нужны были определенные типы микрофонов.  Танцоры  морщились и орали,
что линолеум - говно, они не могут танцевать на этой  дряни,  свет -  говно,
звук  - говно,  администраторы - уроды, зал - развалюха,  в гримерках гуляют
сквозняки, и так далее и тому подобное.
     То,  что было  написано  в  райдере,  то  есть  в  списке  необходимого
оборудования  и  всего  остального,  что  должна  была  предоставить  фирма,
принимающая труппу, зачастую оказывалось не тем, чего труппа жаждала.
     -  Вот же, черным  по белому!  -  кричал  Митя, тряся  копией  райдера,
состоящего из двадцати  страниц мелкого шрифта.  - Вот же, все написано. Это
ваши требования. Все сделано по райдеру.
     - Я  не  знаю, кто писал эту бумажку, - отвечал Игнатий Израилевич, или
Ашот Ашотович, или кто другой из бесчисленных администраторов. -  Мне нужно,
чтобы линолеум на сцене был итальянский,  а у вас дерьмо какое-то. Ты у себя
на даче клей такой линолеум, а мои девочки танцевать здесь не будут.
     После  окончания  гастролей  Митя,  за  бутылкой  водки, говорил  своим
взмыленным товарищам:
     - Ладно,  линолеум. Ладно,  хер с ним, гримерки плохие. Допустим. Но на
хера  им эти микрофоны? Они же гонят  фанеру!  Какого  черта  они  так  всех
достают?
     -  Плюнь,  Митя,  -  отвечал Гольцман. -  Учись. Тебе еще  долго  нужно
учиться. Ты не должен обращать внимания на такие вещи. Кивай головой и делай
так, как считаешь нужным. Концерт все равно состоится.
     - Состояться-то он, может,  и состоится. Только  потом  они с нами дела
иметь не будут.
     - Куда они, на хрен, денутся? - говорил Гольцман.
     Действительно,  шло время, и отношения  со столичными знаменитостями не
то что не портились, они становились приятельскими, едва ли не дружескими.
     Были уже  телефонные звонки,  когда из столицы звонил  Сам  и уточнял у
Мити  определенные детали, например, какой повар работает сейчас в ресторане
"Крепость" - прежний или новый. Или еще что-нибудь в этом роде. Встречаясь с
Митей  на  какой-нибудь  светской  тусовке,  звезды здоровались,  улыбались,
перекидывались несколькими словами.
     - Понимаешь, Митя... Ты говоришь, что они... ну,  не все, но  многие...
несостоятельны  как творческие  единицы. Так это  и хорошо. Чем больше таких
будет, тем лучше для нас. Потому что без нас они - никто. А с нами - те, кто
есть. Понимаешь ход мысли?
     - Понимаю.
     - Я вижу, он тебе не очень нравится?
     - Почему же?  Это как посмотреть. Я ведь все  равно  их за артистов  не
держу.
     - И не надо. Ты только перед публикой этого не говори.
     - Что я, лох, что ли? Работа есть работа.
     Впрочем,  многие  звезды оказывались  в жизни  довольно  милыми людьми,
прекрасно  понимающими,  чем они занимаются.  Примерно  половина из них были
музыкантами-профессионалами, разбирающимися в современной музыке, общаться с
ними было  достаточно  интересно  и  даже в  какой-то степени познавательно,
однако весьма утомительно.
     На определенном  этапе  Митя  переложил  все,  что  касалось  общения с
людьми,  на  плечи  младших  администраторов, а сам стал  заниматься  только
отслеживанием финансовых потоков.  Гольцман  с  головой  ушел  в организацию
фонда и практически перестал интересоваться концертной деятельностью.
     Он и  предложил Мите  провести  этот фестиваль видеоклипов, на  котором
Матвеев с  шефом слупили, практически ничего не делая, неплохой куш. Кому-то
он покажется  маленьким,  подумаешь, по тринадцать штук баксов, но  для Мити
это были серьезные деньги.
     Арендовал зал, завез взятую напрокат  за двести бакинских установку для
проекции видео  на большой экран, подогнал охрану,  договорился  с  ментами,
напечатал билеты - и, как говорили еще у него в институте, гуляй, рванина!

     До биржи доехали без приключений.
     Игнат  увидел их издали и,  когда  "Опель"  Матвеева остановился  возле
длинного  газона,  тут же  возник рядом с машиной.  Открыл дверцу  и сел  на
заднее сиденье.
     - Ну что, Дмитрий Егорыч, привезли?
     Мите льстило, что бандит называл его  по имени-отчеству. На фирме, да и
во время мероприятий все, включая москвичей, называли его просто Митей.
