ый, а в душу не залезешь...
     - А в  душу и не надо, люди  этого не любят. Повстречайся, присмотрись.
Сегодня люди достаток не скрывают,  легкие деньги видно.  Сколько бы человек
ни  зарабатывал,  дай  бог  каждому  поболе,  но  трудовые  деньги  -  одно,
ворованные - иное. Найди. троих верных, смелых...
     - Среди нас трусов нет, - перебил Денис.
     -  Хорошо,  хорошо, -  раздраженно сказал Гуров.  -  Ты не  мальчик, от
категоричных суждений воздержись.
     Гуров   начал   инструктаж,   старался  говорить   коротко,  конкретно.
Приглушенно зазвонил телефон. Денис снял трубку.
     - Слушаю.
     - Добрый вечер. Передайте трубочку Льву Ивановичу.
     Денис посмотрел на Гурова, чуть помедлил и спросил:
     - Простите, вы какой номер набираете?
     - Скажите Гурову, что с ним хочет говорить Петр Николаевич.
     - Какой-то Петр  Николаевич. - Денис зажал ладонью  мембрану и взглянул
вопросительно. Гуров взял трубку.
     - Здравствуй, Петр Николаевич.
     - Я здравствую и жду тебя немедленно, - ответил Орлов и отсоединился.
     - Кто это?
     - Профессионал.

        Глава шестая

     Как Гуров и ожидая, полковник Орлов был в кабинете один. Орлов не делал
вид,  что  чем-то занят, сидел, слегка навалившись на  стол, и,  когда Гуров
сел, выдохнул:
     - Рассказывай.
     - В квартире я был, но кто стрелял - не видел. Его должны были убить.
     Орлов оглядел Гурова, прищурился.
     - Хлороформ?
     - Да.
     - Кто тебя пригласил?
     - Ты же знаешь.
     - Руслан Алексеевич Волин. Он прикрыл деньги Лебедева.
     - С тобой приятно работать.
     - Приятно, мать твою, рыбу ловить и грибы собирать! - сорвался Орлов. -
А  в  дерьме  и   крови  валяться,  тебя,  сукиного  сына,   из  канализации
вытаскивать, отвратительно!
     - Я тебя об этом не просил.
     -  А  ты  вообще-то в  жизни  чего-нибудь  просил?  -  Орлов  брезгливо
поморщился. - Ладно. Я  не спрашиваю, как  ты, такой талантливый,  проглотил
крючок, видно, наживка была соблазнительная.
     -  На моем  месте  ты вел бы себя точно  так  же. В  подробности я тебя
посвящать не имею  права.  Сам  знаешь,  я как другу  тебе не вру. Ты же  не
пойдешь к Константину Константиновичу, не  выложишь  ему всю правду-матку на
стол, ну а я на твой стол не выкладываю.
     -  Тебя  вербуют,  это  понятно. Что конкретно требуют-то?  Информации?
Какой? - Орлов не  спрашивал, рассуждал  вслух. - Информаторы у них имеются,
может,  не  твоего калибра... Да,  запамятовал, боевиков,  которых они  тебе
отдали,  мы  задержали.  Все  в  масть,  оружие,  наркотики. Мне надо писать
рапорт. Откуда я получил сигнал?
     - Анонимный звонок.
     - И генерал поверит?
     -  Кто  кому сейчас  верит? - Гуров пожал плечами.  -  Он  об убийстве,
конечно, знает?
     -  Выезжал  на  место.  - Орлов взглянул на  часы.  -  В  министерстве.
Совещаются. Не каждый день генералов убивают.
     - Так какая будет официальная версия?
     - Версия официальная и не официальная одна. Самоубийство.
     - В центр лба никто себе не стреляет, да и ожога нет.
     -  Даже  видел, куда пуля попала? - Орлов смотрел внимательно. -  А кто
стрелял, не видел?
     - Не веришь?
