протиснуться!.. А бабушку Дуню, будто сверхчеловеческая сила  влекла
вверх!
   - Загоруйко! Род мой! -  кричала  она.  -  Диду  Чуприна!  Лыцарь  наш  и
заступник!.. Охрим! Муж мой!..  Сыны  мои,  орлики  мои!  Тарас!..  Остап!..
Степан!..
   Бабушка взмахнула рукой, словно за ней бежали люди.
   - Дети мои! Убивайте их, я дозволяю вам! Бейте! Карайте их! От них миру -
зло!..
   Ознобом проняло мальчишек от ее слов. Они оглянулись, словно  за  ними  и
вправду стояли молчаливые всадники: седоусый "лыцарь" диду Чуприна,  пообочь
- ладный Охрим в надвинутой на глаза кубанке, а по обе их  стороны-кряжистые
с широкими плечами молодые парни - Тарас, Остап, Степан... И все в черных  в
полнеба бурках. А под ними - могучие кони.
   Видение  сказочных  всадников  так  ослепило  Кольку  и  Сашку,  что  они
зажмурились, а когда открыли глаза, то увидели, что  рать  бабушки  Дуни  на
минуту соткалась из туч, дыма и теперь рассеивалась...
   Нет у бабы Дуни ни отважного диду Чуприны,  ни  сердобольного  заступника
Охрима, ни одного из сыновей в  живых,  кроме  последнего,  младшего-Гаврилы
Охримовича!..
   Колька и Сашка вновь попытались остановить старушку, но ни уговорить  ее,
ни удержать было невозможно. Ей, с помутившимся от горя  разумом,  казалось,
что за ней по пятам едут молчаливой и грозной ратью защитники.
   Не зная как быть, мальчишки остановились, отстали. Что же делать, что?..
 
   БЕСПРИЮТНАЯ СТАЯ
   Гришка! Да, да! Нужно найти его.
   Сейчас он где-то на  пути  в  плавни.  Когда  бородачи  начали  поджигать
окраину, он побежал к отцу. И искать его сейчас нужно где-то на тропе, между
атаманским садом и  камышами.  Или  дальше  -  уже  за  садом,  на  лугу,  у
Марийкиного брода...
   Нужно спешить. Иначе будет  поздно.  Именно  на  лугу  ему  повстречаются
белоказаки из сотни Павла. Вниз по склону! Сквозь колючие  ветки,  камыши  и
чакан, через ручьи после дождя, по топкой грязи - вперед, вперед!..
   Когда они выскочили на луг, дождь затих. И в  ту  же  секунду  при  свете
далекой зарницы увидели всадников в бурках. А рядом с ними - Гришку.
   Врут ему сейчас казаки, врут!.. Говорят, что Гаврила Охримович  их  друг,
они его ищут, и если Гришка  быстро  отведет  к  нему,  то  вместе  с  отцом
вернутся в хутор и отомстят за разоренную окраину. И Гришка поверит... Э-эх!
   Внезапная мысль пронзила  Кольку...  Да  ведь  Гришка  и  не  мог  им  не
поверить. Верховые - в бурках: погон не увидишь!..
   Гришка знал  только  о  казаках-фронтовиках,  которых  ждал  каждый  день
Гаврила Охримович. Ведь он не был с ними,  когда  его  отец  разговаривал  с
хуторским атаманом и сотником, и  те  проговорились  о  том,  что  соберется
сотня. В это  время  Гришка  шастал  по  атаманскому  саду,  набивая  пазуху
краснобокими яблоками. И вовсе не на кубанку он польстился, когда согласился
вести верховых в плавни к своему отцу!..
   - Гришка! Гриш-ка-а! - припускаясь  изо  всех  сил,  закричали  Колька  и
Сашка. - Стой! Сто-ой!..
   Поздно! Гришке уже нахлобучили на голову кубанку,  подхватили  под  руки,
усадили впереди седла.
   Кони галопом сорвались с места. Поднимая веерами воду в речке,  пересекли
ее, влетели в камыши. А вслед за ними - и Колька с Сашкой. Они еще не теряли
надежды как-либо вырвать Гришку из рук белоказаков.
