лынули к дороге.
   Гимнастерка Гаврилы Охримовича мелькала где-то впереди. Но вот она начала
медленно вырываться даже из первых. Гришка замер рядом с Колькой. И когда на
повороте Депоша обошел всех, будто вцепился зубами в расстелившийся по ветру
хвост Ворона, Гришка отпустил ствол тополя, за который  держался,  замолотил
что есть силы кулаками по Колькиной спине.
   - Депоша! Налягай, Депоша! Батя, давай, давай, родненький! - заорал он  и
принялся подпрыгивать на ветке, будто это как-то могло помочь его отцу.
   Колька, боясь оторвать глаза  от  поединка  всадников,  вцепился  мертвой
хваткой в толстый сук, чтобы не свалиться вместе с Гришкой с дерева.
   Внизу ошалели. Свист! Топот! Крики! Те, кто стояли  позади,  наседали  на
передних. Чтобы не попасть под лошадей, передние пятились, сдерживая напор.
   - Гаври-ила! Гаври-ила! - разрывался выгон.
   - Давай! Жми, большевичек!
   - Так им, так!
   - А-а!!.. Ар-ря! Ар-ря! -  будто  собак  науськивали  казаки.  Гул  копыт
приближался.
   Вот два всадника выскочили уже на прямую" которая вела к шелковице.
   Павло и Гаврила Охримович, согнувшись над гривами коней, будто слились  с
ними. Лица у ведущих всадников были смертельно-бледными.
   А за ними неслась лавина. Надвигалась она с гиком, свистом. Рты всадников
были искажены криком. Клочьями срывалась  с  лошадей  пена,  из  раздувшихся
ноздрей с храпом вырывался  воздух,  голова,  шея,  грудь  мокрые  от  пота,
мускулы, перекатываясь, отсвечивали маслянистым блеском.
   Ворон опережал теперь лишь на две трети корпуса-голова Депоши была  почти
у колена сотника. Тот тянул Ворона за уздечку  вправо,  ставил  своего  коня
поперек, загораживая путь Гавриле Охримовичу.
   Делоша забирал еще правее, несся на людей. От него шарахались  к  забору,
со стоном и криками устремлялись вновь  к  дороге,  а  перед  лавиной  опять
пятились к забору и вновь  устремлялись  вперед-так  волна  откатывается  от
берега и набегает на него вновь!
   - У-у! В-ва! Ар-ря!
   - Гаврила! Гаврила!-улюлюкали, встречая и провожая Депошу.
   - Давай, Загоруйко!
   - Милай! Не уступай, не уступай!
   - Знай наших!..
   Голова Депоши уже вровень с коленом Павла. Миллиметр за миллиметром  конь
Гаврилы Охримовича продвигался вперед. Вот он уже почти вровень  с  Вороном,
идет голова в голову!..
   Перед самым финишем, когда Депоша вот-вот должен  был  опередить  Ворона,
Павло оглянулся на  Гаврилу  Охримовича,  вскинул  плеть  и  изо  всей  силы
хлестнул его по лицу.
   Выгон ахнул и... затих.
   Гаврила Охримович упал лицом в гриву, Депоша сбился с шага и, отставая от
Ворона на полкорпуса, пересек черту.
   Когда Павло и Гаврила Охримович развернулись,  Колька  увидел,  что  лицо
председателя залито кровью.
   - Позор! Нечестно! -  закричали  внизу.  Все  бросились  к  шелковице.  -
Куркули!.. Плетью?!
   - Срам!!
   Павло скакал по своему ряду. Лозу рубил он с оттягом вниз, обрубки  веток
втыкались тут же, у подставок. Рубака он был классный!
   Закончив с рубкой лозы, сотник  направился  к  женщинам,  которые  начали
выскакивать на дорогу и бросать ему белые узелки. Павло подхватывая  их,  то
подныривал коню под брюхо, то выбрасывался из седла вперед.
   - Гроши! Гроши кидают! - кричал мальчишкам Гришка, жадно наблюдая за тем,
как Павло засовывает узелки за пазуху черкески. - В  платочках!  Упустишь  -
позор.
