я недоумеваю, потрепал котов по
загривку и спрятал щетку. Коты провожали ее алчными, затуманенными глазами
и даже облизывались, как при виде мяса.
   - Постепенно я вас со всей своей компанией познакомлю, - сказал он. -
Но сейчас пойдемте-ка на кухню: мне нужно свою поклажу распаковать и всей
этой публике завтрак приготовить. А потом уж мы с вами спокойненько
усядемся и обо всем побеседуем.
   Мы пошли на кухню, светлую и очень чистенькую: трудно было поверить,
что хозяин тут холостяк да еще с целой компанией зверей.
   Иван Иванович действовал так быстро, точно и аккуратно, что любая
хозяйка позавидовала бы: укладывал продукты в шкафик и в холодильник,
резал и обдавал горячей водой треску для котов, доваривал и остужал
похлебку для лайки, крошил в нее куски колбасы, готовил сложную смесь "для
птахов" и другую - "еще для одной гражданки". Коты ходили за ним по пятам
и беззвучно открывали розовые рты, а лайка улеглась на пороге кухни,
улыбаясь и слегка высунув язык.
   - Сейчас, сейчас! - сказал им Иван Иванович. - Вчера я вечер-то у вас
просидел и на утро им ничего заранее не купил и не приготовил... Ну вот, с
этими молодцами вы уже знакомы. Ее зовут Тайга! (Лайка, услышав свое имя,
слегка вильнула хвостом, который лежал свернутый у нее на спине, напоминая
громадную снежно-белую хризантему.) Кто из котов Лютик, кто Пушок, ясно по
масти. В комнате еще трое - Карпуша, Сережа и Соня: две птицы и черепаха.
   Ну, кроме того, рыбы. Семейство у меня, как видите, большое и пестрое,
не с моим бы здоровьем его заводить... Нет, я возни не боюсь, это мне
приятно, а вот только - если что со мной случится, куда им всем деваться?
   Я тут же высказал свою идею насчет убежищ для животных. Иван Иванович,
оказывается, об этом уже думал и даже статью написал в ту же "Вечерку", но
она так и не пошла.
   - Я сначала и не думал заводить такую уйму зверья, - говорил он,
накладывая порции котам и собаке. - Вот Тайгу взял намеренно, еще щенком,
на Карпушу тоже польстился сам - очень уж он интересное создание. Ну, рыб
завел. А остальные все-подкидыши. Эти два красавчика - Пушок и Лютик -
тоже. У каждого из них своя история, очень невеселые обе и, знаете, словно
специально подобраны как иллюстрации к нашему вчерашнему разговору. С
Лютиком дело было так. Поехал я в Мневники навестить мамашу моего
покойного однополчанина. Она там хорошую комнату с балконом получила в
новом доме, а то жила в ужасной развалюхе. Поит она меня чаем,
разговариваем, то да се. И вдруг моя Надежда Леонтьевна вскакивает, бежит
в переднюю, тихонько открывает дверь на лестницу, а потом появляется. И на
руках у нее вот этот самый Лютик. Она ему молочка наливает в блюдечко,
котлетку кладет. Он ест вовсю, а она стоит над ним, охает и причитает: "И
что с гобой будет, горемыка ты мой, зима ведь на носу, пропадешь ты!" А
все дело в этом идиотском суеверии, что за последние годы каким-то образом
распространилось по Москве: как переезжают в новую квартиру, так стремятся
достать кошку и первой ее пустить через порог. Идиотизм тут, можно
сказать, двойной.
   Во-первых, вообще откуда такой взрыв суеверия в нашей стране, в наши
дни? А во-вторых, это ж надо так переиначить народное поверье! Ведь прямо
наизнанку его вывернули! Верно: по народной примете кошку надо первой на
порог пускать, чтобы она счастье с собой внесла. Но ведь свою кошку! А эти
берут чужих кошек либо взаймы, либо воруют и потом выбрасывают на улицу!
Так по смыслу-то поверья выходит, что они, наоборот, несчастье на себя
накликают!
   Как же: получается, что счастье-то у них заемное либо краденое - да и в
доме не задерживается, сами они его тут же гонят. И кто только сочинил
этот злобный и вредный вздор! А что получается - ведь ужас! По дворам и
лестницам больших новых домов бродят десятки бездомных кошек. В масштабах
Москвы, наверное, счет идет на тысячи, не меньше. Погибают они от холода и
голода, их бьют, увечат, мучают. Но ведь этим негодяям, которые украли
кошку у хозяина, причинили горе человеку, а теперь, потешив свою злобную
темную дурь, выгнали несчастное животное подыхать, - им хоть бы что!
