- Лютик, старый ты звонарь, - сказала Эсси, не  разжимая  об®ятий.  -
Рада снова видеть тебя в добром здравии и полном уме.
     - Эх, Куколка! - Лютик схватил девушку за талию, приподнял и закружил
так, что затрепыхалось платьице. - Ты была  прелестна,  клянусь  Богом,  я
давно не слышал такого чудесного ехидства! Ссоришься  ты  еще  прекраснее,
чем поешь! А выглядишь прямо изумительно!
     - Сколько раз я тебя просила, - Эсси дунула на  прядку  и  стрельнула
глазом в Геральта, - чтобы  ты  не  называл  меня  Куколкой.  К  тому  же,
думается, самое время представить мне твоего спутника. Сразу видно, он  не
из нашей братии.
     - Упасите, боги, - рассмеялся трубадур. - У  него,  Куколка,  нет  ни
голоса, ни слуха, а срифмовать  он  может  только  "попа"  и  "жопа".  Это
представитель цеха ведьмаков, Геральт из Ривии. Подойди, Геральт,  поцелуй
Глазку ручку.
     Ведьмак подошел, не очень-то зная,  что  делать.  В  руку,  вернее  в
перстень, было принято целовать исключительно дам, начиная  от  дюшессы  и
выше, и  при  этом  надлежало  опуститься  на  одно  колено.  В  отношении
нижестоящих на общественной лестнице женщин такой жест считался здесь,  на
Юге, эротически двузначным и как таковой использовался в  принципе  только
близкими парами.
     Однако Глазок развеяла его сомнения, охотно и высоко протянула  руку,
опустив пальцы. Он неловко взял ее и запечатлел  поцелуй.  Эсси,  все  еще
таращась на него своим изумительным глазком, зарумянилась.
     - Геральт из Ривии, -  сказала  она.  -  Ишь,  в  каком  обществе  ты
вращаешься. Лютик.
     - Вы оказываете мне  честь,  -  пробормотал  ведьмак,  сознавая,  что
сравнивается красноречием с Дроухардом. - Милсдарыня...
     -  К  черту,  -  фыркнул  Лютик.  -  Не  смущай  Глазка  выканьем   и
титулованием. Ее зовут  Эсси,  его  -  Геральт.  Конец  э...  презентации.
Переходим к делу, Куколка.
     - Если ты еще хоть раз назовешь меня Куколкой, получишь по уху. Ну  и
к какому же делу мы должны перейти?
     -  Надо  договориться,  как  будем  петь.  Предлагаю  поочередно   по
нескольку баллад. Для эффекта. Разумеется, каждый поет собственные.
     - Согласна.
     - Сколько тебе платит Дроухард?
     - Не твоя забота. Кто начинает?
     - Ты.
     - Согласна. Ах, смотрите, кто идет! Его высочество князь Агловаль...
     - Тэк-тэк,  -  обрадовался  Лютик.  -  Качественный  уровень  публики
повышается. Хотя, с другой стороны, на него  рассчитывать  не  приходится.
Скупердяй. Геральт может подтвердить. Здешний  князь  чертовски  не  любит
платить. Нанимать-то нанимает. С расплатой хуже.
     - Слышала я кое-что. - Эсси, глядя на Геральта, сдула прядку со щеки.
- Болтали в порту и на пристани. Известная Ш®ееназ, верно?
     Агловаль, короткими кивками ответив на глубокие поклоны  столпившихся
у входа гостей, почти сразу же подошел к Дроухарду и отвел его в угол, дав
понять, что не ожидает от него знаков  почтения  в  центре  зала.  Геральт
наблюдал за ними краешком глаза. Разговор шел тихий, но  было  видно,  что
оба возбуждены. Дроухард, то и дело вытирая лоб  рукавом,  крутя  головой,
почесывая шею,  задавал  вопросы,  а  князь,  хмурый  и  угрюмый,  отвечал
пожатием плеч.
