пад прекратился.
   - Хоть снег перестал сыпать. Уже легче... - заметил командир.
   - Кажется, летит! - прислушался Прыгунов.
   Издалека донесся рокот мотора.  И  вот  уже  во  мраке  весело,  призывно
замигали красные бортовые огни. Вертолет снизился, прошел над селом  и  стал
опускаться возле вольеров.
   - Ну, приглашай теперь экипаж в баню, - обратился к Клычкову Томилин. - Я
нашел готовую. Хозяева топили для себя. Воды достаточно и пар есть.
   - Отлично! - обрадовался Клычков. - Пожалуй, и я с Васюковым попарюсь  за
компанию.
   Посещение бани авиаторами не осталось без внимания.  Назавтра  в  "боевом
листке" появился дружеский шарж - вертолет Васюкова с подвешенным к нему  на
стропах огромным веником.
   5
   Шел третий день промысла. В штабе, как обычно, было  шумно,  приходили  и
уходили люди. В  этой  сутолоке  никто  не  обратил  внимания  на  высокого,
совершенно  седого  старика  в  рыбацких  бахилах,   просторном,   какого-то
зеленовато-желтого цвета ватнике и потертой шапке из дымчатого кролика.
   Он не очень уверенно вошел и поздоровался. Постояв, тихонько сел на стул,
что был у двери, и осмотрелся. Глаза у него были большие,  цепкие,  а  брови
седые с желтизной, как и борода.
   Климцов сидел возле стола Томилина и ждал, когда тот закончит разговор  с
Поморцевым по телефону. Диспетчер за своим  столом  расчерчивал  по  линейке
лист бумаги, экономист  экспедиции  крутил  арифмометр.  Кто-то  заглянул  в
дверь, но не вошел, а только коротко бросил: "Здрасте!"
   Томилин положил трубку.
   - Завтра прилетит Поморцев, - повернулся он к  Климцову.  -  Знаешь  что,
Иван Данилович, в вольерах, как мне сказали, уснуло несколько тюленят.  Надо
бы их вынести из загородок и ошкурить.
   - Отчего они уснули? - поинтересовался Климцов.
   - Кто знает... Есть ведь и слабые  зверьки.  Наверное,  озябли  во  время
полета. Контейнеры  открыты:  а  мороз,  ветер.  Ты  пошли  кого-нибудь.  Не
пропадать же шкуркам.
   - Придется послать. Только кого? - вздохнул Климцов. - Все при деле. Хоть
сам иди...
   Он повел взглядом по сторонам, как бы отыскивая, кого  можно  послать,  и
приметил старика на стуле.
   - Тебе чего, дед? - спросил он.
   Старик не ожидал, что с ним заговорят, и растерялся, даже уронил  на  пол
рукавицу.
   - Мне ничего не надо. Зашел просто так. Полюбопытствовать. Али нельзя?
   - Почему нельзя. Тут дверь открыта для всех, - ответил Климцов.  -  Но  я
что-то вас не помню. Как ваша фамилия?
   - Фамилия-та? Дак что... Фамилия... Это не важно. Я  здешний,  пенсионер.
Уж давно на пенсии, - добавил старик.
   Климцов не придал значения  тому,  что  старик  не  назвал  себя.  Голова
председателя была занята уснувшими бельками.
   - Ну ладно, пенсионер так пенсионер. А сколько лет?
   - Восемьдесят пять, - сообщил старик.
   - Ого! Мне бы дожить до таких  годков...  -  взглянул  на  Томилина  Иван
Данилович. И снова обратился к незнакомцу: - Слушай, дед! Ты ведь, наверное,
из племени зверобоев. Возьмись-ка обработать уснувших зверят.  Заплатим  как
положено,  по  расценкам.  Сделай  милость,  прошу  тебя!   Если,   конечно,
сможешь...
   Старик нахмурился, но согласился.
   - Это я, пожалуй,  могу.  Когда-то  клепик11  держал  в  руках.  И  ножик
зверобойный тоже...