   Он не заметил, что произошло перед финишем, следил лишь  за  сотником.  А
Колька видел, как Гаврила Охримович, увернув от  лозы  Депошу  и  не  бросая
шашку в ножны, кинулся к Павлу.
   Спокойного  и  рассудительного  Гаврилу  Охримовича  теперь  трудно  было
узнать: в нем словно разжалась пружина. Ему бы теперь вытереть со лба кровь,
плюнуть - ведь он же сделал все так, как хотел, - и помчаться бы в хутор,  а
он летел на Павла с шашкой. Колька всем нутром почувствовал обиду хуторского
председателя,   в   котором   текла   не   жидкая   водица,   что    прощает
несправедливость, а горячая, дерзкая казачья кровь.
   Гаврила Охримович скакал, угнув голову Депоше в гриву.
   - Уж не обабился, казак бывший? - встречая, закричали ему  женщины,  и  в
воздух взлетело несколько узелков.
   - Покажь, пролетарчик!
   Узелки председатель подхватил на лету.
   И тут из-под шелковицы начали выскакивать богатые мужики.
   - Вот тебе!
   - От нас гостинец!
   - Получай! - закричали они, бросая в Гаврилу Охримовича камни.
   Депоша заплясал под их  градом,  боком  его  понесло  на  Ворона.  Увидев
председателя с обнаженной шашкой, сотник выхватил и свою из ножен.
   Кони столкнулись, шашки звонко звякнули друг о друга и замерли.
   Ударив  неожиданно  коня  шпорами,  Павло  поднырнул  под  шашку  Гаврилы
Охримовича,  развернулся!  Готовясь  сразить   председателя,   привстал   на
стременах, но занесенный над ним  удар  Гаврила  Охримович  отбил  снизу,  и
шашка, вылетев из рук сотника, воткнулась в землю.
   -  А-а!..  Кара-ул!-истошно  завопили  женщины,  разбегаясь  перед  конем
Павла.-Ой, рятуйте! Убива-ають! В-ва-а!!!
   - Сашка, давай! - закричал Колька и, обхватив гладкий ствол тополя руками
и ногами, устремился вниз.
   Через секунду они оказались рядом, на земле. Краем глаз мальчишки видели,
что Депоша летит вслед за Вороном. Павло  с  перекошенным  от  страха  лицом
пытался что-то вытащить из кармана, но это "что-то"  не  давалось  ему.  Под
деревьями он сиганул из седла, перелетел через  забор,  покатился  по  земле
кубарем.
   - Ой, рятуйте, ой, смерть! - завопили в толпе. Там кого-то  уже  сбили  с
ног.
   - А, гады! - рассыпаясь, кричали в толпе. - Давить нас!
   - Кугуты чертовые! Плетьми нас! - вытягивая  на  ходу  жерди  из  забора,
кричали мужчины. - Как не берет ваша - так плетьми?!
   - Бей куркулей!
   - Бей!!!
   Хуторяне сгрудились в  кучу,  толпу  закрутило  водоворотом,  плеснуло  к
шелковице. К лошадям мальчишки уже не  могли  прорваться.  Они  прижались  к
стволу тополя - мимо них бежали хуторяне с кольями.
   Когда Гаврила Охримович  нырнул  под  деревья,  из-под  шелковицы  в  его
сторону грянул выстрел.
   - Братцы! Братцы! - послышался голос Шкоды. -  Своих  ведь,  а!  В  своих
стреляете!
   Под шелковицей все смешалось, замахали кулаками, полетели  прочь  кубанки
Там уже выдергивали из ножен кинжалы.
   Оглянувшись, Колька увидел, что Депоша перепрыгивает через  забор.  Павло
бежал по огороду к хате. А вслед за ним летел с занесенной для удара  шашкой
Гаврила Охримович.
   Перед окном Павло, вытягивая вперед  руки,  прыгнул  головой  вперед,  но
ножны зацепились за раму, и он застрял!
