Федерико Гарсиа Лорка.
     Стихи


 Книга стихов.                      1921
 Стихи о канте хондо.               1921
 Первые песни.                      1922
 Песни.                             1921 - 1924
 Цыганское романсеро.               1924 - 1927
 Поэт в Нью-Йорке.                  1929 - 1930
 Плач по Игнасьо Санчесу Мехиасу.   1935
 Шесть стихотворений по-галисийски. 1935
 Диван Тамарита.                    1936
 Стихи разных лет.
---------------------------------------------------------------------------

                           Федерико Гарсиа Лорка

                                Книга стихов

                                    1921

   * Флюгер. Перевод Я. Серпина
   * Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути.
     Перевод Инны Тыняновой
   * Осенная песня. Перевод О. Савича
   * Весенная песня. Перевод Инны Тыняновой
   * Малая песня. Перевод М. Самаева
   * Цикада. Перевод М. Самаева
   * Грустная баллада. Перевод М. Самаева
   * Потемки моей души. Перевод А. Эйснера
   * Дождь. Перевод В. Парнаха
   * Если б мог по луне гадать я. Перевод Я. Серпина
   * Элегия. Перевод М. Самаева
   * Сант-Яго. Перевод Инны Тыняновой
   * Алмаз. Перевод В. Парнаха
   * Новые песни. Перевод А. Яни
   * Баллада июльского дня. Перевод Инны Тыняновой
   * Сон. Перевод О. Савича
   * Пейзаж. Перевод М. Кудинова
   * Вопросы. Перевод М. Кудинова
   * Солнце село. Перевод Б. Слуцкого
   * Мадригал ("Мой поцелуй был гранатом...") Перевод М. Самаева
   * Колокол. Перевод Инны Тыняновой
   * Есть души, где скрыты... Перевод М. Кудинова
   * Сокровенная баллада. Перевод М. Самаева
   * Старый ящер. Перевод Инны Тыняновой
   * Баллада тихого сквера. Перевод Инны Тыняновой
   * Перепутье. Перевод Инны Тыняновой
   * Прерванный концерт. Перевод Б. Слуцкого
   * Восточная песня. Перевод М. Самаева
   * Поле. Перевод М. Кудинова
   * Баллада морской воды. Перевод А. Гелескула
   * Деревья. Перевод М. Самаева
   * Луна и смерть. Перевод А. Гелескула
   * Мадригал (Твои глаза я увидел...") Перевод М. Кудинова
   * Колосья. Перевод О. Савича
   * Раздумья под дождем. Перевод Ю. Мориц
   * Ключ. Перевод Б. Слуцкого
   * Море. Перевод В. Парнаха
   * К лавру. Перевод В. Парнаха
   * Осенний ритм. Перевод Г. Шмакова
   * Ночная мелодия. Перевод М. Кудинова
   * Гнездо. Перевод М. Самаева
   * Иная песня. Перевод М. Самаева

        ФЛЮГЕР

        Ветер, летящий с юга,
        ветер, знойный и смуглый,
        моего ты касаешься тела
        и приносить мне,
        крылья раскинув,
        зерна взглядов, налитых соком
        зреющих апельсинов.

        Обагряется месяц,
        и плачут
        тополя, склонясь пред тобою,
        только ждать тебя надо подолгу!
        Я свернул уже ночь моей песни
        и поставил ее на полку.

        Обрати на меня вниманье,
        если нет и в помине ветра,-
        сердце, закружись,
        сердце, закружись!

        Летящая с севера стужа,
        медведица белая ветра!
        Моего ты касаешься тела,
        и в плаще
        капитанов бесплотных
        ты хохочешь
        над Алигьери
        и дрожишь
        от восходов холодных.

        Ветер, шлифующий звезды,
        ты приходишь с таким опозданьем!
        Потерял я ключи от шкафа,
        и зарос он
        мхом первозданным.

        Обрати на меня вниманье,
        если нет и в помине ветра,-
        сердце, закружись,
        сердце, закружись!