Наказания за такую кражу и за издевательство над беззащитным существом им
бояться нечего, - это нашим законодательством не предусмотрено. Знаете,
Игорь: я ходил к новым домам, когда они заселялись. Специально взял
командировку от газеты.
   Беседовал с новоселами, разъяснял им все и про извращение поверья, и
про нелепость суеверий, и про то, что красть вообще некрасиво, а красть
живое существо, чтобы потом бросить его на медленную мучительную смерть, -
это уж просто подлость. Так ведь что удивительно! Воруют кошек, заведомо
чьих-то - холеных, породистых, - не только какие-нибудь полуграмотные
старухи, а кто угодно - солидные деловые люди, студенты, научные
работники. Просто болезнь какая-то, повальный идиотизм! Но если б они из
суеверия воровали, скажем, чужие солонки или пепельницы, это было бы ну
смешно, ну гадко, годилось бы для фельетона, самое большее. Так нет же -
бесцельно, бессмысленно мучают и животных, и их хозяев, и даже в голову им
не приходит, что это - преступление! Вот это-то и есть самое скверное! Вы
себе представляете, что делалось бы в Москве, если бы новоселы из суеверия
начали красть у знакомых и незнакомых солонки, пепельницы или любые другие
предметы, хотя бы рваные наволочки? Да тут и милиция немедленно включилась
бы, и на работу сообщали бы: мол, ваш сотрудник такой-то совершил кражу, а
что из суеверия, так это еще усугубляет его вину. А тут, подумаешь, кошка!
Подумаешь, хозяева горюют, ищут ее, а она подыхает где-то! Пускай себе
подыхает! Вот они мне в таком духе и отвечали, новоселы. Просто никак не
могли понять, чего это я расстраиваюсь, - было бы, мол, из-за чего! Один
дяденька, солидный такой, мне начал лекцию читать на ту же тему, что
Роберт вчера: мол, все в человеке и все для человека! Но я нашел
сочувствующих. Собрали мы всех котов, потом прошли по квартирам, опросили,
кто какого кота привез, где взял. А потом развезли их по домам - либо во
двор, либо даже на квартиру. Но такие вещи я делал, когда попадал в самый
момент вселения, а дальше... дальше мало что удавалось сделать.
   Вот и с этим Лютиком. Привезли его, кто и откуда неизвестно, бродит он
бездомный уже с неделю. Надежда Леонтьевна моя его тайком подкармливает, а
взять к себе не может - соседи даже слышать про кошку не хотят. Подумал я,
подумал, жаль мне стало и кота и старушку, решил, что как-нибудь приучу
его и Тайгу жить в мире и дружбе. Вот и взял его к себе. А через полгода
еще и Пушок появился. Его я тоже у старушки забрал. Только это была
совершенно другая старушка, можно сказать -противоположная. Прихожу я
как-то с Тайгой в ветеринарную поликлинику. Гляжу: сидит такая миленькая,
чистенькая старушка и всем ласково улыбается. И этот красавец у нее на
коленях. Я прямо залюбовался. Спрашиваю: чем он болен? "А ничем, ничем,
голубчик, - отвечает старушечка. - Здоровенький он. Укольчик вот принесла
сделать". - "А какой же, спрашиваю, укольчик, если он здоров?" - "А чтобы
помер он, значит.
   Ненужный он, кот-то. Хозяйку его вчерась неотложка в больницу забрала
без памяти. А сегодня справлялись мы - инсульт у нее, говорят, не то будет
жива, не то нет, а из больницы все одно не скоро выйдет. А она, голубчик,
видишь, одинокая. Муж у ней помер, сыновей на войне убило. Мне соседи и
говорят:
   "Ты, Сергевна, как наиболее свободная, снеси кота в поликлинику, пускай
его ликвидируют, а то выгонишь его на улицу, так он откуда хочешь опять
придет".
   Это верно - придет! Мы его уж год назад уносили, когда она, Наталья-то
Петровна, болела. Далеко увезли, в Измайловский парк, а он все равно к нам
на Неглинную через неделю дорогу сыскал". Я и взял кота: что ж было делать!
   Узнал, в какой больнице лежит хозяйка, пошел ее навестить, сказал, что
кот у меня и я о нем позабочусь. Но она через месяц умерла, а Пушок так у
меня и остался. И вот ничего, сжились - и коты и пес, будто всю жизнь
вместе... Ну, поели, братцы? - сказал он, потом вымыл и убрал в шкафчик
под раковиной тарелку и миску. - Идемте, Игорь, с другими моими ребятами
знакомиться, а то Карпуша уже нервничает, слышите?
