Даниил Да.
   Восковое лицо

----------------------------------------------------------------------------
 © Copyright Даниил Да, 1992-1998
 Date: 7 Feb 2000
 Email: dada@liter.net

----------------------------------------------------------------------------
x x x
Покидая свет, замечаешь снег
Замечаешь, что всё неважно, где
Обиталось и ощущалось мне
Как обычно: вред обращая в смех
На шипящих я уезжаю. Слух
Ловит шелест змей, клея и бумаг,
Крестовин, тряпья. Проникая в круг
Видишь свет как свет, а не просто знак.
Смотришь - в стороне, на траве полей
Там где луч лежал, пробегаешь ты
За тобой как след серебрится клей
Склеив лепестки, бабочек, цветы
Поглотив траву и слепив листы
Льётся за тобой клей желанья, но
Слишком медленно двигаешься ты
И заносит снег всё быстрей окно.
Ты уже дитя и лежишь как хлеб,
А потом тебя ветошью морщин
Накрывает сон. Бугорками век
Из-под снега сферы видны вершин
На секунду лишь; и стеклянный лист
Превратился в белый слепой квадрат
Отсекая верх, стороны и низ
Памяти. Вперёд, в сторону, назад
Потеряло смысл двигаться. куда.
Слушай и молчи. Пусть текут снега
Клей, трава и звук, память и вода,
След, вершины гор, бабочки, луга.
7.02.96, пос. Октябрьский
x x x
Богемой, я вкушал рассыпчатый гашиш,
Пил красное вино из ёмкости литровой,
Гулял по лабиринтам скользких крыш,
Считая лишь себя всего первоосновой.
Теперь я сплю один в глумленьи дневников,
Иль перечитываю сумрачные вирши,
На лебединый нос смотрю из-под очков,
Стараясь жить всё медленней и тише.
Уже не будит кровь звон рыболовных шпал,
И медное кольцо отстрижено от уха.
Мир рассыпавшийся нежданно слитным стал,
Как в подтвержденье измененья духа.
Бывало, купишь мокрых папирос,
Но нет желания играть с послушным дымом,
Сплетёшь венок из деревянных роз,
Но он с волос горячих съедет мимо.
И только что-то вертится в глазах,
Не то пятак, не то лучистый посох,
Пески в упрямо сорванных горах,
Шары горящие на солнечных покосах,
Упрямой стали свет, щербатый круг,
Где в треугольник вписаны две свечки,
И, вторя замешательству подруг,
В углу летают рыжие колечки.
А наконечник вдумчивого лба
Венчает шапка или венчик пыли.
Размякшая и тёплая судьба,
Зачем тебя мне звуки подарили? -
Ругался я, и смирно вопрошал
У букв бумажных верного совета,
А вечная подвижная душа
Стремилась в области изменчивого света.
23.5.94
ВОСКОВОЕ ЛИЦО
Восковое лицо покрывается льдом,
Белых гор ручейки окружают его,
Муравьи и жуки поселились на нём,
И картина плывёт среди красных снегов.
Восковое лицо, кто тебя потерял?
Кто тебя наколол на еловый сучок?
Кто в бумажную заводь как утка нырял,
И попался на взгляда железный крючок?
Мы встречались с тобой, или чудится мне,
Что венчались под медной горячей горой.
Твои губы текли и струились в огне,
А морщины сгибались тугой тетивой.
После жили мы вместе, и на ночь, порой,
Я тебя запирал в герметический шкаф
От прожорливых бабочек, моли сырой,
Землероек  и взглядов искусственных трав.
Ты мне пело скрипуче, а я набивал
В свою трубку табак, как седой капитан,
И в тебя как иголки я пальцы втыкал,
И ложились с тобой мы на ветхий диван.
Как тебя я любил, восковое лицо!
Как дышал на тебя и собой согревал,
Прижимаясь поближе слепым близнецом
Под покровом промозглых и злых одеял.
