ное участие как ожидающие или
интересующиеся. Если нам не интересна война в Ираке, то событием для нас
станет не прорыв американских войск, а раздражающее гудение телевизора.
Один и тот же факт, таким образом, воспринимается одними так, другими
иначе, а третьими вообще не воспринимается как событие.

Каковы условия того, что событие происходит

Во-первых, для возникновения события необходимы ожидания. Иначе не может
возникнуть неоднозначность.

Во-вторых, существенно, что не все значения могут быть противопоставлены.
Некоторые значения не связаны ни в какой обобщающей категории, поэтому их
сопоставление не приводит к осмыслению (ср. шуточные задачи "что общего
между..."). Пустые, не определенные пока (то есть ни с чем не связанные)
значения также ничему не служат оппозицией. Например, если ребенок первый
раз в жизни слышит слово "война", то приписываемое этому слову значение
будет для него совершенно бессмысленно. При необходимости осмыслить это
слово, ребенок сделает это произвольно ("война - это когда купаются в
ванной"). Постепенное увязывание этого значения с другими создаст
определенную сферу смыслов, в рамках которой это значение будет соизмеримо
с другими.

Следовательно, когда мы говорим о формировании ожиданий, надо учитывать не
конкретные значения, а целые смысловые сферы связанных с данным узлом
значений. Очевидно, что сфера ожиданий "одних и тех же" значений у разных
людей разная. Скажем, у энтомолога с бабочкой могут быть связаны такие
смыслы, как "период спаривания" или "время окукливания", а у ребенка -
"пятнистость" или "любит она меня или нет".

Пусть мы сидим в комнате, и до нас доносится явственный запах из кухни.
Если мы - люди, не привыкшие готовить, скорее всего, этот запах будет
означать "на кухне что-то готовят" или мы не заметим его вообще. Этот запах
не поставит нас в тупик двух равнозначных возможностей. Однако для
кулинара, отлучившегося из кухни, запах может стать вестником того, что за
едой не следят и она пригорает. Эта весть заставит кулинара побежать на
кухню, проверить, все ли в порядке. То есть проверка призвана разрешить
потенциальный выбор - горит еда или нет.

Однако даже кулинар может "засмотреться" или "заслушаться" и упустить еду.
Следовательно, его сознание будет заинтересовано не столько в готовке,
сколько в других вещах, чьи проекты сознание и будет раскручивать.

Поэтому сфера ожидаемого на данный момент всегда у'же сферы потенциально
возможного. Это связано с тем, что ожидания вне события всегда однозначны.
Сознание не умеет раскручивать два проекта одновременно4). А значит,
какая-то часть сферы возможных ожиданий всегда оказывается
неактуализирована.

Настроение

Ту часть сознания, которая обеспечивает определенную актуализацию ожиданий,
мы назовем настроением. Почему такая часть есть? Потому что сфера возможных
ожиданий шире ожидаемого на данный момент. Любое намерение, связанное с
конкретным значением, также может быть осуществлено многообразнейшими
способами. Предположим, мы роняем чашку. Наши ожидания могут построить
оппозицию двух вариантов: разобьется/не разобьется. Это то, что актуально
на данный момент. Однако сознание не ограничится тем, что изберет одну из
этих возможностей как таковую, оно выработает проект развития ситуации -
представит, как осколки разлетаются по полу, как переживает ребенок,
столкнувший чашку, и т.д. Чем вызвана эта избыточность? Это следствие
протенциальности сознания, способности строить забегающие вперед проекты.
Без нее наша жизнь стала бы бессобытийна. Существенно же то, что проект
всегда формируется в достаточной определенности. Чем вызвано то, а не иное
развитие проекта? Случайно ли формирование ожиданий?

Настроение легче проследить на автоматизмах - реализациях ожиданий. В нашей
повседневной жизни мы не просто воспринимаем в основном мир ожиданий, но и
исполняем их. Умение поднести ложку ко рту, прыгать через ступеньки - это
автоматизмы, сформированные на основе подтверждающихся ожиданий тела.

