уи Пастера вследствие кровоизлияния было выключено одно
полушарие головного мозга, однако он жил, работал, совершал великолепные
открытия. Но вряд ли из этого следует, что природа просто сконструировала
тут два параллельных органа, из которых один в крайнем случае может взять
на себя всю нагрузку, как она это сделала, например, с почками, с легкими.
Откуда же тогда эти таланты, пробуждающиеся под влиянием гипноза? Или
другие редкие способности, иногда внезапно возникающие вследствие травмы
мозга, - например, способность молниеносно считать?
   Потом стали говорить о том, что ведь и животным можно кое-что прочно
внушить - не таланты, так моральные категории. Ну, например, внушить
хищникам, что мясо им противно.
   Это сказал Славка, а Иван Иванович ответил довольно сурово:
   - Если вам удастся им это очень прочно внушить, они вскоре подохнут. Им
мясо нужно - это не прихоть!
   - Но вот бывают же люди-вегетарианцы, и ничего им не делается! -
защищался Славка.
   - Вегетарианцев я лично в жизни не встречал, но думаю, что живется им
невесело. Однако для человека это все же в принципе возможно: он животное
всеядное. А хищник без мяса и костей не может.
   - И вообще, если уж перевоспитывать, то начинать надо с человека! - со
злостью сказал Виктор Черепанов. - Все хищники нашей планеты не приносят
природе и миллионной доли того вреда, в котором повинен человек. Вот этого
хищника надо обуздать любыми средствами - гипнозом так гипнозом.
   - Пока гипнозом нельзя, так хотя бы внушительными штрафами и отсидкой!
- сказал Иван Иванович.
   - До чего же свирепые граждане! - изумился элегантный Роберт. - Сажать,
значит? Это, например, за что же? Интересно бы узнать, на всякий случай!
   - Сейчас вообще ни за что в этой области не сажают! - быстро и сердито
ответил Виктор. - Так что ежели у вас имеются преступные склонности по
отношению к природе - валяйте, можно! Пользуйтесь жизнью, пока не поздно!
   - Ну не говорите: все же сажают! - уточнил Славка. - Вот, например,
судили же этих типов, которые лебедя сожрали на Чистых прудах. Лебедя
Борьку, помните?
   - Помним, помним, - ответил Иван Иванович и за себя, и за меня, и за
Виктора тоже. - Только просто, я бы сказал, не повезло им, этим
австралопитекам образца тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Ну, чего
они взялись за лебедя, да еще на городском пруду? Лебедь - птица все же
промысловая, имеет расценку; а к тому же Борька - общественное достояние.
Ведь они же не с голодухи лебедю шею крутили, а от желания похулиганить,
поиздеваться и над беззащитным живым существом, и над теми, кто его любит,
и от убеждения, что все это можно, ничего им не сделают, ведь не человека
же убивают, а какую-то там неразумную тварь - они, разумные! Им бы
поймать, например, собаку или кота, ну вот хотя бы Барса. - Он поглядел на
Барса, лежащего у меня на коленях, и тот подмигнул ему в ответ. - Вот с
ним они могли бы делать ну что угодно, хоть живьем шкуру сдирать, и хозяин
даже не мог бы подать на них в суд. Тут бы они и свои поганые душонки
потешили, и сухими из воды вышли бы.
   Иван Иванович говорил будто бы спокойно, но пальцы переплел и стиснул
до белизны в суставах.
   Роберт подумал, покрутил головой. Потом он снял свои великолепные очки,
начал их протирать платком, и тут я сообразил, что он очень молод -
наверное, года двадцать два - двадцать три не больше - и здорово близорук:
   глаза у него были красивые, но совсем беззащитные и невидящие. Виктор
это тоже заметил.
   - Сколько диоптрий? - поинтересовался он, разглядывая оправу.
   - Пятнадцать и к тому же астигматизм. Это мне из ГДР привезли друзья: и
стекла и оправу.
   - Ого! - сочувственно сказал Виктор. - У меня девять, и никакого
астигматизма, и то весело бывает, если очки кокнешь...
   - Да, но все же, мне кажется, вы преувеличиваете. - Роберт снова
нацепил очки, стал непроницаемым и насмешливым. - Законы-то существуют.
   - Буду весьма благодарен, если вы мне эти законы укажете! - фыркнул
Виктор.
