ыми Вавиловым из мощнейшего армейского карабина.
     Был  мгновенный  взрыв  яростной  охотничьей  радости,  бешеный  выброс
адреналина,  кратковременная, яростная буря  первобытных  рефлексов, эйфория
победы,  торжество  мужчины-воина...   А  потом  начались  проблемы.  Редкое
животное, что поделать? Даже  такому  человеку,  как  Вавилов,  при всех его
связях, пришлось попотеть, чтобы как-то замять дело.
     Связи  Владимира  Владимировича  простирались,  как   оказалось,  ровно
настолько далеко, что  их  хватило,  дабы  с  блеском  выйти  из сложившейся
неприятной ситуации. Никто ведь  не  разрешал приезжему  русскому палить  по
животным, занесенным в Красную книгу.
     Протрезвев и решив  идти до конца, Вавилов задействовал и  американское
консульство,  и  африканскую таможню, и немецких друзей-бизнесменов, имеющих
виды на обстрелянный Вавиловым заповедник. Каждый из них сказал  свое слово,
почти  каждый  заработал  на  этом,  что называется, долю  малую,  поскольку
Вавилов не любил оставаться в долгу, и первая часть операции была завершена.
     Про стрельбу из  карабина как бы забыли. Но  Владимир  Владимирович  не
стал останавливаться  на достигнутом.  Перестав  считать  уже затраченные на
носорога  деньги,  он  через  то  же  американское  консульство  связался  с
военными, торчавшими на одной из африканских баз.
     Когда начали  поступать первые  сметы, касающиеся изготовления чучела в
подпольных условиях и отправки его в Россию, Владимир Владимирович махнул на
все рукой и вызвал в Африку Якунина.
     Заместитель,   ошеломленный  неожиданным  приказом  шефа,  явился  пред
светлые очи Вавилова.  Владимир Владимирович, закинув мускулистую  загорелую
правую  ногу   на  такую  же  мускулистую   загорелую  левую   и  щурясь  от
ослепительного белого солнца, сказал финансовому  директору,  парившемуся  в
своем добротном сером костюме:
     - Валера! Я вызвал тебя для того, чтобы ты все бросил...
     - Это я уже понял, Володя. - Наедине они называли друг друга по именам.
- Это я понял. Что, форс-мажор случился?
     - Случился, - сказал Вавилов. - Теперь ты занимаешься только носорогом.
Даю тебе карт-бланш. Все расходы за мой счет, понял? Не за счет  фирмы, а за
мой личный.
     - Чем занимаюсь? - вскинул брови Якунин. - Не понял, чем?
     -  Носорогом. Зверь  такой.  Причем с  двумя рогами.  Занесен в Красную
книгу как редкий, исчезающий вид.
     - И что я должен с ним делать?
     - Для начала  - чучело. И скорее, а то... сам понимаешь... Жара... Пока
его  держат  в  холодильнике,  но,  знаешь, всякое  может  случиться.  Нужны
специалисты. Чем круче, тем лучше.
     - Это бешеные бабки, -  сказал, подумав, Якунин. - Есть у  меня хороший
спец,  в  Москве, только вряд ли  он по  носорогам работал.  Он  все  больше
волков, собак  делает... Сов  разных,  коршунов  там, ну, птичек,  в  общем.
Медведя, правда, один раз сработал. Для Куцинера. В  Питере. А  что, местных
нет, что ли? Наверняка тут свои мастера...
     - Местных стремно, Валера. Дело очень тонкое. Считай, контрабанда.
     - Да брось, Вова. За деньги, за живые бабки-то, что, не сделают молча?
     -  Нет  гарантии.  А  гарантии мне  нужны  стопроцентные. Я не  хочу  с
правительством ссориться. Ни с этим, ни с нашим. Ни с каким. У меня принцип:
чистота  - залог здоровья. Очень, кстати, полезный принцип для бизнеса.  Как
считаешь?
     - Да. Верно. Ну, положим, привезем мы его сюда...
     - Ты привезешь. Я этим не занимаюсь. Я для этого тебя и вызвал.
     - То есть?
     - Что есть, то и  есть.  Предстоят  большие затраты. Очень большие. И я
боюсь, что на полпути могу бросить это дело. А я хочу довести его до конца.
     - Зачем?
     - А  это  еще один мой принцип.  Я ведь всегда  так жил. Иначе, если бы
по-другому  работал, я бы не здесь сейчас сидел да про носорога рассуждал, а
торчал бы где-нибудь в "Лужниках", торгуя памперсами. Вот так.
     - Да... - Якунин почесал в затылке и вытер пот со лба.
