ущей от греков) венчает пирамиду
описаний различных жизненных ситуаций, выступает в качестве финального
описания этих ситуаций. Философия может порождать действие, но сама она
напрямую действием не является - этим "европейская" философия отличается от
"восточной" философии, в которой зачастую философская концепция воплощается
в совокупности парадоксальных действий.

Если имеется высказывание "объект А обладает свойством Х", то внешнее
отрицание этого высказывания суть логически возможное, но отбрасываемое
противоположное высказывание об объекте: "неверно, что объект А не обладает
свойством Х". Так, если в некоторой философской концепции в числе прочего
утверждается, что человек по природе добр, то для этой концепции будет
неверным высказывание "неверно, что человек по природе добр". Внешнее
отрицание интегрально, оно говорит о ситуации в целом, а так как философия
имеет дело со схемами образов аналогичных ситуаций, говорит о ситуациях в
целом, то она строится так же, как и внешнее отрицание. Тем самым философия
в европейской традиции связана с внешним отрицанием.

При действии также используются те или иные свойства объекта (объект А
обладает свойством Х), именно оперируя этими свойствами мы изменяем объект.
Однако действуя, мы как бы вторгаемся в объект, а не просто "смотрим на
него со стороны". Поэтому нашему использованию свойства Х объекта может
помешать наличие других свойств объекта (свойств Y), которые мы забыли
учесть или просто о них не подозревали. Например, попытка исправить
параметры печати в компьютерной программе может привести к порче всей
программы печати. Или же решение математической задачи помимо знания теорем
обычно предполагает наличие одного или нескольких нетривиальных ходов
нейтрализации других свойств и сведения рассуждения к простому случаю. То
есть при действии мы можем пользоваться только внутренним, более слабым
отрицанием: если объект обладает свойством Х, то для действия существенно,
что объект А не обладает свойствами Y, затрудняющими использование свойства
Х. Центральным, можно сказать, образующим для таких свойств Y является
свойство не-Х. Так, для действия по отношению к некоторому человеку как к
доброму важно знать, что "неверно, что человек по природе не-добр".
Соответственно философия, выраженная в парадоксальных действиях, может
сторонним наблюдателем восприниматься не как философия, а как набор
странных поступков.

7. Вербальные философские проблемы развертываются в вопросы и гипотезы

Если философская проблема есть выраженная в словах схема образов
аналогичных ситуаций, то как такая вербальная философская проблема
соотносится с вопросом и гипотезой, которые также выражают схемы образов
ситуаций?

Вопрошание всегда совершается в рамках ситуации: в противном случае оно
бессмысленно, является "пустым", то есть праздным любопытством.
Соответственно, покуда ситуация не сложилась, покуда она не впитана,
задавать вопросы об этой ситуации бесполезно (конечно, "темп" вхождения в
ситуацию для разных людей различен). Человек впервые получает основания
осмыслить ситуацию только пребывая в ней, то есть будучи уже вовлеченным в
проблему. Именно тогда он начинает осознавать элементы ситуации и
действовать с ними.

Вопрос как раз и является указанием на эти элементы и попыткой найти их
очертания, отличие, связь, способы использования: "Что это? Как это связано
с тем? Как это получить? Как это использовать?" Вопрос может быть расценен
как дробление ситуации (и проблемы) на части, он является как бы частью
проблемы. Одновременно отличие вопроса от простого указания заключается в
том, что вопрос воплощает собой переход от неосознания к осознанию. Здесь
реализуется цепочка: это - что это? - вот оно, это. Вопрос есть приближение
к фиксации осознания, к ответу ("вот оно, это"). Тем самым вопрос есть не
только часть проблемы, но и часть ответа, или решения.

Подобная роль вопроса определяет и средства его реализации. Вопрос в силу
отличия от проблемы должен обладать большей определенностью, он более
очерчен, более использует понятийные средства. Жизненные проблемы чужды
вопрошанию; в их пределах вопросов не поставишь. Любая постановка вопроса
подталкивает к превращению образа ситуации в деятельность по ее (ситуации)
преобразованию и далее - в обозначения, в вербализацию. Поэтому лучший путь
трансформации жизненной проблемы в данном направлении должен заключаться в
переводе жизненной проблемы в проблему-действие через остенсивное
вопрошание, а затем и проблемы-действия в вербальную проблему через
вербальные вопросы. Но только на уровне вербальной проблемы возникают
вопросы философские, что, впрочем, не мешает в любом остенсивном вопросе
увидеть философский компонент.