   - Правильно писали как-то в газете, что получается прямо-таки анекдот,
только не смешной: если украдешь шапку из собачьего меха, то тебя будут
судить за воровство, а если убьешь собаку, то вряд ли тебя заставят даже
стоимость возместить. Да и какая стоимость? Сколько стоит хотя бы ваш Барс?
   - А то он стоит, - вскипел я, - что, если кто попробует Барса тронуть,
я этого подонка так обработаю... Другой раз не захочет!
   - И сядете за хулиганство! - сказал Виктор. - А тем временем
интеллигентные соседи отнесут вашего кота в ближайшую ветлечебницу, и там
его культурненько убьют. Я сам видел объявление: "Граждане, сдавайте
ненужных вам домашних животных в ветеринарные поликлиники". "Ненужных" -
так и написано, будто речь идет об утильсырье! Ну, прочтет это объявление
какой-нибудь индивидуум с мозгами, от рождения заплесневевшими, и
подумает: "А на кой мне соседская кошка? Дай-ка я ее отнесу, чище в
квартире будет". И отнесет, и ничего ему не сделают соседи, только плакать
да ругаться будут, а брань, как известно, на вороту не виснет, и их же еще
можно привлечь за оскорбление личности.
   - Тем более, что по закону можно запретить соседу держать кота или
собаку, даже если они в общий коридор не выходят, - добавил Иван Иванович.
   - Но, товарищи, ведь есть люди, которые не любят животных, - сказал
Роберт.
   - Надо же все-таки считаться с соседями. Собака, тем более, может
лаять, кот - мяукать... Ну и запах... Есть нервные люди.
   - Собака необязательно будет лаять, а кот и вовсе обычно ведет себя
тихо. А вот грудной младенец да и ребенок постарше наделают в общей
квартире куда больше шуму и обязательно будут мешать другим жильцам. Так,
может, и ребенка следует заводить лишь в том случае, если все жильцы дадут
письменное согласие?
   - Ну, ребенок - другое дело! И если бы даже требовалось согласие, то...
   - ...то каждый советский человек руками и ногами подписался бы,
памятуя, что дети есть цветы жизни? - насмешливо подхватил Виктор. - Как
бы не так! Но вообще-то, чтобы крепко испортить жизнь всем обитателям
коммунальной квартиры, вполне достаточно обычного радиоприемника. Включи
его на полную мощность с утра и шагай на работу. А с работы зайди к
друзьям или в кино. До двадцати трех ноль-ноль ты имеешь святое право
оглушать всех соседей. Ну, кто тебе запретит купить радиоприемник?
   - Для такого дела хватит и простого репродуктора! - восторженно заявил
Славка.
   - Или буйного пьяницы, - добавил я. - Который бьет в основном жену и
детей, а соседей колошматит не систематически и не всерьез, а так - кого
по уху съездит между делом, кому в глаза плюнет, а кому просто обрисует
его моральный облик и родословную в соответствующих выражениях.
   - Вот мы и интересуемся: почему радиола или пьяница могут невозбранно
орать, а если собака залает или кошка замяукает, то их надо немедленно
истреблять и вообще не допускать? - сказал Виктор. - Но квартирные запреты
- это все же самодеятельность, кустарщина. А ведь существуют мероприятия
городского и республиканского масштаба. Читали статьи Бориса Рябинина в
"Литературной газете"? Там факты приводятся просто жуткие. На всесоюзном
совещании ветеринаров каждое выступление начиналось так: "В нашей
республике уничтожено столько-то собак"! Вот, оказывается, в чем высокая
цель ветеринарии!
   - Очевидно, это для борьбы с бешенством и прочими инфекциями, -
высказался Роберт.
   - Очевидно, "лучшее средство против седины - лысина", - сейчас же
ответил Виктор. - Бешенству как вирусной инфекции таким путем, возможно, и
помешают распространиться, а вот моральное бешенство, нравственное
одичание эти подлецы, вооруженные соответствующими инструкциями,
распространяют повсеместно. Ведь они расстреливают, добивают крючьями,
истязают животных средь бела дня, на глазах у всех, и напрасно дети
плачут, зовут на помощь, стараясь спасти свою собаку от гибели, - живодеры
по закону действуют, видите ли!
   - Бродячие собаки... - пробормотал Роберт.
