сидеть на берегу, поставив посох меж колен и
положив на гладкий набалдашник темные руки с узловатыми длинными пальцами.
   Хотя глаза у него ослабли, он все-таки видел  многое,  а  что  не  видел,
угадывал чутьем. Слух у него был хороший, и  он  различал  в  весеннем  шуме
крики чаек-поморников, писк куличков, что проворно перебегали среди камней.
   А однажды он услышал призывные трубные голоса серых гусей и поднял голову
к небу. Он не сразу увидел птиц среди  облаков,  заметив  стаю  лишь  тогда,
когда она попала в разрыв туч и лучи солнца  засверкали  на  подбитых  пухом
белых подкрыльях. Гуси перекликались, словно подбодряли друг друга на долгом
и утомительном пути с юга к тундровым озерам.
   Они скрылись, голоса умолкли,  тучи  сомкнулись,  и  на  лице,  на  руках
Дорофей ощутил капли холодного дождя.
   - Сидишь? - послышался голос позади.  Дорофей  обернулся  и  обрадовался,
увидев Панькина.
   - Да вот сижу, - ответил он. - Гусей слушал... Только что пролетели.
   - Ожил старый зуек!  Весну  почуял?  -  с  ласковой  ворчливостью  сказал
Панькин и сел рядом. - Я тоже выбрался на волю. Три дня хворал.
   - Чем хворал?
   - Да поясницу схватило, шут ее  побери!  Р-радикулит.  Этакая  зловредная
хворь.
   - Беречься надо, - назидательно сказал старый кормщик. - Годы не молодые,
а ты в ватнике. Надел бы полушубок.
   - Да вроде тепло... А впрочем, ты прав.  -  Панькин  поглубже  нахлобучил
свою мичманку. Околыш ее  был  порядком  засален,  но  лаковый  козырек  еще
блестел, хотя и был испещрен трещинками.
   - И фураньку свою кинь. Надень шапку. Старый  форсун!  -  ворчал  Дорофей
миролюбиво.
   - Верно, и шапка не помешала бы, - согласился  Панькин.  -  Холодно  тут.
Пойдем в шахматы сыграем.
   - Что ж, это можно. Давно не играли, - Дорофей неторопливо встал с ящика,
и они отправились в избу.
   - На нас с тобой  со  стороны  глядеть,  наверное,  не  очень  весело,  -
грустновато промолвил Панькин.  -  Теперь  мы  как  пить  дать  на  покойных
Иеронима Пастухова да Никифора Рындина смахиваем. Помнишь их?
   - Как не помнить! Дружки были - водой не разлить. И мы теперь  похожи  на
них. Это ты правду сказал. И пусть. Старики были хорошие. Их помнят добром.
   - Так бы помнили нас.
   - Да, - согласился Дорофей. - Надо,  чтобы  о  человеке  осталась  добрая
память. Ну,  ежели  добром  нас  вспоминать  не  будут,  -  обернулся  он  к
другу-приятелю, - так хоть по крайности зла мы никому  не  причиняли.  Лихом
помнить - тоже причины нет.
   - Это как сказать, - вздохнул Панькин. - О тебе худого никто  не  скажет,
никому ты не насолил. А я - другое дело...
   - Почему?
   - Да потому, что был  я  на  руководящей  должности.  С  людей  спрашивал
крепко, по всей строгости, а  иной  раз  и  покрикивал  да  наказывал,  кого
следовало. На меня кое-кто зуб имеет.
   - Да, брат, плохи твои дела. Выходит,  тебя  и  после  смерти  поругивать
будут. - Дорофей рассмеялся и оступился, забыв проверить посохом  дорогу.  И
упал бы, если бы не схватился за рукав Панькина. - Ладно  давай!  Хватит  об
этом. Нечего себя отпевать прежде времени.
   В старой избенке Дорофея было тепло и даже уютно.  Крашеный  пол  блистал
чистотой, на подоконниках зеленели цветы - герань  да  ванька-мокрый.  Стол,
шесток у печи, лавки - все было  обихожено  так,  что  можно  подумать  -  у
Дорофея появилась хозяйка. Но хозяйки не было. Дочь, правда, приходила,  кое
в чем помогала, но больше Дорофей заботился о чистоте сам.