     - Ты бы переоделся, Валера.
     -  А  зачем?  Если ты  даешь мне  карт-бланш,  то  я  полетел  за своим
таксидермистом.
     - Кем?
     - Таксидермистом. Ну, чучельником.
     - А-а... Ну да, конечно. У меня, знаешь, от этой жары мозги плавятся.
     Валера Якунин проявил чудеса расторопности.  Через два дня таксидермист
Бернштейн уже  сидел  в коттедже Вавилова и, спокойно кивая, слушал историю,
которую рассказывал заказчик.
     -  В общем, чучело  мне нужно чем  быстрее,  тем  лучше.  Деньги платит
Валера. Валерий Сергеевич, - поправил себя Вавилов.
     - С Валерой мы знакомы давно,  - спокойно ответил Бернштейн. - Я его  с
пеленок знаю. Талантливый парень.
     "Парень" в  тот момент времени готовился  разменять полтинник.  Валерий
Сергеевич Якунин был старше своего шефа на десять лет.
     "Сколько же этому Бернштейну?  -  подумал Вавилов.  - Не выглядит он на
дедушку. И даже на папу Валериного не тянет".
     -  С  пеленок?  -  Он решил все-таки  уточнить  возраст  своего  нового
работника.
     - Вы  не  удивляйтесь,  молодой человек.  Не  надо. Я в  жизни  столько
всякого видел, что  мой  цветущий  вид  и мои годы -  это еще  что!.. Это  -
семечки. Вот вы - богатый человек. Это приятно...
     Сказав  это,  Бернштейн замолчал,  задрал  голову  и  широко  открытыми
глазами уставился  в  небо.  Странно было, что он не щурится  -  африканское
солнце для северного  человека испытание не  из  легких. Особенно для  глаз,
привыкших к мягкому дневному свету и полутеням сумерек средней полосы.
     - Вопрос финансов...
     -  Вопрос  финансов  мы  уже,  кажется,  решили,  -  прервал  заказчика
Бернштейн. -  Вы  ведь  сказали, молодой человек, что  этим будет заниматься
Валера.
     - Да.
     - Я хочу у вас спросить, - Бернштейн посмотрел Вавилову в глаза. - Хочу
спросить. Вот вы богатый человек...
     - Вы это уже говорили.
     - Да... Меня можно  перебивать,  меня  можно  не  слушать...  Что толку
слушать старого нищего еврея...
     - Ну уж, Сергей Анатольевич, полноте. Разве вы нищий?
     - А какой же я? Богатый?
     - Прошу  вас, давайте к делу, -  сухо произнес Вавилов.  Этот болтливый
чучельник начинал его утомлять.
     -  Я всегда,  молодой  человек, говорю только  по  делу. Вот вы богатый
человек...
     Вавилов  нервно кивнул, в  третий раз  за последние  пять минут услышав
констатацию своего финансового положения.
     - А почему вы богатый?
     - В каком смысле? Это что, имеет отношение к нашему делу?
     -  Самое  прямое, -  неожиданно горячо ответил  Бернштейн.  -  Я старый
человек. Я много повидал. И я хочу вас предостеречь, молодой человек.
     - Ну?
     - Вы  не спешите. Не  спешите, Владимир Владимирович,  -  наставительно
произнес Бернштейн.
     Вавилов  сам  себе удивился. Другого  он давно бы уже  послал  подальше
после слов,  произнесенных в таком тоне.  Учитель жизни, понимаешь!  Вавилов
сам  любого может поучить. Сам столько повидал и  пережил, что впору хороший
роман писать. А  этого старого еврея сидит и слушает. Время теряет. И,  если
быть  честным  перед  самим  собой,  ему  отчего-то интересно, что  же  этот
странный чучельник все-таки ему скажет. Если, конечно, доберется до сути, не
запутавшись в долгих предисловиях.
     - Я  много  слышал  о вас,  Владимир  Владимирович,  -  сказал  наконец
Бернштейн уже совершенно другим тоном. Теперь его голос стал сухим, деловым,
в нем звучало  не  сочувствие, а  настоящее превосходство  человека, который
осознает,  что  несравненно сильнее собеседника и  потому  относится  к нему
снисходительно, хотя и по-доброму.
     - Вы - обо мне?
     Вавилов был искренне удивлен.
     - Да. А почему вас это так взволновало?
     - Да  нет, не  то  чтобы взволновало. Просто я не ожидал, что слава обо
мне...
     - Докатилась  до старого  нищего  еврея? Сейчас моя  профессия входит в
моду, Владимир  Владимирович. Все эти  ваши,  скажем так, коллеги,  ну,  те,
которых принято называть "новыми русскими"...
