Антон Геращенко. 
   "Бомбар-1". Повесть о необыкновенных приключениях двух отважных путешественников. 
 
   Посвящаю дочке Аленушке
   ЗАВТРА - СТАРТ
   Вечером на балконе окончательно был утвержден план полета  и  предстоящей
операции.
   - Вы там что? - проговорил в комнате дед Гриша. - И ночевать собираетесь?
Путешественники!.. Чего это вы прижухли?
   Вот дед Гриша!.. Не угодишь ему ничем. Заговоришь- шумит, молчишь - опять
недоволен.
   - А ну расходитесь сейчас  же!..  Не  нашепчетесь  все!..  Рано  еще  вам
договариваться, постройте вначале, а потом уж секретничайте. Полетят  они!..
С кровати на пол.
   Колька и Сашка подмигнули друг другу и, чтобы  не  расхохотаться,  зажали
руками рты. "Ничего, ничего, дед Гриша! Мы вот завтра вылетим, будет тебе "с
кровати на пол", а когда  вернемся  с  Гаврилой  Охримовичем,  он  тебе  уши
нарвет!"  Дед  не  знал,  что  корабль  уже  готов,  что   осталось   только
вмонтировать аппарат Сашкиного старшего брата. Сашкин брат уже закончил свой
аппарат, не испытал только: помешала срочная командировка.
   -  Я  кому  говорю?!  -сердился  уже  всерьез  дед  Гриша.-   Сейчас   же
расходитесь!
   В комнате свет выключили, кровать скрипнула, дед улегся спать.
   Опершись локтями о перила балкона, мальчишки смотрели на город и  звезды.
Везде - и на земле, и в небе - им мерещились корабли.
   В небе густо роились звезды, светились окна  в  домах,  и  дома  казались
теплоходами. Проспект - лунная дорога в ночном море, а  они,  мальчишки,  на
балконе девятого этажа - будто на капитанском мостике.
   - Значит, завтра?
   - Да, завтра вылетаем... Как план?
   - Тю на тебя! - произнес Сашка и повернулся к свету.- Сколько  раз  можно
проверять?!
   Сашка - худенький, рыжеволосый и веснушчатый  парнишка  с  длинной  шеей,
острой мордочкой, оттопыренными ушами, выдумщик и непоседа.
   - Сколько раз, а?
   - Тихо, тихо!.. Чего ты?-остановил его Колька, который был  ниже  ростом,
коренаст, круглоголов и лобаст - серьезный мужичок. Сбычившись, он уставился
из-под черной боксерской челки на своего друга. - А как же? Это же серьезное
дело!..
   Помолчал, а потом тихо с расстановкой произнес:
   - Значит, мы попадаем на скачки... Захватываем  лошадей...  Вскакиваем  в
седла...
   - Да захватили, захватили уже! - перебил Сашка. Он злился.
   - Значит, захватили мы лошадей, скачем...
   -  Скачем  мы  уже,  скачем!  -  подстегивал  нетерпеливо  Сашка.   -   А
беляки-казаки - за нами! Н-но! - выдохнул  Сашка  и  произнес  спокойнее.  -
Оглянусь я, посмотрю... А потом закричу: "Колька, Колька!  Давай  сюда!"  Ты
подскачешь ко мне, возьмешь конец шнура. Новенький он у нас. Мать для  белья
купила, капроновый, тонну выдержит, а может, и две. Разлетимся мы с тобой  в
разные стороны перед конниками, опустимся к  стременам.  "А  шо,  пацаны!  -
закричит, обернувшись к  нам,  Гаврила  Охримович.  Тяжело  ранен  он,  едва
держится в седле и не может стрелять.  -  Есть  еще  порох  в  пороховницах?