Мы гуляли в лесу, и случайный обрыв
Нас притягивал краской цветущего дна.
Ты на руки просилось и, слыша призыв,
Я тебя поднимал. И всходила луна.
Восковое лицо, я тебя потерял,
Ты уплыло по талой весенней воде.
Я над берегом долго и глупо стоял,
И искал под ногами, в зелёной слюде
Отраженье своё. Что найти мне пришлось?
Рассмеялась кукушка и мрачен был смех.
Подо мной копошилось, ругалось, рвалось
Восковое лицо, выливаясь на снег,
Покрываясь не льном, но чешуйчатым льдом,
Извиваясь как рыба на сковороде,
Убегало, спешило и пело притом,
И ужом пробиралось к весёлой воде.
На картине круги, и снега, и поля,
И медальный овал на песке у реки,
Догорающий камень, клочки февраля
И струящийся воск из-под жёлтой руки.
16.3.94
x x x
Центр мира давно погорел как Москва,
Как Москва, погорел как Москва.
Я средь пепла остаться хотел как листва,
На пожарище мокром листва.
Люди чёрные встали в углах нежилых
Как гробы, средь углов нежилых.
Голоса кувыркаются в стенах пустых,
Ещё слышатся в стенах пустых.
Расплетается узел посредством огня,
Не живущего в пепле огня.
Не минует пожар и коня и меня,
Не минует пожарник меня.
Ты найди, мой пожарник, меня в темноте,
В непролазной густой темноте.
Обещай мне мороз и пустую постель,
Обещай мне пустую постель.
Обещай мне, пожарник, рождественский лёд,
Обещай мне рождественский лёд.
Он излечит, исцелит, меня он спасёт,
Брата лёд своего не убьёт.
Как животное древнее чуждых времён,
Как животное прошлых времён
Буду я этим льдом погребён, погребён.
Буду пористым льдом погребён.
10.12.92
x x x
Бесноватое детство в коробке вращалось белёсым дымком
Расцветало по небу малиновым алым цветком
Шестигранная юность мудрила и морщила лоб
Отрицая разумность треща сухожильями строп
Маслянистая зрелость давила на честность и ум
Неспокойная ясность стерпелась и слиплась в обыденный шум
Просветлённая старость дрожала стонала и жгла
Темнотой предстоящей что чёрная душная мгла
Небеса обещая шипя и шатаясь от сна
Облака пустота одиночество небо весна
Пустота безъязыкая цепко держала. Душа
В синеве растворялась как сахар - с достоинством и не спеша
Словно спящий герой исчезая в реальности сна
Забывая узоры на водной лазури окна
Забывая шнурки что вязать не умел никогда
Золотые деньки деньги больше чем круг пятака
Ломоту и всезнайство весёлую трезвость и жар
Голубые вагоны составов тревогу вселенский пожар
Забывая тебя и себя и её и меня
Оставляя лишь привкус дрожащего медного дня
Ощущение трепета ветер кузнечики вдох теплота
Золотая полынь отражения вечер ступени моста
Простота теснота ломота темнота теплота
Красота высота одиночество и пустота
28.11.93
НА УТРАТУ И ГИБЕЛЬ БЕСТЕЛЕСНОГО ИДЕАЛА (1)
На картонном пространстве лица твоего - пастила
Пластилиновый лоб детской куклы покроет плюющим огнём.
Проливает узоры чело, и глядят из сырого стекла
Позвонки пыльной рыбы, жующей коренья под пнём.
	Там кукушкою скорченной ноздри темнеют, и нос
	Тлелой мякотью вывернут, вылеплен из кожуры
	Жёлтых яблок, пластмассовых склеенных роз,
	Из бумажных букетов, мышиной душистой травы.
Треугольник волос - бравый атавистический знак
Воскового сословия, ангела, мха в колыбели, добра.
Рама глаза манерна, намеренно выверен зрак,
И ресницы - суть пальцы, струенье ветвей из костра.
	Переспелая смоква вкушает шуршащий шнурок,
	И дракон шепелявый щебечет за чёрною мшистой щекой.
