не побежденного Ахилла.

     Ярчайшая звезда на небесах
     Подцепит насморк -- и сорвется в прах,
     От сидра пахнет бочки терпким духом.
     Да и на солнце пятна есть, по слухам.

     А вы, мадам, вы -- идеал как раз.
     Но ах! Кой-что отсутствует у вас.
     "А что ?" -- глядите вы, не понимая.
     Грудь! А в груди -- нет сердца, дорогая!



        "8"

        "СМИРЕННОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ"

     Душа бессмертная, остерегись,
     Тебе не пришлось бы худо,
     Когда полетишь ты отсюда,
     В последний путь, в беззвездную высь.

     К небесной столице ворота ведут,
     Стоят там солдаты господни,
     Нужны им деянья сегодня,--
     А званье и чин не ценятся тут.

     Тяжелую обувь и лишний груз
     Оставь же, странник, у входа,--
     Здесь будет покой, и свобода,
     И мягкие туфли, и пение муз.


        "9"

        "ОХЛАДЕЛЫЙ"

     Умрешь -- так знай, придется в прах
     Надолго слечь. И гложет страх.
     Да, страх берет: до воскрешенья
     Сойдешь с ума от нетерпенья!

     Еще б хоть раз, пока светло
     В глазах и сердце не сдало,
     Хоть раз в конце пути земного
     Щедрот любви отведать снова.

     И пусть мне явится она
     Блондинкой, нежной, как луна,--
     Вредней, чем солнце в полдень знойный,
     Мне жар брюнетки беспокойной.

     Цветущим юношам милей
     Кипенье бешеных страстей,
     Размолвки, клятвы, беснованья
     И обоюдные терзанья.

     А я не молод, не здоров,
     И пусть бы мне под грустный кров
     Любовь, мечты послали боги
     И счастье -- только без тревоги!



        "10"

        "СОЛОМОН"

     Замолкли кларнеты, литавры, тромбоны,
     И ангелы-меченосцы браво --
     Шесть тысяч слева, шесть тысяч справа --
     Хранят покой царя Соломона.

     Они от видений царя охраняют:
     Едва он брови насупит, тревожен,
     Двенадцать тысяч клинков из ножен
     Подобно стальным огням сверкают.

     Но возвращаются в ножны вскоре
     Меченосцев мечи стальные.
     Исчезают страхи ночные,
     И спящий тихо бормочет в горе:

     "О Суламифь! От края до края
     Израиль с Иудою подо мною.
     Я царь над здешнею стороною --
     Но ты не любишь, и я умираю".


        "11"

        "ПОГИБШИЕ НАДЕЖДЫ"

     Привлеченные взаимно
     Сходством душ в любой детали,
     Мы всегда друг * Другу льнули,
     Хоть того не сознавали.

     Оба честны, оба скромны,
     Даже мысли сплошь да рядом
     Мы угадывали молна.
     Обменявшись только взглядом.

     Оба честны, оба скромны,
     Даже мысли сплошь да рядом
     Мы угадывали молна.
     Обменявшись только взглядом.

     О, я жаждал быть с тобою
     До последнего момента,
     Боевым твоим собратом
     В тихом dolee far niente1.

     Да, мечтой о жизни вместе
     Сердце тешил я и разум,
     Я бы сделал что угодно,
     Чуть мой друг моргнул бы глазом,

     Ел бы все, что ты прикажешь,
     И притом хвалил бы с жаром,
     Прочих блюд и не касался б,
     Пристрастился бы к сигарам.

     И тебя, как в годы оны,
     Угощал бы для забавы
     На еврейском диалекте
     Анекдотами Варшавы.

     Ах, забыть бы все мечтанья,
     Все скитанья по чужбинам.
     К очагу твоей фортуны
     Воротиться блудным сыном.

     -----------------------
     1 Сладком ничегонеделанье, безделье (ит.).


     Но, как жизнь, умчались грезы,
     Сны растаяли, как пена,
     Я лежу, приговоренный,
     Мне не вырваться из плена.

     Да, и- грезы и надежды --
     Все прошло, погибло даром,
     Ах, мечтатель прямо в сердце
     Смертным" поражен ударом!


        "12"

        "ДЕНЬ ПОМИНОВЕНЬЯ"

     Не прочтут мне скучный кадош,
     Не отслужат мессы чинной,
     Ни читать, ни петь не будут
     Вспоминая дни кончины.