     - Веришь -  не веришь, игра детская. Ладно, каждый решает свои проблемы
сам. Как мы с тобой будем жить дальше?
     Эффенди  охотно  застрелил  генерала  Потапова  не  оттого,  что  любил
убивать. Он  не  получал  от  стрельбы удовольствия -  зарезать курицу  мало
радости, но жрать захочешь, нож  в руки возьмешь, никуда не  денешься. А вот
что  ребят  арестовали  -  привело  Эффенди  в  бешенство.  Парни,  конечно,
никчемные, двое  наркоманы, но  жизнью их  мог распоряжаться только  он -  и
никто другой.
     Эффенди уже привык к мысли, что  живой он только пока на свободе. Арест
повлечет неминуемый расстрел. Эффенди  жил, не задумываясь о дне завтрашнем,
однако  годы берут  свое, и  мысли  об  уходе  на  пенсию, или,  как пишут в
газетах,  на заслуженный отдых, последнее время все чаще  посещали его перед
сном.
     Пистолет Волин забрал, но данное  обстоятельство убийцу не  беспокоило.
Оружия, как и денег, у него было в достатке.
     Сидя на подмосковной даче и попивая из самовара безвкусный чай, Эффенди
всерьез подумывал о  выходе из  дела.  Из страны ему официально  не выехать.
Сегодня на границе  с  Турцией  обстановка  подходящая, но  с  чем  уходить?
Чемодан  бумажных  денег?  Не  годится,  нужны  либо  валюта,  золото,  либо
наркотики.  Героин?  Четыреста рублей грамм... В валюте, конечно, меньше, но
если у Референта отнять килограммов двадцать, то на всю жизнь хватит и чужим
детям  останется. Что  в Корпорации готовят операцию  с наркотиками, Эффенди
догадывался.
     Эффенди размял  щепотку  "травки", смешал с  табаком, набил прокуренную
трубочку, зажег и легонько пыхнул сладковатым  дымком.  Эффенди "покуривал",
но разрешал себе лишь одну трубочку перед сном.
     Разбросав  свое массивное тело по огромной кровати,  выставив  лохматую
бороду. Патрон крепко спал.  На ужин  он с®ел  миску салата, седло  барашка,
выпил бутылку коньяка, две  - красного  сухого вина и при  своей комплекции,
лежа навзничь, должен  был  бы трубно храпеть, но он презирал  законы, в том
числе и законы природы, и спал тихо, как ребенок.
     Константин Васильевич  Роговой хорошо  помнил  покойных  родителей. Они
произвели на  свет  крепенького  мальчугана, назвали Константином, вырастили
здорового,  жизнерадостного парня,  которого особо  не баловали, возможности
такой не представлялось.  Война, затем нужда конца сороковых,  а в пятьдесят
первом  папа  со  службы  не  вернулся. Константин уже  учился  в институте,
исполнял роль комсорга курса и к происшедшему отнесся философски. Он ушел на
завод, а  когда Отец народов скончался и  разобрались, что он не отец и даже
не отчим,  Константин вернулся в  институт  и комсомол.  Как  и  многие  его
сверстники, он отлично  понимал, что жизненное процветание определяется лишь
одним  фактором  -  местом  претендента  на  сладкую жизнь  в  партии.  Нет,
об®ективно  существовали  и  другие  возможности,  к  примеру,  можно  стать
талантливым  ученым, художником, на крайний случай поэтом. Но тут необходимы
Талант  и Труд, и все с большой  буквы. По "Краткому курсу" Константин  имел
"зачет"  и  "отлично",  потому  двинулся  проторенной  дорогой  в  партийные
начальники.  Внешность,  обаяние,  сообразительность, а главное,  понятие  а
таких высоких  материях,  как честность и  достоинство, у него  были  именно
такими, какими и следовало  быть, то есть что надо - в избытке, чего не надо
- в полном отсутствии. За два десятилетия он дорос до главного заместителя и
понял,  что  выше ему дороги нет, возможны лишь  бесконечные передвижения по
горизонтали.  Такое  положение  его не  устраивало.  В  то  время  никто  не
подозревал, что живет  в застойный период.  Бриллианты, стиральный  порошок,
дачу и колбасу еще  можно  было  купить, дефицит ощущался только  в деньгах,
потому  некоторые руководители,  а возможно,  и большинство  из них, брали и
давали взятки. Дело это считалось обычным, как ежедневная еда и сон.