Крепка еще пионерская сила? Не гнутся  еще  красные  следопыты?"-"Есть  еще,
председатель, порох в пороховницах!  Крепка  еще  пионерская  сила,  еще  не
гнутся красные следопыты!"-закричим мы с  тобой  в  ответ  и  изо  всех  сил
натянем шнур так, что он зазвенит как струна. И!.. - взмахнул  Сашка  рукой,
опустил резко. - Полетят вверх тормашками кони с всадниками... Вот так,  вот
так, кубарем!..
   И Сашка начал показывать глазами, головой, руками и  ногами,  как  именно
полетят кони и всадники...
   - Ну как... план? - придвинувшись вплотную к Кольке, шепотом, прерывистым
от волнения, спросил Сашка. - Ведь здорово мы их, а?
   - А про пороховницу... - не отвечая, зашептал и Колька. - И  вообще,  что
Гаврила Охримович нам кричит, а мы ему отвечаем, ты когда придумал? Сейчас?
   - Да нет, не сейчас, - смущаясь, признался Сашка.  -  Это  я  из  "Тараса
Бульбы" придумал, помнишь? - А-а,  -  разочарованно  протянул  Колька,  -  я
думал, сам...
   -  Какая  разница!  -  вскинулся,  обидевшись,  Сашка.  -  Что   ты   все
придираешься! Ты лучше о плане скажи, годится он или нет?!
   -  Ну  что?..  Неплохой  план,  хороший,  можно  даже   сказать.   Не   с
бухты-барахты, а продумано все.
   Колька говорил, как дед Гриша. Сашка заглянул ему в лицо - не смеется  ли
его друг, как это обычно делает дед,  -  сам  говорит  серьезно,  а  глазами
смеется.
   Нет, Колька не шутил, смотрел прямо и честно, глаза в глаза. Увидев,  что
губы у Сашки расплываются от удовольствия в улыбке, он горячо произнес:
   - Нет, правда, хороший план. Ты не  зазнавайся  только...  По  проспекту,
жужжа и подвывая, проплыл полупустой троллейбус со светящимися окнами.
   - Вот будет здорово! - произнес  Сашка  вполголоса.  -  Вечером  летим  с
Гаврилой Охримовичем над Красным городом-садом...
   И они увидели, как, возвращаясь,  по  широкой  дуге  снижаются  к  своему
двору, показывают  с  высоты  Гавриле  Охри-мовичу  дома,  торговые  центры,
детскую железную дорогу с электровозом, авиалайнер "АН-10",  в  котором  для
детей  показывают  кинофильмы,  аттракционы  "Луна-парка",  Бульвар   роз...
Опускаются на землю, выходят, идут в свой подъезд,  поднимаются  в  лифте  к
деду Грише...
   Гаврила Охримович - Колькин прадед - до  революции  жил  в  этих  местах.
Раньше здесь была степь, разрезала ее надвое заросшая по дну камышом,  а  по
склонам терном балка. Над пей когда-то самозахватом, без разрешения  царских
властей, селились рабочие. Приходил в Ростов-на-Дону  человек  с  семьей,  а
жить-негде. Вот тогда собирались рабочие, выбирали площадку, заготавливали в
укромном месте саман и в одну ночь строили своему  товарищу  мазанку.  Утром
придет жандарм, а на хозяйской земле уже "прописалась" рабочая семья - валит
в небо из трубы теплый дым! Жандарм собьет ведро-трубу и-поскорее ходу-ходу:
иначе не сдобровать ему, поднимется  вся  пролетарская  окраина.  Здесь  жил
очень гордый народ. Работал он в железнодорожных мастерских  и  славился  на
всю Россию своими забастовками, демонстрациями и стачками. В честь стачек  и
пролег теперь по дну балки широченный проспект, а по обе его  стороны  вырос
просторный город.
   - Посмотрит Гаврила Охримович, удивится, -  проговорил  Сашка,  оглядывая
пустынный проспект.
   - А может, и не удивится нисколько, - раздумчиво в  тон  другу  продолжал
Колька. - Он же очень серьезным человеком был, любил  мечтать.  Ты  вспомни,
что нам дед Гриша про хутор рассказывал.
