Сергей Евгеньевич Вольф.
    Завтра утром, за чаем


  Повесть
  Ленинград, "Детская литература", 1974
  OCR: Борис Толстиков


  ========================

  Перед вами новая книга писателя Сергея Вольфа. Это повесть о будущем  -
о школе и школьниках двадцать первого века.

  Конечно, интересно  читать о школе,  у которой  есть свой  межпланетный
корабль... Но еще интереснее, еще важнее знать,  какими будут люди будущего.
Будут  они  настоящими  людьми  или  просто-напросто  приложением к новейшей
технике.
  История,  которая случилась  с  шестиклассником  двадцать  первого века
Митей Рыжкиным, как раз это и показывает. Читайте...

  ========================

ПЕРСОНАЖИ ПОВЕСТИ

  Дети:

  МИТЯ РЫЖКИН - ученик Особой высшей детской технической школы М2
  НАТКА ХОЛОДКОВА
  РАИСА ВИШНЯК
  ИРИНА ВИШНЯК
  ВЕНЯ ПЛЮКАТ
  КИИ УТЮГОВ
  ГАРРИК ПЕТРОВ
  ГРИША КАУ
  ЛЕКА ШОРОХОВ
  ЛУША ЛАРИНА

  Ребята из старой школы:

  ЖЕКА СЕМЕНОВ
  ВАЛЕРА ПУСТОШКИН
  РИТА КУУЛЬ

  Взрослые:

  ПАПА МИТИ РЫЖКИНА - инженер Высшей Лиги
  МАМА МИТИ РЫЖКИНА
  ЗИНЧЕНКО
  РАФА
  ЮРА
  ВАЛЕРИЯ
  ПАЛЫЧ
  ДИРЕКТОР ОСОБОЙ ТЕХНИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ
  ЭЛЬЗА НИКОЛАЕВНА
  ЛЫСЫЙ
  ХОЛОДКОВ
  ШЕЯ-ПНЕВ

  Упоминаются:

  ЧЕЛОВЕК ИЗ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ
  ДИНА СКАРЛАТТИ - кинозвезда
  МАЛЬЧИК-МУРАВЕЙ
  СТАРУХА В ШОРТАХ
  АЛИСА - девочка из сна
  ЖОРА ФАРАОНОВ ЧУЧУНДРА - хомяк
  и другие

  Время действия - XXI век.
  Место действия -  земной научный городок  и межпланетная  станция  Аякс
"Ц".

  ========================

  Ума  не приложу, какой смысл был запихивать  меня учиться именно  в эту
школу.
  Я учился, как  все, в обычной, нормальной  школе,  не особенно блестяще
учился,  ничего не скажешь, но и  неплохо - без  троек, по крайней  мере,  и
вдруг понеслось-покатилось...
  В  последнее время, я заметил,  мой  папа  как-то странно поглядывал на
меня, когда я за утренним чаем, во время  обеда или  ужина, от нечего делать
начинал развивать свои,  как  он иногда говорил  про них,  завиральные идеи.
Честно говоря, он глядел на меня не как на дурачка, нет, а просто с каким-то
неожиданным  для  меня  любопытством,  и  вот однажды (помню,  дело  было  в
субботу, мы завтракали, я  торопился  в школу, а он был свободен), ничего не
подозревая и  даже не думая, что  что-то может  произойти, я  сказал ему  (а
скорее, и не ему, а просто  так, в воздух), что птеродактили, на мой взгляд,
существуют  наверняка,  что это  только в  легкомысленном двадцатом  веке не
только  верили, но и сомневались в этом одновременно, а  сейчас - так просто
неудобно.
  - Птеродактили  существуют, -  сказал  я,  - и формула Бэкко из  "Химии
красителей"  элементарно это  доказывает.  Ну  просто  элементарно!  Вспомни
анализы  красителей древнейших  тканей  на устойчивость. Блуждающий  кобальт
скорлупы яйца птеродактиля...
  Я говорил  это, болтая  под  столом  ногами,  и  вдруг увидел,  что  по
папиному  лицу загуляли какие-то острые волночки,  глаза его  расширились, а
брови вытянулись уголками вверх, как крыши на старинных домиках.
  Он быстро встал из-за стола, снял телефонную трубку и отщелкал номер  я
хорошо знаю щелчок, с  которым нажимается каждая  кнопка  нашего аппарата, и
сразу же сообразил, что он звонит в мою школу.
  - Товарищ  директор?  - сказал  папа. - Вас беспокоит отец  Рыжкина  из
шестого "д". Позвольте ему  пропустить  сегодня занятия. Нет, он здоров.  Он
очень  нужен  мне.  Да-да.  Я надеюсь,  что за  один день он не  отстанет от
класса. - Немного неестественно папа подмигнул мне. - Да. Благодарю вас.
  - Ну, пошли, - сказал он мне.
  - Куда? Не в школу? - спросил я.
  - Нет, не в школу. После поймешь.
  Занятно  было  гадать,  что  он   там  такое   задумал,  и  я  не  стал
расспрашивать.