     - Князь, - тихо сказала Эсси,  придвигаясь  к  Геральту,  -  выглядит
озабоченным. Неужто опять сердечные дела? Начавшееся с утра  недоразумение
с сиреной? А, ведьмак?
     - Возможно. - Геральт искоса  посмотрел  на  поэтессу,  удивленный  и
почему-то раздосадованный ее вопросом. - У каждого свои  проблемы.  Однако
не все любят, чтобы о них распевали на ярмарках.
     Глазок слегка побледнела, дунула в прядь  и  вызывающе  взглянула  на
него.
     - Говоря так, ты намеревался меня оскорбить или только обидеть?
     - Ни то ни другое. Я лишь хотел упредить следующие вопросы касательно
проблем Агловаля и сирены. Вопросы, отвечать на которые я не уполномочен.
     - Понимаю, - красивый глаз Эсси  Давен  слегка  прищурился.  -  Я  не
поставлю тебя перед такой дилеммой. Больше не задам ни одного  вопроса  из
тех,  какие  собиралась  и  которые,  откровенно  говоря,  считала  просто
вступлением и приглашением к приятной беседе. Ну что  ж,  стало  быть,  не
будет беседы - и нечего бояться, что ее  содержание  станут  распевать  на
какой-нибудь ярмарке. Было очень приятно.
     Она быстро повернулась и отошла к столам, где ее тут же  встретили  с
почетом. Лютик переступил с ноги на ногу и многозначительно кашлянул.
     - Не скажу чтобы ты был с ней изысканно любезен, Геральт.
     - Глупо получилось, -  согласился  ведьмак.  -  Действительно,  я  ее
обидел и, главное, без надобности. Может, пойти извиниться?
     - Прекрати, - сказал бард и глубокомысленно  добавил:  -  Никогда  не
выпадает вторая оказия создать  первое  впечатление.  Пошли  лучше  выпьем
пива.
     Напиться пива они не успели. Сквозь толпу протиснулся Дроухард.
     - Господин Герард, - сказал он. - Простите. Его высочество  желают  с
вами поговорить. Значить.
     - Иду, - сказал Геральт, пропустив "Герарда" мимо ушей.
     - Геральт, - схватил его за рукав Лютик. - Не забывай.
     - О чем?
     - Ты обещал взяться за любое дело, не выпендриваясь. Ловлю на  слове.
Как ты сказал-то? Немного жертвенности?
     - Лады, Лютик. Но почему ты решил, что Агловаль...
     - Нюхом чую. Так не забудь, Геральт.
     - Ну-ну.
     Они с Дроухардом отошли в угол залы,  подальше  от  гостей.  Агловаль
сидел за низким столом. Его сопровождал пестро одетый загорелый мужчина  с
короткой черной бородой, которого Геральт раньше здесь не видел.
     - Снова встретились, ведьмак, - начал князь, - хотя еще сегодня утром
я поклялся, что больше тебя не увижу. Но другого ведьмака под  рукой  нет,
придется довольствоваться  тобой.  Познакомься:  Зелест,  мой  коморник  и
ответственный за ловлю жемчуга. Говори, Зелест.
     - Сегодня утром, - начал чернобородый, - я задумал расширить ловлю за
пределы привычной территории. Одна лодка пошла дальше к западу, за мыс,  в
сторону Драконьих Клыков.
     - Драконьи Клыки, - вставил Агловаль, - это два больших вулканических
рифа на окончании мыса. Их видно с нашего берега.
     - Ну да, - подтвердил Зелест. - Обычно  мы  туда  не  заплывали,  там
водовороты, камни, нырять опасно. Но у побережья жемчуга все меньше.  Вот.
Ну, стало быть, пошла туда одна лодка. Семь душ  экипажа,  два  матроса  и
пятеро ныряльщиков, в том числе одна женщина. Когда  они  не  вернулись  к
вечеру, мы начали беспокоиться, хотя море было  спокойное,  словно  маслом
полили. Послал я несколько быстрых скифов, и они вскоре обнаружили  лодку,
дрейфующую в море. В лодке не было  никого.  Канули  как  камень  в  воду.
