мы  с  ним составили план совместных
действий.  Сперва, правда, Феликс сомневался. Он говорил, что сам пойдет
в  жилищно-коммунальный отдел и все урегулирует,  что Анне Ильиничне тут
же, "без звука", как он сказал, выдадут ордер.
   Но  я  убедил его,  что будет гораздо лучше,  если мы,  ребята,  сами
победим Еремкиных, даже, может быть, чуть-чуть их перевоспитаем - и этим
отблагодарим Анну Ильиничну за ее заботы обо всех нас. Феликс сказал:
   - Ну что ж, попробуйте!
   И вот я попробовал...  Но Белка уверена,  что все это придумала ты. Я
не  стал  спорить.  Какая разница,  кто  придумал.  Лишь бы  Еремкины не
передумали!
                                                                    Коля

   Да,  между прочим, я разыскал у нас в школе одного Тимофея. Он учится
в седьмом классе...  такой долговязый,  на Рудика Горлова похож,  потому
что  тоже сидел в  разных классах по  два  года.  Неужели ты  его "очень
любишь"?  Нет,  это, наверно, не тот Тимофей. Я просто так его разыскал,
ради интереса.

   Оле пишет не Коля

   Дорогая Оля!
   Наш  старый дуб  будет  очень  доволен:  переписка с  Колей тебя  так
увлекла,  что  ты  адресуешь ему  даже письма,  предназначенные мне.  Но
поможет ли  он  тебе выиграть наше пари,  в  этом я  не уверен.  В  этом
по-прежнему сомневаюсь.
   А  как быть с Тимофеем?  Может,  сказать ему правду?  Она ведь всегда
лучше... Или еще подождать?
   Прости за короткое письмо: дел, как всегда, по горло!
                                                                  Феликс

   Оля пишет не Коле

   Дорогой Феликс!
   А я все-таки выиграю пари!  И Коля мне в этом поможет.  Уверена,  как
никогда: поможет!
   Тимофею пока ничего рассказывать не надо.  Я согласна:  правда всегда
лучше. Но говорить ее тоже, я думаю, нужно вовремя... А сейчас еще рано.
Я,  конечно, не могу распоряжаться. Но попросить тебя могу: не торопись,
Феликс. Я что-нибудь придумаю.
   Девиз, о котором ты говорил перед отъездом, я придумала. И вышила его
золотыми нитками на  красной материи.  А  дальше все  будет так,  как мы
договорились...
   Обо мне ты все знаешь от Коли. Привет нашим ребятам!
                                                                     Оля