   Перед революцией Колькин прадед сбежал с германского фронта и вернулся  в
родной хутор, к семье. Здесь когда-то жили все его предки. В хуторе  Гаврилу
Охримовича,  первого  большевика  среди   казаков,   избрали   председателем
хуторского Совета.
   Хутор этот находился, по мнению Кольки и  Сашки,  недалеко  от  нынешнего
Красного города-сада, раньше полынного взгорья, где под  бугром  неторопливо
текла речушка среди осоки и камышей, чуть дальше - Дон,  потом  простирались
степи, болотистые плавни Азовского моря... И вот  в  плавнях-то,  в  большом
хуторе с головастой церковью на площади  жил,  боролся  первый  председатель
сельсовета Гаврила Охримович Загоруйко. Погиб  он  в  гражданскую  войну,  в
августе 1918 года, из-за своего сына-мальчишки,  Колькиного  дедушки  Гриши.
Так уж нечаянно получилось...
   Завтра будет именно тот день, когда погиб Гаврила Охримович. К этому  дню
Колька и Сашка готовились очень давно. Зимой они занимались в  авиамодельном
и радиотехническом кружках при школе. А все лето работали. Конечно, если  бы
дед Гриша не давал им деньги из своей пенсии на детали, клей, краски и  если
бы не учил работать различными инструментами,  корабль  они  никогда  бы  не
построили. Но вот главного в устройстве их корабля дед Гриша как  раз  и  не
знал. Наверно, он не очень-то и верил в их корабль, потому что глаза у  него
всегда  смеялись,  когда  они  втроем  пилили,   рубили,   шабрили,   паяли,
закручивали гайки, клеили и, работая, мечтали о том, как полетят в  хутор  и
спасут председателя. -
   Расставались до утра Колька и Сашка в темноте.
   Жили они, хотя и в разных  квартирах,  но  рядом,  -  кровати  их  стояли
впритык, разделяла их лишь гипсолитовая перегородка. Каждый вечер и по утрам
они  переговаривались  стуком.  По  азбуке  Морзе:   один   короткий,   один
длинный-"а", один длинный три коротких- "б", и так далее, весь алфавит.
   Лежа в постели, Колька потихоньку,  чтобы  не  разбудить  деда,  отбил  в
стену: "С-п-и н-а-б-и-р-а-й-с-я с-и-л тчк з-а-в-т-р-а с-т-а-р-т".
   Но вот сам заснуть он как раз и не мог.
   Колька лежал неподвижно под одеялом и крепился изо всех  сил:  ему  вдруг
стало жаль родителей и деда Гришу. Он только сейчас  по-настоящему  осознал,
как их любит. Оказывается, при расставании чувствуешь одновременно и  грусть
и радость так остро, что кажется, заплачешь - станет легче.
   Он думал о завтрашнем дне, об испытании аппарата Саш-киного брата.
   Портрет Гаврилы Охримовича  висел  над  кроватью  деда  Гриши,  напротив.
Месяц, заглядывая в комнату, освещал его.
   Прадедом, то есть глубоким стариком, он на портрете не был.  Это  молодой
дядька, плечистый, крепкий, ладный, гимнастерка на нем чуть не лопалась,  да
она, вероятно, и разъехалась  бы  по  швам,  если  бы  не  стягивалась  туго
крест-накрест ремнями.
   Гаврила Охримович был таким напружиненным, что казалось он вот-вот шагнет
из портретной рамки. С шашкой! С наганом!.. Когда долго  смотришь  на  него,
кажется, что он оживает. Губы, усы, крючковатый нос неподвижны, а глаза...
   Гаврила Охримович смотрел с портрета на Кольку так, словно хотел сказать:
"Ну-ну, правнучек, не робей, действуй!"
 
   ПОЕХАЛИ!..
