вда ваша, господин, не знаю, почему вы так  говорите.  Что  ж,
али у меня глаз нету? Вы тоже из той же самой глины вылеплены,  что  и  та
лекарша...
     - Висенна...
     - Она нам себя не назвала. Но  ведь  она  мчалась  за  нами  галопом,
потому как знала, что потребна, догнала вечером, сразу занялась вами, едва
с седла соскочила. Да, господин, намучилась она с  вашей  ногой,  от  этой
магии аж воздух звенел, а мы со страху в лес драпанули.  У  нее  потом  из
носа кровь пошла. Непростая, видать, штука - колдовать.  И  так  заботливо
вас перевязывала, ну прям-таки как...
     - Как мать? - Геральт стиснул зубы.
     - Во-во. Точно сказали. А когда уснули...
     - Ну, Йурга?
     - Она едва на ногах держалась, бледная была как полотно.  Но  пришла,
спрашивала, не нужно ли кому  из  нас  помощи.  Вылечила  смолокуру  руку,
которую ему стволом пришибло. Гроша не взяла да еще и лекарства  оставила.
Нет, господин Геральт, на свете, знаю, мало ли что о ведьмаках болтают, да
и о чародеях тоже. Но не у нас. Мы, из Верхнего Соддена, и люди из Заречья
лучше знаем. Слишком многим мы чародеям обязаны,  чтобы  не  знать,  какие
они. Память о них у нас не в сплетнях и  трепотне,  а  в  камне  высечена.
Увидите, как только роща кончится.  Да  вы  и  сами,  надо  думать,  лучше
знаете. Битва-то была - на весь мир слыхать, а едва год минул. Должны были
слышать.
     - Не было меня здесь, - буркнул ведьмак. - Год не было. На  Севере  я
был. Но слышал... Вторая битва за Содден...
     - В сам раз. Сейчас увидите холм и камень.  Раньше-то  мы  этот  холм
называли просто: Коршунья гора, а ныне все  говорят:  Холм  Чародеев,  или
Холма Четырнадцати. Потому как двадцать два их было на том холме, двадцать
и два чародея там бились, а четырнадцать пало. Страшный был бой,  господин
Геральт. Земля дыбом вставала, огонь валил с неба, что твой дождь,  молнии
били... Мертвые валялись, аж жуть. Но превозмогли чародеи Черных, одержали
Силу, коя их вела. А четырнадцать все же пали в  той  битве.  Четырнадцать
сложили живот свой. Что, господин? Что с вами?
     - Ничего. Продолжай, Йурга.
     - Страшный был бой, ох, если б не те  чародеи  с  Холма,  кто  знает,
может, не болтали бы мы с вами сегодня тута,  домой  поврачаючись,  потому
как и дома-то не было бы, и  меня,  и,  может,  вас...  Да,  все  чародеи.
Четырнадцать их сгинуло, нас защищая, людей  из  Соддена  и  Заречья.  Ну,
конечно, другие тоже там бились, воины и рыцари, да и крестьяне, кто  мог,
схватили вилы да мотыги, а то и просто колья...  Все  стояли  насмерть,  и
множество полегло. Но чародеи... Не фокус воину погибать, потому как это ж
его специальность, а жизнь короткая. Но ведь чародеи могут жить, сколь  им
хочется. А не задумались...
     - Не  поколебались,  -  сказал  ведьмак,  потирая  рукой  лоб.  -  Не
поколебались. Я был на Севере...
     - Вы что, господин?
     - Так, ничего.
     - Да... Так мы туда, все с округи, цветы  все  время  носим,  на  тот
Холм, а майской порой, на Беллетэйн, завсегда там огонь горит. И  во  веки
веков  гореть  будет.  И  вечно  жить  они  будут  в  памяти  людской,  те
четырнадцать. А такая жизнь в памяти - это  ж...  это...  Нечто  побольше!
Больше, господин Геральт!
     - Ты прав, Йурга.
     - Каждый ребенок у нас  знает  имена  тех  четырнадцати,  выбитые  на
камне, что на вершине Холма стоит. Не верите? Послушайте: Алекс по  кличке
Рябой, Трисс Меригольд,  Атлан  Курк,  Ваньелле  из  Бругге,  Дагоберт  из
Воле...
     - Прекрати, Йурга.
     - Что с вами, господин? Бледный как смерть!
     - Нет, ничего.



        7


     Он поднимался на  Холм  медленно,  осторожно,  вслушиваясь  в  работу
сухожилий и мускулов в магически  вылеченной  ноге.  Хотя  рана  вроде  бы
полностью затянулась, он по-прежнему берег ногу и старался не опираться на
нее всем телом. Было  жарко,  аромат  трав  бил  в  голову,  дурманил,  но
дурманил приятно.