   Коля пишет Оле

   Здравствуй, Оля!
   Сейчас ты очень удивишься. И даже, может быть, не поверишь мне. Тогда
спроси у своей Белки, она тебе все подтвердит.
   Вчера вечером я услышал сильный шум и звон на лестнице.  Я выбежал на
площадку  и  увидел  такое,  что  сам  еле-еле  поверил:  Еремкин  тащил
откуда-то сверху (потом уж я  понял,  что с пятого этажа) узел и таз,  а
сзади  шла  Анна  Ильинична,   тоже  с   узлами,   очень  смущенная,   и
приговаривала:
   - Да  ведь не уехали еще оттуда...  Неудобно как-то получается:  мама
Олина еще там, а мы ей на голову со своими узлами!
   - Ничего,  ничего, - успокаивал  вспотевший  Еремкин.  -  Тут  зевать
нельзя. Надо занимать заранее! Я со своей соседкой (это, значит, с твоей
мамой) уже договорился...
   Увидев меня,  Еремкин очень обрадовался и  доложил,  точно я  был для
него высоким начальством:
   - Можете  сообщить своему "Отряду Справедливых":  общественность дома
помогает переселяться!
   Мне  даже  стало немного жалко Еремкина:  уж  очень он  был  мокрый и
отдышаться не мог.
   - Подождите здесь! - скомандовал я.
   И он, хоть не знал еще, в чем дело, сразу подчинился.
   - Хорошо, подождем!
   Я побежал во двор собирать ребят на помощь. Ребята играли в волейбол,
и  я попросил судью свистком прекратить игру.  Сперва все стали кричать:
"Что там такое?  Не мог, что ли, подождать? Самый решающий момент!" Но я
знал, что у наших волейболистов все моменты самые решающие, и поэтому не
стал  ждать.  Когда  же  я  объяснил,  что  гардеробщица Анна  Ильинична
переселяется, обе команды прямо в трусах и майках ринулись в подъезд.
   К  этому  времени на  площадке нашего этажа  уже  стояли и  муж  Анны
Ильиничны  с   огромным  сундуком,   и   дочка-десятиклассница  с  двумя
корзинками.
   Наша Нелька испуганно выглядывала из-за двери.  Я для смеха позвал ее
тоже, но она, ничего не говоря, показала на свои пальцы: пианисты должны
очень беречь свои пальцы,  и поэтому не должны делать ими ничего такого,
что делают все нормальные люди.
   Две волейбольные команды сразу превратились в команды носильщиков. Но
только не всем, к сожалению, хватило вещей, разгорелся спор, кому нести,
а кому нет, и некоторые даже обиделись. Еремкин, как дирижер, размахивал
руками и руководил всем этим  переселением:  вот до чего испугался нашей
детской  комнаты!  Но, конечно, он  о ней ни разу вслух и не вспомнил, а
все время делал вид, что заботится только об Анне Ильиничне.
   Когда мы перетащили все вещи на первый этаж, он сказал твоей маме:
   - Вот  видите:  у  вас  было пусто,  все вещи в  Заполярье уехали,  а
теперь,  последние два  дня  до  отъезда,  вы  как человек поживете -  с
мебелью.
   Мама не возражала. И сразу так получилось, что это лично он, Еремкин,
и Анне Ильиничне помог, и маме твоей доставил удовольствие.
   Никто из ребят, кроме меня с Белкой, не знал, конечно, почему Еремкин
так переменился,  и  про всю историю с  детской комнатой никто ничего не
знал, и поэтому ребята говорили между собой:
   "Мы-то  думали,  что Еремкин совсем не такой,  а он-то,  оказывается,
во-он  какой!.."  Еремкин улыбался во  весь рот:  ему нравилось казаться
очень  хорошим  человеком.   И   я   даже  про  себя  подумал,   что  он
посмотрит-посмотрит,  как это приятно,  и,  может быть,  станет таким на
самом деле. Вдруг, а?.. Все может случиться!
   А сегодня утром все мы,  входя в школьную раздевалку,  один за другим
повторяли:  "Поздравляем вас,  Анна Ильинична,  с  новосельем!.." И Лева
Звонцов  даже  к  концу  уроков  выпустил  "боевой  листок"  с  огромным
заголовком: "Анна Ильинична переехала!" И там нарисовали дружеский шарж,
как ребята в трусиках и майках тащат по лестнице книжные шкафы,  буфеты,
телевизор и даже умывальник.  Телевизора и умывальника у Анны Ильиничны,
например,  не  было.  Когда Леве сказали об этом,  он объяснил:  "Это не
фотография, а рисунок!  Художник имеет право на фантазию!" Никто, конеч-
но, не стал возражать... Вот и все. Задание твое я выполнил.
                                                                    Коля

   Коля пишет Оле

   Сегодня,  Оля,  я  подошел к Левиному "боевому листку":  с заголовком
"Анна Ильинична переехала!", и слышу, как наш школьный завхоз говорит:
   "Вовремя   мы   насчет   ордера   похлопотали.   Выиграли   сражение!
Оперативность проявили!"
   Феликс стоял тут же, рядом, Я сразу к нему:
   - Как это,  говорю,  они "выиграли сражение"?   А мы что же, выходит,
зря старались?
   - И они тоже хлопотали, - ответил Феликс. - Да главное-то было в том,
чтобы Еремкин не портил Анне Ильиничне нервы,  чтобы он встретил ее, как
самую  дорогую гостью, прямо-таки с распростертыми объятиями. И вы этого
добились!
   Значит,  теперь,  Оля, я, наверно, уже могу вскрыть твою посылку. Она
лежит и лежит на одном месте без всякого дела. А так бы польза какая-ни-
будь от нее была... Напиши: можно или нельзя?
   Лева  Звонцов  объявил конкурс:,  кто придумает новую радиоигру.  И я
ему вот  что  предложил: крикнуть по радио, чтобы все мальчишки или дев-
чонки, которые носят одно и то же имя (ну, например, Вани, или Пети, или
Нины) быстро  прибежали  в  какое-нибудь определенное место. Сразу будет
видно, каких  имен у нас больше всего, а каких меньше. И еще будет ясно,
какой Ваня или какая Нина ловчее и быстрее всех своих тезок, то есть кто
прибежит самым первым.
   Леве эта игра понравилась. И он предложил в мою честь собрать первыми
на площадке,  возле пожарного крана,  всех наших школьных Николаев. Но я
сказал, что все наши Коли на площадке просто не поместятся, и предложил,
чтобы он для начала собрал лучше всех Тимофеев.
   Лева удивился:  "Почему,  -  говорит, - тебе нравятся именно Тимофеи?
Странно!  Это имя не  такое уж  типичное для нашего времени.  Но  раз ты
придумал эту игру,  я  пойду тебе навстречу!"  И  объявил по  радио.  На
площадку к  пожарному крану примчался только один  семиклассник Тимофей,
который по  два года в  одном классе сидит.  И  еще пришел истопник дядя
Тимофей,  который очень перепугался,  потому что не понял, зачем его так
срочно вызывают к пожарному крану: думал, загорелось что-нибудь.
   Это все я  просто так сделал,  ради интереса.  А  вообще-то какое мне
дело, кого ты там очень любишь. Это твое дело, а не мое.
                                                                    Коля