   - Вот и помоги нам. Будь добр. Сходи домой за ножом -  и  сюда.  Скоро  к
вольерам поедут на лошади и  тебя  прихватят.  Я  скажу.  Там  обратишься  к
бригадиру Анисиму Родионову.
   - К Анисиму? - с живостью переспросил старик. -  Ладно.  Обращусь.  Можно
мне идти?
   - Конечно. Желаю успеха.
   - Спасибо.
   Несмотря на высоченный рост и преклонные годы, старик  довольно  проворно
встал и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.
   Иван Данилович, посчитав вопрос решенным, сразу забыл о  старике.  Откуда
молодому председателю было знать, что старик этот ни кто  иной,  как  бывший
хозяин Унды, купец и промышленник Вавила Ряхин.
   * * *
   О промысле тюленей с помощью авиации Вавила узнал  из  областной  газеты.
Она писала в конце февраля, что в рыбацком  колхозе  "Звезда  Севера"  будет
применяться новый способ добычи зверя, который никогда ранее не  применялся.
Перечитав  заметку,  Вавила  невольно  вспомнил,  как   когда-то,   еще   до
коллективизации, он с помощью мужиков с лодками промышлял тюленей во  льдах.
Сообщение очень заинтересовало его.  Подумалось:  "Вот  бы  посмотреть,  как
нынче  там  живут  и  работают".  Ряхина  неудержимо  потянуло  на   родину.
Захотелось своими глазами увидеть, какие там  произошли  перемены,  как  все
теперь выглядит.
   Вспомнил он, как несколько лет назад к нему  приходили  Офоня-моторист  и
Дорофей Киндяков и приглашали его вернуться жить в родное село.
   И он решил: "Поеду". И не только на побывку надумал он поехать, а  и  для
того, чтобы присмотреть себе место на дедовском кладбище  рядом  с  отцом  и
матерью. В том, что его час пробьет скоро, он не сомневался.
   В Архангельске у него не было родственников, кроме брата жены,  однако  с
ним он даже не был знаком. Стало быть, его тут ничто не удерживало.
   "Но кто там, в Унде, сможет принять и приютить меня? - задумался  Вавила.
- Офоня живет с сыном, снохой и внуками, на него  рассчитывать  нечего.  Вот
разве Фекла... Она, наверное, не откажет". И он написал ей письмо.
   Ответ пришел быстро. Фекла сообщала, что вышла замуж, что  супруг  у  нее
хороший и живут они в большой избе, а маленькую - зимовку могут предоставить
в полное распоряжение  Ряхина.  "Приезжайте,  Вавила  Дмитрич,  и  живите  с
богом", - приглашала она.
   Вавила  обрадовался  теплому  письму.  Ключ  от  квартиры  он   отнес   в
домоуправление и заявил там: "Я поеду в деревню. Возможно, и не вернусь. Так
вы после моей  кончины  квартиру  кому-нибудь  нуждающемуся  передайте...  И
можете,  как  хотите,  распорядиться  моим  имуществом.  Правда,  человек  я
небогатый..."
   В домоуправлении подивились такому заявлению  квартиросъемщика,  но  ключ
приняли и сказали: "Живите на здоровье и  возвращайтесь.  А  ключ  мы  будем
хранить"

   Самолет прибыл в Унду в сумерках, и Ряхин, подняв воротник,  чтобы  никто
его не заприметил, пошел к Фекле. Та приняла его, напоила чаем  и  отвела  в
зимовку, где топилась лежанка и была приготовлена постель.
   Сначала Фекла сомневалась, правильно ли поступила, приютив своего старого
хозяина: ведь он как-никак из "бывших". Но потом  на  все  сомнения  махнула
рукой: "А что он теперь сделает старый-то? Приехал  домой  умирать...  Разве
можно отказать ему в помощи? Он-то в свое  время  приютил  меня,  дал  кусок
хлеба..."