        Бризы, гномы и ветры,
        летящие ниоткуда.
        Мотыльки распустившейся розы
        с пирамидальными лепестками,
        затененные чащей лесною,
        флейты,
        поющие в бурю,
        расстаньтесь со мною!
        Тяжкие цепи сдавили
        память мою до боли,
        и птица, что щебетом звонким
        умеет расписывать вечер,
        томится теперь в неволе.

        Минувшее невозвратимо,
        как будто кануло в омут,
        и в сонме ветров просветленных
        жалобы не помогут.
        Не правда ли, тополь, искусник бриза?
        Жалобы не помогут.

        Обрати на меня вниманье,
        если нет и в помине ветра, -
        сердце, закружись,
        сердце, закружись!

        КАК УЛИТКА ОТПРАВИЛАСЬ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ И
        КОГО ОНА ВСТРЕТИЛА В ПУТИ

           Воздух тихого утра
        как-то по-детски нежен,
        протягивают деревья
        руки свои к земле.
        Колеблющимся туманом
        покрылись поля и посевы,
        и в воздухе ткут шелковинки
        пауки для своих сетей -
        сверкающие дорожки
        на голубом стекле.

           А рядом, под тополями,
        ручей, напевая песню,
        по зеленой траве бежит,
        и мирная улитка,
        мещаночка с тропинки,
        смиренная простушка,
        глядит на широкий мир.
        Вокруг тишина
        безмятежна.
        Улитка вздохнула украдкой
        и, бросив дом и хозяйство,
        тронулась в путь-дорогу,
        чтоб край тропинки увидеть.

           Ползет себе странница наша
        и вот набрела на место,
        где плюш по земле разросся,
        вплетаясь в крапиву. Чинно
        сидели там две лягушки,
        на утреннем солнце грея
        свои старушечьи кости.

           - Все эти новые песни, -
        ворчала одна лягушка, -
        поверь, ни гроша не стоят!
        - Подруга, - ей отвечала
        другая лягушка, слепая
        и сильно помятая с виду, -
        когда я была девчонкой,
        я верила: бог услышит
        когда-нибудь нашу песню
        и сжалится он над нами.
        С тех пор прожила я долго
        и уж ни во что не верю
        и петь совсем перестала...

           Так жаловались лягушки
        и милостыню просили
        у резвого лягушонка,
        который с нахальной миной
        прыгал рядом по травке.

           И вот перед темным лесом
        улитка остановилась.
        Хочет кричать. Не может.
        Лягушки к ней подскочили.

           - Бабочка это, что ли? -
        спросила слепая лягушка.
        - Ты разве не видишь рожки? -
        подруга ей отвечала. -
        Это улитка. Скажи нам,
        улитка,ты издалека?

           - Живу я не очень близко
        и хочу домой поскорее.
        - Улитки очень трусливы, -
        сказала слепая лягушка.
        - Умеешь ты петь? - Не умею, -
        улитка в ответ. - А молиться?
        - Меня не учили, нет.
        - А в вечную жизнь ты веришь?
        - А что это?

        - Это значит
        жить вечно в реке прозрачной
        с цветущими берегами,
        где много прекрасной пищи.
        - Да что вы? А мне говорила
        покойная бабушка в детстве,
        что я после смерти буду
        ползать по нежным листьям
        самых высоких деревьев.

           - Еретичка была твоя бабка!
        Мы говорим тебе правду,
        а не веришь - заставим верить! -
        разбушевались лягушки.

           - Зачем я ушла из дому? -
        плачет улитка.- Я верю
        в вечную жизнь, конечно,
        вы правы... -
           Тогда лягушки
        задумчиво удалились,
        а наша улитка в страхе
        поспешила в лес углубиться.

           Две нищенки, две лягушки
        застыли подобно сфинксам.
        Одна из подруг спросила:
        - Ну, в вечную жизнь ты веришь?
        - Не верю, - ответила грустно
        слепая больная лягушка.
        - Зачем мы тогда улитке
        сказали, что надо верить?
        - Затем, что... Сама не знаю, -
        вздохнула слепая лягушка, -
        я не могу без волненья
        слышать, как наши дети
        квакают, сидя в канаве,
        и призывают бога...