   Оля пишет Коле

   Дорогой Коля! Спасибо тебе за Анну Ильиничну. Большое спасибо!
   Помнишь,  Коля,  у  старого заветного дуба,  когда  Феликс давал  нам
задание переписываться,  кто-то  из  ребят крикнул про тебя:  "Да он  же
молчаливый,  как  сыч!"  А  Феликс ответил:  "Вот,  может,  в  письмах и
разговорится!"  Я вспомнила эти его слова, потому что они сбылись.  Если
бы  не  письма, я бы тебя так никогда и не узнала, всегда бы думала, что
ты мрачный, злой, только с птицами умеешь быть  ласковым.  А ты, Колька,
оказывается, очень веселый и остроумный...  И  выдумщик ты, оказывается!
Изобретатель!  Никто бы у нас в классе, я уверена, не смог так ловко вы-
играть сражение с Еремкиными.  Да, если бы не это испытание и не письма,
я бы тебя никогда как следует не разглядела.
   А теперь я знаю,  какой ты! И, вспоминая сейчас! о людях, к которым я
когда-нибудь в жизни плохо относилась,  я думаю: "А может быть, они были
уж не такими плохими?  Может,  я просто не разглядела их как следует, не
разобралась?"
   Я  так и  о  Вовке Артамонове подумала,  которого здесь все просто по
фамилии называют -  Артамонов. Он хвалится, что его ребята очень боятся.
И правда боятся,  потому что он выше всех в классе и всех сильнее. Его и
уважают тоже:  за  то,  что  хороший спортсмен и  всю футбольную команду
нашей  школы  э 3 на  матчах  вывозит.  Лучший вратарь!  Но не любит его
никто... Вот я и решила с Артамоновым по душам побеседовать.
   - Неужели, - стала я убеждать его,- это очень приятно, когда все тебя
боятся? Разве не приятнее было бы, если б тебя все любили?
   А он мне в ответ:
   - Если захочу, то и полюбят!
   - Это как же так? По приказу, что ли?
   - Прикажу - и полюбят!
   - Как же, - спрашиваю, - ты прикажешь?
   "Любите меня все до одного, а то хуже будет!" - так, да?
   - А ты думала? Так и прикажу!
   Через полмесяца какой-то ответственный футбольный матч будет на кубок
"Совета старых капитанов" (этот Совет шефствует над нашей школой), и вот
Артамонов сказал мне вчера:
   - Хочешь, я тебя со своей парты в два счета выселю?
   - Это как же так? - спрашиваю.
   - А очень просто!  Скажу всем ребятам,  что у меня от сидения с тобой
рядом нервы портятся, что ты мне мешаешь к матчу готовиться. Что я из-за
тебя буду "не в форме".  Вот и все! Тебе еще бойкот всей школой объявят,
если останешься... Уходи лучше сама. А то хуже будет!
   Так что не на всех,  Колька, беседы и письма действуют... Я, наверно,
сумела бы поднять самых смелых ребят на бунт против Артамонова,  но пока
еще  никого из  них  по-настоящему не  узнала:  в  душе  никак  не  могу
расстаться со старыми друзьями, от которых уехала за тысячи километров.
   Между прочим,  мне на миг показалось,  что ты с  Урала,  опередив мой
приезд, сумел  созвониться с Артамоновым или даже послал ему телеграмму:
он с первого же дня стал, как  и  ты, называть  меня Вороной... Хотя моя
фамилия сама могла накаркать ему про это прозвище.
   А посылку,  Коля,  пока вскрывать нельзя.  Ты,  конечно, очень хорошо
выполнил мое  задание.  Даже  слишком хорошо.  И  потому  я  хочу  снова
обратиться к тебе.  Нет,  уже не с заданием,  а с одной просьбой.  Очень
большой...  Я раньше даже и представить себе не могла,  что когда-нибудь
попрошу тебя об этом. Но теперь думаю, что лучше тебя, наверно, ее никто
выполнить не сумеет. Только я еще немного должна подумать...
   А  посылку пока не вскрывай.  В ней самой ведь нет ничего особенного,
она только должна указать тебе дорогу к  большому сюрпризу.  Если же  ты
поторопишься и откроешь ее раньше времени, она ничего тебе не укажет. Не
понимаешь, да? Все поймешь, когда выполнишь еще и мою просьбу...
   Тогда уж  ты наверняка заслужишь то,  что тебя ожидает!  И  спор мы с
тобой выиграем тоже наверняка. Подожди еще немного.
                                                                     Оля