   - Да хоть и бродячие - все равно это живые существа; они умеют
радоваться и страдать, любить и ненавидеть! - с укором сказала Галя.
   - Бродячие, не бродячие, этим негодяям безразлично! - заявил Виктор, в
упор глядя на Роберта. - Тот же Рябинин сообщает, что в Сухуми и Алма-Ате
деятели ветеринарного надзора заставили всех владельцев кошек принести их
в ветлечебницы для уничтожения. И кошек убили на глазах у хозяев.
   - Почему?! - в ужасе спросил я. - То есть почему приказали и почему
послушались?
   - Приказали потому, что негодяи! Другой истинной причины для такого
приказа нет и быть не может, а формальные поводы всегда можно найти. Ведь
одна светлая голова даже подробно подсчитала, сколько в среднем едят кошки
и собаки и сколько сэкономит страна, если их всех истребить, - было такое
письмо в редакцию. А почему хозяева послушались? Ну, может, и не все
послушались, я не знаю. Особенно те, у кого отдельная квартира или свой
дом.
   А вообще-то что делать? Ты бы встал на пороге своей квартиры с оружием
в руках, если что? Так оружия у тебя нет.
   Я невольно прижал к себе Барса и ощутил, что он дрожит.
   - Кот, кот, успокойся, я тебя не дам в обиду! - начал шептать я ему на
ухо, и кот отчаянно обхватил меня лапами за шею.
   - А в Харькове по телевидению объявили, что во всех дворах установлены
ящики для сбора бродячих кошек. И оттуда их будут регулярно забирать, как
мусор...
   - продолжал Виктор.
   Я встал и унес Барса в кухню. Уговорил его выпить немного валерьянки с
водой и дал на закуску остаток крабов из банки. Барс успокоился,
благодарно потерся головой о мои руки и отправился отдыхать на футляр
пылесоса.
   - Это ты правильно, Барс! - одобрил я. - У меня, понимаешь, у самого
прямо сердце болит от таких разговоров.
   Разговор без меня шел все о том же. Вспоминали статью в каком-то
журнале - кажется, в "Науке и жизни", где говорилось о крайнем
нравственном одичании некоторых ученых-физиологов. О подопытных животных,
которых содержат в совершенно немыслимых, варварских условиях; об
изрезанной собаке, которую бросили на свалку, и она там погибает, мучаясь
от боли и жажды, а молодой ученый, глядя на нее, равнодушно бросает: "Это
же мусор!" Мне было страшно и тошно слушать это, да и другим, видно, тоже
- все даже позеленели слегка.
   И наконец Галя с искусственным оживлением сказала:
   - Ох, давайте переменим тему, друзья! Что-то на душе мутно стало!
   - "О злых деяниях и говорить нам тяжко", как сказал Софокл, - с
готовностью отозвался Славка.
   - Ф-фу! - вздохнул я. - Мне уж было почудилось, что мир перевернулся:
Славка говорит мало и все своими словами.
   - Это у меня был временный шок. Не переживай, старик! - радостно заявил
Славка и в подтверждение этого сразу же выдал очередной афоризм: - "Порой
человек бывает так же мало похож на себя, как и на других", как сказал
Ларошфуко.
   - Ладно, ладно, сейчас ты вполне достаточно похож на себя, больше не
старайся! - с опаской сказал я. - А то ведь ты как пойдешь сыпать
цитатами!..
   - И правильно сделаю. Лев Толстой сказал: "Самые выдающиеся дарования
губятся праздностью"! - невинно глядя на меня, пропел Славка.
   Другие нас не очень-то слушали, говорили о своем. На пленке тут
сплошной шум, а наши голоса слышнее всех, потому что мы стояли в этот
момент у самого магнитофона. Я действительно начал побаиваться, что Славка
со своей цитатоманией забьет весь разговор, и исподтишка показал ему
кулак, сделав при этом зверское лицо. Славка радостно улыбнулся и одарил
меня очередным изречением: "Различным образом испытывай нрав друзей,
особенно же смотри, каков кто во гневе", - добавив, что это сказал
древнегреческий поэт Феогнид из Мегары, в VI веке до нашей эры.
   - Иди ты со своими греками куда подальше! - безнадежно пробормотал я.