Неведомо, что случилось. Но  бой  там  был,  не  бой,  а  побоище...  Были
следы...
     - Какие? - прищурился ведьмак.
     - Вся лодка заляпана кровью.
     Дроухард свистнул и беспокойно оглянулся. Зелест понизил голос.
     - Было, как я говорю, - повторил он,  стискивая  зубы.  -  Лодка  вся
забрызгана кровью. Не иначе как там прям-таки резню устроили. Что-то убило
этих людей. Говорят, морское чудовище. Не иначе морское чудовище.
     - Не пираты? - тихо  спросил  Геральт.  -  Не  конкуренты-жемчужники?
Обычную поножовщину исключаете?
     - Исключаем, - сказал князь. - Нет  тут  никаких  пиратов  и  никаких
конкурентов.  А  ножевые  расправы  не  кончаются  исчезновением  всех  до
единого. Нет, Геральт. Зелест прав. Это морское чудовище, ничего  другого.
Слушай, никто не отваживается выйти в море,  даже  в  близкие  и  знакомые
места. Людей охватил жуткий страх, и порт парализован. Даже когги и галеры
не отрываются от пристаней. Понимаешь, ведьмак?
     - Понимаю, - кивнул Геральт. - Кто покажет мне место?
     - Ха. - Агловаль положил руку на стол и забарабанил пальцами.  -  Это
мне нравится. Вот это по-ведьмачьи. Сразу к делу, без лишней болтовни. Да,
так я люблю. Видишь, Дроухард, говорил  я  тебе,  хороший  ведьмак  -  это
голодный ведьмак. А, Геральт?  Если  б  не  твой  музыкальный  дружок,  ты
сегодня снова отправился бы  спать  на  пустой  желудок.  Хорошие  у  меня
сведения, верно?
     Дроухард опустил голову. Зелест тупо смотрел перед собой.
     - Кто покажет  мне  место?  -  повторил  Геральт,  холодно  глядя  на
Агловаля.
     - Зелест, - сказал князь, переставая  усмехаться.  -  Зелест  покажет
тебе Драконьи Клыки и дорогу к ним. Когда ты намерен взяться за дело?
     - С утра. Будьте на пристани, господин Зелест.
     - Договорились, господин ведьмак.
     - Ну и прекрасно, - потер руки князь и снова насмешливо  ухмыльнулся.
- Геральт, я рассчитываю на то, что с чудовищем у тебя пойдет лучше, чем с
Ш®ееназ. Я действительно на это рассчитываю. Да,  вот  еще  что.  Запрещаю
болтать об этом:  не  желаю,  чтобы  распространилась  паника.  Ты  понял,
Дроухард? Язык велю выдрать, если проговоришься.
     - Я понял, князь.
     - Ну и прекрасно. - Агловаль поднялся. - Теперь иди, не стану  мешать
пиршеству,  не  стану  провоцировать  слухи.  Бывай,   Дроухард,   пожелай
нареченным счастья от моего имени.
     - Премного благодарен, милсдарь князь.
     Эсси Давен,  сидевшая  на  табуретке  в  окружении  плотного  венчика
слушателей, напевала мелодичную и грустную балладу о  достойной  сожаления
судьбе покинутой любовницы. Лютик, опершись о столб  и  бормоча  себе  под
нос, высчитывал на пальцах такты и слоги.
     - Ну как? - спросил он. - Получил работу?
     - Получил. - Ведьмак не стал вдаваться  в  подробности,  до  которых,
впрочем, барду не было никакого дела.
     - Говорил я, нюхом чую письма  и  деньги.  Хорошо,  очень  хорошо.  Я
заработаю, ты заработаешь, будет на что погулять. Поедем в Цидарис, успеем
на праздник сбора винограда. А сейчас, прости на минутку. Я там, на лавке,
высмотрел кое-что интересное.