   Сотник дрыгнул ногами, полы черкески разъехались и удар  шашки  обрушился
на его туго обтянутый штанами  зад.  Гаврила  Охримович  ударил  еще  и  еще
раз!...
   Забор около шелковицы рухнул - во двор хлынула толпа.
   - Бей кугутов! - кричали там. - Дрючком их!
   - Бей кровопивцев!
   - Наша власть!
   Несколько казаков с наганами в руках бежали к Гавриле Охримовичу.
   - Тикай, Гаврила! Ти-икай!!!
   Председатель оглянулся,  вскинул  Депошу  на  дыбы,  с  крутого  поворота
бросился со двора вон. Вслед загремели выстрелы. С тополей полетели  листья,
срезанные пулями ветки и, как град, посыпались хуторские ребятишки.
   Обернувшись, бородачи принялись разряжать наганы в надвигающуюся толпу. В
толпе вскрикнули. На несколько  секунд  наступила  тишина,  а  потом  воздух
раскромсался разбойничьими свистами.
   Кони, отдыхавшие на выгоне после скачек, словно ужаленные  этим  свистом,
все разом,  сметая  с  пути  заборы,  бросились  табуном  во  двор  к  своим
всадникам. А  от  выгона,  рассыпаясь  по  всей  улице,  бежали  молодицы  и
ребятишки: праздник кончился.
 
   ГОТОВНОСТЬ ј 1
   Казаков и коней смешало  круговертью-крики,  визг,  свист,  выстрелы!  Во
дворе  будто  вздыбился  степной  вихрь,  и  всех,  кого  он  испугал  своей
свирепостью и силой, разметало в стороны.
   Колька и Сашка бежали до тех пор, пока у них не подкосились ноги.
   Со стороны хутора мальчишки уже  не  слышали  ни  криков,  ни  выстрелов.
Конных и пеших несло в улицу и рассыпало по всем  дворам.  Обезлюдел  выгон.
Немой стражей возвышались там лишь тополя.
   Мальчишки огляделись. Впереди - знакомый курган с отполированной  ветрами
и дождями глинистой лысиной.
   Ну и ну! Ноги сами вынесли их к кораблю времени!
   Все  получалось  не  так,  как  задумывалось.  Ни  коней,  ни   погони...
Бесполезными оказались и дустовые шашки, и капроновый шнур, и замки-собачки.
Теперь нужно было действовать иначе. Но прежде  всего  необходимо  устранить
неисправности в корабле и подготовить его к полету.
   Когда все было сделано и оставалось лишь испытать  "Бомбар-1",  Колька  и
Сашка, разгибая спины, выпрямились. И только сейчас заметили,  что  в  степи
сумрачно и душно. Взглянули на плавни, а там - темно! Вот это да! Туча!..
   Прав оказался Гришка - дождь собрался!
   В суматохе Колька и Сашка потеряли его, и теперь Гришку нужно во  что  бы
то ни стало отыскать.
   Терять уже нельзя было ни одной минуты. Влезли в  кабину,  уселись  перед
приборной доской и экраном.
   - Включай ты! - разрешил Колька Сашке. Мотор он проверил, все вроде бы  в
порядке, но ведь, кро-ме него, есть еще  электроннолучевая  трубка,  аппарат
Сашки-ного брата. Все это не проверишь: сложнейшая  аппаратура!  Что  с  ней
произошло за время полета в восемнадцатый год?..
   Руки у Кольки дрожали, сердце билось с перебоями - сейчас все решится.
   - Включить передачи! - тихо сказал он. - Контакт  с  аппаратом!  Мопедный
моторчик завелся, загудел электромотор.
   - Термостат!  -  произнес  погромче  Колька,  чутко  улавливая  все,  что
происходит в корабле. В стеклянных трубках вспыхнуло.  Левый  рычаг  вперед,
правый - до отказа назад.
   - Контакт!.. - выдохнул Колька, впиваясь в экран.
   - Есть контакт! - ответил Сашка.
