ужно от меня?
   - Да ничего. Ей богу ничего. Я вас уважаю, вот и принес. От всей души.
   - Не то, не то, Сергеев! Ты туману не напускай. Где взял рыбину?
   - Так я ж на тоне неделю сидел...
   - Значит, там украл?
   - Ну вот, сразу и украл... Пошто так, Иван Данилович! Я  ведь  ловил.  Ну
взял одну: дай-ко, думаю, отнесу председателю. Он в этом году свежей  семги,
наверное, не пробовал...
   - Не то, не то, Сергеев. Чего хотел добиться этой подачкой?
   - Да ничего не хотел! - взорвался вдруг рыбак.
   - Ну вот что: возьми рыбу и сдай на приемный пункт. Квитанцию  потом  мне
покажи. Понял?
   - Как хошь, - уныло сказал Сергеев.
   - Все. Иди.
   Степан поморщился, словно съел горькую пилюлю, торопливо опустил  рыбу  в
мешок и, не попрощавшись, вышел.
   Иван Данилович сорвался со стула  и  забегал  по  кабинету,  давая  выход
своему раздражению. Наконец он поостыл, успокоился, махнул рукой: "Да ну его
к дьяволу!"
   В кабинет вошла Фекла.
   - Здравствуй, Иван Данилович. Пришла я доложить тебе  о  происшествии  на
ферме.
   - Еще  чего?  -  Климцов  глянул  на  нее,  набычившись.  -  Какое  такое
происшествие?
   - Да сторожа выгнала с работы. Трифона Сергеева.
   - За что?
   - Напился. Чуть коровник не спалил. Прошлой ночью мне  не  спалось.  Дай,
думаю, добегу до фермы, проверю, как там... Захожу во двор -  дымом  пахнет.
Напугалась, сунулась туда-сюда - огня не видно. Побежала в котельную  -  там
всегда сторож сидит. Открыла дверь - матушки мои. Дым как шибанет в лицо, да
такой едучий, словно бы от тряпок... А Трифон разлегся на полу и  храпит.  И
сбоку у него какая-то одежка тлеет, и фуфайка на нем  вроде  бы  занимается.
Ну, растолкала его. Сел да как завопит спросонья: "По-жа-а-ар!" А я схватила
ведро воды и вылила на него. Очухался. "Что это ты, спрашивает, Фекла,  воду
на меня льешь?" - "Ватник-от у тя зашаял,  пьяница  несчастный,  отвечаю.  -
Опять, видно, с цигаркой заснул!" А он мне:  "Я  курил  осторожно..."  А  от
самого винищем несет. Ну я его взашей и вытолкала с фермы, и  сама  дежурила
до утра, до прихода доярок. - Фекла помолчала, перевела дух. - Днем он вчера
приходил, каялся, божился, что пить не будет, но у меня больше веры ему нет.
Такой сторож мне не надобен. Назначьте другого.
   Теперь Климцов сообразил, почему приходил к нему с  дарами  брат  Трофима
Степан.
   - Все понятно!
   - Как не понятно, Иван  Данилович,  -  с  живостью  подхватила  Фекла.  -
Пьяницу держать нечего. Надо непьющего да некурящего.
   - Понятно, понятно, - кивнул Климцов. - Согласен с вами. Трифону и раньше
были замечания, я помню. Ну а кого назначим? Кто у нас из старой гвардии мог
бы пойти в сторожа?
   - Да, право, не знаю... Пожилых людей немало, да не всякий на эту  работу
гож. А кто и подойдет - согласится  ли?  Ночами  дежурить  нелегко.  Вот,  к
примеру, Ермолай. Ему сторожить будет трудно. Возраст, да и здоровье...
   - Это тот Ермолай, у которого Суховерхов квартирует?
   - Он самый... Ну вот еще Дмитрий Котовцев, - назвав  эту  фамилию,  Фекла
чуточку смутилась: уж очень много неприятных  воспоминаний  было  связано  с
этим человеком. - Но тот еще мужик крепкий, и пока  не  на  пенсии.  А  если
взять Немка, - продолжала она размышлять вслух,  -  тот  ничего  не  слышит.