     Обелиск стоял не в центре плоско  срезанной  вершины,  а  был  слегка
сдвинут вглубь, за пределы круга из угловатых,  словно  позвонки,  камней.
Если б он поднялся сюда перед самым заходом солнца, то тень менгира, падая
на круг, точно прошла бы по его диаметру, указав  направление,  куда  были
обращены лица чародеев во время битвы. Геральт глянул туда, на  бескрайние
холмистые поля. Если там еще оставались кости полегших,  а  они  там  были
наверняка, то  их  скрывала  буйная  трава.  Там  парил  ястреб,  спокойно
наворачивавший круги на широко раскинутых крыльях. Единственная  подвижная
точка среди замершего в жаре ландшафта.
     Обелиск был широкий у основания,  чтобы  его  охватить,  пришлось  бы
соединить руки по меньшей мере пяти-шести  человек.  Было  ясно,  что  без
помощи магии его втащить наверх не  удалось  бы.  Обращенная  к  каменному
позвоночнику плоскость менгира  была  гладко  отесана,  на  ней  виднелись
выбитые рунические письмена.
     Имена тех четырнадцати, что погибли.
     Он медленно подошел. Йурга был  прав.  У  основания  обелиска  лежали
цветы - обычные полевые цветы: маки, люпины,  просвирняки,  незабудки.  Он
медленно читал сверху, а перед его глазами возникали  лица  тех,  кого  он
знал.
     Веселая Трисс Меригольд с каштановыми волосами, хохочущая  по  любому
поводу, выглядевшая как девчонка. Он любил ее. И она его тоже.
     Лоудбор из Мурривеля, с которым когда-то он чуть было не  подрался  в
Вызиме, когда поймал волшебника на махинациях с костями во время игры  при
помощи тонкого телекинеза.
     Литта Нейд по прозвищу Коралл. Прозвище ей дали  из-за  цвета  губной
помады, которой она пользовалась. Литта когда-то накапала на  него  королю
Белогуну, да так, что ему  пришлось  неделю  отсидеть  в  яме.  Когда  его
выпустили, он отправился к ней, чтобы узнать о причинах. Не  заметил,  как
оказался у нее в постели, и провел там вторую неделю.
     Старый  Горазд,  который  хотел  уплатить  ему  сто  марок  за  право
исследовать его глаза и предложил тысячу за возможность провести вскрытие,
"не обязательно сейчас", как он тогда выразился.
     Оставались три имени, и в этот момент он  услышал  за  спиной  легкий
шорох и обернулся.
     Она была босая,  в  простом  льняном  платьице.  На  длинных  светлых
волосах, свободно спадающих на плечи и спину, лежал венок,  сплетенный  из
маргариток.
     - Привет, - сказал он.
     Она подняла на него холодные глаза, но не ответила.
     Он отметил, что она  почти  совсем  не  загорела.  Это  было  странно
сейчас, в конце лета, когда деревенские девушки обычно  загорали  дочерна,
ее лицо и открытые руки лишь слегка золотились.
     - Принесла цветы?
     Она улыбнулась, опустив ресницы. Он почувствовал  холод.  Она  прошла
мимо, не произнеся ни слова, опустилась на  колени  у  основания  менгира,
коснулась ладонью камня.
     - Я не приношу цветов, - слегка подняла  она  голову.  -  А  те,  что
лежат, для меня.
     Он глядел на нее. Она стояла на коленях так, что  заслоняла  от  глаз
последнее имя,  высеченное  на  камне.  Она  была  светлой,  неестественно
светлой, какой-то даже светящейся на темном фоне менгира.
     - Кто ты? - медленно спросил он.
     Она улыбнулась, и снова повеяло холодом.
     - Не знаешь?
     "Знаю, - подумал он, глядя  в  холодную  голубизну  ее  глаз.  -  Да,
кажется, знаю".
     Он был спокоен. Иначе он не умел. Уже не умел.
     - Меня всегда интересовало, как ты выглядишь, госпожа.
     - Не надо меня так величать, - тихо ответила она. - Ведь  мы  знакомы
много лет.
     - Верно, - подтвердил он. - Говорят, ты все время  идешь  следом.  Не
отступая ни на шаг.
     - Иду. Но ты никогда не оглядывался. До сих  пор.  Сегодня  оглянулся
впервые.
     Он молчал. Ему нечего было сказать. Он устал.
     - Как... как это произойдет? - спросил  он  наконец,  холодно  и  без
эмоций.