   Панькин разделся, прошел к столу и спросил Дорофея, как это  ему  удается
поддерживать в избе порядок.
   - Дак я же старый моряк! - не без гордости ответил тот. - Палубу, бывало,
в молодости драил? Драил. Теперь пол в избе  драю,  как  палубу.  У  меня  и
швабра есть, и ведерки с тазиками. Шваброй я здорово орудую! Наклоняться  не
надо. И все остальное тоже держу как следует быть. Печь - тот же камбуз, где
я еще зуйком кашеварил, стол - на каждом корабле в каюте стоит и должен быть
чист, как ладошка...
   Панькин покачал головой, дивясь такому проворству.
   - Вишь как! Старую халупку с кораблем сравнил. Это же надо додуматься!
   - Ничего хитрого нет, все  ясно  как  божий  день.  -  Дорофей  расставил
шахматы на доске и зажал фигуры в  кулаках:  -  Давай,  в  которой  руке?  -
разыграл он первый ход.
   - Одному-то, наверное, все-таки  скучновато,  -  сказал  Панькин,  сходив
пешкой. - Ночами-то как?
   - Сплю хорошо. Как барсук в норе. А в общем скучновато. Ты заходи почаще.
   - Ладно.
   - Густя звала к себе, чтобы у  них  жил.  Кровать,  говорит,  поставлю  в
почетном месте для тебя. Пищу  принимать,  будешь  вовремя  и  свежую.  А  я
отказался. У них избенка еще  меньше  моей,  а  в  семье  четверо.  Не  хочу
стеснять их. Мне и дома хорошо. Давай ходи!
   Панькин взялся было за ладью, но тут в дверь постучали, и оба обернулись.
   - Войдите! - сказал Дорофей.
   Вошла целая делегация - пятеро школьников лет двенадцати, три  девочки  и
два мальчика. Они поздоровались. Одна из девчушек пухлощекая, нос  пуговкой,
глаза черные, как смородинки, вышла вперед и подала Дорофею  букет  бумажных
цветов.
   - Поздравляем вас с наступающим праздником  Победы,  -  слегка  волнуясь,
выпалила  она  единым  духом.  -  И  вот  цветы   вам,   ветеранам   Великой
Отечественной войны, в подарок от нас. - И уже тише пояснила: - Настоящих-то
негде взять, так сами сделали. Извините.
   Дорофей встал, принял букетик и поклонился.
   - Спасибо. От меня и вот от Тихона Сафоныча. Он у нас  ведь  ветеран  еще
гражданской войны. - Премного вам благодарны за внимание.
   - И еще, - заговорила  снова  девочка,  -  мы  приглашаем  вас  обоих  на
торжественную линейку в школу завтра в десять утра.
   - Приходите, приходите, - поддержали ее другие ребята.
   Дорофей переглянулся с Панькиным и пообещал:
   - Непременно придем.
   Школьники ушли. Дорофей получше рассмотрел бумажные  цветы,  сделанные  с
немалым старанием, и передал их Панькину. Тот тоже полюбовался букетом.
   - Вот  и  стали  мы  ветеранами,  -  сказал  Тихон  Сафоныч.  -  Почетная
должность! Но это еще не все. Завтра того и гляди нас в пионеры примут. - Он
встал, увидел на кухонном шкафу узкогорлую, слегка запыленную вазу, давно не
используемую по назначению, и распорядился: -  Достань-ка  вазу-то.  Вон  на
шкафчике у тебя.
   Дорофей достал вазу, и Панькин поставил ее на подоконник.
   - Пусть все видят  с  улицы,  что  у  тебя  цветы  цветут!  -  сказал  он
удовлетворенно, устраивая букет в вазу.
   На другой день Дорофей встал пораньше и, пока грелся самовар, старательно
отгладил сохранившуюся с сорок  пятого  года  диагоналевую  защитного  цвета
гимнастерку, подшил к ней бязевый подворотничок и прикрепил награды -  орден
Славы, медаль "За отвагу" и другие медали: "К юному поколению  надо  явиться
по всей форме".