   Щелчок включателя. Экран прорезала светлая полоса, внезапно  развернулась
кадром, и мальчишки увидели курган.
   "Ах ты ж умница-разумница! - с нежностью подумал  об  аппарате  Сашкиного
брата Колька. - Выдержал! Как только его не встряхивало, а он выдержал!"
   - Отсечься от времени! Вакуум! Кнопка-лампочка со словом "пуск" вспыхнула
радостным зеленым светом.
   - Энергопитание! - рявкнул Коля уже с металлом в голосе.
   Моторы, разгоняясь, чуть слышно свистнули, взревели!  "Бомбар-1"  ожил  и
был готов для бросков во времени!
   Переполняемый  энергией  и  уже  наполовину   оторвавшийся   от   августа
восемнадцатого  года,  он  весь  напружинился,  приподнялся  для  прыжка  на
рессорах, закачал над травой крыль-ями. Оставалось только добавить  мощности
- стрелка дрожала у красной цифры, - надавить кнопку "пуск"  и...  Прочь  от
хутора с озверевшими бородачами!  Останутся  позади  кровь,  нищета,  голод,
гражданская война!
   Гул  моторов  казался  мальчишкам  нежнейшей  музыкой,  повеяло   родным,
близким... И от этого так защемило сердце, что еще секунда - и рука у Кольки
сама, бесконтрольно потянувшись к хронометру, поставила бы его на будущее.
   - Выключай, - отворачиваясь от экрана, где курган уже подмывался  маревом
и был готов исчезнуть, глухо приказал Колька.
   Сашка не сдвинулся с места.
   Колька испуганно взглянул на него.
   Лицо у его друга было мертвенно-бледным, не  лицо,  а  маска,  Сашка  был
похож на измученного, изголодавшегося по  домашнему  уюту  беспризорника.  И
потому Колька еле слышно сказал:
   - Ну что ж!.. Тогда включай "пуск".
   Сашка вправе был поступить и так:  Гаврила  Охримович  Загоруйко  не  его
прадед. Все, что намечалось,  они  попытались  сделать,  а  теперь...  и  он
человек, и он мог захотеть вернуться домой к родным.
   - Включай, включай! - подстегивал его Колька. - Чего ждешь?
   Белесые ресницы у Сашки  дрогнули,  губы  сжались:  он  чувствовал  обиду
своего друга.
   - Нет, - сказал Сашка твердо и принялся  выключать  один  за  другим  все
приборы и механизмы.
   Корабль мягко опустился на землю, свет в экране сбежался в одну  точку  и
погас.
   Мальчишки молча выбрались из кабины, оглянулись на горизонт  -  туча  над
плавнями разрослась уже в половину неба.
   Обойдя вокруг корабля, Сашка, как шофер, ударил ногой по пустым  без  шин
колесным барабанам.
   - Жаль, что мы камер и покрышек не нашли,-сказал он.
   - Да, жаль.
   - Мы бы запросто могли его в хутор откатить. А так, Гришку пока найдем да
пока с ним в плавни  за  Гаврилой  Охримовичем  смотаемся,  сколько  же  это
времени пройдет?.. Не подумали мы как-то об этом  варианте,  не  по-научному
все организовали. А теперь вон сколько придется бегать.
   - Ладно,-прервал его Колька, больше всего он  не  любил  в  своем,  друге
привычки ныть.-Чего зря болтать? Если б да кабы. Не найдешь же ты ни шин, ни
покрышек в хуторе!.. Там ведь и не знают, что это такое... А время идет!
   Сашка слушал внимательно. Поныть он любил  пер„д  тем  как  приступить  к
делу. Потом - его не остановишь. Он за  эти  два  дня  крепко  стал  уважать
Кольку.  По-настоящему!  Что-то  было  в  Кольке  от  его  прадеда,  Гаврилы
Охримовича,-  спокойствие,  обдуманность  во  всех   словах   и   поступках,
уверенность в своих силах, настойчивость.
   - Да, время идет,-согласился Сашка.-Нам пора!