   Коля пишет Оле

   Ничего я не понял.  Как это посылка может "указать путь"?  И как мы с
тобой можем вместе выиграть спор, если я ни с кем не спорил?
   Скорей напиши про эту свою просьбу.  А  то я просто больше терпеть не
могу!
                                                                    Коля

   Оля пишет Коле

   Дорогой Коля!
   В этом письме я подробно напишу тебе о своей просьбе...
   Но  сначала скажу о  другом.;  Знаешь,  я  вдруг подумала,  что  твои
последние письма  совсем  на  письма не  похожи.  Если  сложить все  три
письма,  в  которых ты рассказал мне про переселение Анны Ильиничны,  то
получится целая повесть.
   Я,  по крайней мере, ждала каждого твоего письма с таким нетерпением,
с  каким  ждут  очередной номер журнала,  когда печатается увлекательная
повесть с продолжением, или, пожалуй, я ждала с еще большим нетерпением,
потому что  ты  мне рассказывал не  о  выдуманных событиях,  а  о  самых
настоящих,  которые только вчера на самом деле происходили,  и  о людях,
которых я лично знаю.
   Сейчас,  Коля,  меня зовут на первый этаж,  в  рукавичную мастерскую,
которую я сама организовала. Это как-то неожиданно произошло... Пришел к
нам в класс старший вожатый, бравый такой паренек, и спрашивает:
   - А ты, новенькая, что умеешь?."
   Ответить нужно было,  потому что на меня все уставились,  и Артамонов
уже стал потихоньку ухмыляться. Тогда я взяла и выпалила:
   - Вязать умею!..
   Артамонов только этого и ждал.
   - Свяжи платок моей бабушке! - насмешливо пробурчал он.
   И многие его подпевалы загоготали. Тогда старший вожатый сказал:
   - Зачем платок бабушке? Может, лучше рукавицы рыбакам?,
   Он  не  случайно о  рыбаках вспомнил:  вся школа шефствует над рыбным
портом.   Мальчишки  даже   помогают  бочки  сколачивать,   работают  на
консервном заводе, а драмкружок выступает с концертами в портовом клубе.
   А  мы  вот  теперь будем вязать рукавицы для  моряков,  которые несут
вахту прямо в открытом море.  Море здесь,  Коля, очень холодное... Ну, а
для  рыбаков будем  шить  непромокаемые брезентовые рукавицы.  Только не
простые,  а  немного утепленные.  Девчонки так и рвутся в мастерскую.  А
один местный.  Лева Звонцов (такие в  каждой школе есть),  уже  и  стихи
сочинил:

   Попросим наших мастериц
   Связать побольше рукавиц,
   Рукавиц наивысшего сорта,
   Для нашего рыбного порта!

   Ты, Коля, знаешь наш уральский мороз - сухой,  обжигающий.  А тут еще
холоднее...  И воздух влажный, тяжелый какой-то от сырости. Так что наши
рукавицы, я думаю, пригодятся!
                                                                     Оля