Какой из него сторож? А вот, кажется, подходящий человек... Семен Дерябин. Я
с ним в войну на тонях сидела. Теперь он на пенсии, дома.  Только  стар.  Уж
поди за семьдесят. Ежели бы  согласился,  лучшего  сторожа  не  надо.  Есть,
правда, у нас еще пенсионер, - мелькнула у Фекла озорная мысль. - Панькнн.
   - Ну это, пожалуй, не та кандидатура, - Климцов деликатно кашлянул. -  Не
гоже заслуженного председателя, ветерана и организатора  колхоза  в  сторожа
сватать. Обидится, да и мы проявим бестактность...
   - А добрый был бы из него сторож!  -  звонко  рассмеялась  Фекла.  -  Под
моим-то началом! Я бы уж ему и поблажку дала, подушечку  из  дому  принесла:
мол, вздремни, Тихон Сафоныч, часок - ферма от этого не пострадает, коли все
тихо, спокойно, да засовы надежные...
   Климцов тоже посмеялся, но сказал уже серьезно:
   - Остановимся пока на Дерябине. Если с ним не договоритесь,  тогда  будем
еще искать.
   -Ладно, схожу к нему.
   - Погодите, Фекла Осиповна, -  остановил  ее  председатель.  -  В  старый
коровник мы все же решили электродоильные аппараты не устанавливать,  но  на
днях заложим новый.
   - Вот как!  -  обрадовалась  Фекла.  -  Это  куда  как  хорошо!  И  когда
построите?
   - Думаю - к весне будущего года.
   - Долгонько. Ну да ладно, стройка у нас не одна.
   Когда Фекла ушла, Иван  Данилович,  вспомнив  о  Сергеевых,  окончательно
утвердился в том, что Степан  приходил  к  нему  просить  за  брата.  Работа
сторожа, хоть и не очень заметная, давала ощутимую прибавку к пенсии.  "Брат
погорел, так ему защитник нашелся. Хотел поймать меня на крючок! Дудки!"
   Семен Дерябин, хотя был уже и  стар,  и  частенько  прихварывал,  все  же
согласился подежурить на ферме. Фекла успокоилась: нашла сторожа.
   На улице она встретила Климцова и сказала ему об этом.
   - Вот и ладно, - одобрил Климцов. - Я завтра  полечу  в  Мезень  на  бюро
райкома. По сельскому хозяйству отчитываться. Нужны будут сведения по  ферме
за полугодие.
   - Хорошо. Приготовлю, - пообещала Фекла.

   Над сведениями за полугодие она корпела дома весь остаток  дня.  Кажется,
ничего сложного - привести в систему показатели по удойности на  корову,  по
группам и в целом по ферме, высчитать среднюю жирность молока,  отразить  на
бумаге "движение стада", то есть  указать,  сколько  было  и  сколько  стало
коров, быков, телок и  бычков,  какое  количество  молодняка  поставлено  на
откорм да сдано государству на мясо. Все эти показатели она знала  наизусть,
были записаны они у нее в тетрадку, которую она постоянно носила в  кармане.
Но привести это в стройную систему на бумаге оказалось для нее сущей  мукой:
как-никак образование всего три класса, да и много писать до работы на ферме
ей не приходилось. Даже писем посылать было некому.
   Шариковая ручка непривычно скользила  в  пальцах,  но  Фекла  старательно
выводила буковку к буковке, циферку к циферке, чтобы  председатель  мог  все
хорошо понять и не ошибиться, когда будет держать ответ в райкоме.
   * * *
   Фекле очень хотелось сходить по ягоды. Уже поспела черника, скоро будет и
морошка. Больших заморозков в начале лета  не  было,  и  ягодники  сохранили
цвет. А раз цвет уцелел, будет и плод. Идя  утром  проторенной  дорожкой  на
ферму, Фекла видела, как  в  тундру,  к  озерам  тянутся  старухи,  детишки,
молодухи.