Предположим, мы спускаемся по лестнице. Это автоматизм. Однако мы можем
идти медленно или быстро, перепрыгивая ступеньки или проходя по каждой.
Выбор автоматизма не является следствием нашего окружения, он обусловлен
чем-то, касающимся непосредственно нас (скажем, идущий с нами друг может
выбрать иной автоматизм). В обыденном употреблении мы говорим о настроении
как о регуляторе автоматизмов. Мы говорим: "Смотри, как он весело прыгает
по лестнице, у него, наверно, хорошее настроение". Или наоборот:
"Спускается медленно, как на виселицу". И само слово "настроение" указывает
на определенный предпочтительный строй развертывания автоматизмов.
Настроение нацеливает и ограничивает чрезмерно широкую сферу ожиданий.

Сама возможность говорить о настроении вызвана наблюдаемой непрерывностью
наших действий. Мы можем сказать: "Пако весь день был мрачен и зол". Раз мы
можем говорить о "мрачности Пако", мы видели его и в других модусах. Мы
знаем, что все поступки, совершенные Пако за этот день, могли бы быть
иными, однако Пако избрал те поступки, которые принадлежат смысловому полю
"мрачный и злой". То есть всем избранным им автоматизмам было присуще нечто
общее.

Настроение есть всегда, поскольку всегда есть возможность выбора ожиданий.
Это своего рода способ бытия сознания, состоящий в предпочтении
определенных смысловых полей. В дальнейшем мы иногда будем отождествлять
настроение с актуализированными ожиданиями, по которым мы только и можем
судить о настроении. Однако не следует думать о настроении как о каком-то
"содержании сознания" - сознание есть способ нашего видения и мышления, а
настроение есть способ явления, актуализации этого способа в данный момент.

Удивительная способность настроения в том, что оно контролирует доступ к
феноменальной данности. Действительно, феноменальная данность (мир)
поступает к нам как "остаток" от сконструированных ожиданиями проектов.
Поэтому если ожидания настроены на определенное смысловое поле, то все
значения, не попадающие в это поле, будут отброшены. Скажем, если мы в
"рабочем" настроении, то ни предложение поработать по дому, ни визит
соседки, ни работающий телевизор просто не будут замечены как
несущественные, чуждые избранному полю смыслов.

Настроение не постоянно, оно меняется (раз Пако сегодня мрачен, значит,
бывает и не мрачен). Очевидно, что развертывание потока ожиданий не может
оборваться само, необходимо событие, которое скорректирует этот поток.
Поэтому мы вправе утверждать, что настроение меняется дискретно.

Поскольку событие не появляется в результате чистой активности субъекта, мы
не можем полностью контролировать наше настроение. Например, сломанная
рука, которая все время напоминает о себе (мы ожидали, что сможем этой
рукой что-то сделать, а она не позволяет - событие), заставляет включить в
поле смыслов представление о неудобстве нашего положения. Этот новый смысл
изменит наши ожидания так, чтобы мы больше не пытались сделать что-то
сломанной рукой. Однако смысл неспособности двигать рукой может быть связан
в нашем сознании с бессилием, жалостью и т.д., то есть с тем, что мы
привыкли называть "упадническим настроением".

Тем не менее настроение - не бессознательное. Во-первых, настроение - это
механизм, который понадобился нам для феноменологического объяснения
определенности выбора сиюминутных ожиданий из потенциально более широкой
сферы возможных ожиданий. Поэтому этот механизм не имеет ничего общего с
психологическим феноменом настроения. Во-вторых, настроение не служит
материалом для рефлексивного сознания, а всего лишь отбирает круг
возможного материала. Фрейдистская позиция пытается обосновать, почему
какие-то значения, являясь существенными для сознания, не получают в него
прямой доступ. Мы же пытаемся объяснить сам механизм "существенности" как
возможности получения доступа к Миру.