     - Я немножко из другой социальной группы, - сказал Вавилов.
     - Да.  К вам  это не относится.  Но я ведь  сейчас не о вас, а  о своих
клиентах. У них  теперь принято  - охотничьи домики, загородные  имения... В
кабинетах чучела  волков,  ружья, кинжалы. Отсутствие вкуса  всегда  было  в
крови  у  русского человека.  Нет  у вашей нации вкуса,  вы всегда  питались
только крохами с европейского стола. Обезьянничали.  Не обижайтесь, Владимир
Владимирович, мне-то со стороны виднее. Да и вы сами, как  умный человек, не
можете с этим не согласиться.
     Бернштейн вздохнул, перевел дыхание.
     -  Так  вот.  Что прежде - у  этих партработников,  у элиты,  считалось
высшим шиком париться в бане, что теперь - охотничьи домики, сауны, парилки,
- все  осталось,  как при советской власти.  Те же вкусы. Водка, икра, голые
прости-господи.  Бляди,  одним  словом. Ну и  наш брат,  рукодельник,  снова
понадобился.  Хвастают друг  перед  другом  своими охотничьими  трофеями.  А
настоящих  охотников-то  среди  них практически  нет. Для  охоты ведь  нужно
душевное  спокойствие,  созерцательность. А  откуда  у  них  душевный покой?
Дерганые все, пальцы топорщат, потеют от страха, у всех на нервной почве уже
давно  не  стоит.  А  туда  же... Я  повторяю, -  продолжил  Бернштейн после
очередной паузы.  Вавилов  заметил,  что это,  видимо, обычная  для  старого
чучельника манера  разговора: выдать несколько фраз, этаких длинных очередей
из автомата, а  потом сделать паузу - для того, наверное, чтобы  поменять  в
этом автомате рожок с патронами. - Я повторяю,  к вам это не относится. Хотя
вы тоже не охотник. Сами же сказали, что зверя угрохали по пьяни. Случайно.
     - Ну, допустим. Так в чем же суть все-таки?
     - Суть в том, что я хочу вас предостеречь. Вы мне симпатичны.
     - Вы - меня? Предостеречь?
     - Именно. Знаете, что я Куцинеру сделал чучело бесплатно?
     - Нет. Меня это, признаться, не очень...
     - Напрасно, напрасно  вас это "не очень". В вашем бизнесе нужно держать
нос по ветру.
     - Стараемся, - улыбнувшись, пожал  плечами Вавилов. Старик  начинал ему
откровенно нравиться.
     - Так  вот, - продолжал Бернштейн. - С Куцинером я вам очень рекомендую
познакомиться.
     - Да как-нибудь уж встретимся, - сказал Вавилов. - Куда он денется?
     - А вот тут вы не правы. Я, молодой человек, к этому и веду.
     - К чему?
     - Я, может  быть, потому и согласился сюда лететь, что хотел специально
познакомиться.  Впрочем, это  потом.  У меня ведь к  вам тоже имеются разные
предложения...
     - Предложения?
     - Потом, потом. Сначала одно дело закончим,  затем к другим перейдем...
Так вот. Куцинер сам к вам не придет. Знаете, почему?
     - Почему?
     - Потому что он сам себе - фирма. И ему никакая другая не нужна.
     - То есть, у  него имеются директор,  администратор  - это  понятно.  -
Вавилов снисходительно улыбнулся. - Но если он выпускает свой альбом, то все
равно  подписывает контракт с выпускающей фирмой.  Сам он ничего сделать  не
может.  И концерт приличный устроить - то же самое, нужна поддержка  хорошей
организации. Время одиночек уже прошло.
     - Господи ты боже мой! - воскликнул Бернштейн. - Как же так?! Вы в этой
сфере работаете  и  ничего про Куцинера не знаете?! А я далек от всего этого
вашего шоу-бизнеса - и знаю! Как же так?
     - Да что вы пристали ко мне, ей-богу, с вашим Куцинером?! Нужен он  мне
тысячу лет! Жил я без него и проживу!  А он скандалист, ваш Куцинер! И мания
величия  у  него! Потому  им  в Москве никто и  не  занимается!  А  если  не
занимаются в Москве - не занимаются нигде! Сам приползет, когда его припрет!
     - А его не припрет. Я  к этому и веду. У меня до вас есть свой интерес,
поэтому я и хочу вас предостеречь. На примере Куцинера показать выгоду.
     - Какую выгоду? О чем вы?
     - О выгоде...
     - Слушайте,  мил человек!  Давайте-ка  за работу! Вы  уж меня извините,
но...