	Подбородка не вывернет, не убежит из-под ног
	Исходящий от ссохшейся кожицы замшевый зной.
А на пальцах - анапест, синицы, морские ежи
Серебрятся рогатками, шеями мех стерегут,
Говорят - сбереги, если надо - продай, заложи,
И забудь до скончания вязких развязных минут.
	Путеводна печаль - на ладони иглу не ищи,
	Закатай бледный компас под холм запасных рукавов,
	Осторожно срезая на темени слепка хвощи
	И размеренно слушая смерть ледяных голосов.
Что они говорят? Говорят, что опишут тебя
Как бесценное мясо, как тело коровы святой,
Поедая которое от наслажденья хрипят
И ломают амуров фарфоровых над головой.
	О, тебя разрисуют узорами острых ключей
	Как шкатулку с зерном, как конверта картонный фасад.
	Пусть отыщет средь россыпей опись любитель, хитрец, книгочей,
	И положит, краснея, сию же минуту назад,
Ибо ест пустота как шагреневый пряник бумагу,
И под аркой пчелиное лепит собранье гнездо
Шумно так, что прохожий сбивается с шагу,
И ладони отводит в карманов сырое тепло.
4.6.93, СПб
НА УТРАТУ И ГИБЕЛЬ БЕСТЕЛЕСНОГО ИДЕАЛА (2)
Как счастлив я, что избежал определений
Тогда, когда мы были вместе, милый друг.
Теперь я вижу: небеса и тени
В лице твоём сплетались в чёрный круг.
	Там были жилы трав, сугробы глаз зелёных,
	Укусы листьев, голоса цветов,
	Вороньих лап следы и миллионы
	Медвежьих ягод в саже рудников.
Табачный дым в столбы скрутил волокна,
В два платиновых стержня над водой.
Лежали на снегу как полосы и окна
Пространства лба, укрытого зимой.
	Мох яблочной щеки сгорал в руках бездымно,
	Бездумно, как исчерченные дни
	И скобы рта, и возглас неизбывный,
	И лепестки ресниц, и чешуи огни.
Как прав был я, что избежал определений
Твоих благоухающих глубин,
Седин, извилин, недр и наслоений.
И настроений кропотливый тмин,
	И бисер мыслей, и пшено уныний,
	Горбатых перьев швы и поры сна,
	И норы букв, срастающихся в имя,
	Как корни флоксов на горбу окна.
Твои высоты в пепле извержений,
И шеи рубикон, где перлов карамель
Избавила меня от тяжести сомнений,
Направив  взгляд дробящийся на цель.
Теперь там корень бед и раздраженья хвоя,
	Венозный лес заноз, как иглы для страниц -
	Парадоксально чист, бескраен и бескровен,
	Подобно снулым рыбам, павшим ниц.
	Теперь там пустота и порванный экватор,
И выжженный квадрат, и чернота
Летающая молью бесноватой
На кончике священного шеста.
16.12.93, Сочи
МЕДНЫЙ ВАЛИК
На мои возражения день отвечает бесчестием лунного света
Выгорают картины румынских враждебных кровавых романов
Загибается угол страницы - плохая примета
Медный валик царапает петли пружины в пучине дивана
На коленях стоят упокойные злые костюмы
Хмуро мелочь в карманах катая отвечают чужими духами
Фотографии падают навзничь - зачем мы? к чему мы?
И тетрадь оставляя пятно на паркете порастает лишайником, мхами
А пространства - куда не заглянешь - утонешь. Тогда не повесят.
Бессюжетность прожитых рассказов своё наверстает под краном
и в лопнувшей кафельной ванне
Напитает сырая вода твоё тело как молочные сладкие смеси
Медный валик ворочаться будет в промокшей утробе дивана.