x x x

  Мы покатили  на его стареньком  роллере  вдоль  нашей улицы, мимо парка
"Тропики" и круглого здания Главного Управления Института  низких температур
к  центру, после  через  центр вниз, по круто спускающемуся к речке Майскому
проспекту, мимо папиного конструкторского бюро Высшей  Лиги "Пластик", вдоль
речки, мимо тренировочного космодрома завода  "Факел"  и, наконец,  переехав
мост,  остановились  вскоре уже  за  городом  (городок  наш  небольшой  типа
спецспутник), возле дубовой рощи, у низкого белого дома  с надписью: "Особая
высшая техническая детская школа  o2".
  В  пустом  вестибюле  папа  отыскал схему  школьного здания  и  пульт с
кнопками. Кнопок было полно, он нажал "кабинет директора", на схеме зажглась
маленькая  красная  стрелка и медленно поползла  по  схеме  от вестибюля  по
коридорам, прямо к кабинету директора.
  Мы с папой проделали тот же путь и остановились перед кабинетом.
  - Стой тут и жди  меня,  -  сказал  папа, постучался и вошел. Я остался
один  возле  открытого окна.  В коридоре  было пусто  и тихо - шли  уроки. Я
подошел к двери класса рядом, но в щелку ничего не сумел рассмотреть.  Тогда
я прижал к ней ухо и  услышал, как какая-то  писклявая девчонка  что-то  там
такое  городит по поводу теоремы эллипсовидного тела - мне стало скучно, и я
снова  вернулся  к  открытому  окну.  Вдруг  я сообразил, что если  подальше
высунуться  из  окна  и если  окно  директора  открыто,  вполне  можно будет
услышать, о  чем  они там  с папой  говорят. Я так и сделал, почти дотянулся
головой до дубовой ветки возле окна  и сразу же понял, что  все  в порядке -
идея была правильной.
  Я услышал:
  - Конечно, дело мое, может  быть, выглядит несколько  глуповато. -  Это
был  голос  папы.  -  Я  член Высшей Лиги,  сам  ведущий инженер группы, лет
пятнадцать  работаю на "Пластике", я в этом разбираюсь и сам считаю, что моя
просьба  к  вам более  чем странна.  Во-вторых, мне известны  порядки  вашей
школы: обязательные вступительные экзамены летом, плюс собеседование ребенка
с группой преподавателей, а сейчас как-никак занятия уже начались. В-третьих
- и это самое главное! - мне абсолютно ясно,  что подымать такой вопрос даже
в середине учебного года было  бы просто смешно, но еще смешнее  говорить об
этом  третьего  сентября, всего через три  дня после начала  учебного  года.
Вполне  законно  напрашивается вывод: летом родители  об  этом  и думать  не
думали. Да, это точно, так оно и было, скрывать не буду. Мало того, сама эта
мысль вдруг возникла у меня именно сегодня, всего какой-нибудь час назад, и,
тем не менее, я рискнул приехать к вам и просить вас о невозможном  - как-то
проверить моего сына на предмет обучения в вашей школе.
  Ай да папа! Куда махнул!!
  -  Вы  верно заметили  по  поводу  экзаменов. - Теперь  это  был  голос
директора.  -  Сейчас  их  принять уже  невозможно.  Впрочем,  невозможно  и
собеседование.
  - А вы сами, лично, не могли бы побеседовать с сыном?
  - Это  нетрудно,  но  мое мнение не  является решающим  в школе, у  нас
решение  принимает  весь   коллектив  преподавателей,  и  только  в   особых
случаях...
  Это уже он ляпнул зря.
  -  Вот,  вот  именно.  Я  вас  очень  прошу,  побеседуйте  с мальчиком.
По-моему, извините за нескромность, случай особый.