Наиболее интересно выявление соотношения вопросов и проблем в том случае,
когда и те, и другие вербализованы. Вербализованный вопрос "фиксирует"
только некоторую часть описания ситуации, в то время как проблема описывает
все ее поле. В вопросе как бы концентрируется та часть описания ситуации,
которая наиболее неясна, на которую сильнее всего нацелен интерес человека,
в этой ситуации пребывающего. Сердцевина неизвестного лучше всего
схватывается именно в вопросе. Вопрос побуждает к изменению ситуации, к
конструированию новой, потребной ситуации, к постановке цели. Поэтому по
задаваемым вопросам лучше всего видны цели человека, его видение ситуации и
отношение к ней. "Задай мне свои вопросы, и я скажу, кто ты" - эта максима
достаточно ясно очерчивает место вопроса в динамике ситуации.

В отличие от вопроса гипотеза заключается в попытке ответа на вопрос. Здесь
вербальные средства уже окончательно преобладают, поэтому гипотеза
существует только в контексте вербализованной проблемы. Вербальные средства
в гипотезе подчинены созданию возможного ответа, реконструкции того участка
проблемы, который фиксирован вопросом. Гипотеза ясно "прорисовывает" часть
новой, измененной ситуации. Для этого она вводит и использует технические
понятия и термины, отличаясь от решения всего лишь их композицией и
богатством набора. Соответственно чем более гипотеза выражена с помощью
технических средств, тем более она похожа на ответ.

8. Действительное место понятий и суждений в философии как разъясняющих
вопросы и гипотезы

Содержанием философии являются проблемы, изначально существующие в виде
схем образов аналогичных ситуаций. Однако всякое содержание требует средств
выражения. В традиции вербального философствования (говорение и писание
текстов, состоящих из слов естественных языков) философские проблемы
выражаются через понятия и суждения. Поэтому следует еще раз обратиться к
рассмотрению роли понятий и суждений в философской концепции, исходя теперь
из фундаментального тезиса об их вспомогательно-технической функции в
задании проблем.

8а. Место понятий

Любая область познания наряду со специальными терминами и понятиями
вынуждена использовать такие понятия, как множество, тело, причина, время,
добро, случай, бог... Указанные понятия не исследуются в рамках самой этой
области познания. Они либо вводятся определениями, поясняющими смысл
понятий (но не задающими его), либо более того, определения полагаются
излишними, поскольку считается, что смысл таких понятий известен помимо
данной области познания. Соответственно любая область познания, исследующая
ограниченную согласно договоренностям исследователей и сложившимся
традициям группу событий, явлений, ситуаций, не объясняет подобных понятий,
но только пользуется ими. Иное дело философия, которая не разъединяет
ситуации, но берет их в аналогической соотнесенности. Названные понятия в
философии не просто пребывают; именно они составляют ее ядро.

Но откуда нам известен смысл философских понятий?

На одном конце спектра теорий философских понятий представлено мнение, что
они автономны и даны нам изначально. Например, это мнение может быть
выражено в той форме, что существует изначальная интуиция философских
понятий. Согласно такой позиции метафизические понятия являются
врожденными, и все философские концепции должны основываться на этой
интуиции, выводить свои заключения из нее. Так, согласно Локку у нас
имеется знание только трех объектов - демонстративное знание Бога,
интуитивное знание о собственном существовании (о наличии self) и, наконец,
чувственное знание об окружающих нас вещах. Или же, Декарт полагал что мы
обладаем врожденным знанием того, что такое "Я" и "существование". В ряду
мыслителей, придерживающихся мнения об автономности философских понятий,
находится и Кант. Кант считал, что понятия чистого разума
(трансцендентальные идеи) априорно определяют использование рассудка по
отношению ко всей совокупности опыта. Понятия чистого разума выходят за
пределы возможного опыта, они безусловно организуют наше знание [цит. по
Кант И. Критика чистого разума //Его же. Соч. в 6 т. - М.: Мысль, 1964.
Т.3. - с.354-358]. Априорность метафизических понятий может быть принята и
в праксеологических построениях, предполагающих в подобном случае
фундаментальность и неизменность (изменчивость в несущественном)
практической деятельности, а также обусловленность практикой всех форм
духовной активности.