   Из комнаты доносились странные лязгающие удары и крики:
   - Дурраки, дурраки! Я прротив, прротив!
   - Ну, Карпуша, чего расходился? - с порога спросил Иван Иванович. -
Сейчас завтракать дам!
   Солнечная комната была вся в зелени - деревянные решетки на стенах
оплетены вьющимися растениями, цветы в ящиках на балконе и на подоконнике,
в углу - кадка с большим кустом японского жасмина. На письменном столе
сидел громадный, иссиня-черный ворон и яростно долбил клювом откидную
металлическую крышку чернильницы. Увидев нас, он захлопал крыльями и
укоризненно пророкотал:
   - Порра, порра!
   Со шкафа слетела другая птица, тоже черная, но куда поменьше ростом, с
нарядными оранжево-желтыми сережками. Она отрывисто захохотала и уселась
на плечо к Ивану Ивановичу, весело и требовательно заглядывая ему в глаза.
   - Кашка готова? - деловито спросила она. - Кашку, кашку Сереже дай, дай!
   Иван Иванович достал из кармана конфету "Старт" и, разломив пополам,
отдал одну половинку Сереже, а другую показал ворону.
   Ворон, тяжело взмахнув крыльями, снялся с подоконника и перелетел
поближе к нам, на полку с книгами. Там он взял конфету и деловито склевал
ее, держа в лапе, а потом склонил голову набок и стал очень внимательно
разглядывать меня своими темно-карими глазами.
   - Здравствуй! - сказал я.
   - Здрравствуй, бррат! - четко проговорил ворон. - Я ррад, я ррад!
   Сережа вдруг каркнул по-вороньи, потом захохотал и крикнул:
   - Карпуша умница, Карпуша друг!
   - Дуррак! - басовито прокаркал Карпуша. - Я воррон! Я Каррпуша!
   - Что ж, продолжаем знакомиться, - усмехаясь, сказал Иван Иванович. -
Ворон Карпуша и майна Сережа. О майнах слыхали? К нам их из Индии
привозят. Вот и мне подарили-привезли для себя, а потом... ну, словом, в
семье обстоятельства изменились очень. Говорить он умеет здорово, но
грубиян ужаснейший и вот Карпушу мне испортил: такой был вежливый птах,
просто прелесть, а теперь что ни слово, то "дурак" да "дураки".
   Карпуша раскрыл клюв и с удовлетворением проговорил:
   - Дуррак!
   - Именно, что дурак ты, брат! - укоризненно заметил Иван Иванович. -
Нет бы чему хорошему поучиться у товарища, а ты одну ругань усвоил,
Карпуша, а? Ну, как живешь?
   - Хоррошо, хоррошо! - с готовностью отозвался Карпуша. - Я воррон! Я
ррад!
   - Ладно, я тоже рад, - сказал Иван Иванович. - Молодец, Карпуша!
   Сережа азартно завопил:
   - Сережа хороший, Сережа умница! Моя умница... кхе-кхе!
   И тут я понял, что он подражает Ивану Ивановичу - его резковатому,
будто надтреснутому голосу, его короткому покашливанию. Иван Иванович,
насыпая им корм в продолговатую деревянную кормушку, усмехнулся:
   - Ну да, манны ведь удивительно переимчивый народ. Вс„ повторяют.
Сережа вам любую мелодию насвистит, если услышит ее по радио. Я как-то
простудился, неделю проболел, так он потом еще недели две кашлял, чихал и
сморкался - очень натурально получалось. Ну вот, такое мое семейство. Еще
- рыбы и черепаха Сонька. Вон она, под кресло забилась, голову высовывает.
Она-то сыта, есть не хочет. И рыбы тоже.
   Я посмотрел на змеиную голову небольшой черепахи, потом - на просторный
аквариум, очень здорово организованный: с зеленью, с рельефным дном, с
пещерками из половинок глиняного горшка, с камнем, изображающим подводную
скалу, и сказал:
   - Я не понимаю теперь, чем вас так уж особенно удивил мой Барс.
   - Это вы бросьте! Барс - дело совсем другое! - живо ответил Иван
Иванович. - Вот давайте сядем и побеседуем. Я - в свое любимое кресло...
Сонька, убери голову, а то наступлю! А вы садитесь вот сюда, здесь тоже
удобно.