     Но, быть может, в годовщину,
     Если будет день погожий,
     На Монмартр моя Матильда
     С Паулиной выйдет все же.

     Принесет из иммортелей
     Для могилы украшенье
     И, вздыхая: "Pauvre homme!"1 --
     Прослезится на мгновенье.

     Жаль, что я живу высоко,--
     Не могу я, как бывало,
     Кресла предложить любимой,
     Ах, она в пути устала!

     Милая моя толстушка,
     Вновь пешком идти не надо.
     Посмотри -- стоят фиакры
     За кладбищенской оградой.

     ---------------------
     1 Бедняжка!



        "13"

        "СВИДАНИЕ"

     Беседка. И вечер. И запахи сада.
     В молчанье сидим у окошка мы снова.
     От месяца льется и жизнь и отрада.
     Два призрака, вместе мы вновь -- и ни слова.

     Двенадцать годов прошумели над нами
     С тех пор, как безумное видело лето
     И нежный наш пыл, и великое пламя,
     Но вот отгорело, угасло и это.

     Сначала болтунья усердно старалась,
     Но я не поддерживал разговора,
     И в пепле любовном не загоралось
     Ни искры от скучного женского вздора.

     Она вспоминала и длинно и нудно,
     Как силилась отогнать искушенье,
     Как ей добродетель хранить было трудно.
     Я делал глупое выраженье.

     Потом уехал. И мимо бежали
     Деревья, как духи под бледной луною.
     А воздух звучал голосами печали,
     И призраки мертвых летели за мною.



        "14"

        "ГОСПОЖА ЗАБОТА"

     В лучах удачи еще вчера
     Кружилась беспечная мошкара.
     Друзьями всегда был полон дом,
     И смех не смолкал за моим столом.
     Я с первым встречным, как с братом,
     Делился последним дукатом.

     Но вот за удачей захлопнулась дверь,
     И нет ни гроша у меня теперь,
     И в долгие зимние вечера
     Не кружит беспечная мошкара.
     А тут и друзья понемногу
     Ко мне позабыли дорогу.

     С тех пор неотступно сиделкой ночной
     Забота склоняется надо мной.
     Черный чепец и белый капот,
     В руке табакерка. Всю ночь напролет.
     Старуха, трясясь над постелью,
     К проклятому тянется зелью.

     Мне снится порой: возвратились они,
     Удача и теплые майские дни.
     Вновь кружатся мошки у фонаря.
     Мгновенье -- и мыльного нет пузыря!
     Скрипит табакерка, старуха
     Чихает у самого уха.



        "15"

        "К АНГЕЛАМ"

     То грозный всадник Танатос,
     Коня он шпорит под откос;
     Я слышу топот, слышу скок,
     Летит, нагнал меня ездок,
     Схватил и мчит. Ах, мысль моя мутится,
     С Матильдою судьба велит проститься.

     Мое дитя, жена моя,
     Когда тебя покину я,
     Ты здесь, оставленная мной,
     Вдовою станешь, сиротой,
     Жена-дитя, что мирно так, бывало,
     У сердца моего опочивала.

     Вы, духи светлые в раю,
     Услышьте плач, мольбу мою:
     От зол, от бед и темных сил
     Храните ту, что я любил;
     Свой щит, свой меч над нею вы прострите,
     Сестру свою, Матильду, защитите.

     Во имя слез, что столько раз
     Роняли вы, скорбя по нас,
     Во имя слова, что в сердцах
     Священников рождает страх,
     Во имя благости, что вы таите,
     Взываю к вам: Матильду защитите.



        "16"

        "В ОКТЯБРЕ 1849"

     Умчалась буря -- тишь да гладь.
     Германия, большой ребенок,
     Готова елку вновь справлять
     И радуется празднику спросонок.

     Семейным счастьем мы живем,
     От беса -- то, что манит выше!
     Мир воротился в отчий дом,
     Как ласточка под сень знакомой крыши,

     Все спит в лесу и на реке,
     Залитой лунными лучами.
     Но что там? Выстрел вдалеке,--
     Быть может, друг расстрелян палачами!

     Быть может, одолевший враг
     Всадил безумцу пулю в тело.
     Увы, не все умны, как Флакк, --
     Он уцелел, бежав от битвы смело!

     Вновь треск... Не в честь ли Гете пир
     Иль, новым пламенем согрета,
     Вернулась Зонтаг в шумный мир
     И славит лиру дряхлую ракета?

