егнул палку, -- отвечает  Знаменский, недовольный
самим собой. -- Для такого деятеля, как Пузановс­кий, попасть на Петровку  и
шутя отделаться... Не заподозрит подвох?
     Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности оч­ной ставки.
     --  Что-нибудь  в  противовес  бы,  этакое  легонькое... -- размыш­ляет
Знаменский. -- Для продления... Может быть... С тобой он это не свяжет, ни в
чем мы его не уличим... А рвение свое продемонстрируем.
     -- Глазунова? -- догадывается Томин.
     -- Если б хоть сейчас застать дома!

x x x

     Раиса занята  приготовлением  завтрака. В  кухню  заглядывает  Царапов,
смотрит на часы.
     --  Выходит,  я проспал полдень... фантастика! -- Он осторожно обнимает
ее за плечи.
     Эти  первые  слова наутро  -- какую  окраску  они  придадут  тому,  что
произошло? А он, будто подслушав, говорит:
     -- Клясться в вечной любви я тебе не буду.
     Ну вот!  Клятв  она  не ждала, но  вместе  с "добрым утром" это все  же
грубовато. Однако Раиса "отбивает мяч" почти без паузы:
     -- Я -- тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна.
     -- И замужем не была?
     -- Попробовала. Занятие не по мне.
     -- А я и не пробовал... Где взять чашки?
     -- Не изображай семейного человека. Садись и жди.
     -- Я понимаю, что  я  тут  гость. Втерся к тебе  по  старой солдат­ской
присказке: "Хозяюшка, не  дашь ли  водицы испить, а то так есть хочется, что
даже переночевать негде..." Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире?
     -- Пока не надоешь.
     Обстановка в комнате  Раисы  отражает характер и вкусы хозяй­ки: ничего
лишнего, а то, что есть,  недорого, но  удобно и несколь­ко необычно. Вместо
мебельной стенки  -- простые  широкие полки, на них книги, парадная  посуда,
лампа, телефон,  часы и прочие функциональные вещи и  лишь  кое-где памятные
безде­лушки. Перед диваном скамья,  покрытая  рушником.  У  окна  мольберт с
наброском какого-то интерьера.
     --  Сама  все  придумала?  --  спрашивает Царапов,  осматривая  комнату
опытным взглядом.
     -- Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайне­ром.
     -- А-а.  Сколько  видел  квартир -- такую  впервые...  Поговорим?  Надо
всерьез браться за Пузановского --  раз я остался.  Давай  смотреть правде в
глаза: "жигуля" твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги.
     -- Как их выдерешь?
     -- Как  -- не твоя забота. Тут ты  должна  положиться на меня. Это дело
сугубо мужское.
     Его прерывает телефонный звонок. Раиса снимает трубку:
     -- Слушаю...  Здравствуйте...  Да  вы  скажите  толком:  машину-то  мою
нашли?!.. -- И  тянет разочарованно:  -- А-а... Да, я почти не бываю дома...
Опознать толстяка?.. Еще бы,  конечно, опознаю! Теперь убедились, что он  за
фрукт? А то я у вас была мнитель­ная!
     -- Арестован или нет? -- взволнованно подсказывает ей Цара­пов.
     --  Скажите,  он арестован?.. -- И,  глядя на вора, отрицательно качает
головой. -- Ладно, приеду, -- без энтузиазма заканчивает она разговор.
     -- Непонятно, зачем тебя вызывают, -- в сомнении произносит вор.
     -- Почему? Все-таки улика -- я его видела у Молоткова.
     -- Какая улика, Раиса: автомобилист заехал к автомеханику! Недаром тебя
прошлый  раз  отправили  ни с  чем.  Если теперь  за тебя хватаются  как  за
соломинку, значит, на Петровке вообще ничего нет! Попугают его и отпустят.
     -- А я расскажу, что узнали мы!
     -- Как с одним приятелем лазили в гараж? Как смотрели в трубу? Довольно
комичные обстоятельства. И ничего нельзя доказать.
     -- Я совершенно не понимаю, что же ты мне советуешь!
     -- У меня свой  план. Поехали.  -- Он надевает пиджак. --  Растолкую по
дороге.