   Мужу  Фекла,  конечно,  рассказывала,  что  за  гость  собирается  к  ним
приехать, но Леониду Ивановичу было не до него - хватало дел в школе,  и  он
лишь заметил, что принимать гостей - обязанность хозяйки.
   Вавила долго не выходил из избы, но потом все-таки  решился  пройтись  по
улице. Никто его пока не узнавал, он осмелел, и  ноги  сами  привели  его  в
родной дом, где теперь размещалось правление колхоза,  а  затем  неудержимое
любопытство заставило заглянуть в штаб.
   Согласившись ошкурить уснувших тюленят, Вавила поспешил  домой,  а  когда
вернулся, ватник у него был перепоясан ремнем и на нем висел зверобойный нож
в ножнах, что дала Фекла.
   - Пришел? - обрадовался Климцов. - Вот и ладно. Как звать-то тебя, дед?
   Ряхин помялся, но все таки решил назвать себя:
   - Вавила. По отчеству Дмитриевич.
   - Отлично.  Значит,  Вавила  Дмитриевич...  Вон  под  окном  -  лошадь  с
дровнями. Садитесь и поезжайте! У вольеров не забудьте спросить Анисима.
   - Не забуду.
   Он мог бы добавить, что с Анисимом Родионовым связан родственными  узами,
что тот плавал на его шхуне "Поветерь" кормщиком, но это было  совсем  ни  к
чему.
   * * *
   За проволочными сетками на изрытом снегу лежали и ползали сотни  линяющих
бельков-хохлуш, и в морозном воздухе стоял разноголосый рев,  привычный  уху
зверобоя. Вавила сразу вспомнил, как он в молодые годы ходил за тюленями. Но
сейчас он  подивился  тому,  с  каким  широким  размахом  ведется  промысел,
поставленный, как  видно,  опытными,  знающими  людьми.  Он  посмотрел,  как
поодаль снижается вертолет, опуская  на  снег  какой-то  большой  двухрядный
ребристый ящик, и догадался, что в нем  находятся  хохлуши,  доставленные  с
моря необычным путем, по воздуху.
   Его окликнули:
   - Эй, дед! Ты чего тут?
   Голос показался знакомым. Вавила обернулся  и  с  трудом  узнал  Анисима.
Изрядно постаревший, с  усталым  морщинистым  лицом  свояк  подошел  к  нему
поближе.
   - Меня послали ошкуривать уснувших бельков,  -  Вавила  показал  на  нож,
висевший на поясе.
   - Ну тогда идем.
   Анисим первым прошел к большому тесовому сараю. Здесь, уложенные  рядком,
находились уснувшие тюленята.
   - Вот. Хоть здесь ошкуривай, хоть вытаскивай на улицу, -  сказал  Анисим,
так и не признавший своего бывшего хозяина. - Как зовут-то тебя?  -  спросил
он, прежде чем оставить его.
   - Вавила Дмитриевич Ряхин.
   Анисим остолбенел.
   - Ты ч„... ты ч„?.. - с трудом вымолвил он. - Да  постой,  неужто  Вавила
Дмитрич?
   - Вот так, - тихо отозвался Вавила. - Гора с горой не сходятся, а человек
с человеком... Здравствуй, Анисим!
   - Ну напугал! А ведь говорили... того, ты  уж  прости  меня,  говорили  -
умер!
   - Мало ли что говорят... Жив, как видишь.  Хочу  дома  умереть  спокойно.
Феклуша меня приютила.
   Анисим торопливо закивал.
   - Все понял, Вавила Дмитрич, все!
   - Ты кем тут? Бригадиром?
   - Бригадиром. Скоро начнем обработку зверя. Дел будет по завязку. А  пока
тут с разными заботами кручусь...
   - Вот и встретились. Ну, иди по своим  делам.  И  я,  благословясь,  тоже
примусь за работу. Хотя и сбоку припека...