   Она даже не помнила, когда  ходила  по  ягоды  последний  раз.  Все  дела
удерживали. Да и не хотелось нежелательных пересудов: вот,  дескать,  Зюзина
бросила ферму и убежала  по  ягоды...  Но  наконец  Фекла  все  же  решилась
выбраться в лес. В субботу особенно тщательно проверила, все ли в порядке на
скотном дворе, а воскресным утром взяла корзинку и пошла.
   Был солнечный день. Холодноватый восточный ветер  освежал  лицо,  с  губы
доносились запахи моря. Фекла шагала быстро  по  бурой  торфянистой  тропке,
огибая бочажки с водой, ощущая необыкновенную, давно не испытанную  легкость
во всем теле.
   До небольших озер, окруженных кустарником и низкорослыми березками,  было
рукой подать. Вскоре Фекла вышла к озеру Глубокому и  стала  брать  чернику.
Быстро наполнила корзинку и поспешила домой.
   Перекусив и высыпав ягоды на холстину, она решила  сходить  к  озеру  еще
раз. По пути заглянула на ферму справиться, увезли ли молоко после  утренней
дойки.
   Но второй раз быстро набрать  корзинку  не  удалось:  пока  Фекла  ходила
домой, ягодницы порядком обобрали кусты. И когда корзинка снова наполнилась,
солнце уже коснулось края земли.
   Ветер  поутих,  стало  спокойно  и  тепло.  Фекла  огляделась  вокруг   и
поразилась глубине неба и  шири  горизонта,  который  полукружьем  охватывал
тундровую даль. Над озером летела гагара, она  то  опускалась  на  воду,  то
поднималась, и Фекла видела, что  крылья  гагары  снизу  подбиты  золотистым
пухом, который искрится и будто просвечивает насквозь от лучей солнца.
   Спокойная заря  отражалась  в  воде,  и  казалось,  было  две  совершенно
одинаковые зари, разделенные полоской дальнего кустарника. У  берегов  озера
покачивался камыш, на мелководье вода рябила, и сквозь нее был виден  мелкий
песок. Фекла села у самой воды,  сняла  платок,  поправила  волосы  и  долго
сидела неподвижно, словно и сама стала частицей этой удивительной  неброской
природы. Она думала о том, что редко выходит в тундру, все у нее  работа  да
домашние дела, а полюбоваться всем тем, что  вокруг,  и  отдохнуть  некогда.
Ведь в общении с природой человек обретает  состояние  покоя,  равновесия  и
душевной чистоты, очищается от всего наносного, суетного и мелочного.
   Фекла тихонько вздохнула и поднялась с кочки. На пути домой она  свернула
чуть влево, к другому озеру - Тихому, что было  неподалеку.  В  детстве  она
любила ходить к нему с девчонками. Очень уж  заманчиво  поблескивало  оно  в
просветы между березками. Вода в нем прозрачная, чистая-чистая. Пить  ее  из
пригоршни сущее удовольствие - и не хочешь да напьешься... И вот  теперь  ей
захотелось поглядеть, как в озере Тихом колышется на заре розовая вода,  как
шуршат  у  берегов  зеленовато-желтые  камышинки,  как  с  поверхности  воды
взлетают чайки, кружат над озером и тоскливо кричат: "Кили-и... кили-и!"
   Фекла пробралась через  кусты  и,  придерживаясь  за  корявую  сучковатую
березку, зачерпнула воды рукой и глотнула е„, ощутив  холод  во  рту.  Озеро
лежало перед ней в  зеленом  березовом  ожерелье.  Внизу,  в  камышах,  стал
наслаиваться легкий туман.
   Просветленная вышла Фекла на тропку, что вела к дому, и тут увидела между
деревцами рыболова. С длинной удочкой он зашел  по  мелководью  в  резиновых
броднях далеко в озеро. На голове у него была соломенная шляпа.