   Коля пишет не Оле

   Школа э 3. Шестой класс "В". Владимиру Артамонову (лично).
   Берегись, Артамонов! Наш всевидящий и всеслышащий "Отряд Справедливых"
зорко следит за каждым твоим шагом. Хоть находимся мы на Урале, но и в
вашем городе у нас всюду расставлены "Посты Справедливости".  Знай это и
трепещи мелкой дрожью!
   Нам известен каждый твой шаг. Хочешь проверить? Пожалуйста! Ты - самый
длинный в  классе.  Самое любимое твое выражение:  "А то хуже будет!" Ты
считаешься лучшим  вратарем в  школе,  потому что  остальные вратари еще
хуже тебя.
   Но  знай,  Артамонов,  что,  если ты  еще хоть один раз назовешь свою
соседку по  парте Олю  Воронец Вороной,  мы  дадим такой удар  по  твоим
"воротам", что это уж будет верный гол!
   Знай,  Артамонов,  что мы все стоим за спиной у Оли Воронец,  которая
была нашим командиром.  Мы все ее друзья и защитники!  А за твоей спиной
никто не стоит - тебя просто все боятся...
   С  этого самого дня,  с  этого самого часа,  с  этой самой минуты ты,
Артамонов,  должен умолять Олю  Воронец,  чтобы она никогда не  покидала
твоей парты.  И чтобы никогда не пересаживалась ближе к доске,  где, как
нам стало известно,  тоже есть одно свободное место.  И  чтобы не вязала
платок для твоей бабушки, а вязала рукавицы для рыбаков!
   Никто и  никогда не  должен знать об этом тайном письме.  Разорви его
немедленно.  Или лучше сожги! Но сначала выучи наизусть! А если узнает о
нем Оля Воронец, мы будем мстить тебе вечно!
   Берегись, Артамонов! Мы следим за тобой!
                      Главный Штаб Наблюдения всевидящего и всеслышащего
                      "Отряда Справедливых".

   Коля пишет Оле

   Здравствуй, Оля!
   Ты в последнем письме сперва пообещала рассказать о своей просьбе,  а
потом забыла.
                                                                    Коля

   Оля пишет Коле

   Дорогой Коля!
   Я ничего не забыла. Я просто решила еще немного подумать...
   Не торопи меня. Ладно?
                                                                     Оля

   Коля пишет Оле

   Я тебя,  Оля,  вовсе не тороплю. Просто мне жалко, что ты не пишешь о
своей просьбе. Я бы прямо тут же стал ее выполнять! Я уже привык, что ты
меня все время испытываешь, и даже скучно как-то без этих испытаний.
   И твоей Белке тоже не терпится.  Вчера она подошла ко мне на перемене
и спрашивает; "Неужели Оля не поручала тебе еще кого-нибудь переселить в
новую квартиру?" - "Нет,  не поручала..." - ответил я. "Давай тогда сами
кого-нибудь переселим! Это потрясающе интересно!.."
   Ты,  Оля, пишешь, что мои письма совсем не похожи на письма, а похожи
на повесть с продолжением.  Мне это было очень приятно прочитать, потому
что я...  Я  сейчас,  Оля,  раскрою тебе один свой секрет (издалека,  на
бумаге,  как-то легче раскрывать секреты,  чем вслух).  Я  ведь раньше и
правда мечтал сочинять рассказы.  И  даже не просто мечтал,  а и сочинял
их, и записывал в тетрадку.
   Однажды я  прихожу домой -  и  вижу:  Нелька сидит за столом и громко
читает один мой рассказ,  еще не совсем законченный.  Читает, а сама над
каждым словом ухмыляется, и отец с Еленой Станиславовной тоже слегка
улыбаются. Я чувствую: они хотят сдержать свои усмешки, но не могут. Чем
-то мой рассказ их развеселил, хотя он был очень грустным по содержанию.
   Когда  они  меня  в  дверях  увидели,  то  сразу  сделали серьезные и
внимательные  лица,  будто  увлеклись,  слушая  Нельку.  Я  вырвал  свою
тетрадь...  А  Елена  Станиславовна покрылась розовыми пятнами и  как-то
очень тихо, медленно произнесла:
   - Разве Коля не разрешил тебе взять эту тетрадку?
   - Нет...  Я сама...- промямлила Нелька. - А что тут особенного? Он же
слушает, когда я играю на пианино. И никакого разрешения не спрашивает!
   - Это  разные вещи, - медленно проговорила Елена  Станиславовна. - Ты
поступила нечестно... Ты должна попросить у Коли прощения.
   - Я? У него?! Никогда в жизни! - закричала Нелька.  И побежала рыдать
в соседнюю комнату.
   - Тогда  я  вынуждена это  сделать  за  свою  дочь,  -  сказала Елена
Станиславовна.
   Она сказала так,  но  я  чувствовал по ее тону,  что не имею никакого
права прощать или  не  прощать ее.  И  поэтому я  ничего не  ответил,  а
схватил тетрадку, убежал во двор и долго сидел там возле своего любимого
зеленого холмика.  Мне  очень хотелось доказать им  всем,  что  вовсе не
обязательно смеяться над моими грустными рассказами. И я послал тетрадку
в редакцию...
   В те дни,  когда выходит "Пионерка", я первым бежал к почтовому ящику
и прямо впивался глазами в каждую заметку.  По заголовкам я бы, конечно,
тоже мог определить,  что рассказ мой не напечатан,  но я  думал,  что в
редакции могли заголовок изменить.  Ведь, наверно,