Не является настроение и "модусами" восприятия, поскольку модусы всего лишь
определяют круг смыслов, в которых будет представлено данное значение, у
них нет функции отбора воспринимаемого. Модус восприятия - это статус,
приписываемый схваченному в сознании. Настроение же не относится к
схватываемому, но определяет круг производимых сознанием ожиданий.

Непрерывность настроения

Представим себе, что утром мы поссорились с важным для нас человеком и что
он в гневе накричал на нас и заявил, что больше общаться с нами не намерен.
Ближе к вечеру мы возвращаемся из театра и, пытаясь проанализировать свои
ощущения от пьесы, замечаем, что в них присутствует нечто чужеродное - мы
встревожены и недовольны замечательнейшим спектаклем. Тут мы догадываемся,
что чувство неприятия и злости, скорее всего, напрямую со спектаклем не
связано, на нас наслоилось утреннее раздражение и недовольство.

С одной стороны, мы воспринимаем утреннюю обиду как элемент, единичное
событие. С другой стороны, действие его непрерывно и конституирует реальный
поток переживаний. То есть событие не просто вызывает изменения в системе
значений, но и вызывает к действию некоторый непрерывно протекающий
процесс. Этот процесс заставляет нас в спектакле увидеть только дурные
стороны, более того, управляя нашим вниманием, он производит непрерывное
самоконституирование утреннего события. Такими чертами может обладать
только настроение.

Отсюда ясно, что настроение непродуктивно, а является
самоконституированием, бесконечным разворачиванием одного и того же.

Рассмотрим навязчивую мелодию, непрерывно прокручивающуюся в голове. Это
прокручивание достаточно устойчиво: сколько бы мы ни обращались к тому, чем
занято наше сознание, мы все время будем обнаруживать там одну и ту же
мелодию - до тех пор пока не обнаружим, что мелодия давно уже не звучит.

Чем сложен этот пример? Казалось бы, он свидетельствует о непрерывности
настроения. Ведь мы выяснили, что именно в функцию настроения входит
постоянное раскручивание ситуаций. Однако как доказать, что между актами
фиксации мелодии в сознании эта мелодия присутствовала и раскручивалась?
Аргумент может быть таков: мелодия должна раскручиваться последовательно.
Мы не умеем "скакать" внутри мелодии на автомате, поскольку автомат - это
воспроизводство услышанной последовательности. Однако в разные моменты
времени фиксируются разные части мелодии. Следовательно, меду актами
внимания происходит развертывание мелодии от одной части к другой.

Можно было бы возразить: а почему бы не считать, что мы вообще не
воспроизводим мелодию, а всего лишь "переводим взгляд" с одних
запомнившихся мест на другие? На это следует ответить, что мелодия не дана
нам как вещь - ее надо всякий раз конструировать заново, причем каждый
перескок мелодии не дан нам феноменально, поэтому не присутствует как
ожидание и, следовательно, должен вызываться каким-то намеренным актом.

На самом деле, раскручивание мелодии - феномен того же типа, что и
почесывание в затылке или позвякивание ключами в кармане: он осуществляется
автоматически, без осознанного участия сознания. Именно поэтому этот акт
доступен непрерывной рефлексии - мы способны наблюдать за внутренним
прокручиванием мелодии так же, как на концерте, и точно так же мы можем
наблюдать почесывание в затылке и т.д.

Идея непрерывности настроения вызывает естественное следствие: в сознании
всегда что-то есть. Оно не бывает пустым. Представим себе, что мы слышим
урчание холодильника. Погрузившись в работу, мы замечаем через некоторое
время, что урчание давно прекратилось. Как проинтерпретировать это "давно"?
Если мы уже давно заметили, что холодильник умолк, почему сознание сразу же
не дало об этом сигнал? Очевидно, потому, что мы были заняты, и нам
молчание холодильника было не важно (не входило в ожидания и потому не
стало событием). Освободившись, мы восприняли молчание как не
соответствующее ожиданиям. Значит, ожидания были - то есть все время, пока
мы работали, сознание прокручивало урчание холодильника, несмотря на
феноменально данное молчание.