     Но  Константин Васильевич Роговой от природы тяготел к философии, знал,
что ничто не вечно. На Руси, известно, крали издавна, однако круговая порука
замов  ему  не  понравилась.  Он  из "круга"  осторожно  вышел, спустился на
ступенечку, начал организовывать собственное дело. Вскоре он  стал Патроном,
встретил  сумасшедший  апрель   спокойной  улыбкой  и  оказался  прав:  буря
пронеслась  над  головой.  Она  отрывала  вершки, а  землю  перекопать,  все
выкорчевать никакой буре, даже  урагану, не под силу. Надо менять систему, а
этого  власть  имущий  аппарат никогда  не  позволит. Перестройка, рассуждал
Патрон, - это те же самые люди, только в ином строю.
     Заблуждался ли  Патрон, жизнь покажет, а сейчас он  спокойно  спал  без
таблеток, даже аптечки в доме не держал.
     Константин   Васильевич  Роговой  уезжать  никуда  не  собирался,  имел
единственную  заботу - превратить советские  рубли,  которые обеспечены всем
достоянием страны,  в паршивые, ничем, кроме золота, не обеспеченные доллары
либо марки. Он  не хотел зависеть от  решений  пленумов,  Советов,  с®ездов,
которые, выполняя требования  трудового народа, в любой момент могли  облечь
пожелания народа в форму законов.
     Наступило  утро.  Гуров  взглянул  в серое  окно,  по  стеклу  которого
сыпалась  снежная крупа.  Зимы  в  этом году  не было,  весна  то решительно
наступала, то приостанавливалась, дождь чередовался со снегом, погода стояла
омерзительная.
     Все одно  к  одному, думал Гуров, тихо одеваясь, стараясь  не разбудить
Риту.
     Она открыла глаза и спросила:
     - Ты мне ничего не расскажешь?
     Гуров вытащил из шкафа чемодан, начал укладывать свои вещи.
     - Я тебя люблю, ты должна мне верить.
     - Позавтракаешь? - Рита накинула халат и ушла на кухню.
     Гуров надел  джинсы, свитер,  кожаную куртку, обулся в тяжелые ботинки.
Прошел в кабинет, вынул из тайника пистолет с глушителем и наручники, достал
все  имеющиеся  в  доме  деньги,  сберкнижку, заглянул  в  нее.  Тысяча  сто
пятнадцать... Сел за стол, вытащил  припасенный расходный ордер  и  заполнил
его, выписав тысячу сто.
     Завтракал он неторопливо,  выпил  две чашки  кофе.  Рита  молча  сидела
напротив и вдруг неожиданно спросила:
     - Тебя могут арестовать?
     - Вот так живешь, живешь, - Гуров налил себе еще  кофе, - считаешь себя
самым умным... Я не думал об этом.
     Раздался телефонный звонок. Аппарат  стоял  между Гуровым и  Ритой, они
посмотрели на него, потом друг на друга.
     - Меня ни  для кого нет  дома, - сказал Гуров. -  Уехал  в подмосковный
санаторий.
     -  Туда ночью не уезжают. - Рита  сняла трубку, помедлила и раздраженно
сказала: -  Слушаю. Доброе утро, Петр  Николаевич, к сожалению, не могу, они
отсутствуют. А это вас надо спросить, заверил, не  к любовнице. Извините, но
и Гуров, и вы за десять лет мне изрядно надоели. Счастливо!