   Но  гимнастерка  оказалась  тесной,  ворот  не   застегивался.   "Неужели
растолстел? - подумал Дорофей. - Не должно быть. Наверное,  ткань  слежалась
или села от стирки. Покойная Ефросинья выстирала ее перед тем как упрятать в
сундук". Он разочарованно вздохнул и перевесил  награды  на  штатский  синий
костюм, который носил только по праздникам.
   После чая он оделся,  зашел  к  Панькину,  и  они  направились  в  школу.
Директор  Суховерхов  радушно  пожал  им  руки  и  провел  в  зал,  где  уже
выстроились в два ряда  пионеры  в  праздничной  форме.  Гостей  усадили  за
красный стол, и торжество началось.
   Линейка шла почти час. Дорофею пришлось держать речь. И хотя он  не  умел
красно говорить, все же обстоятельно рассказал детям,  как  плавал  на  боте
"Вьюн" в Кольском заливе да в проливе Маточкин Шар, вспомнив при этом боевых
друзей. Потом выступал Панькин. Мало кто в селе знал, что  он  участвовал  в
ноябре двадцатого года в штурме Перекопа, был ранен, с  трудом  выбрался  из
соленой перекопской воды и потом лежал два месяца в  госпитале  в  Воронеже.
Слушали его с большим вниманием, а потом  Панькина  и  Киндякова  приняли  в
почетные пионеры, повязав им пионерские галстуки.
   На этом празднество не кончилось. К удивлению Дорофея, одна из учительниц
объявила, что сразу после линейки  состоится  экскурсия  на  берег,  к  боту
"Вьюн".
   ...Бот стоял на  пустынном  берегу  на  окраине  села  уже  много  лет  в
бездействии. После войны Дорофей с командой плавал на нем  всего  лишь  одну
навигацию, да и то близ берега по  семужьим  тоням.  Затем  его  списали  за
ветхостью и оставили на песчаной приливной полосе на вечную стоянку.
   О "Вьюне" почти забыли. Только ребятишки иногда лазили на нем,  играли  в
свои мальчишеские игры,  бегали  по  палубе,  забирались  в  рубку,  крутили
крепкий дубовый штурвал. Изредка приходили сюда Дорофей с Офоней, сидели  на
берегу, смотрели на старое суденко и вспоминали свои странствия по  северным
морям.
   Глядеть на ветхий заброшенный корабль было грустновато. Сначала бот стоял
в вертикальном положении, на киле, вонзив  в  небо  две  мачты  с  остатками
снастей и вант. Но потом приливами да ветрами его повалило  набок,  и  мачты
накренились.
   Придя со школьниками к месту стоянки "Вьюна", Дорофей увидел, что  кто-то
поставил его снова на киль,  подведя  под  нос  и  корму  срубы  из  толстых
коротких  бревен.  Это  совсем  недавно  сделали   колхозные   плотники   по
распоряжению Климцова. Сам Климцов вряд ли бы догадался выровнять бот -  ему
и так хватало дел, - если бы не директор школы Суховерхов.  Это  ему  пришла
мысль использовать "Вьюн" для экскурсий с целью пробудить у детей интерес  к
морским профессиям.
   Здесь, на берегу Дорофея попросили продолжить беседу, начатую в школе,  и
подробнее  рассказать  об  истории  "Вьюна".  Дети  обступили  его   кругом,
поглядывая на старого капитана и на его суденышко. Позади школьников  стояли
учителя,  Панькин  и  еще  несколько   жителей   села,   привлеченных   сюда
многолюдством. Дорофей, не привыкший к такому вниманию, немного смутился, но
быстро овладел собой и начал:
   - Вот, ребята, перед вами колхозный рыболовный бот "Вьюн". Его  построили
в тридцать пятом году соломбальские корабелы в  Архангельске.  Колхоз  тогда
приобрел четыре таких суденка. Вон стоит Панькин, он был тогда председателем
и купил их. Помнишь, Тихон Сафоныч?
   - Как же, помню! - отозвался Панькин. - Мы тогда обновляли парусный флот.
Переводили его на механическую тягу...