     Геральт проследил за взглядом поэта, но, кроме нескольких  девушек  с
полураскрытыми ртами,  не  обнаружил  ничего  любопытного.  Лютик  одернул
курточку, сдвинул шапочку набекрень к  правому  уху  и  пляшущей  походкой
направился к лавке. Ловким  фланговым  маневром  обойдя  стерегущих  девиц
матрон, он начал свой обычный "ритуал щеренья зубов".
     Эсси Давен окончила балладу, получила аплодисменты, небольшой мешочек
и большой букет красивых, хоть и несколько привядших хризантем.
     Геральт кружил меж гостей, выискивая случай занять место  за  столом,
уставленным яствами. Он тоскливо поглядывал  на  исчезающие  в  ускоренном
темпе маринованные селедки, голубцы, вареные тресковые  головы  и  бараньи
котлеты, на разрываемые на куски кружки колбасы  и  каплунов,  разрубаемых
ножами вяленых лососей и свиную ветчину. Проблема состояла в том,  что  на
лавках за столом не было свободного места.
     Девушки  и  матроны,  несколько  расшевелившиеся,  обложили   Лютика,
пискливо требуя песен. Лютик  искренне  улыбался  и  отказывался,  неловко
изображая из себя скромника. Геральт, преодолев  робость,  чуть  не  силой
пробился к столу.
     Престарелый тип,  остро  пахнущий  уксусом,  поразительно  вежливо  и
охотно  подвинулся,  чуть  было  не  свалив  с  лавки   соседей.   Геральт
незамедлительно  принялся  за  еду  и  мгновенно  опустошил   единственную
тарелку, до которой смог дотянуться. Пахнущий уксусом старик подсунул  ему
следующую. Ведьмак с благодарностью и  сосредоточенно  выслушал  длиннющую
тираду касательно теперешних  времен  и  теперешней  молодежи.  "Уксусник"
упорно именовал послабление нравов "поносом",  поэтому  Геральту  непросто
было хранить серьезность.
     Эсси стояла у стены, под  пучком  омелы,  в  одиночестве,  настраивая
лютню. Ведьмак видел, как  к  ней  приближается  юноша  в  узком  парчовом
кафтане, как что-то говорит поэтессе, слабо улыбаясь.  Эсси  взглянула  на
юношу, немного скривив красивые губы, быстро  произнесла  несколько  слов.
Юноша ссутулился и скоренько отошел, а его уши, красные, как  рубины,  еще
долго светились в полумраке.
     - ...мерзость, позор и срамота, - продолжал  "уксусник".  -  Сплошной
великий понос, милсдарь.
     - Верно, - неуверенно подтвердил Геральт, вытирая тарелку хлебом.
     - Прошу тишины, благородные дамы, благородные,  значить,  господа!  -
крикнул Дроухард, выходя на середину залы. - Знаменитый мэтр Лютик, хоть и
немного, значить, хворый телом и притомившийся, споет для  нас  знаменитую
балладу о знаменитой королеве Марьенне и Черном Вороне! Он проделает это в
ответ на горячую,  значить,  просьбу  мельниковой  дочери  мазели  Биелки,
которой, как он выразился, отказать не может.
     Мельникова дочка Биелка, одна из наименее пригожих девушек среди всех
сидевших на лавке, покрасивела в мгновение ока. Поднялись крики и  хлопки,
заглушившие очередной "понос" старичка, отдающего уксусом.  Лютик  выждал,
пока наступит полная тишина, проиграл  на  лютне  эффектное  вступление  и
начал петь, не отрывая глаз от дочери мельника Биелки, которая хорошела от
куплета к  куплету.  "Воистину,  -  подумал  Геральт,  -  этот  сукин  сын
действует эффективнее, чем  чародейские  кремы  и  мази,  которые  продает
Йеннифэр в своем Венгерберге".
     Он увидел, как Эсси проскользнула за спинами столпившихся  полукругом
слушателей Лютика, как осторожно скрылась в дверях,  ведущих  на  террасу.