     - Молодец! В тебе умерла великая актриса, - сказал восхищенно Гуров.
     - А кто тебе сказал, что я играю? - тихо спросила Рита. - Мне четвертый
десяток, во мне умирает женщина, а она умирать не хочет. Извини. Не волнуйся
за нас.
     - Вот деньги, - Гуров положил на стол купюры. - Кто бы ни звонил,  куда
бы ни приглашал от моего имени или как-то иначе, не соглашайся, дверь всегда
держи на  цепочке, если  что,  не рассуждая, нажимай  кнопку  охраны.  Ольге
передай, что я ее люблю.
     Гуров надел плащ, подхватил чемодан и ушел из дома...
     Полковник Орлов  вставал рано, так же, как и Гуров, завтракал на кухне,
так же перед ним сидела жена и рядом стоял телефон. Вот только пил полковник
не кофе, а чай  с медом, и с женой решали  вопрос  о  летнем отдыхе  внуков,
казалось, что еще вчера так же обсуждались летние каникулы детей.
     К  телефонным звонкам в  любое  время суток Петр  Николаевич  относился
спокойно. Он снял трубку, прожевал и невозмутимо сказал:
     - С добрым утром.
     - Здравствуй, Турилин беспокоит. Я жду тебя  вместе с Гуровым к  восьми
тридцати.
     - Понял. - Орлов хотел сказать  что-то еще, но, услышав  частые  гудки,
положил  трубку.  -  Екатерина  Ивановна,  за  многие годы  генерал  впервые
позвонил мне домой. К чему бы это?
     - К неприятностям, не сомневайтесь, Петр Николаевич, - ответила жена. -
Если бы он собирался тебя наградить, то дождался бы рабочего дня.
     - Вот именно, - сказал Орлов, набирая номер Гурова.
     Поговорить с  другом не  удалось, и в  восемь  тридцать  полковник один
вошел в кабинет генерала.
     Они обменялись  рукопожатиями, начальник  посмотрел  на дверь, и  Орлов
пояснил:
     - Гурова нет и, как я понимаю, в ближайшее время не будет.
     - А где он?
     -  Жена  не  знает,  ее  мнение  о  вас,  обо  мне  и  о  своем  муже я
пересказывать не буду.
     - Такой милый интеллигентный мальчик...
     - Ему  под сорок,  половину из них  Гуров  провел в розыске  и, видимо,
знает, когда ему быть дома, а когда отсутствовать.
     Орлов  ни о  чем  не  спрашивал генерала,  он  не  любил  бессмысленных
вопросов, Турилина же сдержанность полковника раздражала.
     - Вчерашний  вечер у министра  начался  и закончился скверно,  - сказал
генерал. -  Присутствовала  прокуратура, естественно, факт убийства Потапова
установлен. Прокурор мне ничего об®яснять  не стал,  приказал к десяти  утра
доставить  к нему  в кабинет Гурова.  Я собирался  с этим мальчиком... -  Он
замолчал.
     - Подполковник Гуров находится в очередном отпуске,  - Орлов  посмотрел
на часы, - еще восемнадцать дней. Он не обязан сообщать, где отдыхает.
     - И ты не знаешь?
     - Нет.
     - А что ты знаешь?
     - Ничего, - твердо  ответил Орлов и вспомнил, как вчера вечером  злился
на Гурова за умолчание и неискренность.
     - Немедленно  найдите подполковника Гурова и лично доставьте его в этот
кабинет. Свободны.
     - Слушаюсь, товарищ генерал. - Орлов попытался щелкнуть каблуками.