   - Ну вот, значит, суденко, как видите, деревянное, небольшое.  Теперь  уж
таких не строят.  Теперь  другие  корабли  -  тральщики  с  рефрижераторными
установками. Мощные! Ну а мы тогда ловили  рыбу  на  таких  ботах.  Мощность
дизеля  пятьдесят  лошадиных  сил,  по  тому  времени  подходящая.  А  район
плавания...  район  плавания,  можно  сказать,  небольшой.  Однако  в  сорок
четвертом году мы с экипажем ходили аж до пролива  Маточкин  Шар.  Я  и  сам
удивляюсь теперь, как мы  забрались  в  такую  даль.  Но  надо  было.  Имели
спецзадание - вылавливать мины, что понаставили фашисты. Почему назвали  его
"Вьюном"? Да потому, что устойчив он в  шторм.  Вьется,  волнам  в  лапы  не
дается... Как поплавок ныряет  вверх  да  вниз.  Бегал  быстро,  как  резвая
лошадь. А качало на нем, - Дорофей рассмеялся, - почище, чем на  качелях.  У
иного нутро выворачивало...  Однако  мы  держались.  Руля  хорошо  слушался.
Давайте-ко пройдем на палубу.
   Сразу на палубе  все  школьники  разместиться  не  могли,  и  потому  они
разделились на две группы. Дорофей, продолжая  беседу,  показывал,  что  где
находится - рубка, люки, якорная лебедка, мачты, смотровая "бочка" на  одной
из них.
   Ему задавали много вопросов. Один паренек спросил:
   - Что нужно для того, чтобы стать моряком?
   - Прежде всего желание, - ответил Дорофей. - И приложить к  тому  хорошую
учебу в школе да примерное поведение. Моряки -  народ  серьезный.  А  больше
всего надобно воспитывать характер. Волю, значит. И добиваться своей цели.
   Когда школьники ушли, к Дорофею подошел Панькин и  положил  ему  руку  на
плечо:
   - Ты им хорошо все объяснил. Может, пробудил у кого сегодня тягу к морю.
   - Любовь к морю, - поправил его Дорофей. - Ты ведь  знаешь,  море  любить
надо!
   Было холодно. С губы тянул свежий ветер, насыщенный сыростью  и  запахами
водорослей. Дорофей глянул на низкое облачное небо.  Тучи,  гонимые  ветром,
шли на северо-восток, на полночь. Среди них образовался  разрыв  и  блеснула
прозрачная майская синева. В разрыв хлынули длинные и косые солнечные  лучи.
Они высветили вдали гребни волн, вода заблестела,  засверкала  ослепительно.
Дорофею показалось, что там, в небе, кто-то большой и сильный тянет из  воды
огромный невод. А тетива у невода и ажурная  тонкая  сеть  так  и  светятся,
отливая чистым золотом.
   1970-1981



   1 Всток - восток (поморское).

   1 Голомя - открытое море (поморское).

   1 Кошка - песчаная или мелкокаменистая отмель в море

   1 Оверкиль - положение судна вверх днищем во время кораблекрушения.

   1 Тралец - тральщик (жаргонное).

   2 БМРТ - большой морозильный рыболовный траулер.
   3  Форпик  -   носовой   и   ахтерпик   -   кормовой   отсеки   судна   с
водонепроницаемыми переборками.
   4 Ба н к а - отмель в море.
   5 Серка - молодой тюлень с пятнистым мехом стального оттенка
   6  Полярный  научно-исследовательский  институт   рыбного   хозяйства   и
океанографии
   7 Приемо-транспортное судно.
   8 Теплоход, названный именем известного капитана и питомца Архангельского
мореходного училища Александра Степановича Кучина. В послевоенные  годы  это
судно было учебным кораблем для молодых моряков.
   9 От слова "выть" - прием пищи (обед, ужин и пр.). Маловытныи  -  слабый,
некрепкий, малохольный.
   10 У т к а  -  деревянное  приспособление  у  борта  парусной  лодки  для
закрепления пенькового троса.
   11 Клепик - специальный нож, которым отделяют сало от шкуры тюленя.
   12 Лайда - заливной луг в тундре.