     - Я возьму тебя за руку, - сказала она, глядя ему в глаза.  -  Возьму
за руку и поведу через луг. В туман, холодный и мокрый.
     - А дальше? Что там дальше, за туманом?
     - Ничего, - усмехнулась она. - Дальше ничего. Ничего...
     - Ты шла следом за мной, - сказал он. -  А  догнала  других,  тех,  с
которыми я встречался на пути. Почему? Важно было, чтобы я  остался  один,
верно? Чтобы наконец испытал страх. Признаюсь тебе. Я всегда тебя  боялся,
всегда. Не оглядывался из-за страха.  Из-за  боязни  увидеть  тебя  идущей
следом. Боялся всегда, всю жизнь, вся моя жизнь прошла в страхе. Я  боялся
до... сего дня.
     - До этого дня?
     - Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не чувствую страха. Ты
отняла у меня все. Даже страх.
     - Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из Ривии? Твои руки
дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно  боишься  увидеть  последнее,
четырнадцатое имя, выбитое на обелиске? Хочешь,  я  скажу  тебе,  как  оно
звучит?
     - Не надо. Я  знаю  его.  Круг  замыкается,  змея  погружает  зубы  в
собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы. Для нее  и  для
тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя, которое я произносил  среди
ночи и при свете солнца, в холод, жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести
его сейчас.
     - Ну так произнеси.
     - Йеннифэр... Йеннифэр из Венгерберга.
     - А цветы для меня.
     - Давай кончать, - с трудом проговорил он, - Возьми меня за руку.
     Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее холод,  резкий,
пронизывающий холод.
     - Не сегодня, - проговорила она. - Когда-нибудь - да. Но не сегодня.
     - Ты взяла у меня все...
     - Нет, - прервала она. - Я ничего не забираю. Я только беру за  руку.
Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в  тумане...  До  свидания,
Геральт из Ривии. До встречи. Когда-нибудь.
     Он не ответил. Она медленно повернулась  и  ушла.  Во  мглу,  которая
неожиданно затянула вершину Холма, во  мглу,  в  которой  исчезло  все,  в
белую,  мокрую  мглу,  в  которой  растворились  обелиск,  лежащие  у  его
основания цветы и четырнадцать высеченных на нем имен. Не  было  ничего  -
только мгла и мокрая, блестящая от росы трава под ногами,  трава,  которая
пахла  дурманяще,  тяжело,  сладко,  до  боли  в   висках,   до   забытья,
усталости...
     - Господин Геральт! Что с вами? Вы  уснули?  Я  же  говорил,  вы  еще
слабы. Зачем было лезть на откос?
     - Я уснул, - протер лицо  рукой  ведьмак.  -  Уснул,  надо  же...  Ну
ничего, Йурга, жара...
     - Да уж печет - не продохнешь... Надыть  ехать,  господин.  Пошли,  я
помогу вам спуститься с кручи.
     - Да нет, ничего...
     - Ничего, ничего. А что ж тогда качаетесь? На кой хрен лезли в гору в
такую жарищу? Приспичило имена прочитать? Так я мог  вам  их  и  без  того
перечислить. Ну что с вами?
     - Ничего, Йурга... Ты действительно помнишь все имена?
     - Само собой.
     -  Давай-ка  проверим,   как   у   тебя   с   памятью...   Последнее.
Четырнадцатое. Какое?
     - Ну и невера. Ни во что не верите. Проверить хотите, не вру ль? Я же
сказал, эти имена у нас каждый ребенок знает. Последнее, говорите? Ну  что
ж, последнее - Йойоль Гретхен из Каррераса. Может, знали?
     Геральт отер запястьем веки. И глянул на менгир. На все имена.
     - Нет. Не знал.



        8


     - Господин Геральт?
     - Да, Йурга?
     Купец наклонил голову, некоторое время помолчал, накручивая на  палец
кончик тонкого ремешка, которым приводил в порядок седло  ведьмака.  Потом
легонько ткнул кулаком в спину державшего вожжи парня.
     - Садись на запасную, Поквит. Я повезу. Садитесь  ко  мне  на  козлы,
господин Геральт. А ты чего возле  телеги  околачиваешься,  Поквит?  А  ну
давай скачи вперед! Нам тута поговорить надыть, твои уши нам ни к чему!
     Плотва, следовавшая за телегой, заржала,  дернула  постромки,  видимо
позавидовав кобыле Поквита, галопом пошедшей по тракту.
     Йурга чмокнул, слегка тронул коней вожжами.
     - Да, - сказал он, немного помешкав,  -  дело  такое,  господин...  Я
обещал вам... Тогда на мосту... Поклялся... Дал обет...