30.11.92
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ С. КРАСОВИЦКОГО
Окна восковое личико
Раскачивалось во сне
И два деревянных куличика
Зимою росли на окне
Раскачивались наличники
На ледяном окне
Луны восковое личико
Жило на чёрной сосне
С испугу в сугробы ввинченной
В моём безымянном сне
Зимы ледяное личико
Пело замёрзшей весне
Про птенчиков, пеночек, птичек
Уснувших в стеклянном сне
Про два безымянных куличика
Росших в пустом окне
Изменчиво, невосприимчиво
Сугробы росли на дне
Твоего воскового личика
Сидящего на сосне
2.7.94, Москва
x x x
Куда исчезают бабочки,
Когда мы выключаем лампу?
По мосту двигались люди
И золотые гудящие горы
Взрывались у них в переносицах.
Осколки щебня пробивали автобусы,
Застревали в только что испечённом мякише,
Проходили сквозь широкие листья азиатских елей.
На всякий терроризм довольно простоты
И плосколицые марципановые звёзды
Поворачиваются так же безучастно
Обозначая не то дурную погоду,
Не то цепь мировых изменений
В моей сумасшедшей жизни:
В одной из комнат трофейной беспорядочной квартиры
Сорвалось со стены ржавое детское колесо
Из ночного горшка вышел в потолок
Столбик мутного пара
Яркий игрушечный гриб
Пошёл к дверям
В тонком луче лунного света
Куда исчезают бабочки,
Когда мы прячемся в одеяла
Как в мохнатые меховые норки?
В материнских сумках
Важно умирали ключи
А из пудрениц лез белый воздушный мох
Золотой крест на груди грешницы
Тополиный пух детских вытянутых снов
В кармане отца
Табак воюет с каменным носовым платком
Удавленная пуговица
Смотрит пустыми глазами на пол
И рыжие счастливые тараканы
Бегут от взгляда прочь
Мышь учит азбуку
Прогрызая склеенный букварь насквозь
Куда исчезают ночные бабочки
Когда лопается толстое стекло стакана
И горячая говорящая вода
Хлещет в подставленные стены
Выросших преграждающих ладоней?
Усатый дедушка с портрета
Очищает стеклянный сюртучок
Слабыми пальцами
Ибо травы высохли и завяли
И в глубине каждого цветка
Поселился пыльный шум пустоты
Ордена трескаются вдоль
Словно новогодние грецкие орехи
Медали наполняются горьким шоколадом
Планки истекают заслуженным мёдом
Я закрыл руками глаза
Загадочные ночные бабочки
Затопили сны и перелески
И я снова бежал
По огромной
Концетрически сужающейся поляне
К звёздной яме
Наполненного гулом колодца
Так и не получив ответа
На вопрос заданный случайно
27-29.6.94, Москва
ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ЯВКИ
И.О.
Петербуржские явки провалены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Рыбаки на гравюре печальны и неузнаваемы,
Номера и ключи переходят по праву к другим.
Нас уволили; мы превратились в проталины,
Нас теперь не найти и при свете дневных фонарей.
Инструменты расстроены. Явки безбожно провалены,
Именами пугают особо шалящих детей.
Отсыревшие комнаты. Вещи дорожные свалены.
Как ненужные куклы мы спим в ожиданьи гостей.
Документы просрочены. Медные кольца распаяны.
Во дворе жгут костры из просушенных водорослей.
Кто из нас провокатор? Улыбчивы, не опечалены,
Мы ложимся на дно, опасаясь любых новостей.
Заговорщики выданы. Пытки водой нескончаемы.
Казнены на плацу все герои дрянных повестей.
О тебе пусть напомнят приливы глухого отчаянья,
Переломленный камень и переложение сна.
Капитаны пьяны; юнги глиняным хлебом отравлены,
Остальная команда спит в жёлтых кричащих домах.
Петербуржские явки. Последние снимки проявлены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Шторы плотно задёрнуты. Наши слова обезглавлены.
Номера и ключи переходят по праву к другим.