   - Не паникуй, старик! - ласково сказал Славка. - Я разнообразен. "Есть
люди, от которых нельзя ожидать, что, надев один сапог, они обязательно
наденут и второй". Это сказал Фридрих Геббель, несомненно провидя мое
появление на свет божий.
   Славка доказал справедливость этого суждения тем, что опять долго
обходился без цитат. С этой минуты на пленке отчетливо звучат голоса
спорящих, в том числе и Славки.
   Роберт во всем этом разговоре выполнял роль мальчика для битья, и мне
это было неприятно. Человек он посторонний, впервые появился у меня в доме
и вот теперь почему-то выдает на-гора один обывательский штамп за другим,
и все его считают глупцом. И ведь надо же - всего час назад я завидовал
ему даже больше, чем всем остальным телепатам. "Мало того, - думал я
тогда, - что он тесно связан с таким интересным, перспективным,
романтическим делом, как парапсихология, так он еще и сам до того
элегантен, до того ироничен и спокоен. Мне бы хоть чуточку этой выдержки,
этого умения подать себя".
   И вдруг Роберт, ступив на незнакомую почву, немедленно слинял и начал
нести чепуху. Будто он эти свои шикарные очки снял вообще, и смотрел на
все сквозь туман своих пятнадцати диоптрий с астигматизмом, и ничего не
видел четко, а почему-то не хотел в этом признаться и повторял чьи-то
чужие слова.
   Но - кто знает? Может, это я вначале плохо рассмотрел Роберта сквозь
романтический, загадочно мерцающий туман телепатии и не мог догадаться,
что у него такие беззащитные, невидящие глаза.
   По-настоящему, как я теперь понимаю, мне надо было бы думать не о
Роберте, а о Володе. Уже и тогда можно было о многом задуматься. Почему он
вдруг совершенно прекратил опыты с Барри? Почему он так явно избегает
говорить о Барри? Ни со мной, ни с теми учеными, которые ко мне приходили,
ни с телепатами Володя и слова не сказал о результатах первых опытов с
Барри. А ведь у нас с ним и так экспериментального материала кот
наплакал... Вот именно, кот наплакал. Впрочем, до истины я бы наверняка не
додумался, а скорее решил бы, что Володя на меня обиделся за дурацкую
шутку на лестнице.
   Но я сам был слишком оглушен новыми впечатлениями, и на осмысливание у
меня просто не хватало ни времени, ни сил. Да и какая разница! Ничего бы
не изменилось, даже если б я и понял, в чем тут суть, а только я больше
переживал бы попусту.
   Ну ладно. Прокрутил я пленку еще разок и обнаружил, что все же можно
разобрать не только Славкины афоризмы и мою ругань. Остальные вернулись к
той же теме, несмотря на увещания Гали. То есть говорили в основном Иван
Иванович и Виктор, а Володя и Галя слушали да помалкивали. И Роберт тоже
как-то увял, все больше хмыкал. Да и отвечать-то было особенно нечего:
Иван Иванович и Виктор делились опытом и материалом - сошлись родственные
души, сразу друг друга поняли, и возражения Роберта их даже, наверное, не
раздражали - они не такого наслушались. Говорили они вообще не для
Роберта, а для себя.
   - Когда кричат: "Человек - мера всех вещей! Все в человеке, все для
человека!" - для того чтобы этим оправдывать бессмысленное,
самоубийственное в конечном счете истребление всей жизни на планете, чтобы
преспокойно вычеркивать из списка живых целые виды зверей и птиц, - это
подлость и поповщина, как хотите! - говорил Иван Иванович, глухо
покашливая. - Именно вот поповщина, и не всякая даже религия, а жестокое и
лицемерное христианство в первую очередь. Ведь это еще в Евангелии от
Матфея сказано:
   "Промысел божий среди всех других тварей имеет человека целью своей. Вы
лучше многих малых птиц". А этот энергичный мерзавец Лютер выражался еще
определеннее: "Мы господа не только над птицами, но и над всеми живыми
тварями, и все вещи предоставлены в наше распоряжение и ради нас созданы".
   Вот и жили долгие века сообразно этим подлым установкам!
   Роберт что-то вяло возразил, а потом опять стал протирать очки и
замолчал.
   "Почему он их не снимал ни разу, когда речь шла о телепатии, вот
интересно!
   Наверное, у него это жест, выражающий неуверенность и беспокойство", -
подумал я.