Руководимый странным предчувствием, он ловко выбрался из-за стола и  вышел
следом.
     Она стояла, опершись локтями о перила террасы-помоста, втянув  голову
в  маленькие  приподнятые  плечи.  И  глядела  на  покрытое  рябью   море,
блестевшее в свете луны и портовых огней.  Под  ногой  Геральта  скрипнула
половица. Эсси выпрямилась.
     - Прости, я не хотел помешать, - сказал  он  скучным  голосом,  думая
увидеть на ее  губах  ту  неожиданную  гримасу,  которой  она  только  что
угостила "парчового юношу".
     - Ты мне не мешаешь, - ответила она и улыбнулась,  откинув  прядь.  -
Мне нужно было не уединение, а свежий  воздух.  Тебе  тоже  мешают  дым  и
духота?
     - Немножко. Но еще больше тяготит сознание,  что  я  обидел  тебя.  Я
пришел извиниться, Эсси, попробовать найти повод для приятной беседы.
     -  Извиниться  должна  я,  -  сказала  девушка.  -  Я  слишком  резко
отреагировала. Я всегда реагирую резко, не  умею  сдерживаться.  Прости  и
предоставь мне вторую возможность. Поговорить.
     Он подошел, облокотился о перила рядом с ней. Почувствовал пышущее от
нее тепло, легкий аромат вербены.  Он  любил  запах  вербены,  хотя  запах
вербены и не был запахом сирени и крыжовника.
     - С чем у тебя ассоциируется море, Геральт? - вдруг спросила она.
     - С беспокойством, - ответил он, почти не задумываясь.
     - Интересно. А ты кажешься таким спокойным и сдержанным.
     - Я не сказал, что чувствую беспокойство. Ты спросила об ассоциации.
     - Ассоциация - зеркало души. Мне кое-что известно об этом, я - поэт.
     - А у тебя, Эсси, с чем ассоциируется  море?  -  быстро  спросил  он,
чтобы покончить с рассуждениями о беспокойстве, которое чувствовал.
     - С вечным движением, - не сразу ответила она. -  С  переменой.  И  с
загадкой, с тайной, с чем-то, чего я не схватываю, что  могла  бы  описать
тысячью способами, тысячами стихов, так и не дойдя до сути,  до  сущности.
Да, пожалуй, именно так.
     - Стало  быть,  -  сказал  он,  чувствуя,  что  вербена  все  сильнее
действует на него, - то, что ты ощущаешь, - тоже беспокойство. А  кажешься
такой спокойной и сдержанной.
     - Я и не спокойна, и не сдержанна, Геральт.
     Это произошло неожиданно, совершенно  неожиданно.  Жест,  который  он
сделал и который мог быть лишь прикосновением, легким прикосновением к  ее
руке, переродился в крепкое об®ятие. Он быстро, хоть и не  грубо,  привлек
ее  к  себе,  их  тела  порывисто,  бурно  соприкоснулись.  Эсси  застыла,
напряглась, сильно выгнула тело, крепко уперлась руками в его  руки,  так,
словно хотела сорвать, сбросить их с талии, но вместо этого только  крепче
схватила их, наклонила голову, раскрыла губы.
     - Зачем... зачем это? - шепнула она.  Ее  глаз  был  широко  раскрыт,
золотой локон опустился на щеку.
     Он спокойно и медленно наклонил голову, приблизил лицо, и  они  вдруг
сомкнулись губами в поцелуе. Однако Эсси и теперь не  отпустила  его  рук,
стискивающих ее талию, и по-прежнему сильно изгибала  спину,  стараясь  не
соприкасаться телами. Оставаясь в  такой  позе,  они  медленно,  словно  в
танце, кружились. Она целовала его охотно, смело. И долго. Потом  ловко  и
без труда высвободилась из его рук, отвернулась, снова оперлась о  перила,
втянув голову в плечи. Геральт неожиданно почувствовал себя отвратительно,
неописуемо глупо. Это ощущение удержало его от того, чтобы приблизиться  к
ней, обнять ссутулившиеся плечи.