Существенно непроясненным остается одно: характеристика "давно". Мы знаем,
что время осознается в событиях, которые смещают важность с определенных
вещей, делая их более тусклыми и незаметными. Какие, впрочем, события могли
произойти во время работы? Ведь мы напряженно концентрировали внимание и
интерес на чем-то одном.

Следовательно, мы вообще не можем судить, давно ли на самом деле отключился
холодильник. "Давно" здесь выступает синонимом "не только что". "Только
что" произошло событие, заставившее нас оторваться от работы, а урчание
холодильника воспринимается нами как прекратившееся раньше. "Давно" поэтому
означает, что мы заметили не действительное (феноменально данное) событие,
а событие, являющееся временной проекцией действительного.

Сходное с рассмотренным событие - "мелодия давно не звучит". В данном
случае мы тоже не должны предполагать, что мелодия исчезла из сознания
давно. Ее активное прослушивание действительно прекратилось, стало
неважным, и с этого момента содержание настроения стало нам фактически
недоступным. Поэтому следующее обращение к настроению является уже
конституирующим, прекращая выполнение мелодии и активизируя новый
автоматизм. Ощущение "давно" здесь всецело обманчиво и говорит только о
том, что зарегистрированное сознанием исчезновение мелодии не произошло в
данный момент.

Заметим, что как только мы перестаем концентрировать внимание, оно тут же
обращается к прослушиванию настроения. То есть сознание не просто всегда
полно, но и стремится к осознанию своей полноты, к регистрации настроения.

Сознание, удерживающее мир

Мы говорили о сознании как о способе восприятия мира и о способе протекания
"внутренней" жизни человека. В этот способ входят, во-первых, система
значений, в которых происходит видение и мышление, во-вторых, механизм
формирования ожиданий на основе увиденного, в-третьих, механизм соотнесения
ожиданий и восприятия, в рамках которого система значений меняется.

Ясно, что без этих механизмов никакое стабильное действие не было бы
возможно - простейший акт типа поднесения ложки ко рту каждый раз требовал
бы новых проб и ошибок, новых усилий выработки верной координации. И эти
усилия никогда не увенчивались бы успехом, поскольку суть успеха - в
формировании смыслов и значений (в нашем примере - "ложки", "ко рту", "не
спеша" и т.д.), то есть в реализации сознательных механизмов.

Но функция сознания, не просто в налаживании взаимоотношений с миром, без
сознания не существовало бы и мира. Ведь механизм "остановки" внимания, в
котором только нам дается что-то как нечто, - сознательный механизм. Без
сознания ничто не было бы дано нам как вещь, как часть мира. Представим
себе, что мы отправились в лес и через некоторое время вернулись. Нас
спрашивают: "Ну, что с тобой там случилось?" Мы осознаем, что нечто
произошло - но только благодаря тому, что наша прогулка вычленяется в
сознании как целостность. Ведь ежесекундно что-то с нами происходит!
Значит, немыслимым огрублением будет вписать многоликое происходящее в
ограниченный пространственно-временной интервал, да еще и осмелившись
описать его как "я неплохо погулял"!

Впрочем, мы всегда осознаем, что у нас нет слов для описания происходящего.
Точнее, наши слова несоизмеримы с происходящим. Поэтому мы никогда не
описываем Мир - феноменальную данность. Мы описываем другой мир, который
получаем в наследство от других людей и потом изменяем и воссоздаем. Почему
мы заведомо не поверим тому, что камень говорит? Потому что мы знаем: у
камня - язык "камней", несоизмеримый с человеческим языком. Собственно,
утверждение экзистенциалистов о несоизмеримости человека и Мира
сформулировано неточно: у нас нет представления о Мире, Мир мы только
ощущаем и воспринимаем внесознательными органами (если такие есть). Наши
представления, напротив, сознание черпает из мира знаний, возникающих из
событий: "мир" - есть совокупность событий, а Мир - совокупность
происходящего.