   Он подвинул мне рабочее полукресло с мягким сиденьем и с
подлокотниками, действительно очень удобное, а сам уютно расположился в
большом старомодном мягком кресле. Пушок немедленно вскочил ему на колени.
Лютик разлегся на спинке кресла, и его пышная золотистая шерсть ореолом
окружила седеющий ежик Ивана Ивановича. Тайга, сдержанно улыбаясь,
приткнулась у ног хозяина.
   - Это что, их постоянные места? - спросил я, любуясь живописной группой.
   - Да, это уж они поделили сферы влияния на кресле. Но Пушка все же
придется отучить, куда-нибудь перебазировать. Он все тяжелее становится
год от году, а у меня ноги и без того болят и млеют - раны плюс спазмы
сосудов... Сиди пока, сиди! - сказал он, видя, что Пушок поднял голову и
уставился на него своими великолепными светло-зелеными глазищами. - Нет,
вы не думайте, что он слова понял, для него это слишком сложно, а вот
настроение мое и физическое состояние они все трое, коты и пес, понимают
достаточно хорошо. Пушок еще и почувствовал, что у меня ноги
подергиваются... Вот эти, - он повел глазами на черных птиц, мирно
сидевших на открытой балконной двери, - эти мной интересуются куда меньше.
На и то - было мне на днях плохо с сердцем, так Сережа меня просто извел
своими воплями:
   "Что ты? Что ты? Тебе плохо? Тебе плохо? Тебе плохо, милый? Ой, не
закрывай глаза! Ой, я боюсь!"
   Причем все это очень натуральным женским голосом, таким, знаете,
тоненьким и пришепетывающим слегка. Это он от своей прежней хозяйки
перенял: ее муж тяжело заболел, а она молоденькая, балованная, ну вот и
паниковала, видимо.
   Если он еще к кому перейдет, то и вовсе с толку собьется: Сережа теперь
мяукает, мурлыкает, лает, каркает, кашляет...
   - Неужели вы его отдадите? - глупо удивился я.
   - Я-то не отдам, - серьезно ответил Иван Иванович, - пока жив буду...
   Я украдкой глянул на него и тут только заметил, что он человек больной
и старый. То есть я и не принимал его за молодого, я же видел, что он
седой, что лицо у него в морщинах. Но держался он очень бодро, двигался
уверенно, быстро, несмотря на легкую хромоту, и мне в голову не приходило,
что у него здоровье не в порядке, что в легких осколки, что ноги перебиты.
Такой высокий, широкоплечий, подтянутый мужчина с военной выправкой. А тут
я увидел, что у него лицо землистое, под глазами - мешки и дышит он
довольно-таки неважно. "А ведь он один-одинешенек; если что случится, так
не коты же будут звонить в неотложку", - подумал я.
   Иван Иванович, пожалуй, догадался, о чем я думаю.
   - Если что... ко мне дочка заходит, - поспешно сказал он. - Ребята
постоянно крутятся поблизости. Валерка Соколов в особенности... О зверях
моих позаботятся, конечно. Да я и сам пока помирать не собираюсь. Хоть
книгу бы закончить... Ну ладно, о книге потом. Вы сначала расскажите, что
там у вас случилось. Я по телефону толком не понял.
   Выслушав историю Герки, Мурчика и злой бабки, Иван Иванович озабоченно
покрутил головой.
   - Паскудная история. Подлая. Даже не очень понятно, с какого конца к
ней подступиться.
   - Кота Соколовы предлагают к себе взять, - сказал я. - Но Герка против.
   - Если б дело было только в том, куда устроить кота, это бы еще ничего.
Но тут и с пареньком неизвестно как повернется. Ну ладно, пойдем к ним,
поговорим, хоть не очень я верю в такие разговоры. Как явятся ребята из
школы, позвоните мне, приду поглядеть и на парня, и на кота. Не знаю,
сможет ли сегодня Лида зайти, а хорошо бы...
   - Удивительно все же, - сказал я, - за всю жизнь я не видал такой массы
гениальных зверей и птиц, как за эту неделю. Мой Барс, потом этот Мурчик,
а тут еще ваши коты и птицы...
   - Ну, мои-то коты и птицы - ничего особенного. Коты чуточку более
дрессированные и послушные, чем у большинства, но это в основном за счет
моего характера - все же я привык к дисциплине, вот и их приучил, да это и
нетрудно. А Карпуша и Сережа - тем более. Вороны и майны очень охотно
разговаривают, с ними даже специально заниматься не приходится. Потом я с
ними много времени провожу, да и сами они составляют целую компанию, а это
развивает интеллект. Пушок появился здесь позже всех, он сначала очень
пугался, особенно птицы его ужасали. А когда привык, то начал умнеть очень
быстро.