   Утро выдалось ясным и прохладным. Лето было на исходе, начинался один  из
тех удивительных августовских дней, когда  и  солнце  греет,  и  чувствуется
студеность приближающейся осени.  Цветы,  деревья,  травы  источали  медовый
запах. Воздух был чист, свеж и густ ароматами.
   Солнышко  едва  поднялось  над  домами,  в  Красном  городе-саде   стояла
воскресная   тишина.   Буравили   ее   изредка   лишь   нетерпеливые   рожки
мотороллерщиков, которые привезли к домам  хлеб,  молоко,  творог  и  теперь
ждали покупателей.
   Двор пуст, трава - седая от росы, нетронутая.
   Колька и Сашка, подчиняясь торжественной  минуте,  молча  шли  к  гаражу.
Аппарат - черный пластмассовый ящик с приборами и гнездами  для  штекеров  -
они отнесли еще вечером.
   Двери со скрипом отворились,  мальчишки  юркнули  в  гараж,  оставив  его
открытым.
   Корабль стоял носом к выезду, на старте. Смотровое  окно,  кроме  лобовой
фары, было наглухо заклепано листом алюминия.  На  лбу  кабины,  продолжаясь
лучами во все стороны по небесно-голубой краске, какой был выкрашен корабль,
сияло  оранжевое  солнце.  Из  боков,  расходясь  широким   углом,   как   у
сверхзвукового лайнера, торчали крылья,  над  крытым  кузовом  возвышался  с
раскрылками хвост.
   На бортах кузова такой же краской, как и солнце на кабине, было  написано
"Бомбар-1".
   В первую очередь мальчишки вмонтировали аппарат в кузов. Обращались с ним
они с величайшей осторожностью:  чер-ный  ящик  они  взяли  без  спроса,  на
время...
   Все началось с названия корабля, точнее,  "вначале  появилось  слово",  а
потом уж и сам корабль. Мальчишки запоем читали о  путешествиях  по  Африке,
Индии и вдоль Северной и Южной Америки, но больше всех поразил их  описанием
своих приключений Ален Бомбар в книге "За бортом по  своей  воле".  Вот  это
книга!.. Оказывается, на нашей планете  ежегодно  после  кораблекрушений  до
пятидесяти тысяч человек умирает в спасательных шлюпках.  Человек  без  воды
может жить около десяти суток, без пищи - до тридцати, но большинство  людей
после катастроф гибнет в первые три дня! Французский врач Ален Бомбар  решил
доказать, что любой человек, не знающий мореходного  дела,  может  выжить  в
открытом море. Над ним смеялись: в Атлантический океан он вышел на резиновой
лодке,  на  которой  можно  было  плавать  лишь  вдоль  пляжа.  Но  он   без
друзей-товарищей, без запасов пищи и воды пустился в плавание и доказал, что
нет ничего в  мире  сильнее  Человека!  Дав  своему  кораблю  имя  отважного
врача-"Бомбар-1",- Колька  и  Сашка  верили,  что  и  они  преодолеют  океан
времени, влетят в восемнадцатый год,  подавив  в  себе  страх,  вмешаются  в
события и спасут хуторского председателя.
   Сейчас, в ранний утренний час, наступал тот  исторический  момент,  когда
аппарат должен был превратить крылатую машину в корабль времени.
   Быстро и согласными движениями Колька и Сашка проверили еще раз  механизм
корабля.
   Теперь все было готово к старту, оставалось лишь сесть в кабину,  закрыть
дверцы и... взлет!
   Мальчишки взглянули друг на друга.
   Челка у Кольки растрепалась, на верхней губе  серебрился  пот,  не  лучше
выглядел и Сашка. Он, правда, крепился, отворачивался, но  побледневшие  уши
выдавали волнение.
   Они стояли на крыльях по обе стороны кабины перед  отворенными  дверцами,
каждый у своего места.
