ньше
один восседал.  Меня рядом с ним, на свободное место, и посадили. Он мне
на первом же уроке записку написал: "Откажись лучше со мной сидеть. А то
хуже будет! Впереди тоже свободное место есть. Давай-ка туда уматывай!"
   Я бы могла пересесть,  но из принципа осталась.  А он на каждом уроке
пишет:  "Давай, давай отсюда! А то хуже будет!.." Многие его боятся. "Не
связывайся!"  -говорят.  А  я  ведь с  ним и  не связываюсь,  это он сам
связывается. Посмотрим еще, кто победит. "Я, -говорит, -с первого класса
всегда один  за  партой сижу.  У  меня парта люкс!  Ее  так  в  классе и
называют.  Или  еще  по-другому:  "персональная  парта".  Я  тебя  здесь
прописывать не  собираюсь.  Так  что мотай отсюда!"  И  обязательно свою
любимую фразочку прибавит: "А то хуже будет!"
   Подумай,  Колька:  почему он  должен один сидеть,  если все  сидят по
двое?  Это же несправедливо!  И  я не уступлю!  Пусть хоть мину под меня
подкладывает - не уступлю!
   Я  только что  из  школы  пришла,  а  там  с  этим  самым Артамоновым
поссорилась и никак успокоиться не могу.  Многие перед ним трясутся.  Но
ведь должны же быть и смелые ребята в этом шестом классе "В". Отцы у них
рыбаки,  капитаны...  И сами с рождения у моря живут. Смешно: Артамонова
испугались!
   Но я  же не об этом хотела тебе писать.  Я должна была дать тебе свое
важное задание.  И очень срочно,  потому что моя мама,  которая пока еще
находится там,  у нас, или, вернее, у вас (никак не могу привыкнуть!), в
городе Крылатом,  через десять дней уже уедет вслед за  нами.  Письмо до
тебя будет добираться дней пять, так что  времени  у тебя почти не оста-
нется. Ты, наверно, пока  ничего  не можешь  понять, да? При чем тут моя
мама и ее отъезд?..
   В следующем письме все объясню. А сейчас очень устала. До свидания!
                                                                     Оля

   Оля пишет Коле

   Здравствуй,  Коля!  Сейчас  тебе  подробно все  растолкую.  Мама  моя
задержалась в Крылатом (эх,  здорово, значит!), потому что еще не довела
у себя в больнице до полного выздоровления,  до выписки то есть, пятерых
своих давнишних больных.  Через десять дней они  выписываются,  и  тогда
мама приедет сюда.
   Она-то  уедет из вашего города,  а  две наши замечательные комнаты на
первом этаже в доме строителей,  где мы жили впятером (еще с папой, моей
сестренкой и бабушкой),  останутся.  Ты знаешь,  как трудно пока у нас в
Крылатом с квартирами, - эти комнаты сразу же займут. И вот важно, Коля,
очень важно (запомни это!),  кто туда к  нам въедет!  Ты  должен сделать
так,  чтобы въехала наша школьная гардеробщица Анна Ильинична -  ну, та,
которая зимой каждого из нас предупреждает:  "Застегнись получше!  Шапку
получше  натяни - уши  отморозишь!"  А  если  у  кого  вешалка на пальто
оборвется, то сядет за своей перегородкой и пришьет.
   Я  давно уже заметила,  что она как придет с  работы,  так со  своими
дочками-двойняшками,  девчонками лет пяти,  до  темноты у  нас во  дворе
гуляет.
   Я как-то даже спросила ее об этом.  "Разве, - говорю, - они в детском
саду за день не нагулялись?" Она мне стала объяснять,  что свежий воздух
девчонкам очень полезен.  А я по голосу ее почувствовала, что воздух тут
ни при чем.  Стала я  тогда соседок потихоньку расспрашивать,  и они мне
рассказали,  тоже потихонечку,  чтобы Анна Ильинична не слышала,  что ее
семья  на  десяти метрах умещается - в маленькой комнатушке,  при кухне.
А ведь их пятеро, представляешь себе!
   У нее еще, оказывается, взрослая дочь есть, - в нашей школе в десятом
классе учится.  И муж Анны Ильиничны заочно какие-то экзамены сдает. Так
вот,  чтобы двойняшки им не мешали,  она, не отдохнув даже после работы,
по двору слоняется.  И зимой с ними до темноты гуляет. Они-то бегают, им
тепло, а она руками по бокам колотит, на одном месте прыгает, а домой не
идет:  пусть те двое в тишине занимаются! И те-то, конечно, не виноваты.
