-то был?
  И дальше, до самого конца все шло как по маслу.
  - Уф-ф-ф! - сказал Рафа. - Слушай, Рыжкин, а что это было? А?!
  - Да так,- сказал я. Я вдруг почувствовал, что жутко устал. - Ерунда, в
общем-то. Цветы... Живая природа. Биология все-таки. Вот они и оказывают...
  -  А-а-а! - заорал Рафа, покатываясь со смеху.  -  Ой,  держите меня!..
Биологическое  влияние.  "Аргус"  хоть и "М",  а все же  "Аргус", ничего  не
поделаешь, параметры биополя машины меняются...
  Теперь уже ржали все, после успокоились, Зинченко вытер слезы и сказал:
  - Мы тут решили до твоего прихода, что если ошибка будет найдена, то на
время  окончания  работ по  "эль-три"  ты  станешь руководителем  группы  из
шестнадцати человек. Шестнадцать взрослых мужчин в  твоем подчинении! Только
не  зазнавайся,  хотя  случай  этот  в практике редчайший.  А  со  школой мы
договоримся. Рафа, вы с Землей связались, как они там?
  - Они прибудут сорок восьмым рейсом через две минуты.
  - А специалиста по пластмассам заполучили?
  - Да, двоих.
  -  Правильно, что  двоих. А то  возни с перестройкой этой  двухъярусной
будет выше  головы. Кстати,  они  должны быть  полноправными членами  группы
Рыжкина, закажите им перед возвращением на землю постоянные пропуска.
  - Будет сделано.
  - Ну молодец.
  Вскоре  послышались голоса  за дверью, в  дверь постучали.  "Да-да",  -
сказал Зинченко, и вошли четверо мужчин.
  - Это наш герой, ребята, - сказал Зинченко. - А почему герой, вы сейчас
узнаете, - сюрприз, мы вам специально ничего не передали на Землю.
  Я  молча  каждому пожал руку,  еще не  понимая  по-настоящему, в  какую
сумасшедшую жизнь я внезапно попал.
  - А пластмассовики где? - спросил Зинченко.
  - Идут за нами.
  Дверь снова открылась, вошел какой-то сутулый дядька, а за ним...  а за
ним - мой папа.

x x x

  Мы возвращались на Землю поздно вечером.
  Странно, но я  ни о чем  не думал,  только о  хомяке, - что  он, видно,
сидит голодный  у чужих людей  ни о Натке не думал (хотя вполне мог подумать
- хомяк-то  остался  у нее, где же еще?), ни, даже, о  папе - только о своем
голодном хомяке.
  Иногда я почему-то  с  внезапной  дрожью  вспоминал, что  все сидящие в
корабле  люди, все, кроме  Зинченко, - мои подчиненные (мои подчиненные!!!),
но тут же забывал об этом.
  Все сидели тихо, замотались, разговор внутри группы "эль-три" был жутко
длинный,  в  основном он крутился  вокруг пластмассы  Дейча-Лядова, как  ее,
заразу,  перестраивать,  потому  что,  сказал  Рафа (а Зинченко, соглашаясь,
кивнул), полдела сделано: сам-то вид "эль-три" изображен, а размеры и кривые
сосчитаны  нашим  миленьким,  маленьким,  симпатичненьким,  скромненьким,  в
бесконечной степени  архидубльнаигениальнейшим, родным, любимым и  уважаемым
всеми  - школой, городком, Высшей Лигой, страной,  планетой и  - особенно! -
семьей, чудненьким нашим. .. младшим Рыжкиным - гениально  верно. (Кто  его,
между  прочим,  просил  вспоминать про семью - не знаю, мог бы и сам  вполне
сообразить что к чему.)