   Колька смотрел в усыпанное веснушками лицо друга, на его вихры и уши и  с
тревогой подумал вдруг, что Сашка, непоседа, выдумщик и несерьезный человек,
теперь в его экипаже, и он, командир,  вот  с  этой  секунды  должен  твердо
держать его в железной дисциплине. И дисциплина  эта  должна  быть  потверже
той, чем когда он  по  просьбе  учителей  и  родителей  занимался  с  Сашкой
дополнительно. Теперь от того, как  будут  выполняться  задания,  зависит  -
вернутся они в сегодняшний день или нет.
   - Чего ты... уставился? - рассердился Сашка. - Опять будешь проверять?
   - Нет, - ответил Колька. - Только предупреждаю  -  без  фокусов!  Смотри,
чуть что не так сделаешь - немедленно высаживаю, ясно?
   В последний раз они взглянули на двор, в проеме гаража  им  виден  был  и
проспект - залитый солнцем Красный город-сад...
   - По местам! - тихо сказал Колька, не давая разрастаться в себе тревоге и
печали.
   Они влезли в  кабину,  уселись  в  пилотские  седла,  захлопнули  дверцы,
закрыли на предохранители.
   - Включить передачи! - приказал Колька. - Контакт с аппаратом!-и принялся
вместе с Сашкой отжимать и тянуть на себя рычаги.
   - Отсечься от времени! Вакуум!
   - Энергопитание! - отрывисто и четко скомандовал затем Колька.
   Включатель  сухо  щелкнул  -  электромотор  запел  вначале  тонко,  потом
басовитым авиационным гулом.
   Корабль затрясся,  напружинился.  От  аппарата  под  ногами  у  мальчишек
засверкали молнии электрозарядов... Стрелка мощности поползла  и  замерла  у
красной цифры, необходимой для бросков во времени.
   Не хватало всего лишь нескольких миллиметров!
   - Термостат!
   В  стеклянных  трубках  от  ламп  дневного  света  полыхнуло,  замерцало,
загорелось оранжевым огнем.  Стрелка  вновь  дрогнула  и...  утвердилась  на
красной цифре!
   - Пять!.. Четыре!.. Три!.. Два!.. Один!.. Пуск!!! Экипаж впился глазами в
экран, на нем видны были угол гаража с воротами, часть девятиэтажного  дома,
проспект, уходящий к горизонту, как взлетная полоса. В небо!
   - Ну!..-выдохнул Колька и лихо, по-гагарински, бросил: -Поехали!..
   Все на экране вздрогнуло, стало зыбким... У-ди-ви-тель-но!.. Это было так
здорово, что мальчишки уже ни о чем не могли ни говорить, ни думать и только
со страхом и удивлением смотрели, как гараж деда Гриши, построенный недавно,
растворяется в воздухе.
   - Ур-ра! Действует! Действует! - заорал Сашка, ошалев от радости.
   Колька с ужасом увидел, как второй пилот без его команды, не  постепенно,
а сразу крутанул ручку хронометра и  стрелка  с  разгона  съехала  в  август
восемнадцатого года.
   Корабль будто пришпорили, встряхнули, все части его  дико  взвизгнули,  в
аппарате что-то завыло, повышаясь до беспредельной тонкости,  так,  что  уже
вроде бы ничего и не слышалось, но вой ощущался в голове острой болью.
   Командир корабля силился закричать второму пилоту и не мог. Ни  язык,  ни
губы не подчинялись ему. Сердце замерло, дыхание отключилось, Кольку вдавило
в стенку кабины. Он ужо не мог пошевелиться и  лишь  видел,  как  на  экране
проспект и  дома,  весь  Красный  город-сад  превращаются  в  расплывающееся
облако.
   Исчез город!
   На минуту в степи показалось солнце, но и оно вдруг поехало по небу... Да
не с востока на запад, а наоборот - с запада на восток,  ускоряя  и  ускоряя
свой бег!.. Теперь их уже было не одно, а десятки, сотни, тысячи солнц!  Они
слились, как спицы в колесе, в сплошной желтый полукруг, то  возвышаясь  над
горизонтом - в кабине становилось  жарко,  то  снижаясь  -  и  тогда  экипаж
охватывало стужей.