x x x

     Процедура опознания происходит в кабинете Знаменского. Зло посмотрев на
Пузановского, сидящего между двух других мужчин, Раиса говорит:
     -- Никого из них не видела, не знаю и знать не хочу!
     Знаменский с любопытством прищуривается, но протягивает ей авторучку  и
показывает, где  расписаться.  Она  поспешно ставит  росчерк  в протоколе  и
выходит,  еле пробормотав: "До  свидания". Расписываются и покидают  кабинет
остальные участники опоз­нания. Знаменский нажимает кнопку вызова конвоя.
     Пузановский отдувается и вытирает лоб.
     -- Ну все наконец?
     -- Да,  -- дежурно улыбается Пал  Палыч.  --  К  сожалению, пришлось...
некоторые формальности... -- Он делает  неопреде­ленно-извиняющийся жест, не
желая вдаваться  в какие-либо объяснения по поводу  Раисы.  -- Сейчас придет
конвой, у вас  ведь вещи  в  КПЗ,  там  оформят освобождение, -- и  начинает
сосредо­точенно отыскивать что-то в настольном календаре.
     От   дальнейшей  беседы  Знаменского  избавляет  конвоир.  Пуза­новский
прощается  и  радостно  топает  в  коридор. А  Пал Палыч  набирает номер  на
внутреннем аппарате:
     -- Можешь заходить.
     Секунды через две входит Томин.
     -- Как?
     -- Узнала. Но не опознала!
     -- Весьма странно...
     -- Ладно, об этом потом. Пузановский пошел  собирать вещи, так что тебе
надо поспешить... -- Знаменский  кладет  ему  руку на  плечо.  -- А в спешке
как-никак легче пережить огорчение.
     -- Что еще, Паша?
     -- Вчера без тебя упустили Царапова.
     Томин отзывается скорбным стоном.
     -- Теперь все, прости-прощай! Уехал...
     -- Ничего не попишешь... Беги, брат, освобождайся.
     ...Коридор перед камерами КПЗ.
     Лязгают  двери,  выпуская Пузановского и  Томина.  Дежурный  официально
объявляет Томину:
     --  Как  лицо без определенных занятий и места жительства, вы на первый
раз предупреждаетесь.  В дальнейшем  будете привлече­ны к ответственности...
Работать устраивайся, ясно?
     -- Очень ценная мысль, -- замечает Томин.

x x x

     ...И вот уже оба освобожденных усаживаются за столик в пив­ном баре.
     -- Все нутро ссохлось! -- говорит Пузановский.
     --  Придется  тебе  угощать  меня в долг.  Из-за  ментов  без  копей­ки
остался, -- вздыхает Томин.
     -- Отобрали? --  в голосе Пузановского недоверие: он ведь присутствовал
при освобождении Томина, а при освобождении возвращают все отобранное.
     -- Здрасьте! -- вытаращивается Томин. -- Да я ж их сбросил! Зачем же я,
по-твоему, зайцем скакал?!
     Пузановский слушает, туго соображая.
     -- Правда, не понял? Я же шел колеса покупать, башка! С толстой мошной!
Вот если бы мы с ней влипли -- рассказывай тогда про валидол!
     -- Не сообразил, --  признается  Пузановский.  -- А  чего ты  обострял:
бесфамильный, неграмотный?
     --  За алименты я в розыске, --  понизив голос, жалуется Томин.  -- Две
бабы, как акулы ненасытные. Хорошо, в загсе пальцы не катают...
     -- Ну, ты гусь! -- благосклонно улыбается Пузановский.
     -- Поневоле станешь. Как бы можно жить, если б никто не мешал!..  А как
мы с тобой дальше? -- закидывает удочку Томин.
     --  Деньги-то...  сегодня нет  --  завтра будут.  А вот  ты  теперь чем
торгуешь?
     --  Сегодня  нет  -- завтра будет. --  Пузановский опускает круж­ку. --
Есть  хочу! -- обнаруживает он  и ужасается. --  Я  ж с  утра  не ел  с этой
катавасией! -- и вскакивает...