      А Лист? О, милый Франц, он жив!
     Он не заколот в бойне дикой,
     Не пал среди венгерских нив,
     Пронзенный царской иль кроатской пикой

     Пусть кровью изошла страна,
     Пускай раздавлена свобода,--
     Что ж, дело Франца сторона,
     И шпагу он не вынет из комода.

     Он жив, наш Франц! Когда-нибудь
     Он сможет прежнею отвагой
     В кругу своих внучат хвастнуть:
     "Таков я был, так сделал выпад шпагой".

     О, как моя вскипает кровь
     При слове "Венгрия"! Мне тесен
     Немецкий мой камзол, и вновь
     Я слышу трубы, зов знакомых песен.

     Опять звучит в душе моей,
     Как шум далекого потока,
     Песнь о героях прошлых дней,
     О Нибелунгах, павших жертвой рока.

     Седая быль повторена,
     Как будто вспять вернулись годы.
     Пусть изменились имена --
     В сердцах героев тот же дух свободы.

     Им так же гибель рок судил:
     Хоть стяги реют в гордом строе,--
     Пред властью грубых, темных сил
     Обречены падению герои.

     С быком вступил в союз медведь,
     Ты пал, мадьяр, в неравном споре,
     Но верь мне -- лучше умереть,
     Чем дни влачить, подобно нам, в позоре.

     Притом хозяева твои --
     Вполне пристойная скотина,
     А мы -- рабы осла, свиньи,
     Вонючий пес у нас за господина!

     Лай, хрюканье -- спасенья нет,
     И что ни день -- смердит сильнее.
     Но не волнуйся так, поэт,--
     Ты нездоров, и помолчать -- вернее.


        "17"

        "ДУРНОЙ СОН"

     Во сне я вновь стал юным и беспечным --
     С холма, где был наш деревенский дом,
     Сбегали мы по тропкам бесконечным,
     Рука в руке, с Оттилией вдвоем.

     Что за сложение у этой крошки!
     Глаза ее, как море, зелены --
     Точь-в-точь русалка, а какие ножки!
     В ней грация и сила сплетены.

     Как речь ее проста и непритворна,
     Душа прозрачней родниковых вод,
     Любое слово разуму покорно,
     С бутоном розы схож манящий рот!

     Не грежу я, любовь не ослепляет
     Горячечного взора ни на миг,
     Но что-то в ней мне душу исцеляет,-
     Я, весь дрожа, к руке ее приник.

     И лилию, не зная, что со мною,
     Я дерзостно протягиваю ей,
     Воскликнув: "Стань, малютка, мне женой
     И праведностью надели своей!"

     Увы, неведом до скончанья века
     Остался для меня ее ответ:
     Я вдруг проснулся -- немощный калека,
     Прикованный к постели столько лет.



        "18"

        "ОНА ПОГАСЛА"

     Темнеет рампа в час ночной,
     И зрители спешат домой.
     "Ну как, успех?" -- "Неплохо, право:
     Я слышал сам, кричали "браво",
     В почтенной публике кругом
     Неслись, как шквал, рукоплесканья..."

     Теперь же -- тих нарядный дом,
     Ни света в нем, ни ликованья.

     Но -- чу! Раздался резкий звук,
     Хотя подмостки опустели.
     Не порвалась ли где-то вдруг
     Одна из струн виолончели?
     Но тут в партер из-за кулис,
     Шурша, метнулась пара крыс;
     И никнет в горьком чаде масла
     Фитиль последний, чуть дыша...
     А в нем была моя душа.
     Тут лампа бедная погасла.


        "19"

        "ДУХОВНАЯ"

     Близится конец. Итак --
     Вот моей духовной акт:
     В ней по-христиански щедро
     Награжден мой каждый недруг.

     Вам, кто всех честней, любезней,
     Добродетельнейшим снобам,
     Вам оставлю, твердолобым,
     Весь комплект моих болезней:

     Колики, что, словно клещи,
     Рвут кишки мои все резче,
     Мочевой канал мой узкий,
     Гнусный геморрой мой прусский.

     Эти судороги -- тоже,
     Эту течь мою слюнную,
     И сухотку вам спинную
     Завещаю, волей божьей.

     К сей духовной примечанье:
     Пусть о вас навек всеместно
     Вытравит отец небесный
     Всякое воспоминанье!



        "20"

        "ENFANT PERDU 1"


      Забытый часовой в Войне Свободы,
     Я тридцать лет свой пост не покидал.
     Победы я не ждал, сражаясь годы;
     Что не вернусь, не уцелею, знал.