   Анисим пошел потихоньку, оглядываясь и продолжая удивляться  неожиданному
появлению старого своего родича и хозяина.
   А Вавила вернулся в сарай, перекрестился,  и,  взяв  за  хвост  небольшую
тушку хохлуши, выволок ее на  улицу,  на  снег:  "Здесь  светлее  работать".
Повернул тушку животом кверху, поместил ее между ног,  вынул  нож  и  сделал
аккуратный глубокий надрез вдоль брюшка...
   Наклоняться ему было трудновато, ноги с непривычки дрожали.  "Эх,  совсем
старик стал!" - вздохнул Вавила, распрямился и посмотрел по сторонам.
   Вертолет, что приземлился поодаль, снова взлетел  и  пошел  к  морю.  Под
металлическим брюхом у него висел на стропах контейнер. Вавила проследил  за
его полетом.
   Солнце выглянуло из-за облаков и  залило  все  вокруг  радужным  сиянием.
Снега искрились, сверкали алмазной крошкой. Налево располагались вольеры. Их
было много - не охватить  взглядом!  У  ближней  загородки  суетились  люди.
Вавила  приметил  среди  них  желтый  дубленый  полушубок   Анисима.   Свояк
размахивал руками  и  что-то  говорил  мужикам,  которые  волокли  в  вольер
тюленят, опутанных сетками. Потом мужики закрыли проволочную дверцу и  стали
высвобождать хохлуш из  мешков.  Тюленята,  выскользнув  из  пут,  торопливо
расползались в разные стороны.
   Выпустив всех  зверей  из  мешков,  колхозники  удалились.  Вавила  опять
склонился над тушкой, отделяя сало от ребер. В уши ему врывался многоголосый
крик тюленьих детенышей.
   - Экие голосистые красотуленьки! - пробормотал он.
   Солнце било в упор веселыми мартовскими всплесками. Глазам стало  больно.
Вавила снял рукавицу и смахнул слезинки рукой.
   * * *
   Вечером над отлогим заснеженным полем с вольерами стали  сгущаться  синие
мартовские сумерки. Со всех сторон - от реки, от моря, из тундры - наступала
тьма. Она становилась все плотнее и глуше.  Прекратился  грохот  вертолетов,
смолкли голоса  людей,  и  слышались  только  посвист  ветра-полуночника  да
разноголосица тюленят, которые сбивались в сетчатых загородках поближе  друг
к другу, готовясь встретить ночь. Постепенно голоса бельков затихали.
   Цепочкой вокруг вольеров вспыхнули  электрические  огни.  Они  засверкали
призывно и ярко на невысоких столбах с электропроводкой. Начал  свой  первый
обход ночной сторож с карабином за спиной.  Он  неторопливо  скользил  вдоль
ограждений на широких, подбитых камусом охотничьих лыжах  и  посматривал  по
сторонам: не порвалась ли где проволочная  сетка,  не  явились  ли  незваные
гости - волки из тундры, оголодавшие за длинную полярную ночь.
   Сторож - а это был Ермолай - шел неторопко: бегать ему  было  уже  не  по
силам, годы не молодые. На усах и  бороде  у  него  намерзли  льдинки,  лицо
обжигал резкий ветер, под ноги стлалась сухая снежная поземка.
   "Волкам тут делать нечего, - успокаивал он себя.- Вертолеты распугали всю
живность на десятки верст в округе". Сторож обогнул вольеры и вышел на самый
берег. Тут остановился, отдышался в затишке за небольшой дощатой  будкой  и,
став спиной к ветру, закурил.
   На голове у него была оленья шапка с длинными ушами,  на  ногах  валенки,
теплый и легкий полушубок подпоясан ремешком.  Ермолай  снял  лыжи,  сел  на
лежавший возле будки пустой ящик и поглядел на реку, притаившуюся подо льдом
и снегом неподалеку от вольеров.