И никто,  наверно,  не виноват, потому что город наш еще совсем молодой,
не обстроился, но Анне Ильиничне от этого, по-моему, не легче.
   Я  много раз  ее  девчонок к  себе забирала,  чтобы она  наверх домой
подняться могла (они в  нашем с  тобой подъезде на  пятом этаже живут) и
отдохнула бы  хоть  немного.  А  когда  узнала,  что  папу  в  Заполярье
командируют,  так сразу решила, что в наши комнаты должна переехать Анна
Ильинична со всей своей семьей.
   Они сами такие люди,  которые никогда за  себя не попросят и  никаких
бумажек собирать не станут. Им кажется, что если по закону положено, так
о  них  и  без  напоминаний вспомнить должны.  Только  иногда  никто  не
вспоминает,  а  они  молчат...  Но  тут  уж  наш  "Отряд  Справедливых",
вмешался.
   Все справки за них собрали,  я  в жилищно-коммунальный отдел раз пять
бегала.  Всем  все  доказала,  все  сочувствовали Анне Ильиничне и  даже
согласились уже выписать ордер. Но тут Еремкины на дыбы встали.
   Это наши бывшие соседи,  муж и жена.  Ты знаешь их:  они между рамами
своего  окна  железную решетку соорудили и  часто  сквозь  нее,  как  из
тюрьмы,  во  двор выглядывают.  Вы  им  однажды в  окно футбольным мячом
попали,  когда еще  решетки не  было,  они этот мяч в  отделение милиции
отнесли,  оттуда он  к  нам  в  "Отряд Справедливых" (для принятия мер!)
попал, а от нас снова во двор вернулся... Теперь вспомнил?
   Я   Еремкиным  тоже   обо   всех   бедах  Анны  Ильиничны  много  раз
рассказывала, даже прибавляла кое-что для большего впечатления. Но есть,
я заметила,  такие люди:  им о чужой беде говоришь,  а они в этот момент
только о себе, только о своих делах думают. И даже рады, что несчастье с
кем-то другим случилось,  а их стороной обошло.  Расскажи им, что где-то
землетрясение, а они будут думать: "Как хорошо, что вблизи от нас нет ни
гор, ни вулканов  и  земля  под  ногами  не  шатается!.." Расскажи,  что
человек умер, они  даже  фамилии  не  узнают, а  первым  делом  спросят:
"Отчего?"  И  скажут  один  другому:  "Вот  видишь,  надо  к врачу пойти
провериться!"
   Я Еремкиным про Анну Ильиничну рассказывала,  а они в этот момент (по
лицам их  видела!)  думали только об одном:  "Как хорошо,  что у  нас на
двоих большая комната -  высокая,  светлая и не при кухне!" Ну,  а когда
они  услышали,  что мы хотим Анну Ильиничну  вселить к  ним в  квартиру,
сразу же о справедливости заговорили. Не по закону, мол, и несправедливо,
чтобы  в хорошую  квартиру  дома  строителей  въезжали  люди, которые на
стройке не работают. Еремкины  все  законы  наизусть знают, но только, я
заметила, всегда так выходит, что законы обязаны срабатывать в их пользу,
и  справедливость  они   как-то  всегда  к  своим  интересам  умудряются
приспосабливать.
   Они стали всюду заявления строчить,  и  выходило,  будто они о правах
строителей беспокоятся. А на самом деле они просто не хотят, чтобы сразу
трое детей въезжали в  квартиру.  То есть старшая-то дочь Анны Ильиничны
уже взрослая, школу кончает, а двойняшки их очень перепугали. Они ведь и
со двора ребячьи голоса спокойно слушать не могут,  все передергиваются:
"Покоя нет! Отдохнуть невозможно!.."
   Я однажды услыхала, как Еремкина говорила своему мужу:
   "Когда этот крик издалека доносится,  и то хоть убегай на край света.
А  тут он  будет под самым ухом.  К  тому же учти,  что они двойняшки и,
значит, вопить будут сразу в два голоса!"
   Я  могла  бы,  конечно,  ответить ей,  что  очень  хорошо  знаю  этих
двойняшек,  что они никогда не орут в два голоса и вообще никак не орут,
потому  что  они  совсем  не  избалованные  девочки.   Но  с  Еремкиными
разговаривать бесполезно,  и  я решила их перехитрить.  Перед самым моим
отъездом мы  письмо  от  имени  "Отряда Справедливых" в  стройуправление
написали,  и все поставили свои подписи: мол, мы дети строителей, а Анна
Ильинична работает в нашей школе -  значит,  и она имеет к строительству
самое   прямое   отношение.   В   жилищно-коммунальном  отделе  с   этим
согласились. И Еремкины приумолкли.