     - Конечно, Игнат. Как здоровье?
     Митя  решил  поддержать  беседу. Он протянул бандиту  кейс  с деньгами,
принял  от него  несколько  тонких пачек  стодолларовых  купюр,  пересчитал,
отложил тридцать сотенных и вернул их Игнату:
     - Ваш процент.
     - Спасибо, Дмитрий Егорыч. Как ваши-то дела? Помощь не требуется?
     - Да пока вроде нет, спасибо. Я звякну, если что.
     -  Конечно.   Это  всегда  пожалуйста.  У  вас   что-нибудь  интересное
намечается?
     - Да так... Все время что-то делается.
     - А чего интересного-то?
     Митя почесал в затылке.
     - В "Октябрьском" Альтов будет.
     - Юморист? Ну, дальше.
     - Киркоров. Месяц будет петь. Тоже в "Октябрьском".
     - Во. Тема. Родителям моим надо сходить.
     - Да нет проблем. Там, кстати, аншлаг.
     - А "ДДТ" не будет? Пацаны хотят.
     - Они уехали. На гастроли.
     - Так приедут ведь?
     - Приедут. Но там хрен  знает что у них творится. Юра сложный человек -
уедет в  свою деревню, скажет, мол, у меня творческий  отпуск...  Болдинская
осень.
     - Юра клевый пацан. Настоящий.
     - Еще "Чиж и Компания".
     - Мимо кассы.
     - В "Пулковской" будет конкурс тату.
     - Татухи?
     - Ну да. Тату, боди-арт.
     - О, пойдем. Скажете когда. В "Пуле"?
     - Да.
     - Ништяк. Обязательно пойдем.  Слушайте, еще есть тема. У нас тут  день
рождения будет. У Крохи. Знаете Кроху-то?
     - Конечно.
     -  Так это,  Дмитрий  Егорыч... Он  очень любит одну команду, я  ее  не
слышал никогда. "Вечерние совы".
     - А, девчонки, на гитарах играют.
     - Наверно. Так слушай, нельзя нам этих "сов" выписать на вечеринку? А?
     - Подумаем.
     Митя встревожился. Такие мероприятия он не любил. Неизвестно, чем может
обернуться   "вечеринка"   Игната   и   этого   Крохи.   Они,  конечно,   не
беспредельщики, солидные люди, если такое слово применимо к бандитам, но все
же  не  банковские  служащие. И те, когда разгуляются,  способны нормального
человека до шока довести, а уж бандиты... Тут есть над чем подумать.
     - Да не бойтесь, Дмитрий Егорыч.  Я отвечаю. Если думаете, с девчонками
что случится,  выкиньте из  головы. Что нам, трахаться не с кем? У нас баб -
сами знаете, только свистни. Этот вопрос  нас  не  волнует.  Крохе их  песни
нравятся. А мы заплатим. Как? Идет?
     - Я с ними поговорю.
     - А чего говорить? Сколько они стоят?
     - Думаю, реально...
     -  Чего там - реально,  не реально... Крохе подарок  на  день рождения.
Вот, отдайте им лаве, хватит, наверное?
     Игнат протянул Мите те самые три тысячи долларов, которые только что от
него получил.
     - Могу я подарок сделать другану?
     - Да... Конечно.
     Митя уже понял,  что  выхода  у  него  нет. Вернее, выход  всегда есть.
Например, можно послать Игната подальше. Вежливо, конечно, послать. Сказать,
что  с  артистами  заочно не договариваются, что он не директор  группы и не
может распоряжаться  музыкантами  по своему усмотрению, однако  ссориться  с
Игнатом -  себе дороже. Понятное дело, ничего плохого он впрямую не сделает,
не наедет, как говорится,  но, случись  какая-нибудь проблема,  а  их всегда
хватает  при такой насыщенной работе, как у Мити, - просто не поможет. И  не
то что  не поможет, а еще и посодействует  противной стороне.  Чтобы "Норду"
жизнь медом не казалась. Чтобы знали, кого можно не уважать, а  кого нельзя.
Игната - нельзя.
     - Договорюсь, - сказал Митя. - Позвоните вечером. Или я сам позвоню.
     - Да, Дмитрий Егорыч, я на трубе... Короче, свяжемся. Спасибо вам.

     Гольцман спрятал деньги в карман пиджака.
     - Митя!
     - Да?
     - Ты в курсе, что мы делаем праздник города?
     - Теперь уже в курсе.
     - Молодец. Короче говоря, этот фонд...