  Когда папа вошел в комнату, где стояли "Аргусы", и его брови  сделались
уголками вверх, как крыши на старинных домиках (так он удивился, увидев меня
на Аяксе  "Ц", а я сразу все понял и тут же догадался, что он-то пока ничего
еще  не понимает, и  прямо  одеревенел, превратился  в чурбашку), все  стали
называть свои  фамилии  и знакомиться  с  вновь прибывшими специалистами  по
пластмассе. И тут оказалось, что инженер Высшей Лиги, прибывший  на Аякс "Ц"
под паролем "Я - голубь" - Рыжкин, тоже Рыжкин, второй, кроме меня.
  - Рыжкин?! -  сказал Зинченко, называя  свою  фамилию  и пожимая папину
руку. - Забавно. И вот Рыжкин. - И он кивнул в мою сторону.
  - Это мой сын, - сказал папа.
  Я быстро поглядел  на  Зинченко,  Юру и  Рафу - секунду или  больше, не
знаю, их лица были не похожими  на самих  себя, как-то сплющились, что ли, я
отвернулся, а Зинченко сказал тихо:
  -   Я  уполномочен  заявить  присутствующим  решение  Высшей  Лиги:  за
найденное правильное решение формы детали "эль-три"  и предварительно верную
идею   состава   материала   "эль-три"  -  перестройка  третьей,  девятой  и
семнадцатой молекулы структуры Дейча-Лядова - до окончания работ над деталью
"эль-три"  руководителем  группы "эль-три"  назначается  ученик  шестого "б"
класса  Особой  высшей технической  детской школы  номер  два  Митя  Рыжкин.
Давайте работать, товарищи.
  Но еще целую вечность все стояли молча, и была такая тишина в комнатке,
что мне  казалось, будто я слышу шорох вращения вокруг земли этого Аякса "Ц"
- будь он неладен.
  За  иллюминаторами стемнело, боковым  зрением я видел  иногда, как папа
сидит, глубоко откинувшись в  кресле, и курит,  закрыв глаза,  а я  думал  о
голодающем хомяке.
  Вдруг папа сказал (я вздрогнул, повернулся  к нему, но он так  и сидел,
закрыв глаза):
  -  Сегодня я обедал дома, приезжал с  работы на  роллере. Мама  сделала
свекольник.
  - Ка-ак свекольник?!
  Я даже  немного привстал от полной неожиданности. Уже лет десять свекла
на Земле не росла, что-то такое случилось с почвой, свекле неугодное, ну, не
уследили, и теперь ее выращивали либо в парниках  на промежуточных станциях,
куда  почва  была завезена давным-давно,  либо  на других планетах, конечно,
ближних, -  в  общем,  ее  мало  получалось, и  привозили  ее  очень  редко.
Пронесся,  правда,  слух,  что  где-то  в  Дании  и  на  Коморских  островах
наловчились снова ее выращивать,  но и там  ее было немного,  люди сами были
рады-радешеньки, что не надо сложным путем договариваться с другими странами
о  доставке свеклы  из  космоса, и  если уж  и продавали свою, то  только на
золото: покупать у них - для свеклы получалось дороговато.
  - Да,  - сказал папа. - Привезли партию. Говорят, с Селены, парниковая.
Сегодня весь городок ест свекольник,  хотя уже осень,  не  очень-то и жарко.
Многие собираются мариновать.
  - Входим в зону приземления!  - крикнул  пилот. - Пристегните привязные
ремни!
  Но  никто даже не  улыбнулся  - шутка была  заезженная,  как  в старину
говорили - "с бородой":  давно уже  малые  космолеты  садились  надежно, без
аварий.
  Мы приземлились мягко, почти незаметно  было темно,  накрапывал  дождь,
где-то на другом конце космодрома плавно оторвался от земли и ушел  в космос
красавец  ТэЭрЭсЭф-Супер-восьмой  (я  узнал его  по  сигнальным  огням), все
распрощались,  папа  завел  "роллер",  и  мы  покатили по мокрому  шоссе,  в
темноте,  домой:  это был основной  космодром  нашего городка,  километрах в
двенадцати от центра.