   Шляп в Унде не носили, и Фекла решила, что  это,  наверное,  какой-нибудь
командированный. Но когда рыболов повернул голову, она узнала Суховерхова.
   Фекла слышала, что после окончания  учебного  года  Суховерхов  собирался
съездить на  родину  в  Липецкую  область.  Значит,  он  уже  вернулся.  Она
спустилась к воде и окликнула:
   - Леонид Иванович!
   Он быстро обернулся и, узнав ее, вышел на берег. В одной руке  Суховерхов
держал удочку, в другой  нес  прозрачную  полиэтиленовую  сумку,  в  которой
виднелось несколько рыбешек средних размеров.
   - Ловится рыба? - спросила Фекла.
   Суховерхов поздоровался и повыше поднял сумку.
   - Вот, окуни. Тут, кроме них,  другой  рыбы,  видимо,  нет.  Да  и  окуни
держатся в глубине, на дне ямы. Если бы не такие сапоги, не  поймать  бы  ни
хвоста.
   - А вы не свалитесь в яму?
   - Я осторожно. Дно удилищем щупаю...
   Суховерхов бережно опустил  сумку  на  траву,  рядом  положил  удочку  и,
подвернув голенища сапог, пригласил Феклу сесть  на  старый  обрубок  дерева
возле кострища.
   Трава уже покрывалась росой, и Суховерхов, наломав веток, сел на них.
   - Какие крупные ягоды, - сказал он, заглянув в корзинку Феклы.
   - Ешьте, не стесняйтесь.
   Суховерхов осторожно взял сверху немного ягод.
   -- Вкусные! - зажмурился он. - Сладкие и холодные.
   - Ешьте вволю. У меня дома еще есть. Я уж здесь сегодня второй раз. Вы на
родину ездили? - спросила Фекла.
   - Ездил...
   Суховерхов рассказал ей про свою поездку, про то, как,  прибыв  в  родной
город, с трудом нашел старых знакомых.
   - Все там изменилось, - грустно заметил он.
   - Родных у вас там не осталось?
   - Никого. Посмотрел я, как там живут, и уехал.
   - Вам бы на юг, на курорт! - сказала Фекла.
   - Не люблю курортов. Там все искусственное.
   - Как это?
   - Ну, здания, парки, дорожки, газоны, пляжи - все сделано по  плану,  как
бы по линеечке...  В  огромных  зданиях  напичкано  людей,  выходят  они  на
обнесенные проволочными сетками пляжи и лежат там днями изнемогая  от  жары,
духоты и тесноты... Нет, плохо на курортах. Тесно. И весь  комфорт,  хоть  и
современный, какой-то казенный, стандартный...
   - Я никогда не была на курортах, - призналась Фекла.
   - И не надо! - с  живостью  подхватил  Леонид  Иванович.  -  Здесь  лучше
всякого курорта. Одни озера чего стоят!  Ширь,  красота,  раздолье!  Дышится
легко. - Он отодвинул от себя корзинку с ягодами. - Вдоволь наелся  черники.
Спасибо вам.
   Фекла, заметив, что не только рот у него стал черным, но и  подбородок  и
щеки измазаны соком, достала из кармана чистый платочек.
   - У вас все лицо в ягодах. Утритесь.
   - Правда? - Он послушно взял платок и стал вытирать губы. - Теперь как?
   Вместо ответа она взяла у него платок, намочила его в озере и  отжала.  А
затем влажным платочком осторожно провела по подбородку и щекам.
   - Теперь ладно. Удить будете?
   - Да нет. Пожалуй, хватит.
   Суховерхов посмотрел на закат. Солнце стойло совсем низко над горизонтом.
В летнюю пору оно здесь почти не заходило.
   Фекла смотрела на Суховерхова выжидательно, и он поймал этот взгляд.  Еще
с того вечера, с именин, он почувствовал влечение к этой женщине и все к ней
присматривался. Нравилась ему уверенность в  ее  взгляде,  осанке,  походке.