   Угнаться за верховыми, однако, оказалось не по силам  -  всадники  быстро
удалялись. Мальчишки бежали  так  быстро,  как  никогда  в  своей  жизни,  а
всадники все равно опережали  их!  Кричать  -  бесполезно.  Колька  и  Сашка
преследовали  белоказаков  уже  просто  потому,  что   не   в   силах   были
остановиться.
   Дождь в плавнях прекратился. Над  горизонтом  небо  расчищалось  от  туч,
посветлело, силуэты всадников  обозначались  четко  тенями.  Они  сгрудились
перед камышами, за которыми возвышался длинный стог сена.
   - Шашки наголо! Винтовки к бою! Марш! Мар-рш! - разнеслось над луговиной,
заросшей высокой и острой осокой.
   Гришку сбросили с коня. Последний всадник сорвал с него кубанку, взмахнул
плетью. Колька и Сашка услышали, как Гришка взвыл от боли, увидели, как  он,
закрыв голову руками, согнувшись, побежал к камышам.
   С вершины стога, полыхнув пламенем, грохнул выстрел. Частой и  торопливой
дробью застрочил пулемет.  В  ответ  ему  загремели  выстрелы  из  луговины,
всадники, спешиваясь и рассыпаясь, цепью двинулись к стогу.
   - Ба-тя-я! Бе-ля-ки!-закричал Гришка.-Беляки!! Ба-тя-я!..
   Колька и Сашка бежали напролом сквозь камыш на его крик.  Жесткие  листья
царапали им лица, руки, ноги тонули в грязи. Окончательно выбившись из  сил,
они остановились в густых, как лес, зарослях.
   Выстрелы, повторяясь многократным эхом, гремели уже повсюду.
   Гроза  теперь  бушевала  только  за   хутором,   над   степью.   В   небе
перекрещивались, ломались молнии. В одну из вспышек  мальчишки  увидели  над
собой огромных белоснежных птиц.
   Лебеди!..
   Не находя себе приюта, птицы метались под низко нависшими черными тучами,
бросались из стороны в сторону, но всюду их встречали выстрелы.
   Гришка уже не звал отца.  Колька  и  Сашка,  прислушиваясь  к  тревожному
курлыканью  в  небе,  постояли-постояли  среди  камышей,  побрели  назад   к
луговине. Но ведь нужно что-то делать!
   По рассказам деда, Колька знал, что сейчас женщины  с  детьми  уходят  от
стога все дальше и дальше в глубь плавней. А прикрывает их со своими  людьми
Гаврила Охримович.
   Отстреливаться от казаков из сотни Павла они будут до позднего вечера.  И
вот перед тем, как солнце в последний раз  выглянет  над  горизонтом  и  над
плавнями сомкнется  тьма,  сквозь  сумерки  полетит  пуля!  Полетит  кусочек
свинца, который в  разливе  заката  отыщет  грудь  хуторского  большевика  и
вопьется в его сердце.
   Что нужно сделать, чтобы она не вылетела из белогвардейской винтовки, как
остановить рулю, задержать!?
   Думали мальчишки.
   Они должны, они обязаны спасти Гаврилу Охримовича!
   И время для этого есть.
   Солнце еще гуляет где-то над головой, за тучами,  и  еще  есть  несколько
часов до той минуты, когда оно бросит на плавни свой  прощальный  луч  и  из
белоказачьей винтовки вылетит роковая пуля.
   Фантастические Сашкины планы отвергались Колькой  один  за  другим.  Нет,
нет, не то, нужно что-то необычное, но возможное... Нужно поднять на  борьбу
таких людей, как Шкода.  Таких  казаков,  кто  не  знает,  на  чьей  стороне
воевать, еще много в хуторе. Но это необходимо вообще!.. А  вот  как  сейчас
выманить белоказаков из плавней?