  Наверное,  потому,  что  папа  вел  "роллер"  очень  быстро,  мы  после
слабоосвещенного шоссе ворвались в городок, как в другой мир: играла музыка,
крутились, мелькали  в темном  небе огни  цветных  реклам, возле  кинотеатра
стояла толпа мальчишек и девчонок  - все  ели  мороженое  и были в шикарных,
блестящих от дождя плащах. Под козырьком кинотеатра какой-то парнишка скинул
плащ и делал стойку на одной руке, а все - я расслышал - громко считали. Над
нами, рассекая дождь, то и дело проскакивали такси-амфибии, из их окон несся
смех, и на меня вдруг напала такая тоска, такая тоска, что я прижался грудью
к  спине  папы, положил подбородок ему на  плечо, ближе  к уху,  и, чтобы он
расслышал, почти крикнул:
  - Останови возле "Шоколадницы"!
  - Что?! - спросил он. - Не слышу! Ты громче!
  - Возле  кафе останови!  У  "Шоколадницы"! Он  остановился.  Я  слез  с
"роллера".
  - Ты куда? - спросил он. - Разве не домой?
  - Пап! - сказал я. - Я попозже приеду, можно? Мы...
  Ну, в  общем, я и один паренек  из старой  школы  давно  на  этот вечер
договаривались задачки порешать, ну, чтобы я ему помог...
  - А обедать? Тебя ждет свекольник.
  - Я пообедал на Аяксе сразу после занятий, - соврал я.
  По-моему, он видел, что я все вру.
  - Все-таки свекольник, Митя, - сказал он.
  - Ладно, никуда он не денется. Приду - поем.
  -  Поздно  не  приходи,  мама будет  волноваться!  -  крикнул  он,  уже
укатывая.
  Я  свернул направо и мимо шикарного магазина  "Дары  Земли", где стояла
большая очередь  за  свеклой, по переулку Дружбы  быстро дошел  до  Наткиной
улицы  смешно, но  я не знал  ее  названия,  хотя она была,  пожалуй,  самой
красивой в  городке, очень тихая, хотя и рядом с центром, вся  в  зелени и с
очень симпатичными коттеджами, где жили светила науки.  Наткин папа тоже был
светилом, но по ней это было совершенно незаметно.
  Меня вдруг начало колотить оттого, что я сейчас ее увижу, и еще оттого,
что ее  вполне может и не быть дома. Я отыскал  их коттедж, через зелень мне
все  же  удалось  рассмотреть,  что  свет горит,  я нашел  кнопку,  и тут же
засветился маленький телеэкран  возле калитки. Волновался я ужасно. После из
глубины экрана на меня выплыло лицо  этого  светила -  один раз я его видел,
посчастливилось.
  - Тебя плохо видно, - сказал он. - Не резко.
  - Вас тоже, -  сказал я.  - Может, у вас  там  винтик  отошел на  ручке
резкости?
  -  Да  нет, - сказал он. - Это новая система,  с постоянной  резкостью.
Наверное,  что-то  с  контактами.  Стукни посильнее  по калитке. Сильнее, не
бойся.
  Я влепил по  калитке  изо  всех  сил,  так что рука заныла,  и резкость
восстановилась.
  - Спасибо, - сказал он. - Ну?
  - Извините, Натка... Наташа Холодкова дома? - спросил я. - Я  -  Рыжкин
из ее школы. Помните, один раз я заходил к вам, когда она болела, и приносил
ей звуковые кинозаписи пропущенных лекций?
  - Да, дома, - сказал он. - Проходи, она в своей комнате, занимается.
  В калитке что-то  щелкнуло, она отворилась, я пошел, калитка закрылась,
и по тропинке, сначала прямо, прямо, среди высоких кустов,  а потом налево и
направо я дошел до коттеджа.
  Я открыл дверь, в прихожей было темно, но в гостиной горела одна секция
освещения   смутно,  но я  вспомнил дверь  ее  комнаты и, почему-то  даже не
постучавшись, вошел.