Нравилось то, что она прекрасно знала себе цену и то, чего хочет  от  жизни.
Фекла выглядела намного моложе своих лет, и  во  внешности,  и  во  всем  ее
поведении чувствовалась сдержанная, зрелая сила.
   Суховерхов молчал, сидя на влажных от росы ольховых  ветках,  и  думал  о
ней. И Фекла думала о том, что вот этот скромный, немолодой уже мужчина  мог
бы стать ее спутником в оставшейся жизни. Он,  пожалуй,  ей  нравился,  хотя
Фекла и не разобралась еще до конца в своих чувствах. Но не поздно ли  в  ее
годы строить семью? Ведь в  ее  жизни  уже  наступает  осень  -  с  дождями,
листопадом,  с  холодными  туманными  рассветами  и  печальными  и   темными
вечерами.
   Она прервала затянувшееся молчание:
   - Идемте домой. Поздно. Уже и роса выпала.
   Суховерхов поднялся и помог ей встать.
   Фекла шла впереди  и  все  время  чувствовала  на  себе  его  взгляд.  Он
волновал, тревожил ее, однако она не оборачивалась.
   Лишь когда они вошли в уснувшее село, Суховерхов поравнялся  с  Феклой  и
сказал:
   - Сейчас бы сварить свежую уху! Но мой хозяин, конечно, спит.
   - Ермолай-то? Спи-и-ит.
   - Замечательная была бы уха! - мечтательно произнес Леонид Иванович.
   - Идемте ко мне! Я затоплю плиту и сварим... - предложила Фекла.
   Дома она принесла дров, растопила плиту,  поставила  воду  в  кастрюле  и
принялась на столе чистить окуней. Работа в  ее  руках  спорилась.  Дрова  в
плите  весело  потрескивали,  в  неплотно  прикрытую  дверцу  выплескивались
огоньки, пахло смолистым дымком от бересты.
   - Картошки положить? - спросила Фекла.
   - Пожалуй, нет. От  нее  утратится  вкус  настоящей  ухи.  Если  положить
картошки, то это будет уже не уха, а рыбный суп, - пояснил Леонид  Иванович.
- Лаврового бы листика...
   - Положу лавровый лист. И луку, да?
   - И луку, если есть.
   - Есть. Как же нет?
   Вскоре в избе вкусно запахло свежей ухой. Фекла разлила ее  по  тарелкам,
нарезала хлеба, поставила солонку и пригласила гостя к столу.
   - Пожалуйте кушать,  -  улыбнулась  она  ласково.  Суховерхов,  заботливо
переобутый в теплые валенки, сел за стол и стал есть, обжигаясь и похваливая
поварское искусство хозяйки. Потом они пили чай, а после чая Леонид Иванович
еще посидел, покурил и, уже подремывая, все смотрел, как в  полусвете  белой
ночи вырисовывается перед ним округлый овал лица Феклы.
   - Надо идти, - сказал он, погасив папиросу.
   - Как хотите, - ответила  Фекла  и  мизинцем  стала  смахивать  со  стола
маленькую хлебную крошку.
   - Вы сказали: "Как хотите". А если... А если  я  останусь?  -  неуверенно
спросил он.
   - Оставайтесь, - сказала Фекла и тихо, взволнованно вздохнула...

   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   1

   Из райцентра Климцов вернулся не один. С ним  прибыли  секретарь  райкома
Шатилов и председатель рыбакколхозсоюза Поморцев. Иван Данилович повел их  в
правление, в комнату приезжих на втором этаже.
   Оба руководителя, районный и областной, приехали сюда, чтобы ознакомиться
с хозяйством, посмотреть, как ведет дела молодой председатель, поговорить  с
людьми и, если потребуется в чем-то помощь, оказать ее. Но  помимо  этого  у
каждого из них была и своя особая задача.  Шатилова  интересовало  состояние
партийной работы в колхозе. Он хотел выяснить, не пора ли заменить секретаря
парторганизации более молодым,  энергичным  работником.  Митенев  -  опытный
человек, в райкоме его ценили, однако возраст у  него  был  уже  пенсионный.