     Орлов прошел  в свой кабинет. "А что прикажете  делать  мне?  Я не могу
бросить Гурова, но  и  не  имею  возможности да и права  помочь.  Установить
наблюдение  за Волиным, за  Сергачевым? Гуров  обязательно  выйдет  с ним на
контакт.  Наблюдение  придется обосновывать, инструктировать людей, и  такие
действия  невозможно  скрыть от генерала. В любом  случае  Гурову  необходим
транспорт.  Задержать  его машину?  Через два  часа  пойдут  слухи, что  МУР
разыскивает своего подполковника. Генерал сказал "Найдите", а не "Об®явите в
розыск". Ну, Лева, ну, Гуров! Когда я тебя достану..."
     Орлов  не  успел  придумать  вид  казни,  достойный  Гурова,   раздался
телефонный звонок.
     - Орлов, - сказал полковник.
     - Отпускник  беспокоит, - услышал Орлов ровный  голос  Гурова. -  Я тут
от®ехал из  столицы,  Петр Николаевич, не взыщи. У  меня  вроде бы  еще дней
восемнадцать имеется.
     - Тебя разыскивает прокуратура, сегодня в десять...
     - Ну  просто ничего  не  слышно,  -  перебил его Гуров.  -  Что ты  там
бормочешь, не  разберу, связь из села хреновая.  Ты  не волнуйся, я вернусь-
позвоню.
     Гуров вышел из телефонной будки, спрятался от непогоды в машину.
     "Прокуратура меня  ищет, но без Угро она в зрелом подсолнухе семечку не
найдет. А Петр и шагу не  сделает, я могу на своей машине кататься спокойно.
Кто же "стукнул" в прокуратуру? Волин и его начальник отпадают, но диверсант
именно  на их  корабле,  и в  убийстве  он  не участвовал. Следовательно, не
Эффенди и не  Веселов. Волин  не дурак,  круг посвященных  в операцию  очень
узок. Лебедев? Точно, больше некому. Ах  ты, бархатная жопка, шелковые ушки,
тебя люди спасли, а ты под них мину подводишь. Если  следователь прокуратуры
подполковника Гурова допросит, тот  Корпорации даром не будет нужен. Значит,
Лебедев? Человек, предавший раз,  может  предать  второй, придется  на  него
поднажать!"
     Гуров начал мерзнуть, завел двигатель, включил печку.
     "Первое  - нащупать шефа Волина. Второе -  обезопасить себя. Необходимо
отнять  пистолет  с  моими  отпечатками  и  захватить одного  из  участников
вчерашнего аттракциона. Но не убийцу, а соучастника, с ним будет легче".
     Решив, что от теории пора переходить к  действию, Гуров поехал к Денису
Сергачеву.
     Утро наступило и для Референта - Волина. В окна сыпалась та же  снежная
крупа, так же давило  свинцовое небо, настроение  у Волина, как и у Орлова с
Гуровым, было мерзостным.
     Волин анализировал ситуацию. На днях в Москву привезут героин,  Лебедев
расплатится,  Гуров  транспортирует  наркотик   через  Брест,  "вольво"  для
путешествия  готова,  и  даже  многоопытный  Интерпол  еще  не  знает  таких
тайников, а уж наша таможня о них и представления не имеет. Учитывая, что за
рулем олимпийский чемпион, а пассажир - подполковник милиции, они  проскочат
в Польшу, как к себе домой.
     Волин  подумал о предстоящей  встрече с  Гуровым и поперхнулся  горячим
кофе.
     -  Может, зря  я  сыщика так здорово  зажал? А  как  работать с ним без
подстраховки? Лучше бы с  ним  вообще не связываться... Через  Брест мог  бы
проехать один  Сергачев. Но Патрон желает  иметь в Корпорации именно Гурова.
Он прав, я уеду, а ему необходим мозговой центр.
     Волин  ошибался,  Роговой  после  операции  с  героином не  нуждался  в
мозговом центре.  Гурова  он  хотел использовать для  ликвидации  Эффенди  и
возможных последующих персон нон грата. Кто они будут - покажет время.