   И  решение  пришло!  Колька  вспомнил  вдруг  лестницу   на   колокольню,
затворенную ветром дверь. Да!..  Нужно  ударить  в  набат,  ударить  во  все
колокола, так, чтобы казаки в плавнях подумали, что в хутор входят  красные.
Не может быть, чтобы после колокольного звона они не поскакали к  хутору.  А
там их встретят те, кого они с Сашкой поднимут на борьбу.
   - Капроновый шнур с тобой? - спросил он друга. Сашка захлопал  руками  по
карманам.
   - Да, - ответил он кратко. Он  теперь  не  говорил  лишнего,  не  спешил,
подчиняясь приказам, готов был идти с другом в огонь и воду.
   - Хорошо, - проговорил Колька, вспоминая, что альпинистские замки-собачки
у них сохранились. Кивнул головой на плавни: - Рано они  радуются!..  Мы  им
еще устроим... катавасию!
 
   КАТАВАСИЯ
   Металлическую "кошку" на конце шнура Сашка лихо, по-ковбойски, зацепил за
перила колокольни  с  первого  броска.  Натянув  шнур  до  звона,  мальчишки
привязали другой его конец за дерево, которое росло далеко от церкви. Теперь
от колокольной башни по наклонной протягивалась  как  бы  подвесная  дорога.
Набросив на шнур замки-собачки, Колька и Сашка  в  случае  опасности  смогут
съехать на землю.
   Что грозит им, они знали.
   Знали очень хорошо.
   Четко и ясно Колька и Сашка предвидели все, что будет происходить сейчас.
Лишь только зазвонят колокола, начнут сбегаться казаки  из  каменных  домов,
что окружают площадь.
   Но нужно бить и бить в набат до тех пор, пока вся площадь  не  заполнится
людьми и на взмыленных  конях  не  появятся  те  белогвардейцы,  что  сейчас
стреляют в плавнях.
   Когда казаки Павла вылетят на площадь, нужно рассказать хуторянам  о  них
все: и о том, что они подожгли окраину и что стреляют в женщин и детей.
   Возможно, их, Кольку и Сашку, схватят, начнут бить, может, даже убьют, но
нужно держаться до тех пор, пока на площади не появятся конники из плавней.
   Первым делом натащили в колокольную башню старых колес,  бочек  и  всякой
рухляди, которая нашлась во дворе церкви. Завалили всем  этим  ход  изнутри.
Сашка придумал привязать остаток шнура к щеколде двери так, что, дернув его,
можно устроить в башне западню.
   Шаги в винтовой лестнице отдавались гулким эхом. Даже шум  дыхания  здесь
усиливался, как в трубе, и слышен  был,  вероятно,  и  наверху  под  крышей,
откуда свешивались колокола. Тьма в башне такая густая, что казалось вот-вот
наткнешься на что-либо острое.
   Наконец, они выбрались на площадку звонницы. Наверху их обдуло холодным и
сырым ветром. Разобрали веревки. Раскачав "языки", мальчишки ударили враз  в
колокола.
   Первые удары прозвучали коротко, невнятно и  тотчас  погасли.  Но  когда,
освоившись, Колька и Сашка стали спина к спине и,  раскачиваясь  с  ноги  на
ногу, начали одновременно дергать веревки с оттяжкой, они тотчас оглохли.
   "Бом! Бомм!! Бом! Вомм!!"-тревожным набатом загудели колокола.
   Собаки во дворах на площади отозвались переполошным лаем. На земле тут  и
там в сумерках вспыхивали огоньки. Вот уже светятся сквозь прорези в ставнях
окна во всех домах: огни везде!.. Огни стронулись с места, двинулись со всех
сторон к площади!
   Сверху Колька и Сашка видели, что это бегут  люди  с  фонарями  в  руках,
охватывают церковь со всех сторон кольцом. Машут руками, что-то  кричат,  но
наверху невозможно что-либо услышать.
   Собрав  в  руки  все  веревки,  какие  свешивались  от  больших  и  малых
колоколов, мальчишки подняли уже такой трезвон, что голуби, которые до этого
летали вокруг башни, испуганно сбились в  кучу  и  метнулись  от  колокольни
прочь.  А  народ  внизу  все  прибывал!..  Провал  в   лестницу   осветился.