   И они скорым шагом направились через степь к хутору.
 
   ОКРАИНА В ОГНЕ
   На выгоне - ни души. Лежали на земле поваленные препятствия,  заборы  под
тополями...  Лишь  свежий  перед  дождем  ветер  гулял  вовсю.  Извивающейся
поземкой он гонял по вытоптанной земле шелуху от семячек,  тревожно  лотошил
листья  тополей.  Оборачиваясь  серебристой  стороной,  листья  трепетали  в
шквалах ветра, отчего тополя казались заснеженными.
   Пусто!.. И напоминали о скачках лишь поваленные заборы, срезанные  пулями
ветки деревьев да чья-то сбитая в драке  кубанка,  которую  ветер  катил  по
беговой дороге, как колесо.
   На площадь мальчишки вышли  с  опаской.  Здесь  кое-кто  из  богачей  мог
запомнить их в лицо. Не сдобровать, если встретят!
   Согнувшись, они проскользнули под стены церкви. Отдышались.
   Быстро темнело.
   Небо над площадью заполнялось темно-синими  тучами.  Громоздясь  друг  на
друга, они тяжело шевелились, опускались к земле.
   Колька и Сашка взглянули вверх и отшатнулись: купол церкви  в  движущихся
тучах опрокидывался на них! Они рванулись от стен, проскочили мимо  закрытых
ворот-дверей, замерли у. ступеней винтовой лестницы колокольной башни.
   Вход в колокольню забыли закрыть, ветер играл дверью, и она сухо и  ржаво
скрипела петлями.
   На площадь ворвался вихрь. С  грохотом  он  захлопнул  дверь  колокольни,
подхватил с земли ошметки сена, бумажки, тряпки, закрутил  столбом.  Веревки
наверху, под крышей колокольной башни, раскачивались  теперь  из  стороны  в
сторону, "языки" сдвинулись с места и колокола отозвались глухим  похоронным
звоном.
   Над  спуском  в  улицу  вдруг  начало  светлеть.  Запахло  дымом,  гарью.
Мальчишки похолодели. Они кинулись через площадь, выскочили на гребень...  и
отшатнулись! По склону разливалось пламя. В  ярком  свете  между  хатами  на
конях метались черные всадники с факелами.
   - Ах, негодяи!.. Это они, богатые казаки!
   Всадники исчезли только тогда, когда огонь начал подниматься столбами  из
всех тесно сгрудившихся хат. Сухой камыш на крышах горел, как порох.
   Взметнулись столбы пламени, с устрашающим гулом закрутились  в  вышине  в
один гигантский жгут, и во  все  стороны  рассыпался  густой  рой  искр.  Из
плавней налетел шквал влажного ветра. Обрушившись на  окраину,  он  придавил
столб пламени к земле, огонь лизнул плотоядно  склон  кручи,  овладевая  уже
безраздельно всем - сараями, копнами сена,  деревьями.  В  крышах  затрещало
так,  словно  там  рвались  патроны,  -  это  стрелял  камыш.  Состоящий  из
"баллончиков" с воздухом, он обугливался  сверху,  внутри  скапливался  дым.
Найдя отверстие,  дым  вырывался  тонкими  струями,  взметал  камышины,  как
ракеты, вверх. Тучи таких стрел-ракет разбрызгивались из  крыш  так  далеко,
что залетали и на гребень кручи. Колька и Сашка стремглав бросились вниз  по
склону. Огонь уже проник сквозь крыши и в хаты, ярко осветил изнутри окна  и
весь тот нехитрый скарб, что стоял в комнатах.
   Древние старики и старушки, спасаясь от пожарища, стояли  по-над  зеленой
изгородью атаманского сада и смотрели, как горят  их  дома,  в  которых  они
прожили жизнь. Они не кричали, не суетились, лишь прикрывали руками лица  от
нестерпимого жара и плакали.