     - Зачем? - спросила она холодно, не поворачиваясь.  -  Зачем  ты  это
сделал?
     Она глянула на него  краешком  глаза,  и  ведьмак  вдруг  понял,  что
ошибся. Неожиданно понял, что фальшь, ложь, притворство и  бравада  завели
его прямо в трясину, где между ним и бездной будут уже только  пружинящие,
сбившиеся в тонкий покров травы и мхи, готовые в  любую  минуту  уступить,
разорваться, лопнуть.
     - Зачем? - повторила она.
     Он не ответил.
     - Ищешь женщину на ночь?
     Он не ответил.
     Эсси медленно отвернулась, коснулась его плеча.
     - Вернемся в залу, - свободно сказала она, но  его  не  обманула  эта
легкость, он почувствовал, как она  напряжена.  -  Не  делай  такой  мины.
Ничего не случилось. А то, что я не ищу мужчины на  ночь,  не  твоя  вина.
Правда?
     - Эсси...
     - Возвращаемся, Геральт.  Лютик  уже  бисировал  дважды.  Теперь  моя
очередь. Пойдем, я спою...
     Она как-то странно взглянула на  него  и,  дунув,  откинула  прядь  с
глаза.
     - Спою для тебя.



        4


     - Ого, - разыграл удивление ведьмак. - Явился, однако?  Я  думал,  не
вернешься на ночь.
     Лютик закрыл дверь на крючок, повесил на гвоздь  лютню  и  шапочку  с
эгреткой, снял куртку, отряхнул и положил  на  мешки,  валявшиеся  в  углу
комнаты. Кроме мешков, лохани  и  огромного,  набитого  гороховой  соломой
матраца, в комнате на чердаке не было никакой мебели - даже  свеча  стояла
на полу, в  застывшей  лужице  воска.  Дроухард  восхищался  Лютиком,  но,
видать, не настолько, чтобы отдать в его распоряжение комнату или хотя  бы
эркер.
     - А почему это ты думал, - спросил Лютик, стягивая башмаки, -  что  я
не вернусь на ночь?
     - Думал, - ведьмак приподнялся на локте, хрустнув соломой, -  пойдешь
петь серенады под окном прекрасной Биелки, в сторону  которой  весь  вечер
вывешивал язык, словно кобель при виде суки.
     - Ха-ха, - засмеялся бард. - До чего ж ты глуп. Биелка?  Чихал  я  на
Биелку. Просто я хотел вызвать ревность у Акаретты,  за  которой  приударю
завтра. Подвинься.
     Лютик повалился на  матрац  и  стянул  с  Геральта  попону.  Геральт,
чувствуя странную злобу, отвернулся к маленькому оконцу,  сквозь  которое,
не поработай там пауки, было бы видно звездное небо.
     - Чего набычился? - спросил  поэт.  -  Тебе  лихо,  что  я  бегаю  за
девчонками? С каких пор? Может, ты стал друидом и принес обет  чистоты?  А
может...
     - Перестань токовать. Я устал. Ты не  заметил,  что  впервые  за  две
недели у нас есть крыша над головой и матрац? Тебя не  радует  мысль,  что
под утро нам не накапает на носы?
     - Для меня, - размечтался Лютик, - матрац без девочки - не матрац. Он
- неполное счастье, а что есть неполное счастье?
     Геральт глухо застонал, как всегда, когда на Лютика  находила  ночная
болтливость.
     - Неполное счастье, -  продолжал  Лютик,  вслушиваясь  в  собственный
голос, - это как... как прерванный поцелуй. Что скрипишь  зубами,  позволь
спросить?
     - До чего ж ты нуден, Лютик. Ничего, только матрацы, девочки,  попки,
сиськи, неполное  счастье  и  поцелуйчики,  прерванные  собаками,  которых
науськивают на тебя родители невест. Что ж, видно,  и