x x x

     Гонимый зверским аппетитом, Пузановский рысит к своему подъезду и вдруг
натыкается на поджидающую его Раису.
     -- Это... вы? -- спрашивает он.
     -- Нам  надо  немедленно поговорить, --  произносит Раиса заготовленную
фразу.
     Тот   сглатывает   слюну  и   кривится.  Настолько  поглощен  мысленным
перебиранием своих съестных  припасов, что воспринима­ет ее прежде всего как
препятствие на пути к холодильнику.
     -- Ладно, пошли... -- Он первым устремляется в подъезд.
     Пыхтя и путаясь в связке ключей, отпирает Пузановский три замка.
     --  Давай,  давай! --  торопит он, впуская  Раису в квартиру:  что  ему
бояться какой-то шалой девчонки? -- Подыхаю с голоду.
     В передней нога об ногу скидывает ботинки и влезает в шлепан­цы.
     --  Ффу!  -- секунда  блаженства. -- И какой у нас будет разговор? -- с
долей  игривости  он подхватывает Раису под локоток  и  увлека­ет к двери  в
комнату.
     -- Де-ло-вой! -- отвечает оттуда жесткий мужской голос.
     Это говорит развалившийся в кресле вор.
     -- Сугубо деловой, -- повторяет он. -- Про деньги.
     Пузановский злобно и ошарашенно крякает. Смысл появления  Раисы был ему
понятен  с первого мгновения: станет чего-то клянчить  и добиваться. Но она,
оказывается, еще мужика раздобыла в подмогу!  Пузановский переводит взгляд с
вора на Раису и обратно, оценивая их возможную опасность. Раису он помнит по
встрече  у Молоткова и дальнейшему разговору в  машине: она из порядочных. А
мужик... руки лежат спокойно и расслабленно на подлокотниках, длинные ноги в
элегантных туфлях  вытянуты  поперек  комнаты...  не делает попытки отрезать
хозяина от выхо­да...  вообще не делает ни единого движения...  рассчитывает
взять "на голос".
     Пузановский оглядывается  на дверь, снова на Царапова. Голод  -- плохой
советчик. "А, пропади они пропадом!" -- решает он и направляется мимо вора в
комнату, где стоит холодильник.  Пуза­новский алчно извлекает из  него  гору
снеди, которую тут же начинает уминать, заливая пивом.
     Вор, прихвативши кейс, входит следом.
     -- Поскольку это надолго,  -- говорит он, разумея затеянную трапезу, --
параллельно будем беседовать. А девушка пока полис­тает журнальчики. Вон, --
указывает он Раисе, -- всякий зарубеж. Хозяин разрешит?
     Пузановский молча жует.
     -- Я спросил: хозяин разрешит?
     --  Только  пускай  там  больше  ничего  не  трогает,  -- неприязнен­но
бормочет Пузановский.
     -- Там  больше ничего и не нужно, -- усмехается вор и  плотно затворяет
за собой дверь.
     -- Ты кто... длинноногий?
     --  Работа  у  меня  такая: когда  кому  чего не отдают, то зовут меня.
Вышибать.
     --  Уж  сразу  вышибать...  --  Пузановский  видел в  жизни всякое, сам
проделывал  всякое  и  паниковать не  расположен.  Да и еда успокаивает.  --
Сколько ж ты, интересно, просишь и за что? -- пренебрежительно осведомляется
он.
     -- Прошу?!.. Слушай,  толстомясый!  Не держи  меня  за фраера. Видно, с
нервов да с голодухи не  все сечешь.  У  тебя  в двери сколько замков?  Три.
Может, ты мне ключи давал?.. То-то и оно: разговор будет серьезный.
     Пузановский начинает жевать медленнее. Шут побери, недоо­ценил он этого
