урели? Я этого орла привез, я его кормил, я к нему
привык и не хочу с ним расставаться". Мы говорим: "Так вам же с ним
трудно!" А он отвечает: "Ничего, я из него чучело набью, и тогда все будет
в порядке".
   - Не было бы у этого молодого человека такого кота! - твердо сказал
Иван Иванович. - Только у человека, который искренне любит кота, может
установиться с ним настоящий контакт вообще и телепатический в частности.
   Роберт сразу оживился, когда заговорили о телепатии.
   - Это верно, - ответил он вполне объективным и деловым тоном. - Для
спонтанного контакта нужны особые условия. Примерно такого рода, как вы
обрисовали. Мне кажется, вы все тут меня считаете подонком, - мужественно
добавил он, - но я просто не думал над этими проблемами. И с животными
общался мало. Мои родители... ну, они были против того, чтобы я играл с
животными.
   - Полным-полно таких гениальных родителей, - с горечью отозвался
Виктор. - Да и в школе некоторые горе-педагоги даже дают диктанты на тему:
"Не разрешайте детям играть с животными".
   - А все-таки: что же делать сейчас, сегодня? - повторил я свой вопрос.
- Ведь надо же как-то бороться с этой стихией подлости и жестокости!
   - Нет, все же это выглядит как-то нелепо! - нервно сказал Роберт. - Ну,
ведь кругом войны, угнетение, эксплуатация, классовое и расовое
неравенство!
   Неужели вы думаете, что, если будет решена эта ваша проблема, жизнь
существенно улучшится? Надо всеми силами бороться против угрозы войны...
   простите за эти стандартные лозунги, но когда пытаешься взрослым людям
объяснить, что дважды два - это четыре, а не... не собака... И что нельзя
отвлекаться на второстепенные дела, когда не сделано основное...
   Славка подошел к Роберту и положил ему руку на плечо.
   - Старик, знаешь, что ты мне напомнил? - сказал он, задушевно улыбаясь.
- Видел я один вьетнамский фильм. Там есть такой разговор. Один боец
читает книгу, а другой говорит: "Зачем ты это делаешь? Ты бы лучше поберег
силы для борьбы с захватчиками!" На что боец отвечает: "Так я и читаю
затем, чтобы накопить силы для борьбы с захватчиками".
   Я, наверное, никогда толком не пойму, умный Славка или нет. Скорее
всего, он умный - в том смысле, что сообразительный и даже довольно хитрый
и практичный где-то внутри. Но у него пока что избыток сил и он еще не
придумал, куда именно их тратить, а поэтому пробует то одно, то другое,
пока не выберет. Прикидывается дурачком, этаким легким, веселым,
безответственным парнем - это он любит, но только он вовсе не дурачок, я в
этом время от времени убеждаюсь, потом опять забываю как-то и верю веселой
шутовской маске, которую он обычно напяливает. И хобби у него с этими
афоризмами уж очень интеллектуальное в самом принципе, а отбирает он
афоризмы и вовсе толково: я не встречал у него нудных и бесцветных
повторений общеизвестных истин, какие бывают во всех почти сборниках
афоризмов. Вот и с этим диалогом из фильма, - у меня тогда, помню,
возникло ощущение, что Славка по рассеянности рванул с лица смеющуюся
маску, и стали видны его проницательные глаза.
 
 
 
 
                               Глава десятая 
 
   Разны сужденья у разных, но мало кто верное знает.
 
   Гесиод 
 
   То, что неясно, следует выяснить. То, что трудно творить, 
   следует делать с величайшей настойчивостью.
 
   Конфуций 
 
 
   Что-то я расфилософствовался. Наверное, потому, что отвлекли меня:
пришла сестра мерить температуру и разговорилась со мной и с соседом. Нас
двое в этой маленькой светлой палате с окнами в сад; сосед у меня тихий,
симпатичный парень, моих лет, конструктор. Попал сюда с переломанными
ребрами и многими другими неприятностями - автомобильная авария; но сейчас
уже выздоравливает и очень так симпатично радуется жизни, поскольку она
прекрасна и удивительна. Моя история для него служит лишним подтверждением
этого тезиса - он ахает, восхищается и уже сколько раз умолял принести
Барса в палату. По Барсу я и сам соскучился, но такого здоровенного котищу
мама в сумке не протащит незаметно. Вот скоро с ноги снимут гипс, я буду
вставать, мама принесет Барса под окно (наша палата на первом этаже), и
тогда мы с ним наконец повидаемся. Мама говорит, что он очень без меня
скучает и слегка похудел.