     Я день и ночь стоял не засыпая,
     Пока в палатках храбрые друзья
     Все спали, громким храпом не давая
     Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.

     А ночью -- скука, да и страх порою...
     (Дурак лишь не боится ничего.)
     Я бойким свистом или песнью злою
     Их отгонял от сердца моего.

     Ружье в руках, всегда на страже ухо...
     Чуть тварь какую близко разгляжу,
     Уж не уйдет! Как раз дрянное брюхо
     Насквозь горячей пулей просажу

     Случалось, и такая тварь, бывало,
     Прицелится -- и метко попадет.
     Не утаю -- теперь в том проку мало --
     Я весь изранен; кровь моя течет.

     Где ж смена? Кровь течет; слабеет тело.
     Один упал -- другие подходи!
     Но я не побежден: оружье цело,
     Лишь сердце порвалось в моей груди.

     -------------------------
     1 Дословно: потерянное дитя (фр.). Так во времена Французом
     революции 1789 г. в армии назывался часовой на передовом посту





        "КНИГА ТРЕТЬЯ"



        "ЕВРЕЙСКИЕ МЕЛОДИИ"

     О, пусть не без утех земных
     Жизнь твоя протекает!
     И если ты стрел не боишься ничьих,
     Пускай -- кто хочет -- стреляет.

     А счастье -- мелькнет оно пред тобой --
     Хватай за полу проворно!
     Совет мой: в долине ты хижину строй,
     Не на вершине горной.



        "ПРИНЦЕССА ШАБАШ"

     Видим мы в арабских сказках,
     Что в обличий зверином
     Ходят часто чародеем
     Заколдованные принцы.

     Но бывают дни -- и принцы
     Принимают прежний образ:
     Принц волочится и дамам
     Серенады распевает.

     Все до часа рокового:
     А настанет он -- мгновенно
     Светлый принц четвероногим
     Снова делается зверем.

     Днесь воспеть такого принца
     Я намерен. Он зовется
     Израилем и в собаку
     Злою ведьмой обращен.

     Всю неделю по-собачьи
     Он и чувствует и мыслит,
     Грязный шляется и смрадный,
     На позор и смех мальчишкам.

     Но лишь пятница минует,
     Принц становится, как прежде,
     Человеком и выходит
     Из своей собачьей шкуры.

     Мыслит, чувствует, как люди;
     Гордо, с поднятой главою
     И разряженный, вступает
     Он в отцовские чертоги.

     "Прародительские сени! --
     Их приветствует он нежно,--
     Дом Иаковлев! Целую
     Прах порога твоего!"

     По чертогам пробегают
     Легкий шепот и движенье;
     Дышит явственно в тиши
     Сам невидимый хозяин.

     Лишь великий сенешаль
     (Vulgo 1 служка в синагоге)
     Лазит вверх и вниз поспешно,
     В храме лампы зажигая.

     Лампы -- светочи надежды!
     Как горят они и блещут!
     Ярко светят также свечи
     На помосте альмемора.

     И уже перед ковчегом,
     Занавешенным покровом
     С драгоценными камнями
     И в себе хранящим Тору,

     Занимает место кантор,
     Пренарядный человечек;
     Черный плащик свой на плечи
     Он кокетливо накинул,

     -------------------
     1 В просторечии (лат.).

     Белой ручкой щеголяя,
     Потрепал себя по шее,
     Перст к виску прижал, большим же
     Пальцем горло расправляет.

     Трели он пускает тихо;
     Но потом, как вдохновенный,
     Возглашает громогласно:
     "Лехо дауди ликрас калле!

     О, гряди, жених желанный,
     Ждет тебя твоя невеста --
     Та, которая откроет
     Для тебя стыдливый лик!"

     Этот чудный стих венчальный
     Сочинен был знаменитым
     Миннезингером великим,
     Дон Иегудой бен Галеви.

     В этом гимне он воспел
     Обрученье Израиля
     С царственной принцессой Шабаш,
     По прозванью Молчаливой.

     Перл и цвет красот вселенной
     Эта чудная принцесса!
     Что тут Савская царица,
     Соломонова подруга,

     Эфиопская педантка,
     Что умом блистать старалась
     И загадками своими,
     Наконец, уж надоела!

     Нет! Принцесса Шабаш -- это
     Сам покой и ненавидит
     Суемудреные битвы
     И ученые дебаты;

     Ненавидит этот дикий
     Пафос страстных декламаций,
     Искры сыплющий и бурно
     Потрясающий власами.