  Наступило долгое молчание, а потом папа снова заговорил. Интересно было
его слушать. Особенно потому,  что сам-то я  вовсе и не  собирался учиться в
этой школе. Он даже не предупредил меня ни о чем, а мне и так было хорошо, и
в нормальной школе.
  - Я-то все хорошо понимаю,  наверное, к вам не раз заходили сумасшедшие
родители, которые пытались вас убедить, что их сын гениален.
  - Он что-нибудь конструирует? - спросил директор.
  - Да нет... Нет, этим он не занимается.
  - Математику прилично знает? Разумеется, в рамках обычной школы?
  - Да как вам сказать, - папа замялся.  - Вообще-то  не думаю. Четверки,
пятерки, всякое бывает, но без троек, это уж точно.
  - Тогда я вас не понимаю, - сказал директор.
  - Видите  ли...  Как бы это  вам сказать... У него  полно  идей. Именно
идей. Самых разных. Он развивает  их бесконечно. Честно говоря, я даже устал
от этого. Нет, вы не подумайте, что я хочу вам его спихнуть. Просто... Одним
словом,  его   рассуждения  сначала  казались  мне  смешными,  я  в  них  не
особенно-то  и вдумывался, потом они начали меня раздражать, ну, а  после...
после я  вдруг -  не понял,  нет, просто  почувствовал - что-то в них, в его
идеях, наверное, все-таки есть,  плюс ко всему,  когда он развивает их, ведь
не дурака же он валяет, правда? И я  очень прошу вас... Вы бы послушали, что
он нафантазировал с кобальтом из формулы Бэкко.
  Надоел он, наверное, директору до чертиков, потому что тот сказал вдруг
очень бодро:
  - Ладно. Давайте его сюда.