   Да, так о разговоре. Придется, видно, опять крутить пленку... Ага, вот
она.
   Роберт выразил недоумение, при чем, мол, тут разговор вьетнамских
бойцов, но Виктор сказал, что Славка смотрит в корень и что борьба против
войны не может вестись отдельно от борьбы против жестокости и насилия
вообще.
   - Молодой человек, вы мне вот что скажите, - обратился Иван Иванович к
Роберту. - Как по-вашему: можно создать идеальное общество на базе
рабовладения? Я говорю даже не об уровне техники и экономики, а только о
моральных проблемах.
   - Ну, это какой-то все же странный вопрос.
   - Почему же "странный"? В рабовладельческих государствах существовало
великое искусство и великая наука. Венера Милосская и Ника Самофракийская
создавались в мастерских, которые обслуживали рабы. Так же как на пиру,
описанном Платоном, где блистают умом и остроумием философы и поэты, рабы
моют ноги гостям, и всем кажется, что это в порядке вещей и иначе быть не
может.
   - Ну, понятно... Но ведь это было давно. И сама идея настолько
реакционна, то есть настолько устарела для нашей эпохи...
   - Между прочим, уже в нашу эпоху существовал замысел создать гигантское
рабовладельческое государство, - сказал Иван Иванович. - Адольф Гитлер
даже и начал было его создавать. И эта попытка обошлась человечеству так
дорого, что вряд ли разумно считать идею рабовладельчества автоматически
неосуществимой и устарелой. Но это уже другой вопрос, тут речь вообще-то
не шла об идеальном государстве, хоть фашисты и называли себя
национал-социалистами. Значит, вы согласны, что рабовладение и идеальное
общество, о котором мы мечтаем, несовместимы. Так почему же вы
удивляетесь, что мы считаем насущно необходимым именно сейчас бороться
против гнусного деспотизма и садистской жестокости, которую человек так
часто проявляет по отношению к своим младшим собратьям?
   - Ну, слушайте, рабы - это ведь люди, а...
   - Постойте! Это вы считаете, что они - люди. Вы, член социалистического
общества в двадцатом веке. А тогда считали иначе. И не только тогда. Вся
система фашизма была в конечном счете построена на том, что арийцы - люди,
а другие - не люди, и с ними можно делать все, что заблагорассудится. Ну и
так далее. Белые - люди, черные - не люди. Тут годится любой вариант
разделения, важен сам принцип, а он - рабовладельческий. Так вот: вы,
значит, думаете, что мы - люди, а они - не люди, и поэтому все дозволено?
   - Почему - вс„?! Я не говорил...
   - А мне показалось. Но тут вот еще в чем дело. Ведь неизвестно, где
именно проходит граница между человеком и нечеловеком. Человек - тоже
животное. При рождении он представляет собой маленькое, совершенно
беспомощное человекообразное существо, которое впоследствии может стать
хорошим или плохим человеком, а может и вообще не стать человеком.
   - То есть? - удивился Роберт.
   - Ну, это, конечно, редкие случаи, но вам, вероятно, известно, что
человеческих детенышей и вправду иногда воспитывали волки, медведи,
леопарды, павианы. Только эти воспитанники ничуть не походили на умного,
ловкого и смелого Маугли, знаменитого киплинговского героя. Они необратимо
теряли громадные преимущества человеческого мозга и мало что приобретали
взамен. Они не умели ходить на двух ногах, а на четвереньках бегали хоть и
быстро, но куда медленнее своих приемных родителей. Они выли и рычали, не
умели разговаривать. Индийская девочка Камала, жившая в волчьей стае лет
до восьми, потом за девять лет жизни в человеческом обществе с большим
трудом выучилась ходить прямо, понимать и произносить некоторые простейшие
слова; в шестнадцать-семнадцать лет она едва достигла умственного уровня
трех-четырехлетнего ребенка. И это при максимуме забот, потраченных на нее.
   - Я слыхал об этом, - сказал Роберт. - Что же из этого следует,
по-вашему?