10.3.94
x x x
День пропитан мёдом как китайский пекинес
Люди на прошпектах вырастают до небес
Говорит слепящая жёлтая стена
И фиалки чёрные лезут из окна
В море опускаются холод и мороз
Женщина у пристани чистит абрикос
Папиросный дым летит невесом и бел
Насекомый жук на яркий галстук сел
Башня путеводная светит сквозь туман
На плече фотографа дремлет обезьян
Лаковые косточки щёлкая во сне
Проходя по досточке, катаясь на струне
Тарахтит моторная лодка на волне
Что же так спокойно мне, так уютно мне?
Господину сытому и важному притом
Спящему, убитому золотушным сном
Или напроказничал, а теперь смеюсь
Не вовремя пожадничал и оставил грусть
Сладкую как облако, медовый пекинес
Сахарное яблоко, карамельный лес,
Грусть необъяснимую, светлую как даль
Слепую, боязливую, дремотную печаль.
23.2.94
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
В каналах Царского села
Вода не отражала лиц.
Рябая водоросль плыла
В кругу велосипедных спиц,
Матрос бежал из парка вон
И стая нимф гнала его.
В ушах стоял вечерний звон,
И всё. И больше ничего.
Сон не искал меня, а я
Бежал утоптанных полян.
Как юноша взахлёб стрелял
По джунглям жёлтых обезьян,
И нёс взлелеянный сапфир
К губам, как драгоценный дар,
И, круг волшебный очертив,
Скитался в прожитых годах.
В зелёной топке ледников
Я размораживал огонь,
От недостатка лучших слов
Кусая круглую ладонь,
Стремясь не то, чтоб умереть,
Но завершить бескровный цикл.
Морозным пламенем сгореть
В прекрасно-невозможный миг.
Так размышлял я над водой
Канала Царского села.
Перевернувшись головой
Вниз жаба дохлая плыла,
И день стекал веретеном,
Искусно вызывая сон.
С горбатым небом заодно
По травам полз вечерний звон.
27.1.94
ОПИСАНИЕ ЖЕЛАЕМОГО СНА
Я не могу уснуть, не написав
Про жирный запах перьев музы жаркой,
Блуждающей по стеблям белых трав
За спинами уродцев в жалком парке.
Мне сон дневной сулит смягченье бед
И рифмы безопасные, простые,
Как тёплый шёпот, старческий совет,
Слова тишайшие и паузы немые.
- Иди за мной - отшельник говорит,
И рыб ряды сечёт пустой рукою, -
- Когда вода тебе ресницы опалит,
Огонь остудит жар и мысли успокоит.
Я рад тебе, глухой и светлый сон,
Ты - мёд и молоко, а я ангиной болен,
Уныл, уютен, скверно заземлён,
И, в общем-то, уже совсем спокоен.
Я буду спать как камень, как вода,
Как отражение в зеркальной цитадели.
Не собираясь в путь неведомо куда,
Не поражая убегающие цели.
Как лестница, как выдох, как герой,
Попавший в суггестивные сугробы,
И замерзающий истошною порой
Младенцем в теплоте сырой утробы.
17.11.93
x x x
Узкий ум, перепелиный нос,
Пепел, пчёлы, папоротник, ворс,
Шарики смородины, скворцы,
Цирковые бородатые борцы,
Музыкальный слух, чертополох,
Бани, глины, чищеный горох,
Булочные, войлок, лебеда,
Опрокинутые навзничь города,
Бег зрачка, медведи, чернозём,
Лебеди, невзрачный водоём,
Крестики сирени, парашют,
Сжавшийся в кольцо змеиный жгут,
Шелест мысли, взрывы, тишина,
Профили деревьев у окна,
Оседающая пыль, веретено.
Всё равно, приятель, всё равно
Будет петь испорченный кальян,
Будет пролезать в глаза изъян -
Комната, свернувшаяся в ком,
Сумасшедший и спокойный зримый дом,
Вещь, таящаяся в ящичке стола,
Замирающий на цыпочках чулан,
Приоткрывший скприпнувшую дверь,
Друг сомнений, пресловутый червь,
Выгрызающий ущербинку в груди.