x x x

  - Сколько тебе лет? - спросил он.
  У него были белые здоровенные (как стрелы в обе стороны) усы.
  - Двенадцать с небольшим, - сказал я.
  - А когда, во сколько лет ты бросил играть в игрушки?
  -  А я и сейчас играю,  -  сказал я.  - У меня  есть шикарный  плюшевый
медведь.
  - Он робот?
  - Нет, зачем мне робот? Так мне нравится больше.
  - Ты любишь купаться босиком?
  - Не-а... Лучше в ластах.
  (Только  потом я  узнал,  что  среди  обыкновенных вопросов  он  иногда
задавал мне вопросы  по схеме, специально разработанной для школ  этого типа
учеными-психологами.  К примеру, если бы я  на вопрос: "Ты  любишь  купаться
босиком?" ответил: "А разве купаются  не  босиком?"  - это  было бы не в мою
пользу.)
  - Летать тебе приходилось?
  - Да, но недалеко, только на промежуточные станции.
  - Какие именно?
  - Селена-один и Селена-два, - соврал я. Вообще-то я был только на Аяксе
и на Днестре-четвертом,  но это было слишком близко... Притом врал я не ради
выгоды, просто было неудобно.
  - Мороженое любишь?
  - Еще бы. Только не на палочках.
  - А почему?
  - Быстро тает.
  - Ты думаешь, из-за палочек?
  -  А  как  же, - сказал я. - Именно.  Палочки-то делают по старинке, из
сосны. Я как раз  недавно  об  этом задумался, вспомнил,  как мы  в  третьем
классе рассматривали под микроскопом срезы различных пород деревьев. У сосны
совершенно особая структура волокон, и технические условия, как мне кажется,
возникают особые -  тепло так и прет из руки по палочке. И мороженое тает, и
сосну зря губят.
  -  Забавно, - сказал он.  - Только не  говори  "прет"  - это некрасиво.
Назови мне подряд десять любых животных.
  Смешной был старик!
  - Лошадь, - сказал я. - Улитка. Гусь. Муравьед. Свинья.  Попугай. Рысь.
Белка-летяга. Жираф. Лягушка. Подосиновик.
  - Причем здесь подосиновик?  Это вымерший гриб. А я просил тебя назвать
десять животных.
  -  Вот  именно,  -  сказал я.  -  Десять  животных.  А  гриб  я  назвал
одиннадцатым.
  Приятно было валять дурака - в школу-то для особо одаренных детей номер
два я и не метил.
  - С тобой не  соскучишься, - сказал директор и взмахнул усами. После он
написал на  листе бумаги  длиннющую  формулу и показал мне. Я сразу же узнал
ее, вспомнил, хотя и позабыл, откуда я ее знаю.
  -  Ха!  Да это  же  формула  Газеличева-Шлакбаума,  -  засмеялся  я.  -
Симпатичная штуковина. Только, по-моему, здесь "пи" не в квадрате, а в кубе.
  - Действительно, - сказал он задумчиво.  - Я ошибся. Впрочем, не в этом
дело. Я просто хотел  узнать, знакома ли тебе эта формула, хотя ее наверняка
нет в вашей программе.
  - Знакома, - сказал я. - Я  иногда  почитываю  кой-какую дополнительную
литературу.
  - А формулу кривой графика эффекта Лупешкина знаешь? - спросил он.
  - Из теории газов? Знаю. Там еще "игрек" скользящий, верно?
  - Верно, - сказал директор и добавил почему-то  очень строго: - Кстати,
несколько лет назад Лупешкин преподавал в нашей школе. А тебя  не пугает вид
ночного звездного неба? - неожиданно спросил он.
  Я задумался и сказал:
  -  Пожалуй,  нет.  Нет,  точно не  пугает.  Когда-то я боялся, а  потом
перестал.
  - Ты хотел бы стать инженером Высшей Лиги?
  - Да вроде бы и нет. Не очень.
  Спица в папино колесо!
  - А почему?
  - А я и сам не знаю.
  - А кем бы ты хотел стать?
  - Может быть, садовником, хотя я и не уверен.
  - А почему именно садовником?
  - Да трудно сказать, по-моему, приятно повозиться в саду,  и еще у меня
есть гипотеза созревания некоторых видов плодов в зависимости от характера и
силы источника направленного искусственного света. Охота была бы проверить.
  - Ладно, -  сказал он вдруг усталым голосом. -  У  меня полно дел. Вот,
передай отцу эту  бумажку. - И он что-то написал на листочке. - Пусть отдаст
в школьную канцелярию. А сам приходи завтра к первой лекции в шестой "б".
  Папа, видно, слышал весь наш разговор,  высунувшись, как и  я, в окно в
коридоре, потому что, как  только директор сунул мне в руку свою бумажку, он
влетел в кабинет, радостно улыбаясь.
  - Все! - сказал директор.
  И началась учеба в новой школе.