     Гольцман  широким жестом обвел  свой  новый  кабинет,  который  заметно
отличался   от  прежнего.  Теперь  здесь  были  все  аксессуары  нормального
"новорусского" делового  помещения. Дорогой  ноутбук на старинном письменном
столе,  стоимостью, как  прикинул Митя, тысяч  в  пять  баксов,  не  меньше.
Антиквариат. Такой  же древний, хорошо отреставрированный шкаф. Белые стены.
Удобные  диваны  и кресла для  посетителей. Стеклопакеты в оконных  проемах.
Новая   мини-АТС.  Черная  стойка  с  аппаратурой,  где  было  все,  включая
DAT-магнитофон  и  "бетакамовский" видео.  Огромный  телевизор  с колонками,
стоящими  в противоположных углах кабинета. Да  много еще чего было в  новом
офисе  Гольцмана. На  стене,  прямо  за креслом  Бориса  Дмитриевича,  висел
бронзовый  прямоугольник  с  гравировкой.  Что там  было  написано, Митя  не
разобрал,  он   еще  не  успел  присмотреться  к   тексту  на  металлической
поверхности. Но выглядела эта штука внушительно и солидно.
     - Фонд теперь  является основным устроителем культурных  мероприятий  в
общегородском масштабе. Понял?
     -  Понял,  - после  короткой  паузы  кивнул Митя.  -  Будем  теперь  на
городском бюджете пастись?
     - Быстро схватываешь, - усмехнулся Гольцман. - Молодец.
     - Тут не надо семи пядей во лбу, - сказал Митя. - И какие у нас планы?
     -  Планы... Планы  есть.  Но об этом  после. Сегодня  отдыхай.  Я  тоже
расслаблюсь. Замотался с этими делами. Последний месяц в мэрию ходил, как на
работу.
     - О'кей.
     Митя встал и  подхватил  пустой кейс. Деньги,  переведенные  в доллары,
занимали теперь значительно меньший об®ем и покоились в кармане его пиджака.

        2
     Эльвира шла в клуб "Зомби", не имея в кармане ни гроша.
     Кроме  того,  что  она  не  ела  практически  третий  день,  ее  мучило
сильнейшее похмелье.
     "Гости тоже, понимаешь ли, -  думала  она, подходя к  зданию кинотеатра
"Спартак". - Гости, бляди долбаные. Нет  чтобы пожрать принести чего-нибудь.
А то водки -  пожалуйста, хоть  залейся. А пожрать - об этом даже не думают.
Ладно, сейчас надо занять баксов сто, а то ведь так и скопытиться недолго. В
"Зомби" наверняка у кого-нибудь перехвачу. На крайняк, Гоха даст. Ну, может,
не сотку, так хоть полташку..."
     Эльвира проговаривала  про  себя эти слова скорее для самоутешения,  на
самом  деле она была почти уверена, что ни "сотки", ни "полташки" в  "Зомби"
не найдется. Для того чтобы перехватить денег, нужно идти в другое место - в
какой-нибудь  ночной клуб, в "Розенталь", в "Вену",  в  "Рио", наконец, - но
идти туда смертельно  не хотелось. Это значило бы опять болтать с бандитами,
отвечать на  их шутки, замечания,  уходить от предложений  поехать  вместе и
продолжить банкет у кого-нибудь из них дома... - нет уж, увольте.
     Дела у Эльвиры,  несмотря  на  временное  и неожиданное безденежье, шли
довольно неплохо, и к отсутствию денег  она  относилась философски. "Сегодня
нет  - завтра будут". Собственно, они уже есть, только находятся в Москве  -
тысяча  баксов, аванс  за  новый альбом. Их должна привезти Вика  - директор
"Вечерних  сов", подписавшая контракт не  с  кем-нибудь, а  с могущественной
компанией "ВВВ".
     "Сов" теперь стало  четверо. Собственно  Эльвира, идейный вдохновитель,
солистка и организатор всего проекта. Люда  Борисова,  ее подружка, учащаяся
ныне на дирижерско-хоровом отделении в "кульке" - Институте  культуры. Нинка
Сурикова, не умеющая  ни петь, ни играть, но классно танцующая. И директор -
Вика Росс.

     - Какого черта, - сказала как-то Эльвира Людке за бутылкой пива. - Мода
идет на бабские группы. Надо ловить момент. Давай сделаем шоу.
     - А как ты это видишь? - спросила Людка.
     - Я вижу что-то типа "Колибри", только круче. "Колибри" - нафталин, это
уже не катит. По инерции идет, просто потому, что ничего другого нет, ничего
нового  и свежего. Московские команды тоже все в  одну дуду фигарят. Друг от
друга не отличить. Разве только по названиям.