типа.  Вон как  оскалился!  А Царапов  снова пере­ходит  на  корректный,  но
непререкаемый тон:
     --  Девушке  вернешь  стоимость  "Жигулей-шестерки",  плюс  мои  десять
процентов  как посреднику.  Плюс за "Волгу", которую твои молодчики увели. У
моего друга, между прочим.
     -- Какие молодчики? Чего увели? -- брюзгливо отпирается Пузановский.
     Раиса в дальнем углу проходной комнаты украдкой звонит:
     -- Татьяна,  мы на месте...  Я  не  могу громче.  Мы где  надо, поняла?
Начали  разговаривать.  Да...  Да,  пожелай  удачи...  Я  поз­воню  сразу...
Наверное, через полчаса. От силы час. Целую.
     -- Так ты, значит, отказываешься платить? -- изумляется Царапов.
     -- И что тогда?
     -- Девушка пойдет на Петровку.
     Пузановский фыркает и набивает рот.
     --  И  кое-что  порасскажет.  --  Вор достает  блокнот,  листает. --  К
примеру, про черную "Волгу", номер 25-28 МНФ, с шипованной резиной. И как ты
расплачивался со своими хмырями на стадио­не. Сидели на солнышке, ты изволил
апельсины кушать. (Челюс­ти  Пузановского  почти замирают.) Автомеханику тот
раз  ничего не  досталось,  верно?  -- подмигивает довольный  Царапов.  -- А
обмывали вы это дело в "Арагви". Еще чем-нибудь развлечь? -- Он перекидывает
странички,  словно выбирая отдельные сведе­ния из массы записей. -- Сказать,
кто из твоих живет на  Краснофлотской, пятнадцать?  Могу. Могу  даже описать
блондинку в  зеленом, которая  была  у тебя прошлую субботу. Короче,  полное
досье. --  Вор  захлопывает блокнот.  -- Сядешь, Иван Данилыч,  на  казенные
хлеба. Прощай ветчина, прощай пиво!
     Старый верный  способ:  назвавши  два-три факта,  создать впе­чатление,
будто знаешь все.
     -- А поскрести под твоих  уголовничков  --  там, пожалуй,  и  на высшую
меру... -- Это он добавляет уже для довершения эффекта, не подозревая, сколь
опасной окажется для них с Раисой брошен­ная наобум фраза...
     А Раиса сидит как на иголках с пестрым журналом в руках. Не до картинок
ей. Она твердо обещала не вмешиваться... но что происходит? Удастся ли Глебу
прижать "бегемота"?  Сюда долетают лишь отдельные слова, и ничего непонятно.
Не  вытерпев,  она тихонько снимает туфли, на цыпочках подбирается к  двери,
при­никает к ней ухом. И слышит голос Пузановского:
     -- Пятьсот.
     Царапов смеется.
     -- Ладно, тыщу. Но последнее слово. Все!
     -- Да я уже девять взял, хозяин! -- веселится Царапов, похло­пывая себя
по карманам. -- "Стихи о спорте", издание второе.
     Пузановский вскакивает,  бросается к  шкафу,  хватает книгу  в  жестком
переплете, открывает: листы ее склеены в  плотную  массу,  и в ней  вырезано
"помещение", так что книга представляет собой коробку-тайник. Пустой тайник.
     -- Ворюга! -- задушенно вскрикивает Пузановский и вне себя замахивается
на  вора "Стихами о спорте". Ребром ладони  тот бьет его  по запястью, книга
отлетает, а  Пузановский, постанывая, трет  ушибленную  руку  и повторяет  в
бессильном бешенстве:
     -- Ворюга... ворюга...
     -- От ворюги слышу, --  цедит Царапов. -- Остальные ты мне выложишь сам
из-под ковра... -- Он вдруг видит лицо Раисы, шагнувшей  в  комнату. И такое