     После  долгих  колебаний  Волин   позвонил  Гурову.  Когда  узнал,  что
подполковник  убыл  в неизвестном  направлении  на  неопределенный срок,  то
обрадовался, как человек, которому врач об®явил, что сегодня зуб  удалять не
будут. Но  когда  эффект  неожиданности  прошел,  Волин  протрезвел, радость
исчезла. Он  многого  мог  ожидать  от Гурова, только не  бегства.  Это было
невероятно. "Только без истерик, - говорил  себе Волин.  - Гуров  не  то что
напасть, шелохнуться  не  может, он же  не дурак и не самоубийца. Дерганый я
стал,  противоречивый,  вечером  одно  думаю,  с утра другое. Что за  бардак
творится на земле?  Был бы Гуров искренним союзником, и нет проблем, быстро,
мирно, всем тепло и уютно, словом, комфортно".
     Раздался  звонок  в  дверь, почтальонша принесла  газеты. Так  как  она
получала  за  услугу   рубль,  а   порой  и   три,   то  старалась   вручить
корреспонденцию из рук в руки, а не опускать ее в ящик.
     -  Вам телеграммка, Руслан  Алексеевич,  -  сказала почтальонша,  пряча
купюру и благодарно улыбаясь. - Распишитесь, пожалуйста.
     Он чиркнул  в книжечке и  по лицу  почтальонши понял, что  о содержании
телеграммы  она знает и новости Волина не обрадуют.  Он небрежно взглянул на
бланк и, не распечатывая, сказал:
     -  Благодарствую,  почтеннейшая. Это  мои  дружочек  шутки  отмачивает,
надоел изрядно.
     Захлопнув дверь,  Волин  быстро  пробежал телеграмму, сразу  не  понял,
перечитал  медленно:  "Зарядил зпт  попробуй выстрелить  тчк  я  тоже  порой
ошибаюсь зпт считал вас умным тчк теперь жди тчк".
     Подписи не было, но Волин сразу понял: отправитель - Гуров.
     "Что значит стреляй? - возмутился Волин. - Ишь смелый какой, полагаешь,
что я  в твое министерство посылочку  не отошлю? Не подчинишься, пистолет  с
сопроводиловкой получат товарищи на площади Дзержинского".
     Волин прошелся по комнате, потирая руки.
     "Они ничего  не могут мне сделать, деньги, которыми я прикрыл Лебедева,
чистые.  Мой разговор с  Гуровым,  даже если записан  на пленку, юридической
силы  не имеет. В настоящее  время я неуязвим. А  вещественные улики  против
Гурова у  меня в руках, и  он, безусловно,  это знает.  Однако  почему-то на
переговоры не  идет,  а  присылает  хамскую  телеграмму. Может, блефует?  Он
человек рациональный,  с аналитическим  складом ума. Видимо,  у него имеются
козыри, о которых я не знаю... Какие?
     Пока я не  найду ответа, не расставлю все по своим  местам,  с места не
сдвинусь, иначе пропаду".
     Денис Сергачев рассматривал листок, на котором Гуров вычертил схему, на
другом листке сыщик написал,  что и  в каком порядке  бывший чемпион  должен
сделать. На третьем Гуров перечислил  поступки, которые нельзя совершать  ни
при каких обстоятельствах.
     - Мне заучивать или взять с собой? - спросил Сергачев.
     Гуров сложил листки и убрал в карман.
     - Я составил план для себя, ты лишь исполнитель.
     - Уверен? - Сергачев возмутился. - Слушай, Гуров, я же могу тебя просто
послать...
     - Не можешь. - Гуров смотрел невозмутимо. - Я знаю, на что ты способен,
на что нет. Ты будешь выполнять мои указания и никуда не денешься.
     Сергачев  рассвирепел, набрал в легкие  воздуха, но,  увидев  смеющееся
лицо Гурова, длинно выдохнул.
     -  Ты самоуверенный наглец, - беззлобно, с некоторым восхищением сказал
Сергачев.