Слабым местом подобной позиции в отношении метафизических понятий
оказывается то, что философия по необходимости является обосновывающей
областью познания, а потому она не может отказаться от обоснования даже
своих исходных понятий. Данность именно таких, а не других понятий сама
требует обоснования. Это обоснование в случае априоризма, однако, выходит
за пределы внутриконцептуального оперирования со смыслами философских
понятий и апеллирует к некоторым символам-кодам, которые принимаются ясными
"по умолчанию". Так появляются словосочетания, "ясная и отчетливая
интуиция", "безусловно данная целокупность созерцаний", "ясное солнце"
здравого смысла, "самоочевидность", "фундаментальность практики" и т.д.,
играющие роль финального обоснования определенности метафизических понятий.
В результате сами философские концепции, которые должны задавать и
обосновывать смысл используемых понятий, акцентированы на подобных
тупиковых словосочетаниях. Стремление обосновать исходные понятия при этом
подходе чаще всего реализуется как создание финально обосновывающих
искусственных понятий, смысл которых еще более неясен, а попытки
истолкования этого смысла воплощаются в интерпретационной акивности
поколений комментаторов. В результате понимание философских проблем
деформируется и безнадежно исчезает. Свойственный философии туман слов
превращается в словесный мрак.

На противоположном полюсе находится позиция, отвергающая существование
интуиции метафизических понятий и требующая их элиминации либо строгого
дефиниционного определения. Эта позиция наиболее последовательно выражена в
логико-аналитической традиции, которая превалирует в современной философии.
Чертами логико-аналитического подхода являются: а) выделение философских
понятий и уточнение оснований этого выделения, а также б) стремление
редуцировать философские понятия к другим, имеющим более отчетливую связь с
опытом и логически проясненным. Этот подход сильно отличается от
предложенного Кантом, в котором философские понятия относятся к автономной
сфере чистого априорного мышления. Девиз логико-аналитической программы -
"избавление от элоквенций", и в частности от таких красот стиля, которые
заключаются в упоенном жонглировании аморфными метафизическими понятиями.
Однако выбрасывание метафизических понятий из данной конкретной области
познания приводит к разрушению этой области, поскольку тем самым
устраняется целостный образ ситуации, или же философская проблема. Если нет
философской проблемы, то все остальные частные проблемы также теряют смысл,
становятся "техническими умствованиями". В свою очередь, задание
метафизических понятий через дефиниции неполно и не может эти понятия
объяснить. В лучшем случае это будет красивая игра словами (например
определение Ю.А. Шрейдера сложной системы как такой системы, в которой как
минимум один из элементов является сложной системой).

Как бы "посередине" находится понимание философии как синтетической
понятийно-конструирующей деятельности (Л.Э.Я. Брауэр, и отчасти И. Кант).
Однако и такое понимание философских понятий не учитывает их включенность в
"ткань" концепций: смысл отдельных понятий неконструируем вне общего
концептуального образа либо вне деятельности во всем ее объеме. Например,
ни одна модель ряда натуральных чисел не представляет исчерпывающе то
представление о натуральных числах, которое сложилось в практике
математики. Соответственно, математик считает понятие натурального числа
предзаданным, то есть философским. Философ же не может дать полное
определение натурального числа (попытки сделать это предпринимались в
фундаменталистской философии математики в рамках логицистской,
формалистской и интуиционистской программ обоснования математики, а их
отрицательные результаты хорошо известны).

Итак, действительная роль понятий в философских концепциях несовместима с
их априорным, дефиниционным, или интуиционистским пониманием. Повторяясь,
философские понятия, в отличие от понятий, используемых в других областях
познания, и от понятий повседневного употребления, не обладают
самостоятельным или же наведенным извне смыслом. Их смысл задается
философскими концепциями, в которые понятия включены. Понятия в философии
являются сколами философских образов-проблем. Они ясны постольку, поскольку
"вмонтированы" в образы. Как следствие, если рассматривать такие понятия
вне философских концепций, то их смысл неопределен, а посему может быть
задан произвольно. Нередко осуществляемое склонение понятий через
конструкции, придумываемые философом (единое едино; Бог Всемогущий; божок -
Свой Бог - Единый Бог - Непостижимый Бог - Троичный Бог - Координирующий
Бог etc.), проясняет аналогический образ ситуаций, в которые эти понятия
вплавлены. В философии происходит своеобразное прояснение понятий через
концепции. При этом собственно понятия остаются туманными. Например,
понятие "бог" (или же "Бог" христианства) отнюдь не проясняется в
результате философских рассуждений: дефиниция его как была невозможной, так
невозможной и остается. У Николая Кузанского можно найти пример такого рода
рассуждений о Боге, объединенных замыслом "отрицательной диалектики". Более
того, иногда встречается даже экстремальный тип антиномических философских
понятий (например такие понятия, как "со-вечность", "богочеловек",
"абсолютное добро и абсолютное зло", "абсолютный максимум и абсолютный
минимум"), для которых могут быть реконструированы концепции, порознь
дающие их противоположные смыслы или совмещающие их. В отношении
антиномических понятий наиболее отчетливо проступает то общее для всех
философских понятий свойство, что внеконцептуальная определенность их
смысла является лишь кажимостью.