           А бедная улитка
        вернулась назад. Тропинка
        пустынна. Горячий ветер
        застыл в тополях высоких.

           И тут повстречалась улитка
        с красными муравьями,
        они, суетясь и толкаясь,
        тащили полуживого
        муравья, у которого сильно
        переломаны усики были.
        Воскликнула наша улитка:
        - Мурашеньки, остановитесь!
        За что наказать хотите
        вашего бедного братца?
        Расскажите мне, что он сделал?
        Я вас рассужу справедливо.
        Ты сам расскажи, не бойся.

           Тогда муравей полумертвый
        сказал тихонько и грустно:
        - Я, знаете, видел звезды.
        - Звезды? Что это значит? -
        кричат муравьи возмущенно.
        Да и улитка тоже
        спросила задумчиво: - Звезды?
        - Да, - муравей отвечает, -
        я видел звезды, поверьте.
        Я поднялся высоко,
        на самый высокий тополь,
        и тысячи глаз лучистых
        мою темноту пронзили. -
        Тогда спросила улитка:
        - Но что же такое звезды?
        - А это огни, что сияют
        над нашею головою.
        - Но мы их совсем не видим!
        сердясь, муравьи возражают.
        А улитка: - Слаба я зреньем,
        вижу не выше травки. -
        Тогда муравьи вскричали,
        усиками вращая:
        - Тебя мы убьем. Ленив ты
        и развращен. Ты должен
        трудиться, не глядя в небо.

           - Звезды я видел, звезды, -
        раненый им отвечает.
        Тогда изрекла улитка:
        - Оставьте его, идите
        своею дорогой, братья.
        Наверно, ему недолго
        жить на земле осталось.

           Пчела пролетела, разрезав
        медовыми крыльями воздух.
        Муравей, умирая, дышит
        свежей вечерней прохладой
        и шепчет: - Пришла ты за мною,
        унеси меня к звездам, пчелка.

           Видя, что он уже умер,
        муравьи разбегаются в страхе.

           Улитка, вздохнув украдкой,
        прочь поползла в смущенье,
        словно пред ней раскрылась
        вечность на краткий миг.
        - Нет у тропинки края,
        верно, ведет она к звездам, -
        восклицает она печально. -
        Только мне до них не дойти.
        Уж больно я неуклюжа,
        мне лучше о звездах забыть.

           Туман висит над полями,
        и солнце лучом дрожащим
        по колокольням дальним
        под вечерний звон скользит.
        А мирная улитка,
        мещаночка с тропинки,
        в смущенье, с тоскою странной,
        глядит на широкий мир.

        ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

        Сегодня чувствую в сердце
        неясную дрожь созвездий,
        но глохнут в душе тумана
        моя тропинка и песня.
        Свет мои крылья ломает,
        и боль печали и знанья
        в чистом источнике мысли
        полощет воспоминанья.

           Все розы сегодня белы,
        как горе мое, как возмездье,
        а если они не белы,
        то снег их выбелил вместе.
        Прежде как радуга были.
        А снег идет над душою.
        Снежинки души - поцелуи
        и целые сцены порою;
        они во тьме, но сияют
        для того, кто несет их с собою.

           На розах снежинки растают,
        но снег души остается,
        и в лапах бегущих лет
        он саваном обернется.

           Тает ли этот снег,
        когда смерть нас с тобой уносит?
        Или будет и снег другой
        и другие - лучшие - розы?
        Узнаем ли мир и покой
        согласно ученью Христову?
        Или навек невозможно
        решенье вопроса такого?

           А если любовь - лишь обман?
        Кто влагает в нас жизни дыханье,
        если только сумерек тень
        нам дает настоящее знанье.
        Добра - его, может быть, нет,-
        и Зла - оно рядом и ранит.