на  этом лице выражение, что его будто ледяной водой окатывает. Она слышала?
Она поняла?
     --  Зачем  ты  сюда...  --   бормочет  вор  растерянно.   --   Мы  ведь
договорились...
     -- Глеб! Ты рылся в его вещах? -- а глаза просят: опровергни!
     Пузановский улавливает какую-то несработанность, разногла­сия парочки и
тотчас же пользуется этим: он толкает Раису на вора,  выскакивает  за дверь,
захлопывает и запирает ее снаружи торчащим в замке ключом.
     Вор подхватывает Раису, та отшатывается и спрашивает свое:
     -- Ты рылся в его поганых вещах?
     Она почти не замечает проделанного Пузановским фокуса,  ей сейчас всего
важнее ответ Глеба. И ему в этот момент всего важнее  оправдаться.  Он  лишь
мельком  оборачивается на  щелчок замка.  Исчезновение  Пузановского даже на
руку: легче врать.
     --  Я  же  тут  долго сидел...  перебирал от скуки  книги и вот,  -- он
поднимает  "Стихи  о спорте", показывает  Раисе  тайник.  -- Тут  он  прятал
деньги.
     -- И ты взял?
     --  Тебя  шокирует, что без спросу?  -- Царапов  постепенно  овладевает
собой. -- А разве твой "жигуль" не угнали без спросу?
     -- Чем же ты тогда лучше них!
     Пока  они  выясняют  отношения,  Пузановский,  навалившись всей  тушей,
медленно, но упорно  двигает  массивный  шкаф. Шкаф  без ножек  и по толстой
ворсистой обшивке ползет почти без шума...
     Между  Цараповым  и  Раисой  соотношение  сил уже  отчасти  изменилось,
женщина несколько сбита с толку.
     -- Но ты же говорил, "мужской разговор"!..
     -- И как это тебе рисовалось?
     --  Что ты припугнешь его  нашими  сведениями... Может  быть... набьешь
морду...
     -- Две уголовные статьи. Шантаж и  нанесение телесных пов­реждений. Это
тебя устраивало!
     С  концом  его фразы  совпадает тяжелый бухающий звук -- шкаф  доехал и
уперся торцом в дверь.
     -- Чем-то задвинул, сволочь! -- определяет вор  и  мигом  собира­ется в
кулак.  Запертый  замок  был  в  его  глазах  пустяком,  паничес­ким  жестом
Пузановского.  Дверь,  припертая шкафом,  свидетель­ствует, что  тот  что-то
задумал.  "Будет вызывать  своих субчиков! -- понимает  вор и взглядывает на
часы.  --  Ближе всех живет  длин­ный  блатняга. Сколько оттуда езды?  Минут
двадцать пять, не больше.  Значит, через двадцать нас тут быть не должно. Но
пустой я не уйду!"
     Пузановский унес телефонный аппарат на длинном  шнуре в кухню, чтобы не
слышно было, и там, конечно же, названивает:
     -- Лешу, пожалуйста... А куда -- не сказал?
     В досаде разъединяет и набирает снова:
     --  Можно  Юру?.. А где  он?..  Если  вернется, пусть  сразу  позво­нит
Пузановскому! Алло,  Молоткова позовите!..  Плевать, что занят, у него  дома
ЧП! Борис?.. Бросай все к чертям -- и ко мне в  пожарном порядке, понял?.. А
где Лешка с Тыквой, не знаешь?.. Точно?!.. Ну, жми! Скорей!
     Следующего номера Пузановский на память не помнит и лихо­радочно роется
в блокноте.
     --  Извините,  у вас,  говорят, Леша с  Юрой...  Если можно...  Леша?..
Наконец-то! Леша, ты мне  с Тыквой  -- позарез...  И  срочно!..  Постарайся,
хорошо?
     Отдуваясь, Пузановский кладет трубку.
     -- Хоть поесть нормально, -- говорит он, утирая лоб.