   - Но телепатической связи у вас с ними нет? И вы им ничего не внушаете?
   - Нет! - поспешно ответил Иван Иванович. - И вот что... Может, вы
сочтете, что это с моей стороны непоследовательно или, скажем, эгоистично,
а только очень я вас прошу, Игорь: вы с моей публикой не
экспериментируйте, ладно?
   Очень уж я боюсь нарушить равновесие, потом мне с ними не сладить.
   Телепатический контакт, гипноз и тому подобное - это все же шок, и кто
как на него будет реагировать, угадать трудно. Вон ваш Володя говорит, что
Барри заболел...
   - Странно! - сказал я, вспомнив сразу все: и тон Володи, и мимолетную
реакцию Гали. - Очень даже странно, Барри такой спокойный, уравновешенный
пес. Может, он вообще заболел не от этого?
   - Уж не знаю, - возразил Иван Иванович. - Но, во всяком случае, пока,
прошу, не трогайте вы мою публику! Поглядите раньше, что с Барсом будет, с
Барри, с Мурчиком этим. Да и еще, я знаю, приносили вам ребята всяких
зверей. Как с ними, кстати, было?
   - Да по-разному. В общем-то, малоинтересно. Один кот совсем отказался
от контакта. Он вроде и воспринимал мои команды, но какие-то у него, что
ли, тормоза включились: он все дрожал и плакал, и я велел мальчишкам его
поскорей унести и напоить валерьянкой. Другой кот слушался неплохо, но
очень уж он вялый. Старый, толстый, равнодушный ко всему на свете котище.
Я с ними, впрочем, подолгу не возился: энергии затрачиваешь на это много,
а зачем, неизвестно. Мне уже и так ясно, что я не на одного Барса
действую, и вообще не только на животных, а и на людей... - Тут я слегка
покраснел, вспомнив всякие свои дурацкие выходки.
   - Я думал, что вам понадобится материал для демонстрации, - осторожно
заметил Иван Иванович. - Одного Барса мало...
   - Да не знаю я еще, как с этой демонстрацией, то ли соглашаться на нее,
то ли нет. Если такие же умники там будут, как те, что ко мне на днях
приходили, так, ей-богу, не стоит. Что толку им показывать и доказывать,
если они заранее убеждены, что все это чепуха?
   Иван Иванович некоторое время молчал и гладил Пушка. Потом он спросил,
что я вообще думаю с этим делать - с тем, что случилось? И тоже, как я
понял, осуждающе спросил, совсем как Володя: мол, что ж я за питекантроп
такой, только о себе думаю, а о науке и о человечестве ни-ни... Такой
примерно подтекст. Я слегка все же разозлился: значит, его зверей трогать
не моги, а сам из кожи вон лезь неизвестно ради чего.
   - Чего мне, собственно, лезть не в свое дело? - сказал я. - В этой
области я профан полнейший. Не хотят - не верят, а я что могу поделать?
Вон их пятеро у меня сидело, специалистов этих, и все на одном уперлись:
не говорит ничего кот, им это кажется, и все тут! Докажи им, попробуй!
   - Положим, можно было бы голос Барса на магнитофон записать.
   Я сначала решил, что это блестящая идея, но потом вспомнил, как
невропатолог говорил насчет гипнотических ожогов и что если Барс его
укусит, то это все равно не будет доказательство, - и остыл. Они вполне
могут сказать, что это мой голос записан, а вовсе не кота. И что ты с ними
поделаешь?
   Иван Иванович вздохнул, снял Пушка с колен и переложил на широкий
поручень кресла.
   - Давайте-ка я вам покажу, над чем работаю, - сказал он.
   Работа его, насколько я смог понять при таком беглом ознакомлении,
очень и очень интересная и перспективная. Написана она тогда была примерно
наполовину, но материалы Иван Иванович все уже собрал. Материалов этих у
него гора, и все так аккуратно подобрано; все на карточках, с четкой и
детальной классификацией - просто залюбуешься! Название он пока придумал
такое: "История и перспективы наших взаимоотношений с соседями по планете".
   Вернее, это подзаголовок, а название он еще подыскивал: что-нибудь
краткое, броское, интригующее; не знаю, нашел ли теперь... И уж чего там
только не было - бионика, педагогика, осво