Что же, друг, попробуй, проследи,
Так глубок ли этот чёрный ход?
Цыкнула игла. Рука идёт,
Но ответ меняет на вопрос:
Узкий ум, перепелиный нос,
Голубая кровь, пчелиный лоб,
Прелый вкус, ногтей сухих стекло,
Бег зрачка, бровей дремучий лес,
Сахарная кость, противовес,
Разделённых полушарий головных.
Одеяло, утро, звуки, сны.
9.8.94, пос. Октябрьский
x x x
Все царства мира ты не переспоришь,
И мер расчётных силу не изменишь,
В цветастых прилагательных утонешь,
Глаголов вязких тьмы не одолеешь.
Но радуйся, изменчивое чадо,
Живым предметам и теням раскосым,
Люби животных в ямах зоосадов,
Лови по снам горящие колёса.
Следи как выпрямляется растенье,
И держит воск сведённые ладони,
И продолжает долгое паденье
Мохнатый геликоптер посторонний.
Смотри на небо, сложенное втрое,
И как Земля меняет форму шара.
Как снег над головою купол строит
Из ваты, блёсток, кухонного пара.
Как плавится отпущенное время,
И гипсовые спят в песке фигурки
В обнимку с нами, а быть может с теми,
Кто тоже пил волшебные микстурки.
И рябь идёт по лицам как по водам,
И улыбаются изменчивые дали,
И пьяная весенняя природа
Кричит назойливо из войлока и стали.
Всё так спокойно. Отчего ж ты споришь?
Ты ведь как надо не умеешь спорить.
Задумчивых скворешен не построишь,
Рокочущее не заглушишь море.
Чего же боле, друг, чего же боле?
Ну что ты ищешь там, где будет проще -
Густые буковки засушенных магнолий
И муравьиные сверкающие рощи,
Осколочные горы, минареты,
Секвойи, померанцевые мази,
Бесплатные неверные советы,
Случайные намеренные связи.
1.4.94
ЗИМНИЕ ЛАМЕНТАЦИИ
Шаловливые подростки читали на остановках зелёные томики Генриха Гейне;
Влюблённые в собственные отражения декламировали нараспев перед зеркалами и


                          суконными витринами визгливые ламентации; как
слеза с сыра, скатывалось с фанерного горизонта маленькое ворсяное солнце.
А я был болен  жалостью и дрожью, а я боялся просить сигареты у скаредных
прохожих, а улицы мне казались такими же безобразно будничными, как и мои
последние опусы.
В шоколадных плитах изюм боролся с жареным арахисом, халаты рыжебородых
продавцов-сардов пахли стерильным зимним воздухом, жиром, печенью,
трубчатой жёлтой костью, азиатским развратом. Я всматривался как
зачарованный в еловые чащи их новогодних бород.
И надвигался праздник, и отростки сиреневых осминогов свисали с торговых
лотков,и  дети бесновались под ногами, как белёсый дымок из раздавленного
сухого гриба.
Праздника ждали с усмешкой и приговорами, капитаны плавающих церквей и
электрических соборов посылали через экраны воздушные поцелуи родным и
близким.
Морской воздух ассоциировался с болезнью. Курортные проплешины городов
исчезали под лавиной грубо раскрашенных гирлянд  и китайского дешёвого
серпантина. Страховые агенты спешили - ведь так много самоубийств случалось
в эти яркие зимние дни.
Большой популярностью пользовались кубики сухого льда, мгновенно исчезающие
и оставляющие после себя разряжённый воздух, суету и гладко обструганные
еловые щепочки. Эпилептикам продавали джаз на прозрачных рыбьих костях.
А волосы мои, водоросли и ногти были почти незаметны под коркой
естественного целлофана; а мои птицы расклёвывали алмазные кукиши, стремясь
добраться до зёрен; а мои чёрные лакированные жуки пугали в ванных комнатах
расчёсывающихся после