  Она   сидела   ко  мне  спиной,   перед  зеркалом,  и  делала  какую-то
фантастическую, немыслимую прическу.
  - Привет, - сказала она. - Что, сильный дождь?
  -  Средний, - сказал я. -  Знаешь  ли,  я  хотел спросить,  ты  кормила
хомяка? Он где?
  - Тихо, тише, - сказала она. - Он спит.
  - Голодный?!!
  - Да нет же.
  - Свекольником кормила?
  - Что ты? Он умял огромную сосисищу, вот такую.
  - В полиэтилене была сосиска?
  - Да.
  -  А  ты   ее  почистила?  Почистила?  А  то  он  подохнет,  нажравшись
полиэтилена.
  - Дурачок, - сказал Натка. - Станет он есть твой полиэтилен. Почистила,
почистила, успокойся.
  - А то он...
  - Да брось ты, - сказала Натка.
  Она  так и сидела спиной  ко мне - не оборачиваясь. Жутко было смотреть
на ее идиотскую прическу.
  - Нравится? - спросила она. - Да ты садись.
  - Не очень. Тебе лучше, как обычно.
  -  Много  ты  понимаешь!  Прическа,  как   у  Дины  Скарлатти.  Немного
напоминает ту сумасшедшую формулу Маллигана из системы Рубинчика, правда? То
же сложное переплетение простейших групп.
  - Плевал я на формулы, - сказал я.
  Натка   засмеялась,    растрепала    прическу,    быстро    причесалась
по-человечески, вскочила, щелкнула меня по носу, схватила за руку и потащила
в сад. Дождь кончился, было тихо, и только вдалеке, в центре, играла музыка.
  - Пойдем, - сказала она. - Я покажу тебе свой уголок.
  За  руку она  обвела меня  в темноте вокруг коттеджа,  скоро  глаза мои
немного привыкли, я  рассмотрел  деревья, кусты, клумбы, узкую дорожку   она
повела  меня  по этой  дорожке куда-то в глубь  сада,  было холодно и мокро,
дорожка стала еще уже, вдруг  кончилась, кусты -  тоже, впереди была большая
поляна с короткой мокрой травой, фа поляной темнело что-то похожее  на лесок
- Натка повела меня туда.
  - Они сделали меня руководителем группы, - вдруг выпалил я.
  - Какой группы? - спросила Натка.
  - Группы "эль-три", ну, этой детали. Помнишь?
  - Не-а.
  - Ну, то, что сегодня было на Аяксе "Ц".
  - А-a-a.
  - Моя идея оказалась правильной - все сошлось.
  - Так это здорово! - сказала она. - Я не прыгаю от восторга, потому что
мне  на это  наплевать,  но  вообще  это  феноменально.  Значит,  ты  у  нас
талантище. Во всяком случае, я бы стала теперь заниматься спустя рукава: они
тебе  такой высокий балл вкатают, что коэффициент  полезности  будет гораздо
выше, чем у любого из нас.
  - Мне это неважно, - сказал я.
  Мы подходили по мокрой траве к густым зарослям, и тут что-то сжалось во
мне и  задергалось, затрепетало, как птичка, замахало крылышками, потому что
я вдруг почувствовал, какая у нее теплая рука,  и мысль - сказать ей и самое
главное, про папу - мигом вылетела у меня из головы.
  Кое-как мы продрались через кусты (она так и держала мою руку в своей),
и здесь уже было совсем темно: наверное, кусты сходились над головой.
  Я ничего не видел, но догадался, что мы находимся как бы в комнатке без
окон: стены и потолок - листья, а земля - пол.
  Вдруг мне в глаза резко ударил свет.
  - Не бойся, это фонарик, - сказала она.
  - С собой был? Что же ты его не зажгла? - спросил я.
  - Нет, он у меня здесь лежит. Садись.