     - А ты что предлагаешь?  - Людка отхлебнула  пива из бутылки и передала
ее подруге. - Новую творческую концепцию? Чего ты хочешь?
     - Чего я хочу?  -  спросила Эльвира, принимая бутылку. - Я хочу  грести
деньги лопатой, вот чего.
     - Это похвально. Это мне  нравится.  Я согласна.  Если  лопатой. Только
чегой-то, я смотрю, в Питере с этим тухло.
     - Это потому, что у  вас в  городе все  снулые такие сидят. Как рыбы  в
отравленной  реке.  Кстати,  очень похоже.  И река  тут такая...  мутная.  И
погода... Все серенькое. Вот и люди - просто спят на ходу. Сечешь, подруга?
     - А в Магадане у тебя что, веселее?
     - В Магадане еще хуже. Там вообще ловить нечего.
     - Значит, будем завоевывать Питер?
     - Да черт  с ним, с  этим  твоим Питером! Нам Москва нужна.  Все деньги
там.
     - Там-то, оно, конечно, там, только кто нам их даст? И за что?
     Эльвира закурила и посмотрела на подругу.
     - Ты чего? - Люда окинула себя быстрым взглядом. - Чего ты уставилась?
     - Думаю. Вот смотри. Приехала я в Питер. Я с  Магадана. Ничего не умею.
Ничего не знаю. А между прочим, квартиру сняла,  живу, денег нет, но ведь не
нищая совсем, а? Машинка какая-никакая есть. Обута, одета...
     Люда согласно кивнула.
     Эльвира  действительно была пробивной барышней.  Окончив  десятилетку в
Магадане, она на свой  страх и риск рванула в Петербург и с вокзала сразу же
пошла в ночной клуб - все  ее вещи умещались в небольшой  спортивной  сумке.
Правда, и деньги с  собой были небольшие  - так, родные собрали единственной
дочери в дорогу с миру по нитке.
     В  ту же ночь, в  клубе "Зомби",  Эльвира познакомилась  с Людой. И так
хорошо познакомилась, что ночь провела в ее доме, благо родители Люды уехали
на дачу.  А  когда вернулись, были поставлены перед  фактом  проживания в их
квартире самой близкой, самой лучшей, самой красивой, умной и доброй подруги
дочери - Эльвиры, приехавшей из солнечного Магадана.
     Эльвира Усова, надо было  признать  (и родители Люды  спустя  несколько
дней это признали), была девушкой воспитанной, вежливой и ответственной. Она
полностью  взяла на себя все хлопоты  по хозяйству,  но при этом не лезла  с
советами, не готовила, оставляя эту  прерогативу матери Людмилы, зато ходила
в  магазины, подметала, мыла полы, поддерживала идеальную  чистоту  во  всей
квартире  -  в общем, выполняла роль  домработницы, как прежде говорили, "за
все".
     Эта  коммунальная жизнь  продолжалась  две  недели,  в течение  которых
Эльвира умудрилась устроиться  на  работу в  какую-то фирму -  секретаршей с
очень неплохим  окладом  и  сняла  комнату. В один прекрасный день  во время
обеда она торжественно заявила:
     - Мария  Владимировна,  Олег  Васильевич!  Спасибо вам огромное за все,
завтра я от вас с®езжаю. Я устроилась на работу и сняла комнату...
     -  Эльвира! - воскликнула мама Людмилы.  - Элечка! Что ты  говоришь? Ты
можешь пожить у нас еще, если тебе...
     - Нет,  нет, Мария Владимировна,  это невозможно. Я вам так благодарна,
так благодарна и признательна, что всегда,  если вам понадобится моя помощь,
можете на меня рассчитывать. Вы меня в буквальном смысле приютили...
     - Да брось, Эля, - сказал Олег Васильевич. - Пустое.  Нам это ничего не
стоило. И  на Людку  ты хоть как-то  повлияла... А то она у нас совсем  была
зачуханная...
     - Нет, нет, дорогие мои... Я  завтра с®езжаю. Милости прошу всех ко мне
в гости. Только обживусь немного, приведу комнату в порядок.
     Обосновавшись в Петербурге, Эльвира проявила чудеса деловой активности.
Через полгода она уже переехала в  отдельную, вполне приличную однокомнатную
квартиру возле метро "Пионерская". Она ее, конечно, не купила, а снимала, но
денег  хватало и  сверх оплаты жилья,  так  что  время  от  времени  Эльвира
приобретала для своего дома  всякие миленькие мелочи  - шторку  для  ванной,
крючочки, вешалки, полочки.