Поэтому страх экзистенциализма - не встретиться лицом к лицу с Миром (мы и
так неосознанно делаем это ежесекундно), а потерять мир. Представим себе,
что сознание перестало воспроизводить мир в ожиданиях. Исчезло привычное
течение мира, исчезли и события. Исчезло и течение времени, исчезла сама
жизнь!

Эта ситуация великолепно описана Сент-Экзюпери [2, с.261]: "Он не испытывал
никаких желаний. Он ничего не испытывал. Времени у него было сколько
угодно. Делать ему было совершенно нечего". Это - о человеке, стоящем на
крыле горящего самолета с мертвым экипажем, в то время как его поливают
пулями немецкие истребители! Но спросим себя, а что он мог сделать? Что в
этой ситуации могло указать ему на то, что надо сделать? Ему было все
равно, а это означает, что сознание выключилось, перестав вырабатывать
предпочтения. Единственный голос, который он слышал, был голос Мира, но
диктовал он свои указы не сознанию, а телу. И он спрыгнул.

Страх потерять мир - это страх потери логоса, человеческого. Напротив,
функция сознания - воссоздавать человеческое. В этом смысле сознание
консервативно и традиционно. Мамардашвили пишет [1, с.215-216]: "Сознание
есть какая-то устойчивость живых форм, их тенденция воспроизводить себя".
Эта устойчивость необходима нам для действия. А воспроизводство себя - и
есть жизнь, как мы понимаем ее, - последовательность событий,
разворачивающаяся в целостности мира сознания.

Знание

Теперь, наконец, мы можем сформулировать взгляд на знание. В философском
употреблении этого слова смешаны как минимум три понятия: 1) акт познания,
направленный на Мир, 2) состояние или модус бытия человека, 3) причастность
некоего утверждения "абсолютной истине". Во избежание этого смешения
"знанием" мы будем называть второе из описанных понятий - точнее, систему
значений, в которых человек мыслит и воспринимает. Такое знание, конечно,
нельзя отличить от "мнения", поскольку индивидуальная система значений ни в
каком смысле не абсолютна.

В силу такого релятивизма никакое значение мы не можем считать "абсолютным"
и потому "абсолютных истин" сознания нет. Утверждение "красный волк - это
волк" не является "более истинным" по отношению к утверждению "я человек" с
точки зрения способа существования такого знания. И то, и другое
утверждение могут быть включены в способ нашего видения мира в результате
акта познания - понимания, - который состоит в наделении смыслом5).

Знание-"что" и знание-"как"

Это различение было достаточно четко сформулировано Райлом. Знание-"что"
направлено на вещь, которую мы хотим как можно полнее осмыслить.
Знание-"как" направлено на то, чтобы успешно разрешить ту или иную
жизненную ситуацию. Эти два вида знания безусловно плохо коррелируют друг с
другом.

Некий физик6), приехав ранним утром на биостанцию, оставил рюкзак на берегу
и пошел искать дирекцию. Вернувшись, он не нашел рюкзака. Велико же было
его удивление, когда он заметил рюкзак, плавающий метрах в двадцати от
берега!

Будучи образованным человеком, этот физик, конечно, знал, что такое прилив
и какие он имеет последствия. Однако у него не было автоматизма осторожного
обращения с приливами, поскольку до этого у него ничего в море не уплывало
(не было события-прецедента)7).

Напротив, из знания-"как" не следует знание-"что". Умение играть на
скрипке, например, не означает, что мы способны описать его (ср. с притчей
о сороконожке). В книге о неявном знании М. Полани содержится много других
подобных примеров.

Знание и понимание

В параграфе о событии мы говорили об акте единичного выбора как об
источнике изменения системы значений. Нетрудно заметить, что вся наша
сознательная жизнь является либо актами внимания, либо актами выбора. Мы
либо отслеживаем наше настроение, либо меняем его.

Деятельность выбора все же сильно отличается от деятельности слежения тем,
что она требует намеренной активности (актуализации системы значений). Мы
должны затратить определенные усилия, чтобы совершить выбор, поскол