  - Куда?  - В глазах у меня плавали от яркого света белые круги, и я все
еще  ничего  не видел. Потом рассмотрел два  деревянных чурбанчика,  сел  на
один, Натка -  на второй (только теперь она отпустила  мою руку, и мне стало
как-то  пусто), и я  увидел, наконец, что это, точно,  небольшая, без  окон,
комнатка из листьев, а в середине ее - деревянный ящик с крышкой.
  - Что за ящик? - спросил я.
  Она  молча  встала, снова  взяла меня  за руку,  подняла  с чурбанчика,
выключила фонарь, и я услышал в  темноте, как она откинула со скрипом крышку
этого ящика.
  - Наклонись, - сказала она шепотом.
  Я наклонился и  чуть не  вздрогнул: она включила  фонарик, и два темных
лица,  ее и  мое (я  не сразу  догадался,  что это мы), и желтый ровный свет
фонарика над  нашими головами отразились  не то  в  близком, не то в далеком
зеркале в черной раме.
  - Что это? - прошептал я.
  Она  снова выключила  фонарь, захлопнулась  крышка ящика, мы сели,  она
отпустила мою руку, зажгла фонарь...
  - Это колодец, - сказала она. - А глубоко, почти на дне - вода. Знаешь,
что такое колодец?
  - Читал, - сказал я. - Из него в старину брали воду.
  - Да, - сказала она. - В нем очень вкусная вода, потом как-нибудь я дам
тебе попробовать, - с водопроводной не сравнить. До нас, я даже помню, здесь
были  не то оранжереи, не то  какое-то  опытное хозяйство,  наверное,  здесь
довольно  симпатичные люди работали, может быть, какие-нибудь седые старички
и старушки - постоянно брали из колодца  воду, ухаживали за ним - иначе вода
никогда не была бы такой свежей - я знаю, читала... А потом, когда оранжереи
снесли,  а  территорию отдали  Высшей  Лиге и  стали строить  эти  коттеджи,
строители  сюда и  не сунулись -  кусты и  кусты.  И папа с мамой  ничего не
знают, я им не говорю.
  - Потому что тайна? - догадался я.
  - Да, но не только. Я боюсь, что они велят его засыпать.
  - Почему? - спросил я. - Что им - жалко что ли?
  - Нет, просто нефункционально: дыра в земле - для чего она нужна?
  - Засыпать тоже нефункционально, - сказал я. -  Лишняя трата  времени и
сил. И землю доставать надо.
  -  Не знаю,  не  знаю,  -  сказала она. -  Я не  уверена, что они велят
засыпать, но  на всякий случай боюсь. Иногда, когда жарко, или просто так, я
беру  кружку, привязываю  ее на веревочку и  достаю и пью воду - знаешь, как
приятно тащить  ее  наверх:  кружка раскачивается, вода из нее проливается и
плюх-плюх-плюх обратно  в колодец. И вообще здесь хорошо  посидеть ничего не
делая. А  когда папа  ездит в  Штаты, или во Францию,  или в космос  летит и
берет маму с собой, я достаю воды побольше и мою  пол в коттедже, не ПМ-3, -
жуткая все-таки машина, вечно плюется пастой Жази во все стороны, - а просто
тряпкой. Ползаю, ползаю, мою... У нас пол не из пластика, а дубовый паркет -
папа так хотел, а на мою комнату даже не хватило, просто доски - ты заметил?
Ужасно  приятно -  пол влажный,  чистый  и пахнет, уж  как  он  пахнет,  ну,
просто...
  Неожиданно она замолчала, и мы долго сидели молча, и мне хотелось взять
ее за руку или рассказать  про папу,  вернее, и то, и другое, но я  никак не
мог  на это решиться, никак, все во мне ныло, и  тут  она сказала незнакомым
голосом:
  - Пошли, я провожу тебя до калитки.
  Мы вылезли из зарослей и по мокрой поляне, по тропинке  среди  кустов и
клумб (я подумал, что это, видно, она, Натка,  возится с цветами), а после -
по дорожке дошли в темноте  до калитки, и она  ее открыла. Я вышел на улицу,
полминуты мы еще постояли молча, потом она сказала:
  - Пи логическое в четвертой фазе неминуемо стремится к нулю. Неминуемо!