   - То, что человек целиком зависит от воспитания. Что неправильным
воспитанием можно непоправимо искалечить и человека и общество. И что
жестокость есть всегда жестокость, какие границы ей ни ставь. Нельзя быть
жестоким и злобным от сих до сих: только по отношению к голубям, только по
отношению к кошкам, только по отношению к неграм или еретикам. Можно
начать с частностей - в детстве. Ну, скажем, ребенок обрывает крылья
мухам, душит птенца, терзает котенка или щенка - просто так, потому что
его мозг слишком неразвит и на волю вырываются атавистические побуждения.
Но если родители и прочие окружающие его люди не постараются подавить эту
древнюю бессмысленную свирепость, ребенок вырастет с прочным убеждением,
что это можно. Кто послабее, кто не может дать сдачи, тех можно бить,
запугивать. Людей - тоже.
   От сих до сих это не бывает.
   - Ну да. А потом водка в утробе да ножичек в кармане снимут и последний
тормоз - страх перед наказанием, - сказал Виктор. - Покуражиться хочется,
видеть страх и страдания хочется, а спьяну-то не разберешь, кого можно
резать, кого нельзя. Берут верх условные рефлексы, механические навыки.
   Конечно, не всегда предварительную практику проходят именно на животных
и птицах, иной раз и прямо с людей начинают, но чаще все же... Да что,
когда в школах, на уроках биологии, некоторые деятели, воспитанные именно
в таком духе, велят ребятам поймать где-нибудь кошку и потом режут ее тут
же, в классе, живьем, без наркоза даже! И это называется - педагогика! Вот
и они воспитывают потенциальных убийц и хулиганов.
   Меня опять начало мутить, а тут еще Барс пришел - видно, наскучило
одному сидеть на кухне. Я уже с некоторым ожесточением снова спросил:
   - Что сейчас дела с этим из рук вон плохи, всем понятно. Даже Роберту,
я думаю, хоть он и отбрыкивается. Но все-таки: есть выход из положения или
нет, как по-вашему? И что делать?
   - Выращивать путем селекции говорящих котов, собак, лошадей, -
ухмыляясь, предложил Славка. - И обучать их простейшим фразам: "Стой,
стрелять буду!
   Милиция! Караул!"
   - Люди еще и не то кричат, да на подонков никакие крики не действуют, -
возразил Виктор почти всерьез.
   - Ну, не скажи! Представляешь, если на тебя бросится кот или даже
голубь с диким воплем: "Милиция!"? Всю жизнь не очухаешься от такого
впечатления.
   Верно, ребята?
   - Очухаются подонки и привыкнут, они вообще ко всему привыкают, -
мрачно сказал Виктор. - И, признаться, я не представляю, как мы выпутаемся
из всего этого.
   - Ну, дело обстоит не так уж безнадежно, - возразил Иван Иванович. -
Друзей у животных ведь тоже немало - я думаю, больше, чем врагов. А
воспитать детей в этом духе вообще нетрудно. Например, что можно сделать
уже сегодня в нашей стране? Хотя бы дать юридические права Обществу защиты
животных, как это сделано в Англии и в некоторых других странах. Создать
его филиалы со всех крупных населенных пунктах, сплотить вокруг них актив,
добровольческие дружины, вести пропаганду и агитацию всеми способами. За
пять-десять лет можно будет добиться весьма заметных успехов в воспитании
людей, а тем более молодежи, за это я ручаюсь.
   - По-моему, вы образцово-показательный оптимист! - Виктор, однако, с
симпатией глядел на Ивана Ивановича. - Прямо хоть вешай ваш портрет на
ВДНХ.
   Я помню, что тут Иван Иванович улыбнулся, и я понял, что впервые вижу
его улыбку, и понял почему: глубокий шрам стягивал щеку, ему, наверное,
трудно было даже есть, а улыбка получалась тоже странная, скошенная. Но
все же лицо у него светлело от этой болезненной улыбки, и по классификации
Льва Толстого получалось, что он красив.
   - Пессимистом быть проще и надежнее, - улыбаясь, ответил он Виктору. -
Дурные предсказания чаще сбываются, чем хорошие. А если они сбываются хоть
и не полностью, это производит на большинство очень сильное впечатление -
куда более сильное, чем если подтверждаются успокоительные прогнозы.