x x x

  Не скажу, что мне было как-нибудь  особенно трудно учиться, но сначала,
конечно,  пришлось  поднажать - все-таки  программа была куда сложнее, чем в
обычной  школе, да и вообще  другая. Я поднажал, вошел,  так сказать, в курс
дела, а дальше все  пошло само  по себе,  как  и раньше.  Правда, было много
обычных предметов:  история, география,  химия,  языки  и  литература, но на
первом  месте стояли математика и физика. Самым  старшим классом был, как  и
везде,  седьмой, а  самым младшим  не первый, а третий, и  в  каждом  или  в
нескольких сразу  была своя  специализация, уклон. Например (как  в  моем) -
моделирование  космических  кораблей,  или  проблемы  освоения космоса,  или
проблемы теле- и радиосвязи...
  Сначала, пока я  еще не подружился  с классом и  больше  помалкивал,  я
никак не мог понять - где  же  оно, это самое моделирование кораблей, потому
что мы изучали физику и чистую  высшую математику и ничего  не моделировали,
но потом  скоро все прояснилось. Оказывается, порядок в школе был такой. Раз
в неделю в  класс  приходил  представитель какой-нибудь фирмы  или  научного
центра.  Он  знакомил  нас - в общих чертах - с  проблемой, над которой  они
работали, и предлагал  нам (смех!)  помочь им в ее разрешении. К примеру, он
рисовал на  доске  модель  нового корабля, сообщал нам  его  назначение, тип
корабля, вес, величину и спрашивал, какие, с нашей точки зрения, должны быть
у корабля направляющие крылья - их  размеры, рисунок, способ  крепления и т.
д. Как я потом  узнал, нам было неизвестно - действительно ли такая проблема
разрешалась, или  это было просто выдумкой для нас, ну, чтобы нас проверить,
что ли, поэтому каждый из нас  (на случай, если все это было правдой) должен
был  отнестись к проблеме с полной серьезностью. Но  весь  фокус  в том-то и
заключался,  что   от   нас   вовсе  не   требовалось  в  присутствии  этого
представителя заниматься  сложными математическими расчетами  того же самого
крыла, от нас требовалось только развить свою идею, именно идею, - например,
просто нарисовать это крыло, или сказать, на  что оно, с нашей точки зрения,
похоже, или - какие изменения в существующих конструкциях мы имели в виду.
  Когда  мы   всем   классом   сидели   против   этого  представителя   и
стенографистки,  мы имели право  говорить  как  угодно  -  все  вместе,  или
перебивая друг  друга, или по очереди  -  стенографистка  все равно успевала
записать идеи  каждого из нас и против идеи каждого поставить фамилию. После
все эти  сведения - наши идеи - поступали в  распоряжение  научного центра и
каким-то  там  образом  обрабатывались.  Кое-что из  того,  что  мы болтали,
оказывалось сущей  чепухой, но  кое-что шло в дело,  и тем ребятам, чьи идеи
пригодились, все это записывалось потом в личную карточку учащегося. До того
момента, когда  ученики школы  сдавали  все выпускные экзамены, никто  и  не
знал, что  именно записано  в его личной карточке. Так делалось, чтобы мы не
задирали нос раньше времени. По-моему, вполне мудро.
  Кстати, у этой школы  был свой собственный старенький, но довольно-таки
крепкий еще планелетик для коротких расстояний, и мы иногда летали с субботы
на воскресенье куда-нибудь недалеко в космос и знакомились с работой научных
центров промежуточных станций.
  В общем, ничего себе было учиться в этой школе, не скучно.