     - Куцинер, чтоб вы знали, сам себе голова. А вы - нет.
     - То есть?
     - Вот  то главное, что я  хотел вам сказать, Владимир  Владимирович! Вы
давно  занимаетесь  бизнесом,  и  занимаетесь  успешно. Я  хотел  бы с  вами
сотрудничать...
     - В каком плане? Чучела продавать? Уж извините, если что не так сказал.
     - Да ничего, ничего. Нет, не  чучела. У меня очень большие знакомства в
разных... Ну, это потом.  А вот  о главном.  Я, повторяю, хотел  бы  с  вами
работать. Но пока у вас вот такая фирма, -  Бернштейн развел руки в стороны,
- я  работать с вами не  могу. И поверьте мне,  серьезные  люди с  вами тоже
работать  не  станут,  пока   вот  это  все,  -  он  снова  погладил  руками
воображаемый воздушный шар, - вы за собой тащите. Вы следите за моей мыслью?
     - Слежу. Только не совсем ее понимаю.
     - А тут и понимать нечего. Особенно такому сметливому человеку, как вы.
Для того чтобы достичь того, чего вы жаждете, вам не нужна никакая фирма.
     - А откуда вы знаете, чего я жажду?
     -  Ну,  это  просто.  То,  что я  сижу  здесь  сейчас,  -  прямое  тому
доказательство.
     - Тогда  скажите, пожалуйста, чего же я в жизни своей добиваюсь? Самому
любопытно. Чертовски любопытно, знаете ли.
     - Вы добиваетесь абсолютной личной свободы. Ваш этот бегемот...
     - Носорог, - поправил чучельника Вавилов.
     -  Ну, пусть  носорог. Так  вот, носорог  -  главное подтверждение.  Вы
хотите, чтобы все ваши желания исполнялись. И вы выбрали правильный путь.  Я
имею в виду деньги. Чем больше денег у такой творческой души,  как ваша, тем
легче  исполнять самые дикие,  не побоюсь этого слова, желания. Можно  и без
денег,  таких людей, которые обретают свободу без денег,  достаточно  много.
Особенно в Питере. Почти  весь наш Союз писателей - полная духовная свобода.
Совершенно без денег. Но вам ведь другая свобода нужна. Не свобода  сидеть в
котельной и думать о чем заблагорассудится, верно?
     - Да уж. Хотелось бы как-то не в котельной.
     - Ну, до  котельной вам не так далеко,  как это может  показаться. Если
будете  по-прежнему укрупнять  свои структуры,  то  очень скоро  можете  там
оказаться.
     - То есть?
     -  Ваша фирма сожрет вас, Владимир Владимирович. В этой стране,  да еще
при условии, что  вы человек русский, то есть с этакой вашей сумасшедшинкой,
увлекающийся, творческий, одним  словом, - при всем этом вам  нельзя строить
фирму. Фирмы в России не дееспособны.
     - Как же? Что вы говорите? Вы только посмотрите вокруг. Вы там сидите в
своей мастерской и не видите, что вокруг  творится. Взять хотя бы меня. Что,
разве  все это, - теперь уже  Вавилов сделал руками  жест, иллюстрируя свое,
видимое даже из  Африки, благосостояние, - не плоды деятельности моей фирмы?
А?
     -  Конечно,  нет.  Это  плоды  вашего  личного  энтузиазма.  Стоит  вам
заболеть,  не  дай  бог,  конечно, стоит  ослабить узду  - и все.  Сразу все
рухнет.  А то, что  останется, растащат ваши же  сотрудники. Они и есть ваши
главные враги.
     -  У меня такое ощущение, что вы приехали не чучело мне делать, а жизни
учить.
     -  Одно другому не мешает.  С  чучелом можете быть  спокойны. Сделаем в
лучшем  виде.  На  мою  работу еще  никто не  жаловался.  А насчет  жизни  -
попомните мои слова. Не доверяйте своему окружению.  Вот Валера, я его давно
знаю, Валера вас  не  подведет. Он  человек, совершенно лишенный  творческой
жилки, поэтому абсолютно несамостоятелен. Он без вас работать не сможет. Ему
как  раз и недостает  такого, как  вы,  -  генератора  идей.  И вы без  него
пропадете. А все остальные - это просто балласт. Даже еще хуже, чем балласт.
В России может работать только один человек. Если он окружает себя  командой
- все. Пиши пропало.
     - Да перестаньте  вы  нести этот бред! -  воскликнул Вавилов.  - Что за
чушь!