     Работала  она  по-прежнему   в  той  же  фирме,  занимавшейся  продажей
недвижимости.  Если  когда-то,  в  раннеперестроечную  пору,  такие  конторы
открывались  чуть  ли не  каждую  неделю и  росли,  как  грибы в сырых лесах
Ленинградской области,  то  теперь  их осталось  совсем  мало. Те,  что были
ориентированы на  откровенное надувательство, исчезли, полубандитские ушли в
подполье, осталось  лишь  несколько солидных,  крепких, широко  известных. В
одной  из  них  - фирме  "Гарант" -  Эльвира  и  зацепилась благодаря  своей
немыслимой  коммуникабельности. А  еще - благодаря раскрепощенности, свободе
от всяческих условностей и  очень гибкой морали, о чем она тем  не менее  не
распространялась. Она вообще никогда не  болтала лишнего.  Если  бы родители
Люды узнали,  что входит в круг  Эльвириных  обязанностей  на  работе,  они,
вероятно,  призадумались  бы  о  целесообразности  дружбы их  дочери с такой
незакомплексованной,  слишком  уж незакомплексованной девушкой. Или, скорее,
молодой женщиной.
     Через год у Эльвиры уже была машина - не бог весть что, но сравнительно
резво  бегающая  по ухабам  Петербурга  "трешка".  Фирма  "Гарант"  исправно
платила зарплату. Эльвира захаживала в гости к Людиным родителям  - не столь
часто, чтобы стать в тягость, но и не столь редко, чтобы ее перестали  ждать
и подзабыли.
     Мария  Владимировна  уже начала ставить Эльвиру в пример родной дочери.
Олег Васильевич,  будучи человеком  более реалистичным,  имел свое мнение по
поводу карьеры милой провинциалочки и воздерживался от возведения Эльвиры на
пьедестал.  Он  ничего не имел против того,  чем занималась,  по его мнению,
Эльвира, даже в  глубине души считал,  что  это  совершенно в порядке вещей.
Эльвира в  его глазах не падала, он уважал  ее трудолюбие и напористость, но
хотел  верить, что Людочка все-таки выберет менее тернистую и спорную дорогу
к благополучию.
     А  Людочка   пока  и  не  думала  вовсе  ни   о  каком  благополучии  и
самостоятельной  жизни. Ходила  в  свой институт, а  вечером, когда  Эльвира
заканчивала работу, бежала к  ней, и они  коротали вечер и ночь в клубах, на
концертах или просто дома у магаданской красавицы.
     Однако  в  один  прекрасный  день  спокойная  жизнь Людочкиной  подруги
закончилась.
     - Все, милая моя, - сказала Эльвира. - Я больше на работу не хожу. Надо
что-то думать.
     - Тебя уволили? - испуганно спросила Люда.
     - Ага. Да еще как!..
     Люда  разделяла  мнение  своего  отца  о  специфике  работы  подруги  в
процветающей фирме  и  несоответствии  ее  зарплаты возложенным  на  Эльвиру
обязанностям.  У  Люды были различные  предположения  по поводу  финансового
успеха  своей  подруги,  но  она,  в  силу  своей  деликатности,  пока   что
воздерживалась от вопросов.
     То, что рассказала ей Эльвира - рассказала, ничуть не стесняясь, - было
очень  близко  к  этим  предположениям, правда, с совершенно противоположным
знаком.
     Директор фирмы "Гарант" Вера  Ильинична Крамская была женщиной  средних
лет, что называется, дамой бальзаковского возраста. И  дама эта очень любила
молоденьких  девочек. Такая  уж у  нее была, как  бы  это сказать, миленькая
сумасшедшинка.
     - Лесбиянка, что ли? - расширив глаза спросила Люда.
     - Ну да. А что такого?
     - Да  нет, ничего... Интересно просто. Я с лесбиянками еще никогда  дел
не имела, - с затаенным восторгом ответила студентка Института культуры.
     - Между прочим, напрасно. Очень даже полезно. Потом начинаешь к мужикам
по-другому относиться.
     - Перестаешь хотеть, что ли?
     -  Нет,  не  перестаешь, просто лучше  видишь их недостатки.  Свинство,
грязь, грубость. Зато  если уж мужик тебе понравится,  можно смело говорить,
что он -  лучший. Отбор  производится дотошней.  На  подсознательном уровне.
Понимаешь?
     Вера Ильинична Крамская "запала" на  магаданскую красавицу и продвигала
ее если  не по служебной лестнице, к чему сама Эльвира не стремилась, то, по
крайней   мере,  в  плане   личного  благополучия.   Подкидывала