  И тут же мне захотелось  зареветь оттого, что она сейчас уйдет,  а  мне
надо будет  вернуться домой,  вообще оттого,  что все было, было  и вдруг  -
кончилось.
  -  Натка! -  неожиданно для  себя  крикнул я шепотом.  -  Я люблю тебя,
влюбился!
  Я рванулся убежать, но не смог.
  Она засмеялась,  захлопнула калитку  и быстро пошла к коттеджу.  Что-то
треснуло во мне, сломалось, вдруг я  успокоился и сказал громким, противным,
бойким каким-то голосом:
  - Я дарю тебе хомяка. Бери, он твой. Пусть он живет у тебя!
  И услышал откуда-то из полутьмы:
  - Спасибо.

x x x

  Целую неделю после я не видел Натку и вообще никого из нашего  класса -
работал, как угорелый, то на Земле, в  лаборатории  "Пластика",  то на Аяксе
"Ц".
  Школа с  восторгом  согласилась с  просьбой (ха!  просьба!) Высшей Лиги
отпустить  меня с занятий на (как было сказано в письме Лиги, направленном в
школу) "практическую работу по  завершению  создания  материала  для  детали
"эль-три", далее  следовало, вероятно, обязательное и, вероятно, обязательно
туманное объяснение, что же это за штучка - "эль-три" и почему я ей нужен.
  Конечно,  Лига обо всем  договорилась  со школой по телефону, а  письмо
было послано так, для формы: раз есть событие, оно должно быть зафиксировано
документом.
  Письмо  писал  в  обеденный  перерыв  Рафа, дня  через три после  моего
прихода в группу.
  Смех было  смотреть, как  он, пыжась и краснея, придумывал и произносил
вслух  (прежде  чем  записать)  каждую фразу,  каждое слово  письма. Он  все
пытался  и  меня  подбить,  чтобы  я помогал ему, а  я все  качал головой из
стороны в  сторону: "Не хочу -  не буду  - не умею", - и он вдруг заорал  на
меня диким голосом и вырвал у меня из руки авторучку, потому что я нарисовал
(как оказалось потом,  на очень  важной  деловой  бумаге с  печатью)  своего
плюшевого  медведя и  уже начал пририсовывать деревья  с огромными плодами -
будто мой Миша гуляет по саду.
  В школу  теперь  я вообще не ходил, я просто ходил на работу,  четко  и
методично, к определенному часу, как всю жизнь это делал папа.
  Школа, в свою очередь, обратилась с просьбой к Высшей Лиге освободить в
один из дней меня  от работы, чтобы  я  прочел доклад о перестройке основной
структуры пластмассы Дейча-Лядова в тех младших классах, где был курс "Химия
особопрочных пластмасс".
  Я обрадовался,  что  увижу  ребят, Зинченко почти  согласился, но  Лига
школе отказала: мол, это собьет Рыжкина с ритма работы, не говоря уже о том,
что какой же может быть доклад, если еще нет окончательного результата.
  Мысль была строгой - и школа притихла.
  В общем,  началась какая-то  вроде бы взрослая жизнь,  и я даже, помню,
подумал:  а  чего ж это вдруг,  раз  я  работаю,  права-то  у  меня остаются
детские.  Обязанности взрослые - а права детские! Хитро! А тут еще, как раз,
Палыч мне попался и разжег, так сказать, искру моего сомнения.
  Я  сидел в обеденный  перерыв  в сквере  возле  "Пластика"  и грелся на
сентябрьском солнышке, а  он выкатился из универмага "Плутон", увидел меня и
тут  же  плюхнулся  рядом,  счастливый  -  не  передать: купил,  видите  ли,
сравнительно недорогой, новой модели, дачный микропылеуловитель, и ему сходу
захотелось с кем-нибудь поделиться св