x x x

  Честно говоря, это было очень здорово, что мы иногда летали в космос. Я
так даже думаю теперь, что  если б  не полеты, мне  было  бы все равно,  где
учиться - безразлично. В основном, кто летал  в космос? Те, кто там работали
временно или надолго  переселялись  туда  жить, с семьей и детьми. Мальчишки
вообще летали редко  мне, например, до поступления в эту школу только дважды
и удалось,  вместе с папой.  Некоторые, кто очень хотел,  как-то  умудрялись
пристроиться к экипажам на тренировочном космодроме завода "Факел", но  и то
не всегда, а теперь я мог летать довольно часто.
  Летать было хорошо,  можно  даже сказать, что именно  в  полетах  я как
следует и познакомился с классом, в  школе я все же стеснялся новых ребят  и
девчонок, а  здесь как-то все получалось  само собой. В  классе  народу было
немного, меньше, чем в простой старой школе, всего  двенадцать  человек, и я
более или менее быстро разобрался, с кем поинтереснее дружить.
  Девчонок было мало - три: сестры Вишняк, обе жутко умные и серьезные, и
Натка  Холодкова,  беленькая  такая,  длинноногая,   удивительно  веселая  и
заводная. Она очень любила кого-нибудь заводить,  на лекциях вечно вертелась
и шутила, и  ей ставили  иногда четверки  по  математике   в  общем,  на мой
взгляд, слишком заметная  какая-то девчонка, но все равно она мне нравилась.
А потом я еще больше  ее зауважал, когда узнал,  что в четвертом классе  она
получила специальную премию Высшей Лиги за расчет малого биоускорителя.
  Из мальчишек мне больше всего нравился Веня Плюкат, довольно-таки тихий
паренек, поклонник  и знаток искусства, молчаливый, но на  самом деле совсем
нескучный  человек. Он  любил  придумывать смешные  кроссворды  и  постоянно
что-нибудь рисовал в блокноте, даже на лекциях, но это ему не мешало.
  Еще  мне заочно очень нравилась  одна девочка,  и я даже жалел, что она
ушла из нашего класса и  вообще из спецшколы: с  ней-то наверняка  интересно
было бы дружить - такая Луша Ларина.
  Точно, о ней много вспоминали и даже показали мне ее большой портрет  в
школьной галерее знаменитостей: Лушенька  Ларина в  парке "Тропики" на  фоне
цветущих малиновых кактусов. Веня Плюкат сказал, чтобы я обратил внимание на
то, что у Луши  суриковский нос, я кивнул,  ничего  не  поняв, но  что у нее
фантастической красоты длиннющая, почти до земли, коса. - это я видел.
  В общем, вот главное, она  придумала,  на мой взгляд, гениальную штуку,
вернее, общую  идею:  такая  сахарная  таблетка  или просто кусочек  особого
сахара, кидаешь  его в чай, размешиваешь, размешиваешь - хоп! - пересластил,
тогда начинаешь крутить ложкой в обратном направлении -  и сладость делается
все меньше и меньше.
  Об  этой  ее  штуке  по  чистейшей  случайности  узнали  светила  науки
философского сектора Высшей Лиги, и теперь она  учится в детской философской
школе на  какой-то  жутко  отдаленной  межпланетной  станции,  принадлежащей
именно философскому сектору.
  Серьезно, я иногда очень жалел, что она больше в нашем классе не учится
и не летает с нами в космос на практические занятия.
  На  промежуточные  станции  нас  возил  на  нашем  планелете   старичок
космонавт Аркадий Палыч, пенсионер. Правда, он был крепкий старикан. Работал
даже  инструктором  на  космодроме  "Факела"  и  машиной  управлял  отлично.
Частенько он ворчал во время  полета,  что "Воробей"  (ну,  наш  планелетик)
никуда  не  годится и ему пора на свалку. Я спросил  его однажды (мы как раз
летели  на Аякс "Ц" на  практические занятия), почему он так говорит, может,
вообще на  "Воробье" летать опасно, но он сказал, что нет, ерунда, лететь-то
неопасно, двигатель  у  него  хоть и древний,  но  работает  идеально, а вот
система управления  -  седая  старина, уж  до  того  старомодная,  что  даже
противно.
  -  А мне, -  сказал я, -