   Но,  приехав сюда,  я  вдруг подумала,  что  они,  может быть,  снова
развернули наступление на  Анну Ильиничну.  Я  Белке,  как  своей лучшей
подружке,  перед отъездом поручила за этим следить, она ведь член нашего
"Отряда Справедливых".  Но  Белка все-таки девчонка,  и  потом она очень
доверчивая, восторженная, Еремкины ее могут обмануть.
   А ты все-таки парень, мужчина, с тобой им будет труднее...
   В  общем,  ты  должен  помочь Белке.  Или,  вернее,  пусть  она  тебе
помогает.  Только не смущайся,  пожалуйста, когда они станут восклицать:
"Мы будем бороться за правду!" Они так всегда говорят, когда им нужно за
самих  себя  постоять.  И  вообще красивые слова для  них  вроде дымовой
завесы...  Так что ты к  словам Еремкиных не прислушивайся.  Ты лучше их
планы разгадай - и расстрой! Очень на тебя надеюсь.
   Это  и  есть  мое  испытание.  Если справишься с  ним,  такой сюрприз
получишь, о каком даже и не мечтаешь! Хотя я об этом уже писала.
   Ну, вот пока и все. Действуй, Колька!
   Я  тебе такое длинное письмо посылаю,  что  оно вполне может сойти за
два  (видишь,  от  тебя  научилась подсчитывать!),  целых  три  дня  его
сочиняла.  Так что я немного передохну,  а ты пиши -  сообщай,  как идут
дела.
                                                                     Оля

   Коля пишет Оле

   Здравствуй, Оля!
   Я  сегодня почти всю ночь не спал.  Я  слышал,  как дикторша пожелала
всем  спокойной  ночи,  а утром услышал, как заиграли позывные - "Широка
страна моя родная...", и дикторша бодрым голосом сказала:  "Доброе утро,
товарищи!" И тут же я сразу подскочил к окну, потому что мне показалось,
что кто-то уже  вселяется  в вашу  квартиру. Но потом оказалось, что это
просто грузовик привез в магазин продукты.
   Я теперь ни о чем другом ни одной минуты не думаю, а только все время
размышляю,  как  мне  победить Еремкиных.  И  если меня сейчас вызовут к
доске,  я наверняка схвачу двойку. Но не потому, что я ничего не знаю, а
потому,  что мои мысли заняты совсем другим.  Да,  забыл сказать,  что я
начал писать это  письмо на  уроке физики.  Учитель (ты  его не  знаешь,
потому что мы в  прошлом году физику еще не проходили) сказал мне только
что:
   "Незлобин, можешь не записывать то, что я рассказываю, все это есть в
учебнике!"  Но  я  все  равно  продолжаю "записывать",  потому что  хочу
поскорее тебе все рассказать.
   Я,  Оля,  никогда  не  ожидал,  не  думал,  что  ты  мне  дашь  такое
ответственное задание.  Я  думал,  ты  ерунду  какую-нибудь поручишь,  а
теперь  я  просто...  Кончаю  писать:  учитель стал  прогуливаться между
партами и сейчас приближается ко мне.
   Продолжаю писать тебе уже дома...  Нелька с  умным видом тарабанит на
пианино,  и  мне очень хочется рассказать ей о  твоем задании.  Ведь она
думает,  что я  ни  на  что на свете не способен и  что мне никто ничего
важного не  может поручить.  И  ее мать,  Елена Станиславовна,  тоже так
думает,  и даже мой отец.  Вот бы и они тоже узнали!.. Но не беспокойся,
пожалуйста, я им ничего не расскажу: вдруг они проболтаются Еремкиным, и
тогда все погибнет. Я все решил делать в глубокой тайне.
   И только Белке сегодня на перемене рассказал о твоем письме:  ведь ты
сама разрешила мне обратиться к ней за помощью.
   Белка выпучила на меня свои зеленые глазищи,  и  даже веснушки ее,  и
рыжие волосы засверкали от удивления.
   - Тебе, - говорит, - Оля поручила это дело?! Тебе?!
   - А  что  ж  такого  особенного?   -   ответил  я.  -  Мы  же  с  ней
переписываемся.
   - Переписываться с  тобой ее просто насильно заставили.  Но чтобы она
поручила тебе такое дело? Не верю!