Поморцев  хотел  поделиться   с   колхозными   зверобоями   своими   планами
реорганизации промысла, причем реорганизации существенной, но  пока  еще  не
проверенной на  практике.  Он  давно  вынашивал  идею  такой  реорганизации,
несколько лет готовился к ее внедрению, и теперь ему хотелось  знать  мнение
колхозных промысловиков на сей счет.
   ...Несколько лет назад Поморцев вылетал на вертолете на разведку тюленьих
стад. По времени зверь должен был появиться в Белом  море,  но  погода  была
плохая, метелило, и найти его  было  нелегко.  Моторную  зверобойную  шхуну,
вышедшую на промысел, затерло во льдах, и надо было ее тоже разыскать.
   Вертолеты тогда еще только начинали завоевывать северное небо. Машина, на
которой летели, была небольшая, из первых выпусков, но, несмотря на непогоду
и слабую видимость, пилот вел ее уверенно.
   Из кабины Сергей Осипович видел внизу торосистые ледяные поля и меж  ними
небольшие водные пространства. Мела поземка,  временами  полыньи  затягивало
белой движущейся пеленой. Поморцев всматривался во льды, искал тюленьи лежки
и простым глазом и в бинокль. По законам миграции тюлени должны были  в  это
время находится в горле Белого моря.
   Ветер дул порывами, пилот следил за работой мотора, за приборами и  в  то
же  время  нетерпеливо  поглядывал  на  Поморцева,  ждал  команды  повернуть
обратно. Но вот Сергей Осипович заметил внизу небольшую темную точку.  Пилот
пошел на снижение, и вскоре они разглядели, что под  ними  зажатая  во  льду
шхуна. Поморцев знал, что корпус у такой шхуны деревянный, с тонкой  ледовой
обшивкой. "Не раздавило бы судно.!" - подумал он.
   По его просьбе пилот "завесил" машину над шхуной, и тогда Сергей Осипович
увидел примерно в полукилометре от судна туши битого зверя  на  льду.  Между
льдиной, где они лежали, и льдом, окружающим шхуну, виднелась  полоса  воды.
"Значит, зверя набили, а собрать не смогли  из-за  непогоды",  -  с  досадой
отметил Поморцев и спросил пилота, нельзя ли опуститься на лед возле  шхуны.
Пилот кивнул и стал кружить, примериваясь, где удобнее сесть. Ветер вроде бы
поутих, а льдина была  большая  и  крепкая,  и  они  без  особых  осложнений
приледнились.
   Сергей Осипович спустился по стремянке на лед и побрел по глубокому снегу
к борту шхуны. В каюте капитана, куда его провел  вахтенный,  было  тепло  и
уютно. Капитан Дмитрий Моторин, рослый, широкоплечий и рыжеватый, расхаживал
по ковровой дорожке в  домашних  тапочках  и,  видимо,  нервничал.  Поморцев
удивился, почему он не вышел на  палубу  на  шум  вертолета.  "Впрочем,  это
человек себе на уме и со странностями", - решил он.
   - Садись, Сергей Осипович,  -  предложил  капитан.  -  Сейчас  с  камбуза
принесут кипяток, заварим кофе... По рюмочке выпьем... Садись, садись!
   - Спасибо, - ответил Поморцев, - Чаи-кофеи мне распивать некогда. Чего по
каюте маршируешь?
   - Да как же... Пурга помешала взять добрую треть набитого зверя.  Удастся
ли снова подойти, не знаю...
   - Если ветер переменится на юго-западный, тогда, быть может, и подойдете,
- высказал свое предположение Поморцев. - Эх, Дмитрий Алексеевич! Менять нам
все надо!
   - Чего менять-то? - п