     Под чепец свой скромно прячет
     Косы тихая принцесса,
     Смотрит кротко, как газель,
     Станом стройная, как аддас.

     И возлюбленному принцу
     Дозволяет все, но только --
     Не курить. "Курить в субботу
     Запрещает нам закон.

     Но зато, мой милый, нынче
     Ты продушишься взамен
     Чудным кушаньем: ты будешь
     Нынче шалет, друг мой, кушать".

     "Шалет -- божеская искра,
     Сын Элизия!" -- запел бы
     Шиллер в песне вдохновенной,
     Если б шалета вкусил.

     Он -- божественное блюдо;
     Сам всевышний Моисея
     Научил его готовить
     На горе Синайской, где

     Он открыл ему попутно,
     Под громовые раскаты,
     Веры истинной ученье --
     Десять заповедей вечных.

     Шалет -- истинного бога
     Чистая амброзия,
     И в сравненье в этой снедью
     Представляется вонючей

     Та амброзия, которой
     Услаждалися лжебоги
     Древних греков -- те, что были
     Маскированные черти.

     Вот наш принц вкушает шалет;
     Взор блаженством засветился.
     Он жилетку расстегнул
     И лепечет, улыбаясь:

     "То не шум ли Иордана,
     Не журчанье ль струй студеных
     Под навесом пальм Бет-Эля,
     Где верблюды отдыхают?

     Не овец ли тонкорунных
     Колокольчики лепечут?
     Не с вершин ли Гилеата
     На ночь сходят в дол барашки?"

     Но уж день склонился. Тени
     Удлиняются. Подходит
     Исполинскими шагами
     Срок ужасный. Принц вздыхает.

     Точно хладными перстами
     Ведьмы за сердце берут.
     Предстоит метаморфоза --
     Превращение в собаку.

     Принцу милому подносит
     Нарду тихая принцесса;
     Раз еще вдохнуть спешит он
     Этот запах благовонный;

     И с питьем прощальным кубок
     Вслед за тем она подносит;
     Пьет он жадно, -- две-три капли
     Остаются лишь на дне.

     И кропит он ими стол;
     К брызгам свечку восковую
     Приближает, -- и с шипеньем
     Гаснет грустная свеча.





        "ИЕГУДА БЕН ГАЛЕВИ"


        "1"

     "Да прилипнет в жажде к небу
     Мой язык и да отсохнут
     Руки, если я забуду
     Храм твой, Иерусалим!.."

     Песни, образы так бурно
     В голове моей теснятся,
     Чудятся мужские хоры,
     Хоровые псалмопенья.

     Вижу бороды седые,
     Бороды печальных старцев.
     Призраки, да кто ж из вас
     Иегуда бен Галеви?

     И внезапно -- все исчезло:
     Робким призракам несносен
     Грубый оклик земнородных.
     Но его узнал я сразу,--

     Да, узнал по древней скорби
     Многомудрого чела,
     По глазам проникновенным
     И страдальчески пытливым,

     Но и без того узнал бы
     По загадочной улыбке
     Губ, срифмованных так дивно,
     Как доступно лишь поэтам.

     Год приходит, год проходит,--
     От рожденья Иегуды
     Бен Галеви пролетело
     Семь столетий с половиной.

     В первый раз увидел свет
     Он в Кастилии, в Толедо;
     Был младенцу колыбельной
     Говор Тахо золотого.

     Рано стал отец суровый
     Развивать в ребенке мудрость,--
     Обученье началось
     С божьей книги, с вечной Торы.

     Сыну мудро толковал он
     Древний текст, чей живописный,
     Иероглифам подобный,
     Завитой квадратный шрифт,

     Этот чудный шрифт халдейский,
     Создан в детстве нашим миром
     И улыбкой нежной дружбы
     Сердце детское встречает.

     Тексты подлинников древних
     Заучил в цитатах мальчик,
     Повторял старинных тропов
     Монотонные напевы

     И картавил так прелестно,
     С легким горловым акцентом,
     Тонко выводил шалшелет,
     Щелкал трелью, словно птица.

     Также Таргум Онкелос,
     Что написан на народном
     Иудейском диалекте,--
     Он зовется арамейским

     И примерно так походит
     На язык святых пророков,
     Ну, как швабский на немецкий,--
     Этот желтоцвет еврейский

     Тоже выучил ребенок,
     И сво