   - Да, между прочим, вспомнил я еще один любопытный примерчик в том же
духе, - сказал Виктор. - В "Огоньке" лет десять назад появилась такая
заметочка, что, мол, были наши моряки в дальнем плавании и где-то там, на
Галапагосах, что ли, изловили большущую черепаху. И стала эта самая
черепаха любимицей команды, все ее кормили, ласкали, играли с ней. А финал
просто шикарный:
   подходят они наконец к Одессе, моряки горюют, что приходится им
расставаться со своей любимицей. "И только искусство судового повара,
приготовившего великолепный черепаховый суп, помогло морякам примириться с
утратой". Лихо, а? И все на полном серьезе, главное.
   - Да неужели это правда? - удивилась Галя.
   - А что? Ничего выдающегося по сути, - сказал Виктор. - Журналист
действительно кретин - написал смешно. А можно и всерьез. Например: что же
плохого, если наши морячки подзаправятся черепашьим супом? Что черепаха -
знакомая? Так какие могут быть знакомства с черепахой, тем более со
съедобной, это же не человек! Этот фактик - лишь маленькое звено в системе
глобальной жестокости.
   Тут я поинтересовался: а что же делать? С чего начать?
   - Ввести на всей планете вегетарианство в принудительном порядке! - с
неожиданной язвительностью отозвался Роберт. - Под угрозой репрессий.
Вплоть до высшей меры.
   Виктор фыркнул и хотел было высказаться, но тут заговорил Иван Иванович.
   - Вы, молодой человек, сказали это со злостью, потому что вам,
по-видимому, кажется, что мы посягаем на ваши священные человеческие права.
   - Не на мои лично! - с достоинством возразил Роберт. - А что касается
интересов человечества, то я действительно, вы уж простите, не понимаю,
как можно в такой момент, когда решается - быть или не быть человечеству
вообще, с таким азартом говорить о проблеме все же весьма и весьма
второстепенной, тем более, если учесть, что на Земле сейчас сотни
миллионов голодают.
   Это меня совсем ошеломило. Мямлил-мямлил и высказался. И как! Все
прямиком из Арсенала Готовых Мнений. Я не выдержал и спросил:
   - А телепатия, что ли, первостепенная проблема, когда сотни миллионов
голодают?
   - А то, что сотни миллионов голодают тоже, строго говоря,
второстепенная проблема по сравнению с угрозой термоядерной войны! -
добавил Виктор.
   - Но ведь телепатия поможет людям быстрее понять друг друга и
договориться, - с убеждением сказал Роберт.
   - Понять - это еще не значит договориться. Я в принципе понимаю и без
телепатии, что думает, например, Барри Голдуотер, но договориться мы с ним
вряд ли сможем, - возразил Виктор. - Но все равно телепатия - дело пока
спорное и туманное. Неизвестно, например, все ли способны воспринимать
телепатемы. И неизвестно, можно ли будет передавать этим путем словесную
информацию. Ведь все ваши опыты - и с картами Зенера, и с рисунками -
строятся на передаче образов, верно?
   - В общем, да, - согласился Роберт и с интересом поглядел на Виктора. -
А вы, значит, интересуетесь телепатией?
   - Я более или менее всем интересуюсь, что творится на свете, на то я и
журналист, - сказал Виктор.
   Почему-то именно в этот момент я всерьез обиделся на Роберта. "Это ж
надо, - подумал я, - прийти сюда, изучать говорящего кота, восхищаться им,
а потом говорить всякие мещанские пакости об отношении к животным!" И я ни
к селу ни к городу спросил Роберта:
   - А если бы у вас был вот такой говорящий кот - телепат, как вы к нему
относились бы?
   Роберт замялся, видимо не зная, что ответить. И тут мы все наперебой
начали подсказывать.
   - Замучил бы опытами до сумасшествия! - предположил я.
   - Потом отнес бы на вскрытие в научных целях, - добавил Виктор.
   - И сделал бы из него чучело на память, - сказала Галя. - Это один
гражданин в нашем доме привез степного орла и держал его в уборной. Орел
очень за это сердился и клевал гражданина куда мог: вечно он к нам бегал
йоду просить.
   Так вот, юннаты узнали об этом и пришли просить, чтобы он отдал орла
для живого уголка, они будут за ним хорошо ухаживать. Он пришел к нам и
говорит:
   "Ну что они, сд