   - Тем более, если они подтверждаются не полностью, - добавил Виктор. -
Тут каждое лыко ставится в строку.
   - Пускай мои прогнозы сбудутся не полностью. Пускай понадобится больше
времени и сил для того, чтобы добиться заметных успехов. Но ведь вы
согласны, что таким путем тоже можно кое-что достичь?
   - Согласен, конечно. Тем более, что это не абстрактные гипотезы. Можно
сослаться на пример Англии, где законы о защите животных соблюдаются,
насколько мне известно, довольно точно.
   - Или на пример Индии, - подхватил Иван Иванович. - Уважение к животным
там идет от религиозных традиций и выглядит поэтому иной раз преувеличенно
и нелепо, но все же явно смягчает нравы и придает какую-то красоту и
поэтичность даже нищенской жизни.
   - Я вот чего не понимаю, - сказала Галя. - Откуда у нас-то, в России,
взялась эта дикая жестокость? Ведь нельзя же считать это традицией или
свойством национального характера! Ну, не знаю - хотя бы пример из
"Дубровского": кузнец, который, рискуя жизнью, спасает кошку из огня, но
не щадит приказных, потому что считает их своими врагами. Потом - "Муму",
"Каштанка", "Холстомер", ...да сколько угодно примеров из классики можно
привести!
   - И из жизни, - добавил Иван Иванович. - Фотографии Ленина с кошкой на
руках или Чехова и Некрасова с собаками вроде и многие видели, а
продолжают, чуть что, визжать: мол, кошек и собак любят только старые девы
или же капиталисты, которым наплевать на народ. У нас ведь часто в газетах
обличают капиталистов, которые по завещанию оставляют что-то своим котам и
собакам, чтобы те не подохли с голоду. Конечно, по мнению таких
моралистов, деньги можно оставлять только родственникам, даже если эти
родственники - негодяи, а умный и добрый пес или кот, который скрашивал
тебе жизнь, не имеет никаких прав на твою заботу и пускай подыхает с
голоду на улице.
   Тут мы с Галей переглянулись и явно подумали об одном.
   Барс, в случае чего, не пропадет - мама его заберет с собой и Ольгиных
детей так воспитает, чтобы они кота любили и берегли. Ну, а Барри, умница
и красавец Барри? Что будет с ним? Ему ведь просто некуда податься, если с
Галей и Володей что случится. Нам, допустим, о смерти думать рано: ну, а
если кто постарше и здоровьем некрепок, - хотя бы Иван Иванович? Разве не
хочется знать, что твои друзья не пропадут, что их не выгонят на улицу
подыхать с голоду и холоду, не убьют "гуманным" уколом в поликлинике, не
потащат резать живьем в лабораторию или в школу, не обдерут на шкурку...
Ну почему бы не создать убежища для осиротевших зверей? Объявить в прессе
и по радио сбор пожертвований на постройку таких убежищ, как сделали,
например, в Польше. А потом каждый, кто заботится о судьбе своего питомца
и хочет обеспечить ему место в убежище, охотно платил бы регулярные взносы
в своем городе... А работали бы там члены Общества охраны животных, и
можно было бы спокойно доверить им судьбу зверей... Но - где там!
Моралисты сразу взвоют... "Вечерняя Москва" терпеливо отвечает на всякие
вопросы граждан в специальной рубрике: когда будет работать газетный киоск
на углу таких-то улиц, где отремонтировать плащ из болоньи, бинокль, веер,
где купить то-то и то-то. И только однажды редакция не выдержала и
окрысилась на двух граждан, порознь задавших сходные вопросы: мол, мне
надо уехать на два-три месяца, так нельзя ли куда-нибудь пристроить моих
животных, за плату, конечно (в одном случае, кажется, речь шла о собаке, в
другом - о двух котах). Редакция не пожалела места и времени, чтобы
ответить, что на такие несерьезные и не имеющие общественного значения
вопросы она отвечать не собирается. Значит, ежели гражданке Ивановой негде
отремонтировать зонтик, это имеет серьезное общественное значение, а если
той же гражданке Ивановой приходится думать, не убить ли или не выгнать ли
на улицу ни в чем не повинного четвероногого друга, - это вообще никакого
значения не имеет и об этом даже стыдно спрашивать! Мощная логика!