   Тогда я достал твое письмо и показал ей,  словно пропуск какой-нибудь
предъявил или пароль произнес.  Она стала это письмо вертеть в руках, со
всех сторон разглядывать и даже к окну, на свет его понесла, будто я мог
обмануть ее и подделать твой почерк. Потом вернулась и говорит:
   - Потрясающе!  Она  целых три  дня писала тебе письмо!  Одно письмо -
целых три  дня!  Я  бы  и  трех  минут не  стала на  тебя  тратить.  Мне
всего-навсего открыточку прислала,  а тебе целый пакет!  Что-то там,  на
Севере,  с ней происходит... Климат, наверно, влияет! Говорят, там очень
тяжелый климат.
   Ты ведь знаешь Белку: тарахтит, руками размахивает.
   - Чем это ты, - говорит, - завоевал такое Олино доверие?  Ведь она же
тебя ненавидела и презирала! И вдруг... Потрясающе! Ничего не пойму!..
   Я  ответить ей  ничего не  мог,  потому сам  еще  недавно считал тебя
предательницей, а чем заслужил твое доверие - понять не могу.
   Потом Белка немного успокоилась,  пришла в себя и сказала,  что у нас
ничего не получится, потому что Еремкины предупредили:  как  только твоя
мама уедет, они  запрут  ваши  комнаты, никого в них не пустят и будут с
утра до вечера "бороться за правду". Они хотят бороться до тех пор, пока
эта самая их "правда" не победит.
   А  Анна Ильинична никуда не ходит и не хлопочет.  Белка рассказывает,
что она так прямо и говорит:  "Если надо будет,  о нас сами вспомнят..."
Но ведь бывает и так,  что надо вспомнить,  а не вспоминают.  Ты об этом
тоже писала. И я со вчерашнего вечера все время соображаю, как бы помочь
Анне Ильиничне.  Но  мне бы нужно было не со вчерашнего дня,  а,  может,
раньше тебя, Оля, об этом подумать. Потому что я ведь еще в прошлом году
был у Анны Ильиничны дома. И все видел...
   Это вот как было.  Нелька однажды забрала с  собой ключи от квартиры,
забыла оставить их  у  соседки.  Она у  нас часто разные вещи забывает и
путает,  но ей все прощается,  потому что она талант, дарование и делает
это не просто так,  а по рассеянности.  Елена Станиславовна говорит, что
все талантливые люди "с  некоторыми отклонениями от  нормы".  Ну вот,  у
Нельки там очередной раз что-то  отклонилось от  нормы,  и  она унесла с
собой ключи.
   А дело было зимой,  и я целых два часа слонялся возле подъезда.  Анна
Ильинична шла мимо - двойняшек своих из детского сада вела - и  говорит:
"Что это ты в сосульку превратился?" И забрала меня к себе наверх.  Чаем
поила,  валенки мои на батарею поставила...  Я тогда разглядел,  как они
живут.  Старшая дочка на  подоконнике задачки решала,  муж  за  столом к
экзаменам готовился,  а двойняшки прямо тут же,  рядом, на кровати своих
кукол баюкали. Анна Ильинична все время на кухню выходила, потому что мы
в комнате еле-еле  помещались. И я с тех пор как увижу где-нибудь строи-
тельные леса, так сразу думаю: "А вот бы хорошо в этот дом Анне Ильинич-
не переехать! В отдельную бы квартиру!  Или  хотя  бы в общую, но только
чтобы  старшая  дочка  на  подоконнике  уроков не делала, а двойняшки на
кровати в куклы свои не играли..." Честное слово, я так всегда думаю! Но
сам не догадался, что можно помочь...
   А  сейчас вот такой случай подворачивается - и эти самые Еремкины хо-
тят помешать. И  неправда, что двойняшки шумят. Я у Анны Ильиничны тогда
просидел почти что целый вечер,  а они только и делали,  что потихонечку
баюкали кукол.  Они всегда их спать укладывают.  Анна Ильинична приучила
их к этой игре,  чтобы они старшим не мешали заниматься.  Она,  когда из
кухни в комнату заходила, так каждый раз повторяла шепотом:
   "Тише,  девочки,  тише!  Куклы  могут проснуться,  а  им  врач  спать
прописал!"
   Кончаю  тебе  писать,  потому  что  пришли  с  работы  отец  и  Елена
Станиславовна.  А  я  так и не придумал еще,  как помочь Анне Ильиничне.
Ночью придумаю.