   В электрическом свете снег искрился, переливался блестками, но  дальше  к
реке все пряталось в темноте. И ничего в этой тьме не  увидишь  на  десятки,
сотни километров, до самого Воронова мыса, до горла Белого моря. И там  тоже
- тьма-тьмущая, холодная, безлюдная.
   Но вот из-за сугробов показалась луна. Ее серебристый шар, будто  круглый
большой поплавок от морского невода, все выше  всплывал  над  берегом.  Тьма
неохотно стала расступаться, теснимая электрическим и  лунным  светом.  Луна
привнесла  в  безмолвие  ночи  нечто  свое,  особенное,  словно  бы  чуточку
оживившее окрестность.
   Что-то заставило Ермолая насторожиться и получше вглядеться в темноту под
берегом. Там, где боролись меж  собой  свет  и  потемки,  на  льду  реки  он
приметил чуть заметное движение. "Что там такое  мельтешит?  -  подумал  он,
тихонько сняв карабин  с  ремня  и  положив  его  на  колени.  -  Ничего  не
разберу... Аль пригрезилось мне?"
   Но вот  то,  что  двигалось,  попало  в  полосу  света,  и  он  разглядел
тюлениху-утельгу. Торопливо работая ластами, выгибая массивную жирную спину,
она подползла ближе к берегу и, подняв голову, замерла. Ермолаю  показалось,
что она смотрит прямо на него своими темными блестящими глазами.  Он  бросил
окурок и осторожно поправил на коленях карабин: "Чего ей тут надо?"
   Утельга больше не двигалась и только тянула  морду  в  сторону  вольеров,
будто  принюхивалась.  "Ну  и  ну...  -  удивлялся   Ермолай.   -   Издалека
пожаловала... Уж не детеныша ли ищет?" Он покачал головой, дивясь тому,  что
тюлениха подошла к самым вольерам, а когда опять посмотрел на реку,  ее  уже
не было... "Заприметила меня и ушла, - подумал он. -  В  воду  нырнула.  Там
есть полынья..."
   Ермолай встал, надел лыжи, закинул за спину карабин и снова заскользил по
сухому снегу вдоль ограждения. Его тень неотступно двигалась рядом с ним, но
была  зыбкой  и  изменчивой:  то  вовсе  исчезала,  то  появлялась  опять  в
зависимости  от  расположения  электрических  фонарей.   От   ветра   фонари
раскачивались, и тень тоже колебалась на снегу.
   С окраины села донесся  треск  мотора,  блеснул  тускловатый  свет  фары.
Ермолай остановился, выжидая. Вскоре на снегоходе  "Буран",  подняв  белесое
облако, подкатил председатель колхоза Климцов. Он решил проверить сторожа  и
вольеры.
   Климцов осадил своего трескучего коня, выключил мотор и спросил:
   - Как идет дежурство, Ермолай Иванович?
   - Все в полном порядке, - ответил сторож.  -  Я  только  что  обошел  все
вольеры... Не беспокойтесь.
   - Хорошо, - чуть простуженным баском отозвался председатель. - Смена тебе
будет в два часа ночи. Выдюжишь? Не смерзнешь?
   - Холодно будет - пройдусь на лыжах. Да и тулуп у меня есть там в  будке,
- ответил Ермолай и добавил: - Гостья с моря приходила...
   - Какая гостья?
   - Да утельга...
   - А зачем?
   - Спроси у нее... - Ермолай сдержанно рассмеялся и, сняв  рукавицу,  стал
обирать пальцами льдинки с усов.
   Климцов поглядел в  темноту  над  рекой,  но  ничего  не  сказал.  Только
попрощался и укатил домой, оставив после себя туманное снеговое облачко.

   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   1

   Зверобойная  кампания  закончилась.  Вертолеты  поднялись  с   посадочной
площадки и улетели в Архангельск, взяв на борт всех, кто приезжал в Унду. Из
работников областного объединения остался только инженер-технолог  Вельтман.
Ему предстояло организовать обработку добытых тюленей и консервацию шкурок.