x x x

     А вор,  свернув  ковер перед диваном, отковыривает стамеской паркетины,
маскирующие главный тайник Пузановского.  Под паркетом открывается небольшая
металлическая плита. Вор пытается нащупать секретный запор.
     -- Во что я ввязалась! -- бормочет Раиса. -- Во что я ввяза­лась?!..
     Металлическая  крышка  откинута,  тайник   являет  взору  свое  набитое
деньгами  нутро.  Вор  раскрывает  на  полу  кейс.  На  верхней  крышке  его
прикреплены  изнутри  петли  для  подзорной  трубы,  крепкого ножа, каких-то
длинных не то пассатижей,  не  то щипчи­ков и  небольшого изогнутого ломика,
традиционно  называемого  "фомка". В  пустую петлю он  вставляет стамеску  и
принимается за деньги. Пачки крупных купюр быстро и плотно ложатся в кейс.
     Царапов с торжествующей и какой-то пьяноватой улыбкой  вскидывает глаза
и видит на лице Раисы глубокое отвращение.
     -- Дорвался и не можешь остановиться?
     --  А по-твоему, оставить этим бандитам? -- хитрит он. -- Лишнее сдадим
в милицию, там разберутся.
     Пузановский снимает с плиты большую сковородку с яични­цей, режет хлеб,
достает  пучок  зеленого  лука.  Наливает  себе  стопку  водки.  Из  комнаты
доносятся приглушенные удары.
     --  Бейся,  длинноногий, бейся,  -- злорадно усмехается Пузанов­ский  и
чокается с бутылкой.
     Яростно, смаху бьется Царапов плечом в дверь. Дверь понемногу поддается
-- в щель уже всунуты паркетины, и Раиса держит наготове  следующие. Удар...
удар... --  и втискивается пятая до­щечка. Оба не разговаривают и не смотрят
друг  на друга, но опять заодно.  Куда  Раисе деваться, надо  выбираться  из
западни.
     Пузановский с недожеванной былинкой  лука  в  руке входит в комнату. На
лице  издевка,  пока  он  не замечает  угрожающей  щели.  С  утробным  рыком
Пузановский  упирается в  шкаф и  перебирает ногами, пытаясь  вернуть его на
прежнее место.  Это не удается, дощечки вставлены не зря (а ему за торцом не
видны).
     Сантиметр за  сантиметром шкаф наступает на Пузановского, а тот смотрит
на часы,  оглядывается,  хватается  еще за  какую-то  мебель,  не зная,  что
предпринять. Но он все-таки додумывается. Спешит в прихожую и возвращается с
железным костылем  и молотком. Он забьет костыль  в  пол  перед шкафом и тем
застопо­рит его движение.
     При  такой комплекции приходится опираться  о стул, чтобы  присесть или
стать  на колено.  Кряхтя  и  постанывая, он  проделы­вает  это, прилаживает
костыль и уже заносит молоток -- но раздается спасительный звонок в дверь.

x x x

     Звонок  останавливает  и  Царапова.   Он  слышит   радостные  воз­гласы
Пузановского  и  отвечающие  ему  мужские голоса.  Это  по­доспели  Печкин с
Тыквой. Еще бы пяток минут -- и вырвались! А что теперь?
     -- Ты очень удачно прервала наш тет-а-тет с хозяином, -- зло говорит он
Раисе. -- Теперь их  трое. -- Он  отходит от двери, убирает ненужный ломик в
кейс и по привычке тщательно запирает замки.

x x x

     Татьяна, подруга  Раисы,  смотрит на часы и  томится ожидани­ем. Трещит
телефон, она радостно хватает трубку, но...
     -- Нет, вы не туда попали.

x x x

     По городу, обгоняя всех, кого можно, едет  злой автомеха