     - Не надо, - быстро прервал ведьмак. - Не надо, Йурга.
     - Надо, - резко сказал купец. - Мое слово не  дым.  То,  что  я  дома
застану, а чего не ожидал, будет ваше.
     - Прекрати. Ничего мне от тебя не надо. Мы квиты.
     - Нет уж, господин. Ежели я чего такое в дому застану, сталбыть,  это
Предназначение. А если над Предназначением посмеяться, ежели соврать - оно
строго покарает.
     "Знаю, - подумал ведьмак. - Знаю".
     - Но... господин Геральт...
     - Что, Йурга?
     - Ничего в доме я не застану такого, чего б не ожидал.  Ничего  и  уж
наверняка не то, на  что  вы  рассчитывали.  Господин  ведьмак,  слышь-ка,
Златулина, моя жена, боле детей после остатнего иметь уже не может,  и  уж
чего-чего, а ребеночка-то дома не будет. Похоже, здорово вы маху дали.
     Геральт не ответил.
     Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.
     - Но у меня двое  сынов,  -  вдруг  быстро  приговорил  Йурга,  глядя
вперед, на тракт. - Двое здоровых, сильных и неглупых. Ведь должен же я их
куда-нито со временем определить. Один, думал, со мной по  купецкому  делу
пойдет, а другой...
     Геральт молчал.
     - Что скажете? - Йурга  повернул  голову,  взглянул  на  него.  -  Вы
потребовали  на  мосту  поклясться.  Вам  нужен  был  пацан   для   вашего
ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот ребенок обязательно
должен быть нежданный? А  жданный  быть  не  может?  Двое  у  меня,  один,
сталбыть, пусть на ведьмака учится. Дело как дело. Не лучше, не хуже...
     - Ты уверен, - тихо отозвался Геральт, - что не хуже?
     - Защищать людей, - прищурился Йурга, - жизнь им спасать - какое это,
по-вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать на Холме?  Вы  на  том
мосту? Что делали - добро или зло?
     - Не знаю, - с трудом проговорил Геральт. - Не знаю, Йурга. Порой мне
кажется, что знаю. А в другой раз - сомневаюсь. Ты хотел бы, чтобы  твоего
сына мучили такие сомнения?
     - Пусть мучают, -  серьезно  сказал  купец.  -  Пусть  бы  мучили.  А
Предназначения своего никто не минует.
     Ведьмак не ответил.
     Тракт сворачивал к высокому откосу, к кривым  березам,  неведомо  как
державшимся на почти отвесном склоне. У берез были желтые листья.  "Осень,
-  подумал  Геральт,  -  снова  осень".  Внизу  посверкивала  река,  белел
новенький частокол сторожевой  вышки,  крыши  домишек,  ошкуренные  бревна
пристани. Скрипел ворот. Подходил к берегу
                                           паром, гоня перед собою  волну,
расталкивая воду тупым носом, разгоняя плавающие на поверхности  соломинки
и листья, неподвижные в  грязной  корке  пыли.  Скрипели  канаты,  которые
тянули перевозчики. Собравшаяся на берегу толпа шумела, все  было  в  этом
шуме: крик женщин, брань мужчин, плач детей, рев  скота,  ржание  лошадей,
блеяние овец. Однообразная басовая музыка страха.
     - Прочь! Прочь, сдай назад, чертовы дети!  -  кричал  конный,  голова
которого была обмотана окровавленной тряпкой. Его  конь,  погрузившись  по
брюхо, пробивался, высоко поднимая передние ноги,  разбрызгивая  воду.  На
пристани галдеж, крик - щитоносцы грубо расталкивали толпящихся, били куда
попало наконечниками копий.
     - Прочь от парома! - рычал конный, размахивая мечом. - Только  армия!
Прочь, не то буду головы рубить!
     Геральт натянул поводья, остановил Плотву, танцующую  у  самого  края
ущелья.
     По ущелью, бряцая оружием  и  латами,  шли  тяжеловооруженные  воины,
вздымая облака пыли, закрывающей бегущих в арьергарде магов.
     - Гера-альт!
     Он глянул вниз. На сброшенном с тракта возу, заполненном  деревянными
клетками, подскакивал и размахивал руками  худощавый  мужчина  в  вишневой
курточке и шапочке с пером  цапли.  В  клетках  трепыхались,  кудахтали  и
гоготали гуси и куры.
     - Гера-альт! Это я!
     - Лютик? Давай сюда!
     - Прочь! Прочь от парома! - ревел на пристани конный  с  перевязанной
головой. - Паром только для солдат! Хотите на тот берег, сукины дети,  так
за топоры и в лес, плоты вязать! Паром только для солдат!