   По утрам этот крепкий, средних лет мужчина в неизменной дубленке и  шапке
из  пыжика  шагал  к  вольерам  и  в  цех,   где   заканчивалась   установка
оборудования. Его не очень устраивало то, что цех  размещался  в  большом  и
холодном сарае, бывшем складе, что не все станки были  осенью  завезены.  Но
это  зависело  не  от  него,  и  даже  не   от   Климцова,   и   приходилось
довольствоваться тем, что  имелось  под  рукой.  Вельтман  торопил  рабочих,
оборудовавших цех: дней через десять бельки в вольерах превратятся в  серку,
и  начнется  горячая  пора.  Надо,  чтобы  все  поголовье  было   сохранено,
обработано и затраты  колхозов  окупились.  И  Вельтман  с  утра  до  вечера
хлопотал  возле  станков  и  приспособлений,   деревянных   больших   чанов,
рельсового пути и вагонеток, проверял готовность котельной и  трубопроводов.
Словом дел у него было по завязку.
   Иван Данилович Климцов с правленцами комплектовал  звенья  для  работы  в
цехе.  Опытных   обработчиков   не   хватало,   приходилось   обращаться   к
старикам-зверобоям. Те охотно откликались на его предложения.
   Климцов опасался, как бы инженер, подготовив цех, не уехал,  оставив  его
одного с такой прорвой дел. Но Вельтман  заверил,  что  будет  находиться  в
колхозе до той поры, пока не обработают все меховое сырье.
   Климцов успокоился, но вскоре у него появились новые заботы.  Митенев  со
своей бухгалтерией подвел дебет-кредит и, составив ведомости для расчета  со
звероловами, зашел к Ивану Даниловичу подписать их.
   - Заработали мужики, по-моему, неплохо. Не должны  обижаться,  -  заметил
Климцов, проглядывая ведомости.
   - Неплохо, - согласился Митенев. - Однако деньги  на  счету  тают.  После
оплаты вертолетов осталось всего ничего...
   - Скоро получим за шкурки солидные деньги,  -  сказал  Климцов  несколько
самоуверенно.
   - Цыплят по осени считают.
   - А сколько у нас в банке на счету? - спросил председатель.
   Митенев назвал сумму, и Климцов заговорил уже не столь самоуверенно.
   - Тральщики еще заработают.
   - На это не очень-то надейтесь, Иван Данилович, - опять возразил главбух.
- Треску да окуня больше ищут, чем ловят, да и  мелкая  пошла  рыбешка,  еле
дотягивает до промыслового стандарта. А мойве велика ли  цена?  На  зарплату
рыбакам дай бог заработать. А ремонт? Суда ведь требуют ежегодного ремонта!
   Иван Данилович умолк и досадливо  передернул  угловатыми  плечами:  "Этот
Митенев  всегда  испортит  настроение.  Что  за  человек!"  Но  председатель
понимал, что опасения главбуха не напрасны, и выложил он их  вовремя,  чтобы
предупредить о возможных будущих финансовых затруднениях.  Митенев  меж  тем
продолжал:
   - Ты не забыл, Иван  Данилович,  что  летом  к  будущей  зверобойке  надо
строить цех, гостиницу, склады, столовую? Деньги опять потребуются.
   - Поморцев поможет. Дело-то ведь общее.
   - В принципе - да, - согласился Дмитрий Викентьевич.  -  Но  ты  все-таки
обговори это в рыбаксоюзе. Там тоже должны думать...
   - Хорошо. Полечу в город и все выясню.
   Митенев еще постоял, помялся и наконец вымолвил:
   - Ох, чует мое сердце, что придется нам брать ссуду в банке. Не  люблю  я
этих ссуд. Долги!
   Климцов улыбнулся, видя, как морщится Митенев при  упоминании  о  долгах,
будто сунул в рот горсть клюквы.
   - А вот поговорка есть, - сказал он. -  "Долж