   Чудовищная сила подхватила мальчишек и понесла сквозь годы.
 
   АВАРИЯ
   Кургузую, крылатую  машину  с  курносой  кабиной,  словно  ястреба  косым
ветром, перебросило через Дон.
   Колька и Сашка, ни живы ни мертвы, сидели, вцепившись руками  в  рогатые,
как в самолете, штурвалы.
   В щелях кабины свистело, за бортом гудел  ветер.  Упругие  струи  воздуха
подхватывали "Бомбар-1" под крылья, стремились перевернуть. Экипаж с  трудом
удерживал корабль в горизонтальном положении.
   Кольку и Сашку то возносило ветром, то неудержимо увлекало вниз.
   Череа боковые окна и  на  экране  видна  была  степь.  Земля  разделялась
лесополосами на огромные квадраты, в которых грузовики и тракторы тянули  за
собой хвосты из поднятой пыли - это были колхозные поля. Вскоре  они  начали
дробиться на узкие полоски, исчезли лесополосы, машины...
   Степь теперь исполосовывалась узкими делянками вкривь, вкось,  словно  ее
исхлестали нагайками.
   "Это  мы  в  дореволюционное  время   залетели!"-едва   успели   подумать
мальчишки, как в аппарате  вновь  завыло,  уши  им  заложило  болью,  и  они
увидели,  что  степь  с  делянками  вдруг  начала  запрокидываться  в  небо,
наваливаться на корабль.
   Узенькой ленточкой вилась к небу голубая речка под ува-листой кручей,  за
речкой - заросли камыша, блестящие зеркала озер и лиманов...
   Это были родные места Гаврилы Охримовича и  деда  Гриши.  Корабль  теперь
несло будто по мелкой и частой зыби. Зыбь увеличивалась.  Экипаж  швыряло  в
тесной кабине из стороны в сторону, цепляло рубашками о  рычаги,  и  рубашки
обвисли клочьями. Неожиданно мальчишек подняло высоко, бросило вниз, подняло
еще выше и вновь бросило - раз! другой! третий!
   Экран погас,  раздался  оглушительный  треск.  Кабина  заполнилась  дымом
горящей резины, густой копотью.
   Задыхаясь, Колька и Сашка стали  открывать  дверцы.  Захлебнулись  свежим
воздухом. Кашляя и отплевываясь, вывалились из кабины на траву. Отдышавшись,
на четвереньках сошлись у носа  корабля,  уселись  у  кабины  под  оранжевым
солнцем.
   Черные, как  трубочисты,  со  всклокоченными  волосами,  в  изорванных  и
грязных рубахах, с синяками и шишками, они ошалело озирались вокруг и  никак
не могли прийти в себя.
   Вокруг колыхались ромашки, стояли высокие, опутанные  горошком  травы,  -
нераспаханная степь. Звенели жаворонки в прозрачном небе, сердито  урчали  в
цветах неповоротливые шмели.
   Справа возвышался курган  с  голой  глинистой  лысиной,  Густой  высохший
бурьян рос на его склонах,  а  за  курганом  зеленели  до  самого  горизонта
заросли камыша, плавни...
   Оглянувшись, мальчишки увидели, что солнце едва поднялось над  частоколом
из  пирамидальных  тополей,  за  которым  поблескивал   богатырским   шлемом
церковный купол.
   Колька и Сашка смотрели на курган и хутор. В головах у командира  корабля
и второго пилота - пусто, звонко, соображали они с трудом. "Это хутор... Тот
самый... Где же гражданская война?.."
   Никаких признаков войны они не находили. Не  горели  хаты,  не  слышалось
гула  снарядов,  треска  пулеметных  очередей...  И  не  скакали  по   степи
буденновские конники в островерхих шлемах, не шли им навстречу в атаке  цепи
белогвардейских офицеров.
   Ближе к хутору  трава  не  росла  так  густо,  как  ок