           Если надежда погаснет
        и начнется непониманье,
        то какой же факел на свете
        осветит земные блужданья?

           Если вымысел - синева,
        что станет с невинностью, с чудом?
        Что с сердцем, что с сердцем станет,
        если стрел у любви не будет?

           Если смерть - это только смерть,
        что станет с поэтом бездомным
        и с вещами, которые спят
        оттого, что никто их не вспомнит?
        О солнце, солнце надежд!
        Воды прозрачность и ясность!
        Сердца детей! Новолунье!
        Души камней безгласных!
        Сегодня чувствую в сердце
        неясную дрожь созвездий,
        сегодня все розы белы,
        как горе мое, как возмездье.

        ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ

        I

           Выходят веселые дети
        из шумной школы,
        вплетают в апрельский ветер
        свой смех веселый.
        Какою свежестью дышит
        покой душистый!
        Улица дремлет и слышит
        смех серебристый.

        II

           Иду по садам вечерним,
        в цветы одетым,
        а грусть я свою, наверно,
        оставил где-то.
        На кладбище, над черепами
        забывших время,
        трепещет земля цветами,
        взросло их семя.
        И кипарисы, покрыты
        пыльцою нежной,
        вперили пустые орбиты
        в простор безбрежный,
        качая своей утомленной
        главой зеленой.

           Апрель, ты несешь нам звезды,
        вешние воды,
        зажги золотые гнезда
        в глазах природы!

        МАЛАЯ ПЕСНЯ

        У соловья на крылах
        влага вечерних рос,
        капельки пьют луну,
        свет ее сонных грез.

        Мрамор фонтана впитал
        тысячи мокрых звезд
        и поцелуи струй.

        Девушки в скверах "прощай"
        вслед мне, потупя взгляд,
        шепчут. "Прощай" мне вслед
        колокола говорят.
        Стоя в обнимку, деревья
        в сумраке тают. А я,
        плача, слоняюсь по улице,
        нелеп, безутешен, пьян
        печалью де Бержерака
        и Дон-Кихота,
        избавитель, спешу на зов
        бесконечного-невозможного,
        маятника часов.
        Ирисы вянут, едва
        коснется их голос мой,
        обрызганный кровью заката.
        У песни моей смешной
        пыльный наряд паяца.
        Куда ты исчезла вдруг,
        любовь? Ты в гнезде паучьем.
        И солнце, точно паук,
        лапами золотыми
        тащит меня во тьму.
        Ни в чем не знать мне удачи:
        я сам как Амур-мальчуган,
        и слезы мои что стрелы,
        а сердце - тугой колчан.

        Мне ничего не надо,
        лишь боль с собой унесу,
        как мальчик из сказки забытой,
        покинутый в темном лесу.

        ЦИКАДА

        Цикада!
        Счастье хмельной
        от света
        умереть на постели земной.

        Ты проведала от полей
        тайну жизни, завязку ее и развязку.
        И старая фея,
        та, что слыхала рожденье корней,
        схоронила в тебе свою сказку.

        Цикада!
        Это счастье и есть -
        захлебнуться в лазурной крови
        небес.
        Свет - это бог. Не затем ли
        проделана солнцем дыра,
        чтоб мог он спускаться на землю?

        Цикада!
        Это счастье и есть -
        в агонии чувствовать весь
        гнет небес.
        Перед вратами смерти
        с понуренной головою,
        под спущенным стягом ветра
        идет все живое.

        Таинственный говор мыслей.
        Ни звука...
        В печали
        идут облаченные в траур
        молчанья.

        Ты же, пролитый звон, цикада,
        ты, родник зачарованный лета,
        умираешь, чтоб причаститься
        небесному звуку и свету.

        Цикада!
        Счастливая ты,
        ибо тебя облачил
        сам дух святой, иже свет,
        в свои лучи.