     - Это не чушь. Послушайте совета старого еврея, может, пригодится. Хотя
тут два варианта. Если будете следовать моим советам, останетесь  на плаву и
пойдете дальше в рост. А нет  - вряд ли  я  буду  делать для  вас  следующее
чучело.  Если только какого-нибудь чижика-пыжика.  Однако моя  работа,  даже
чижик-пыжик, стоит денег.
     - Как же вы представляете себе работу без команды?
     - Очень просто. Вы  нанимаете людей. На фиксированную  ставку. Не очень
большую. Вообще-то чем меньше, тем лучше,  но  с вашим размахом вы все равно
станете хорошо  платить,  так  что  тут уж ваше  дело.  И  никого к  себе не
приближаете. Вообще никого. Кто-то допустил ошибку - немедленное увольнение.
Кто-то опоздал  на работу  - уволен. Кто-то пришел с похмелья - до свиданья.
И, уверяю  вас, такого начальника они  будут ненавидеть. Но никогда, никогда
не сунут нос в  его  дела. Не подсидят, не об®егорят, не уведут из-под  носа
приличный контракт. К работе у них выработается устойчивое отвращение, и они
совершенно перестанут ею  интересоваться.  Так  что  ни о какой  конкуренции
внутренней, ни о какой утечке информации просто речи быть  не  может. Потому
что никто никакой информацией владеть просто не будет. Их всех тошнить будет
от этой информации. Она им будет не нужна.
     - Это очень как-то по-советски у вас получается, Сергей Анатольевич.
     -  А что  такого? Советская бюрократия была великой  силой.  До сих пор
весь  народ продолжает жить по  ее законам. Отвращение к работе. Презрение к
начальству.  И   страх.  Вот  три  кита,   на   которых  держится  нормально
функционирующее учреждение. Наши граждане ведь до  сих пор  стремятся прийти
на работу попозже. Уйти пораньше. И выходных побольше.
     - Так что же хорошего в этом? Все и разваливается от такой работы.
     - Э-хе-хе, вот главного-то вы и не понимаете. Эх вы, романтики, молодые
реформаторы... Ладно, может быть,  когда-нибудь мы  еще  вернемся  с вами  к
этому разговору. А теперь и вправду мне пора к носорогу.
     - Вам что-нибудь нужно?
     -  Да.  Всю  основную  работу я, конечно, буду делать в  Москве. Сейчас
нужно  просто  подготовить  тело (Бернштейн  так  и  сказал - не "тушу",  не
"животное" -  "тело")  к  транспортировке.  Так что давайте мне человек пять
крепких  мужиков,  которых не стошнит от  говна,  которое будем  вынимать из
вашего носорога. И помещение. Все. Больше мне пока ничего не нужно.
     Бернштейн управился на удивление быстро.
     Через два дня Вавилов уже махал руками на раскрывшего было рот Якунина,
пришедшего доложить о работах с носорогом.
     - Молчи, молчи! Слушать ничего не хочу! Заплати ему, и в самолет!
     - С самолетом проблема, Владимир Владимирович...
     - Знать  ничего не знаю, ведать  не ведаю! Сказано тебе  -  действуй на
свое усмотрение. Вот и действуй!
     Якунин хмыкнул и исчез из поля зрения Вавилова еще на три дня.
     Вавилов  почти перестал  выходить  из  коттеджа  -  пил  виски, смотрел
телевизор  и   наслаждался  этим  неожиданно  понравившимся  ему  плебейским
досугом, каковым он всегда считал  такой  способ препровождения  времени. Он
вдруг почувствовал, что устал не только  от бандитских  московских дел, но и
от ресторанов,  казино, от бесконечной очереди баб, которая  двигалась  мимо
него последние несколько лет, и  конца  этой очереди видно не было. Владимир
Владимирович  наслаждался тишиной, вид  молчащего телефона  вызывал  у  него
тихую радость. Впервые за последние несколько лет он по-настоящему выспался.
     В день,  когда  Вавилов  должен  был  вылететь  в Германию, чтобы потом
двинуться оттуда в Москву, Якунин снова пришел к нему в коттедж.
     - Ну  что  тебе?  -  спросил Вавилов,  рассовывая по  карманам  пиджака
сигареты, зажигалку, записную книжку.
     - Хм, кхм, кхм, - ответил первый зам.
     -  Только не  говори  мне, блядь, что носорог  не  прилетел  в  Россию!
Упизжу! - ласково сказал Вавилов.
     - Не прилетел... Но летит. Уже летит. - Якунин посмотрел на часы. - Да,
точно летит. Сейчас, минут через двадцать, должен приземлиться на Кубе.
     - Где?!..
     - На Кубе. Та