   Заканчиваю  свое  письмо  опять  на  уроке.   Придумал!  Я,  кажется,
придумал! Сегодня ночью у меня вдруг родился план. Сейчас напишу записку
Белке,  чтобы она никуда не убегала на перемене, а подошла ко мне: нужна
ее помощь!
   Больше пока ничего писать не буду.  Если получится,  сразу же сообщу.
Если не получится, тоже сообщу.
   Крепко жму руку.
                                                                    Коля

   Коля пишет Оле

   Здравствуй, Оля!
   Сегодня утром,  по дороге в школу,  я встретил твою маму.  И мы с ней
вместе шли  до  угла.  Твоя  мама сказала,  что  Анна Ильинична в  конце
концов,  конечно,  получит ордер,  но  что Еремкины ей  сильно потреплют
нервы.  И  я  сразу  решил:  не  позволим Еремкиным трепать  нервы  Анне
Ильиничне,  от  которых после нашей школьной раздевалки и  так уже почти
ничего не осталось.
   И  почему это Анна Ильинична должна получить ордер "в  конце концов"?
Пусть получит его  сразу,  как  только уедет твоя мама.  Или даже до  ее
отъезда...  Ведь въехать в новую квартиру - это такая большая радость! И
если человек измучается,  он  уже потом от  усталости и  не  почувствует
никакой радости.  Еремкины хотят,  чтобы так было,  но  мы  им  помешаем
помешать Анне Ильиничне получить радость от вселения в новую квартиру!
   Когда  я  высказал  все  это  твоей  маме,   она  со  мной  полностью
согласилась,   но  сказала,  что  у  нее  лично  "нет  сил  сражаться  с
Еремкиными".  У  мамы и правда был очень утомленный вид,  она,  наверно,
совсем замучилась,  долечивая своих больных, доводя их до выписки. И она
действительно сейчас не может сражаться. А я смогу и твою Белку заставлю
сражаться со мной вместе до полной победы!
   Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы,
и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.
   Я  на  первом же  уроке написал Белке записку,  чтобы она на перемене
никуда не убегала,  а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там
я шепотом, чтобы  никто  не услышал, рассказал  ей о своем плане, и она,
конечно, как  всегда, стала  кричать, что  это потрясающе!  Но только не
поверила, что я все это придумал сам, потому что никто от меня не мог бы
ожидать "такой потрясающей выдумки". Я не стал с ней спорить.
   Я сказал,  чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в
котором жила раньше ты  и  где  живем мы  с  Анной Ильиничной.  И  еще я
сказал,  чтобы она обязательно надела на руку красную повязку,  как член
вашего  "Отряда Справедливых",  и  чтоб  для  меня  тоже  такую  повязку
принесла.  Я  объяснил  Белке,  что  надену  ее  только  на каких-нибудь
пятнадцать минут.
   И  тут  Белка как  выпучит на  меня зеленые глазищи,  как  засверкает
своими веснушками: "Ты  с ума сошел!  Ты думаешь, это так просто - наце-
пить на руку красную повязку? Да это же великая честь - попасть в "Отряд
Справедливых"!  Тебя никто даже не выдвигал туда. И никогда не выдвинет!
А ты хочешь надеть чужую повязку!.. Это немыслимо! Это невозможно! Как у
тебя язык повернулся?"
   Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания,  побежать домой и
отослать обратно в  Заполярье твою посылку.  Если вы  с  Белкой,  как  и
Нелька,  как и мой отец с Еленой Станиславовной,  считаете,  что я ни на
что серьезное не  способен,  так зачем же  ты  первая стала писать такие
письма,  которые в  обыкновенный конверт с  трудом залезают?  Зачем дала
свое "ответственное поручение"?  Зачем?!  Я  ведь не  лез к  вам первый,
ничего этого не просил.
   Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Ан-
ны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих ку-
кол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде.
Вспомнил я это и подумал: "Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец дол-
жен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны и всей ее семьи!"
   Белка возмущалась до самого звонка на урок.  А на следующей переменке
я ей сказал:
   - Ты представь себе на минутку,  что я - это не я, а что я - это твоя
лучшая подруга Оля Воронец.  Ведь она прямо пишет мне,  чтобы я довел до
победного конца дело,  которое она не успела закончить. Значит, я как бы
действую от  ее  имени!  А  она  была  не  просто  членом вашего "Отряда
Справедливых", а даже его командиром.
   Я хотел успокоить Белку,  уговорить ее и никак не ожидал, что от этих
моих слов она возмутится еще сильнее:
   - Да как ты можешь говорить,