Разобрали-таки завал, бегут с фонарями наверх! Сашка  дернул  шнур,  который
протянул от щеколды наверх, и закрыл дверь. Попляшете, попляшете  вы  еще  у
нас, богатеи!..
   Пора!.. Пригодились-таки дустовые  шашки,  которые  мальчишки  так  долго
сберегали.
   Размахнувшись, Колька швырнул их одну за другой в лестничный  проем.  Там
тотчас все заволоклось белой мутью.
   Свет фонарей теперь был едва виден. Как в  тумане!  Послышалось  чиханье,
кашель, рев!..
   Мальчишки кинулись  к  парапету,  которым  между  столбами  огораживалась
площадка звонницы, и  увидели,  что  на  площадь  галопом  влетает  конница.
Удалось, удалось! Спасен Гаврила Охримович!
   Лестница за их спиной гудела от криков:
   - Газы пущают! Га-а-зы!!
   Из проема, как из пробуждающегося вулкана, валил белый  дым.  Продвигался
настойчиво вверх чей-то фонарь. Под сводами башни светлело.
   На земле у колокольни колыхалась огромная толпа.
   - Люди-и!.. Това-а-рищи!..-закричали одновременно Колька и Сашка.
   Голоса мальчишек, отдавшись эхом в  колокольных  зевах,  раскатились  над
площадью металлическим звоном, и толпа замерла.
   Шум нарастал. Нужно было говорить быстро, емко, сжато. Говорить, не теряя
даром ни одной секунды, что-то самое главное! Какие-то  звонкие,  прекрасные
слова, в которых бы было все-и призыв к борьбе, и вера в победу.  Но  таких,
именно таких слов ни Колька, ни Сашка сейчас не могли найти. И потому, когда
под колоколами первым показался хуторской атаман со  вскинутым  над  головой
горящим фонарем, они закричали первое, что пришло на ум.
   - Това-а-рищи!.. Вот они, вот! - указывая  на  белогвардейских  конников,
закричали Колька и Сашка. - Это они  сожгли  окраину!  Стреляли  в  детей  и
женщин!.. Бейте их!  Карайте!  Боритесь  с  богачами!  Поднимайтесь  все  на
борьбу!.. Вы победите!..
   От проема лестницы  к  ним  бежал  хуторской  атаман,  а  за  ним  -  его
прихвостни. Белые! Их будто с головы до ног обсыпали  мукой!..  Они  чихали,
кашляли,  слезы  ручьями  текли  из  глаз.  Запутавшись  в   веревках,   что
свешивались с колоколов, они бились в них и не могли выбраться. Как мухи  из
паутины!
   - А-а!!-вырвавшись, наконец, из  веревок  и  размазывая  по  лицу  слезы,
взревел  Мирон  Матвеевич.  -  Большевистское  семя!  Уже  проросло,   народ
баламутит! - и, навалившись на Кольку брюхатой тушей, облапил его  ручищами,
зажал ему рот.
   Схватили и Сашку.
   "Правды боятся!.. - думал Колька, отбиваясь от  атамана  руками.  -  Нас,
мальчишек, боятся!"
   Их хотели  оттащить  от  парапета,  но  они  цеплялись  за  него,  ногами
упирались, и все, что  происходило  наверху,  видел  народ,  собравшийся  на
площади.
   - Погодьте, сынки, погодьте! - всхлипывали богачи над Колькой  и  Сашкой,
кашляя и отплевываясь от дуста. - Мы счас вам... встроим! И за скачки, и  за
газы, за все!
   -  Хозяйства  меня  лишить   собрались?!   Быков   позабирать?!   Сундуки
по-раструсить?! Мало вам сына, шо задницу изрубили?!-задыхаясь, с присвистом
шипел Мирон Матвеевич. - Ах  вы  ж  гниды!  Загоруйкинские  выкормыши!  Семя
большевистское! Вырастили вас, а?