        Цикада!
        Звездой певучей
        ты сверкала над снами луга,
        темных сверчков и лягушек
        соперница и подруга.
        И солнце, что сладостно ранит,
        налившись полуденной силой,
        из вихря лучей гробницу
        над прахом твоим водрузило
        и сейчас твою душу уносит,
        чтоб обратить ее в свет.
        Стань, мое сердце, цикадой,
        чтобы истек я песней,
        раненный над полями
        светом небесной бездны.
        И та, чей женственный образ
        был предугадан мной,
        пусть собственными руками
        прольет его в прах земной.

        И розовым сладким илом
        пусть кровь моя в поле станет,
        чтобы свои мотыги
        вонзали в нее крестьяне.

        Цикада!
        Это счастье и есть -
        умереть от невидимых стрел
        лазурных небес.

        ГРУСТНАЯ БАЛЛАДА

        Маленькая поэма

        Бедная бабочка сердце мое,
        милые дети с лужайки зеленой.
        Время-паук ее держит в плену,
        крыльев пыльца - горький опыт плененной.

        Пел я, бывало, ребенком, как ты,
        милые дети с лужайки зеленой.
        Голос мой, ястреб с когтями котенка,
        в небо взмывал, в его синее лоно.
        Клича вербену, вербену зовя,
        как-то бродил в картахенском саду я,
        и потерял я колечко судьбы,
        речку из песни минуя.

        Стать кавалером и мне довелось.
        Майский был вечер, прохладный и лунный.
        Мне показалась загадкой она,
        синей звездой на груди моей юной.
        Вербного был воскресенья канун,
        сердце скакало в звездные дали.
        Но вместо роз и махровых гвоздик
        ирисы руки ее обрывали.
        Сердцем я был беспокоен всегда,
        милые дети с лужайки зеленой.
        Ту, что в романсе встретилась мне,
        ждал я, в мечты погруженный.
        Ту, что нарвет майских роз и гвоздик,
        ждал я, - как пелось в романсе.
        Но почему только дети одни
        видят ее на Пегасе?
        Та ли она, кого мы в хороводах
        с грустью звездой называем,
        молим, чтоб вышла потанцевать
        в луг, принаряженный маем?

        Мне вспоминается детства апрель,
        милые дети с лужайки зеленой.
        В старом романсе однажды ее
        я повстречал, изумленный.

        И по ночам стал печалиться ей,
        недостижимой, немилый.
        Слыша мои излиянья, луна
        губы в усмешке кривила.
        Кто она - та, что гвоздики сорвет
        с нежными розами мая?
        Бедная девочка, замуж ее
        выдала мачеха злая.
        Где-то на кладбише в тихой земле
        спят вместе с ней ее беды...
        Я же, в любви безответной своей,
        сердца исчез не изведав,
        с посохом солнца хочу одолеть
        недостижимость небесного склона.

        Мраком меня укрывает печаль,
        милые дети с лужайки зеленой.
        Ныне далекие те времена
        с нежностью я вспоминаю.
        Кто она та, что гвоздики сорвет
        с нежными розами мая?

        ПОТЕМКИ МОЕЙ ДУШИ

        Потемки моей души
        отступают перед зарею азбук,
        перед туманом книг
        и сказанных слов.

        Потемки моей души!

        Я пришел к черте, за которой
        прекращается ностальгия,
        за которой слезы становятся
        белоснежными, как алебастр.

        (Потемки моей души!)

        Завершается
        пряжа скорби,
        но остаются разум и сущность
        отходящего полудня губ моих,
        отходящего полудня
        взоров.

        Непонятная путаница
        закоптившихся звезд
        расставляет сети моим
        почти увядшим иллюзиям.

        Потемки моей души!

        Галлюцинации
        искажают зрение мне,
        и даже слово "любовь"
        потеряло смысл.

        Соловей мой,
        соловей!
        Ты еще поешь?

        ДОЖДЬ

           Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.
        И старинная сладость примиренной дремоты,
        пробуждается с ним безыскусная песня,
        и трепещет душа усыпленной природы.

           Это землю лобзают поцелуем лазурным,
        первобытное снова оживает поверье.
        Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
        и великая кротость разл