Философские понятия полностью подчинены своим концепциям, отражающим
философские проблемы, в свою очередь выступающие в виде ракурса жизненных
проблем. Используя выражение Платона, философские понятия существуют
постольку, поскольку они причастны к концепциям. В этом и заключается
отличие философских понятий от понятий, используемых в других областях
познания.

8б. Место суждений

Место суждений в структуре философских концепций может быть рассмотрено
аналогично месту понятий. Однако сложившиеся в философии традиции
рассмотрения понятий и суждений различны. Если относительно философских
понятий имеются конкурирующие подходы, то (по крайней мере, в европейской
традиции) в анализе суждений преобладает кантовский подход. Этот подход
заключается в рассмотрении суждений как самодостаточных единиц знания.
Кантовская классификация суждений основывается на различении аналитических
и синтетических суждений. Последние делятся на апостериорные и априорные.
Примерами априорных синтетических суждений являются суждения "мир имеет
начало", "душа есть субстанция", "все имеет причину", "человек смертен",
"все есть число"... Задачей философии является обоснование возможности
синтетических априорных суждений. Решая эту задачу, Кант предпринял
критическое исследование человеческой способности к составлению
синтетических априорных суждений. Для этого он разделил все априорные
синтетические суждения на те, которые изолируют (выделяют) человеческое
свойство априорного созерцания (трансцендентальная эстетика), либо свойство
априорного логического построения (трансцендентальная логика), либо,
наконец, свойство априорного задания принципов познания (трансцендентальная
диалектика, или этика). Априорное созерцание есть источник математики.
Априорные логические формы находятся в основе логики, а если они взяты
вместе с апостериорными суждениями, фиксирующими данные опыта, то так
получаются законы естествознания. Совершенно так же разум, который задает
принципы познания (в отличие от рассудка, имеющего дело с правилами
познания), претендует на задание априорных принципов строения реальности,
имеющих синтетический характер. Кант показывает, что такие претензии
чистого разума беспочвенны и что получающиеся суждения антиномичны. Тем не
менее сам подход Канта к философским суждениям (рассмотрение суждений как
самодостаточных элементов философского знания и попытка выяснить, дают ли
эти суждения знание о мире-как-он-есть) аналогичен подходу, примененному им
к суждениям математики, логики и законам естествознания. Тем самым и эта
разновидность априорных синтетических суждений подверстывается под суждения
в науке, отличаясь от последних разумным, а не рассудочным или же априорно
эстетическим характером. Не случайно вопрос о возможности априорных
синтетических суждений (несмотря на различный характер их типов) Кант
считает возможным "...с полным основанием выразить следующим образом: как
возможна метафизика как наука?" [Там же, с.119].

В классификации суждений Канта отсутствует место для философских суждений,
природа которых, как будет далее показано, не самодостаточна. Причиной
подобного пробела, по всей видимости, стало то обстоятельство, что Кант
мыслил философию по аналогии с наукой, и в первую очередь с логикой и
математикой, бывших для него образцами строгости и достоверности в
расчленении комплексных восприятий на элементарные составные части.
Стремление "подстроить" философию под науку, разбить ее на суждения и далее
обсудить вопрос истинности этих суждений привело Канта к отрицательному
результату (ограничения, возникающие вследствие антиномий). Тем не менее
именно это стремление поставить на место философских концепций сумму их
вербальных частей повлияло на определение Кантом места суждений в
философских концепциях.

Чтобы изменить понимание места суждений в структуре философских концепций,
следует еще раз рассмотреть дихотомию аналитических и синтетических
суждений. Согласно Канту возможны либо суждения, в которых предикат не дает
нового знания об объекте (например дерево деревянное, круг круглый), либо
суждения, в которых предикат такое знание дает. Все рассмотрение ситуаций
сгруппировано вокруг связки объект - предикат.

Однако не ситуация задается через объект и предикат, а наоборот, она их
задает. Если считать единицей анализа знание о ситуации в целом, то данное
Кантом определение аналитических суждений не изменится, поскольку
сохранение знания о ситуации в целом эквивалентно сохранению знания об
объекте. Тем самым аналитические суждения определены корректно. Иное
положение с определением синтетических суждений. Синтетические суждения не
сводятся к рассмотренному Кантом варианту. Возможен и другой по сравнению с
отмеченным Кантом тип синтетических суждений; предложенный им вариант
является только частным случаем увеличения знания о ситуации в целом.
Увеличение знания о ситуации в целом может происходить не только за счет
знания об объекте: знание о ситуации может увеличиваться за счет языковой
игр