  не знала  бы, как  и
подступиться    ко    всему   этому    электронно-вибрационно-левитационному
оборудованию. Сидела бы и лапу сосала, как  тот скоч, что валялся  в углу  в
позе академического сфинкса.
     -  А  кто  же мальчиков  кормить  будет? -  задумчиво пробормотала она,
адресуя  этот  риторический  вопрос  пульту  конфорочного управления.  Скоч,
однако, принял вопрос на свой счет и вздыбился, как богомол.
     -  Вафель?  -  спросила   Варвара,   безуспешно   пытавшаяся  запомнить
стратегических роботов "в лицо".
     - Трюфель.
     - Мог бы добавить: к вашим услугам. Готовить умеешь?
     - Готовит автоматическая дистанционно управляемая многозарядная плита.
     - Я спрашиваю - запрограммировать ее на завтрак сможешь?
     - Да.
     -  Легко,  питательно,  калорийно...  Значит,  так:  омлет  с  грибами,
фрикадельки  из  форели, или подбери что-нибудь похожее, фруктовый салат под
кокосовым кремом, вели взбить получше. Хватит?
     - Мало.
     -  Ну  знаешь, тут  тебе  не  твои  обжоры!  Петрушка на  диете, Дориан
привереда, Гриша без аппетита... Гречневую кашу добавь. С китовым молоком. И
всего - по семь порций. Понял?
     - Да.
     - Кофе и шоколад - на выбор. Готовность - через пятьдесят минут.
     Вопросительная  форма отсутствовала, поэтому скоч не удосужился хотя бы
кивнуть.  С  одной стороны, это  было  хорошо,  что  их запрограммировали на
минимальную болтливость, - втайне Варвара не могла отделаться  от  ощущения,
что после какой-нибудь реплики этот гигантский вороненый муракиш обернется к
ней и уронит свое презрительное: "тупица". Но похоже было, что  по отношению
к людям скочи себе лишнего не позволяли. С другой стороны, каждый раз, отдав
распоряжение,  она сомневалась - а правильно ее поняли или нет? Вот и сейчас
- знает ли он, что такое форель? А кокос? И спросить как-то неудобно...
     Мало того, что никого  из прошлой группы, так и роботов своих взять  не
позволили.  Пегги здесь  не нужна, но вот  с Полупегасом можно было  бы хоть
поговорить по-человечески.
     Она махнула  рукой и пошла в  шлюзовую. Войти туда,  собственно говоря,
было  невозможно:  шла  продувка  всех  помещений,  и  навстречу  бил  поток
холодного,  припахивающего  арбузной  коркой  воздуха. Скоч,  прижавшийся  к
комингсу, следил за вентиляционной установкой.
     - Туфель?
     - Вафель.
     Ах, да, у него же единичка на оконечности вычислительного бурдюка. Хоть
бы их покрасили в разные цвета, что ли...
     - Решетку не забило? - Это так, для порядка: если бы забило, не было бы
такой сильной струи.
     - Нет.
     И этот на лишнее слово не расщедрится.
     - Ну ладно, через сорок пять минут выключишь.
     Он это и сам знает, и весь этот диалог только для того, чтобы не уснуть
на ходу. Осталась рубка, но там дежурит еще один скоч, и раз он не вызвал ее
по внутреннему  фону, значит, ни на экранах, ни в иллюминаторах не появилос