   Внизу зашумели.
   - Так это хлопчики митинговали?!-послышался удивленный голос Шкоды. - Так
они ж правду, правду сказали!
   - Схватили! Сдужали!  -  загудели  в  толпе  возмущенные  голоса.  -  Рты
позажимали хлопцам!
   - А как же - правда глаза ест!
   - Уже с детьми воюют, казаки называется, лыцари!
   - Озверели. А ну брось!!
   - Бросьте хлопцев!!!-взорвалась единым воплем вся площадь.
   Кольку и Сашку отпустили. Не раздумывая ни  секунды,  мальчишки  кинулись
через площадку колокольни к перилам, где у них был зацеплен шнур.
   Хуторские богачи, выпучив глаза, смотрели, как  они  перешагивают  на  ту
сторону ограждения и  защелкивают  на  натянутом  шнуре  замки.  Шнур  белой
ниточкой тянулся от колокольни вниз и виден был лишь мальчишкам.
   - Пошел! -скомандовал Колька.
   Сашка ухватился за шнур у замка, испугавшись высоты, помедлил  с  секунду
и...  бросился  "солдатиком"  с  колокольни  в  пропасть.  Канатная   дорога
прогнулась под его тяжестью. Сашка, со свистом рассекая воздух, полетел, как
планирующий голубь, над площадью. Рубаха вздувалась, полы ее трепало ветром,
он летел, как на крыльях.
   Отлично! Через несколько секунд Сашка был на земле.
   Увидев это, атаман взвыл, растопырив руки, он бросился к Колыке,  но  тот
уже летел с колокольни вслед за своим другом.
 
   КАЖДОМУ СВОЕ
   Вот они и вновь с Гаврилой  Охримовичем.  Сидят,  привалившись  спиной  к
стогу.
   Перед ними до чащобы  камышей  расстилалась  широкая  луговина,  заросшая
цветущей мятой, фиолетовым горицветом, желтоголовым  донником,  после  дождя
пахнущими так, что мутилось в голове и путались мысли.
   Солнце еще не вышло из-за туч, но уже пробивалось лучами-стрелами  на  их
краю, распиналось столбами света над плавнями.
   Гаврила Охримович, задумавшись, устало смотрел на  луг,  стену  камыша  с
пушистыми султанами и колоннаду солнечных столбов. Жарким у него сегодня был
день!.. Голова перевязана наискось по лбу, кровь из раны  проступала  сквозь
повязку ярко-красным пятном.
   Колька искоса разглядывал  председателя  хуторского  Совета.  Раздвоенный
глубокой ямкой тяжелый  подбородок,  толстые  усы,  горбатый,  как  турецкий
ятаган, нос, густые черные брови, которые  взметались  орлиными  крыльями  к
крутому упрямому лбу.  Молодой  еще  председатель,  а  виски  уже  с  густой
проседью, будто голову Гавриле Охримовичу прихватило легким морозцем.
   Разговора не получалось: мальчишки не знали, с чего начинать. Гришка, как
говорит бабушка Дуня, огинался где-то за скирдой, слышно было, что он  здесь
и не ушел со всеми,  кто  только  что  скрылся  в  плавнях  с  винтовками  и
пулеметом.
   - Ну шо,  хлопцы?  -  отвлекаясь  от  дум,  произнес  Гаврила  Охримович.
Взглянул насмешливо и не обидно на рыжего Сашку с синяком под глазом.-Так  и
будем сидеть? Вы ж хотели шо-то сказать мне по секрету.
   Перевел взгляд на Кольку и... замер!  Он  только  сейчас  разглядел  его,
такого же, как и он сам, -  лобастого,  черноволосого,  с  густыми  широкими
бровями и характерным для его рода горбатым, будто ястребиный клюв, носом.
   - Погодь, погодь... Хлопчик, а ты... чей будешь? Уж  не  Загоруйкиных  ли
ты, а? Больно ты на  всю  нашу  родню  похож.  Колька  смутился,  покраснел,
сдавленно произнес:
   - Да, Загоруйко.