     - О боги, Геральт, - сопел поэт,  взбираясь  по  склону  ущелья.  Его
вишневая курточка была, словно снегом, усыпана птичьими перьями. - Видишь,
что  творится?  Эти,  из  Соддена,  наверняка  проиграли   бой,   началось
отступление.  Да  что  я   говорю,   какое   там   отступление?   Бегство,
просто-напросто паническое бегство! И нам надо отсюда драпать, Геральт! На
тот берег Яруги...
     - Ты что тут делаешь. Лютик? Откуда взялся?
     - Что делаю? - буркнул бард. - И ты еще спрашиваешь! Бегу,  как  все,
весь день на заднице шишки набиваю на этой колымаге!  Коня  ночью  у  меня
спер какой-то стервец! Геральт, умоляю, вытащи меня из этого  ада!  Говорю
тебе, нильфгаардцы могут тут появиться в любой момент! Кто не  отгородится
от них Яругой, пойдет под нож. Под нож, понимаешь?
     - Не паникуй, Лютик.
     Внизу, на пристани,  ржание  коней,  силой  затаскиваемых  на  паром,
бьющих  копытами  по  доскам.  Вопли.  Суматоха.  Плеск  воды,  в  которую
плюхнулась телега, рев волов, выставивших морды  на  поверхность.  Геральт
смотрел, как мешки и ящики с воза перевернулись в потоке, ударились о борт
парома, поплыли. Крик, проклятия, ругань. В ущелье туча пыли, топот.
     - По очереди! -  орал  перевязанный,  напирая  лошадью  на  толпу.  -
Порядок, мать вашу! По очереди!
     - Геральт, - простонал Лютик, хватаясь за  стремена.  -  Видишь,  что
творится? Нам ни в  жизнь  не  попасть  на  паром.  Солдаты  переправятся,
сколько успеют, а потом сожгут, чтобы им не воспользовались  нильфгаардцы.
Так ведь делают всегда, нет?
     - Точно, - кивнул ведьмак. - Так обычно делают. Однако я не  понимаю,
почему такая паника? Что это, первая война, других не бывало? Как  обычно,
дружины  королей  поперебивают  половину  друг  друга,  а   потом   короли
договорятся, подпишут мир, и оба надерутся по сему случаю.  Для  тех,  кто
сейчас ломает ребра на пристани, в принципе ничего не изменится. Так  чего
же ради такой шум-гам?
     Лютик внимательно посмотрел на него, не отпуская стремени.
     - Похоже, у тебя паршивые сведения, Геральт, - сказал он. - Или ты не
в состоянии понять их значения. Это не обычная война за наследование трона
или  огрызок  земли.  Это  не  стычка  двух  феодалов,  за  которой  кметы
наблюдают, не прерывая сенокоса.
     - Тогда что же это такое? Об®ясни ты мне, потому как я в  самом  деле
не знаю, что творится.  Между  нами  говоря,  меня  не  очень-то  все  это
интересует, но все же об®ясни, будь добр.
     - Подобной войны никогда еще не было, - серьезно сказал бард. - Армии
Нильфгаарда оставляют за собой выжженную землю и трупы. Поля  трупов.  Это
война на уничтожение,  на  полное  уничтожение,  Нильфгаард  против  всех.
Жестокость...
     - Нет и не было  войн  без  жестокостей,  -  прервал  ведьмак.  -  Ты
преувеличиваешь, Лютик. Тут все  равно  как  с  тем  паромом:  так  обычно
делается. Этакая,  я  бы  сказал,  войсковая  традиция.  С  тех  пор,  как
существует мир, идущие по стране армии убивают, грабят, жгут  и  насилуют.
Не обязательно в такой последовательности. С тех пор, как существует  мир,
крестьяне во время войн прячутся по лесам с  бабами  и  скарбом,  а  когда
приходит конец, возвращаются...
     - Не в этой войне, Геральт. После этой войны некому  и  некуда  будет
возвращаться. Нильфгаард оставляет за собой пожарища, армия идет лавиной и
вырубает на своем пути все и вся. Виселицы и колья растянулись  на  версты
вдоль трактов, дымы застилают небо по всему горизонту. Ты говоришь: с  тех
пор, как существует мир, не было ничего такого? Это верно. Да, с  тех  пор
как существует мир. Наш мир.  Потому  как,  похоже,  нильфгаардцы  прибыли
из-за гор, чтобы наш мир уничтожить.
     - Бессмысленно! Кому нужно уничтожить мир? Войны не для того ведутся,
чтобы уничтожать. Войны ведут по двум причинам.  Одна