   Пожарище обожгло Кольку и Сашку своим дыханием,  оглушило  ревом  огня  и
собачьим воем. Вниз пробраться можно было только там, где стояли  старики  и
старушки, но даже и около деревьев было  так  жарко,  что  листья  испуганно
скручивались в трубки. Густой синий дым разъедал глаза,  легким  не  хватало
воздуха. Разбушевавшееся пожарище своим ревом  уже  заглушало  все.  Взметая
тучи искр, пыли и пепла, проваливались крыши, рушились стены.
   Где-то наверху, над площадью, вдруг хлестнула ослепительная ветвь молнии,
осветила горящую окраину, всю, без теней, до мельчайших подробностей.  Вслед
за  вспышкой  небо  раскололось  от  чудовищного   удара   грома.   Урча   и
погромыхивая, раскатом отозвался он над всем хутором.
   Сорвались первые  крупные  капли  дождя.  С  шипением  они  забарабанили,
поднимая вулканчиками пыль, по горячей земле, все чаще, гуще...  На  площадь
будто вырвался табун диких лошадей, загудела земля под их копытами!..
   Ливень нарастал и катился вниз копытным гулом. Он накрыл мальчишек уже  в
низине. Одежда на них вмиг промокла, отяжелела.
   Во дворе Гаврилы Охримовича яркими факелами было объято все  -  сарайчик,
где стоял Депоша, копна сена, где спали мальчишки, хата... Под  обрушившимся
дождем огненные языки на крыше хаты просочились сквозь камыш в комнату. Ожив
там, огонь обрадованно осветил сквозь окна луг перед камышами,  где  ночевал
табор. Там было пусто, чернели лишь кружилины от костров.
   Бабушка Дуня металась перед окнами.
   Колька и Сашка  подбежали,  потащили  старушку  прочь  от  горящей  хаты.
Косынки на бабушке Дуне не было, мокрые волосы  облепили  лицо,  она  что-то
кричала и рвалась к хате.
   Передняя стена с окнами вдруг наклонилась внутрь, горящая крыша  поползла
вперед и вниз.
   Стена рухнула, а вслед за ней и крыша!..
   Освещаемый огнем бабушкин бог  теперь  смотрел  на  улицу.  По  расшитому
яркими петухами и цветами полотенцу бежали язычки пламени.  Дымились  уже  и
углы  иконы.  Краска  на  черной  доске   надувалась   пузырями,   лопалась,
вспыхивала,  как  крупинки  пороха.  Глаза  бабушкиного  бога-заступника   с
жалостью  взирали  на  мир  еще  какое-то  мгновение,  но  огненное   кольцо
сомкнулось вокруг них, и взгляд потух.
   Бабушка Дуня вырвалась из рук Сашки и Кольки и бросилась на улицу.
   - Господи! - закричала она, протягивая руки к церковному  куполу.-Куда  ж
ты смотришь?! Господи!! Чего ж ты не  обороняешь  нас!  Зло  ведь  творится,
зло!!!
   В ответ ей только рев огня.
   - Молчишь?! Молчишь?!
   Руки у бабушки Дуни сжались в кулаки, потрясая ими, она закричала:
   - Так будь же ты проклят! Будь  проклят!  Будь  проклят  во  веки  веков,
проклят!
   Небо после ее слов глухо и как-то бессильно проворчало и затихло.
   - Будьте и вы прокляты! - закричала с новой силой бабушка Дуня и кинулась
с воздетыми кулаками к площади. - Все! Все! Вы не люди! Звери! Звери!!!
   Если  бы  не  шум  дождя,  голос  ее,  вероятно,  разнесся  бы  над  всем
хутором-так много силы вкладывала она в слова.
   Колька и Сашка пытались ее удержать, говорили наперебой о том, что они ее
не оставят, возьмут с собой, но старушка не слушала, бежала к площади.
   По склону низвергалась ручьями вода, бабушка Дуня оскальзывалась, падала,
вновь поднималась...
   Дождь лил сплошной стеной. В свете затихающего пожарища его длинные струи
казались стальными проволоками между небом и землей:  ни  продраться  сквозь
них, ни