   - Родня нам или так... Однофамилец?
   - Да, родня,-произнес Колька, краснея до слез.-Я правнук ваш.
   Брови у Гаврилы Охримовича полезли на лоб:
   - Как это?
   Удивительный  он  человек!  Вроде  бы  хитрый,  прозорливый  и   такой...
недогадливый.
   - Как это?-растерянно повторил вновь Гаврила Охримович. -  Да  у  меня  ж
Гришка старший, он сам еще куга зеленая!..
   - А вот я его внук! - осмелев, брякнул  Колька,  не  желая  называть  имя
своего деда, потому что Гришка уже  подбирался  к  ним  подслушивать  по-над
стогом. - Но это не имеет значения. Ваш правнук и все!  Об  остальном  долго
рассказывать.
   Говорил он напористо и так решительно, что Сашка еще  раз  уловил  в  нем
что-то от Гаврилы Охримовича.
   - Дело не в этом. Мы не те люди, за которых  вы  нас  принимаете.  Мы  не
беспризорники, понимаете? У нас есть  дом,  родители.  Только  мы...  Мы  из
другого времени, одним словом. Вы только не смейтесь!.. Я вас  очень  прошу!
Вы вот с Василием Павловичем говорили о том, как люди будут жить. Так вот мы
уже в том времени и живем. Мы прилетели оттуда. - Колька показал куда-то  за
плечо, где должно было вот-вот выйти из-за  туч  солнце.  -  У  нас  корабль
такой, на котором мы  к  вам  прилетели.  Машина  у  нас  такая,  понимаете,
ма-ши-на!
   - Так, так, так,-проговорил  Гаврила  Охримович,  слушая  и  одновременно
припоминая вчерашний разговор с мальчишками при Василии Павловиче.  -  То-то
мы с Василем... Чудные слова... И вообще... вы даже знаете, шо будет.
   Момент настолько был серьезный, что Колька уже не мог говорить  вот  так,
привалившись к стогу. Он вскочил. Вслед за ним - и Сашка.
   - Одним  словом,  мы  прилетели!  Из  будущего!  -  сообщили  они  залпом
председателю хуторского Совета.
   - Та шо вы кажете!?-медленно приподнимаясь к ним навстречу, с  удивлением
выдохнул Гаврила Охримович. - И вправду вы... оттуда? Да?!
   - Ага! Да! - перебивая друг друга,  застрочили  Колька  и  Сашка.-Мы  эту
машину сами сделали!.. Не совсем сами, конечно... Но сделали! Прилетели!  Вы
вот механиком работаете, верите, что такую машину можно сделать?
   Гаврила Охримович подумал и твердо ответил:
   - А как же, факт! Я всю жизнь с машинами. Оглядел зачем-то свои  широкие,
как лопаты, ладони с желтыми  подушечками  мозолей  и  въевшимся  в  трещины
черным неотмываемым машинным маслом.
   - Всю жизнь с  локомобилями,  шо  веялки  и  молотилки  крутят  паром,  с
сепараторами, граммофонами... Машину можно любую смастерить. И шо угодно она
будет для человека делать.
   - Значит, вы верите нам! - обрадовались Колька и  Сашка,  приплясывая.  -
Верите?
   Умолкли разом, замерли. То ли оттого, что солнце выкатилось из-за  черной
наволочи туч и охватило их ласковым теплом и светом среди пахучих  трав,  то
ли уж такой исторический момент наступил, только захотелось  им  вдруг  быть
серьезными, почувствовали они себя будто и выше ростом, и шире в плечах.
   Забывшись, Гаврила Охримович попытался было сдвинуть "со лба повязку,  но
поморщился от боли, отдернул руку. Вид у него был ошеломленный, глаза уже не
смеялись. Он смотрел да мальчишек так, словно они были вровень с ним.
   - Так вот! - воскликнул Колька. - Мы из будущего. Мы прилетели  за  вами,
Гаврила Охримович. Вы ведь хотели посмотреть, как все бу