   Но я опять отвлекся. Это ведь я уже позднее сообразил: и насчет
убежища, и насчет "Вечерки", а тогда только в голове промелькнуло: Барс,
Барри, "зверинец" Ивана Ивановича...
   - Да что говорить, - продолжал Иван Иванович, - вовсе это не в
традициях русского народа - жестокость. Наоборот, очень заметна в нашей
истории жалостливость, доброта, склонность к милосердию, отходчивость -
даже по отношению к врагам. Конечно, жестокие условия жизни порождали
жестокость и к людям, и ко всему живому, но это уже было извращением, а не
истинной сутью народной души. Помните, у Чехова в "Мужиках" есть
коротенький и страшный разговор двух девочек? Городская девочка Саша
окликает кошку, а деревенская говорит: "Она не слышит. Оглохла". -
"Отчего?" - "Так. Побили". И горожанам - героям повести, и читателю
становится жутко: дохнуло атмосферой жестокости - привычной,
бессмысленной, никого не удивляющей и не возмущающей. Можно не любить
активно животных, не держать их у себя. Но дурно обращаться с ними или
мириться с тем, что другие дурно обращаются, - это уже признак моральной
неполноценности.
   Я тогда удивлялся - почему Роберт не уходит? Тоскливо оборачивается на
дверь, а все сидит да сидит и, один против всех, лезет в спор, хоть и вяло.
   Вот и тут опять подал реплику:
   - Послушать вас, так любовь к животным - это вроде гарантии
порядочности.
   - Ни капельки! - живо ответил Иван Иванович. - Это то же, что с детьми:
   негодяй может очень нежно любить детей, тем более своих, оставаясь
негодяем, но порядочный человек не может бить и мучить детей, оставаясь
при этом порядочным. Но насчет детей у нас есть законы и есть какие-то
моральные нормы, и если они явно нарушаются, то обычно найдется человек,
который личным вмешательством пустит в ход механизм юстиции.
   - Тоже и с этим небезупречно, - сказал Виктор.
   - Да, но в принципе тут вопрос ясен. Никто не может издать официального
постановления, направленного против детей. А против животных и птиц -
сколько угодно! Ну, и существует простор для всякого рода частной
инициативы в этом вопросе: убивай, мучай, воруй, занимайся мелкой
коммерцией, поскольку есть такие учреждения, которые любому гражданину,
даже весьма несовершеннолетнему, охотно заплатят положенную сумму либо за
живую кошку и собаку, либо за шкурку и где не подумают даже спросить -
откуда он взял эту кошку или собаку и каким образом содрал с нее шкурку! В
общем, все, что суровейшим образом должно осуждаться в любом мало-мальски
прогрессивном обществе, а тем более в социалистическом, - в этой области
не только дозволяется, но даже санкционируется. И вы, молодой человек,
всерьез думаете, что это может способствовать или хотя бы существенно не
вредить коммунистическому воспитанию молодежи, нормальному развитию
общества?
   Вопрос был обращен прямо к Роберту. Роберт опять снял очки, стал их
протирать и с некоторым усилием начал:
   - Наверное, вы в основном правы. Я вот сижу и думаю... Я действительно
обо всем этом как-то не думал раньше. У меня даже такое впечатление, что
вы тут собрались специально, чтобы меня просвещать!
   Ну, у него-то улыбка была просто ослепительная, особенно когда он вот
так, простодушно и обезоруживающе, улыбался, без всякой иронии, и его
наивные, невидящие глаза тоже весело щурились.
   Нет, недаром он мне так понравился сначала - отличный все же парень, по
существу! Эх, так я его с тех пор и не повидал...
   Когда Роберт это сказал, все заулыбались, а Славка радостно завопил:
   - "Блаженство истины безмерно превосходит все радости", как сказал
Будда!
   "Он уж и до Будды добрался!" - подумал я с тихим ужасом.
   Иван Иванович посмотрел на Славку так, будто впервые его заметил, и с
отчетливой ноткой уважения спросил:
   - А кстати: не помните ли вы изречение Будды о том, что все живое
противится страданию? Я его в свое время не записал, а жаль...
   Славка прижмурил глаза, покопался в памяти и уверенно пр