Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
Раздался одобрительный смех, и в рядах вновь замелькали
крынки с медовухой.
- Верхушкин! - строго посмотрел на лысого
председательствующий боян. - Нельзя же так прямо! Вначале песни
петь будем, потом разрешаю немного расслабиться. Только
тихонько, чтобы простых русичей не пугать. А то, сами
понимаете, трудно каждый раз для сбора новую избу искать.
Первую избу-читальню, где собирались, народ до сих пор стороной
обходит, у синего моря собирались - так после нашего от®езда
избу в питейный дом переделали...
- Почему? - ахнул кто-то.
- Потому что запах не выветривался, а книги все - спалили.
- Неправда, половину я вынес! - торжествующе достал из
кармана закопченный берестяной свиток боян в первом ряду.
- Ладно, ладно, не будем понапрасну ссориться. Все мы
понимаем, что не будь нас, и читален бы не было. Давайте лучше
решим, что сегодня делать будем. Предлагаю разбиться на
маленькие группы, спеть друг другу свои песни, а потом обсудить
их.
- Да мы и так уже спелись! - протестующе крикнул боян
Верхушкин. - Можем сразу все обсудить, а потом веселью
предаться!
- Он дело говорит, директор, - поддержал Верхушкина тот
самый старенький седой боян, который только что с Иваном и
тремя богатырями сидел в кабаке. - Все мы понимаем, что здесь
собрались настоящие пивцы... певцы, то есть. Профессионалы! Не
побоюсь даже сказать, гении... Чего ж нас, гениев, обсуждать?
Лучше мы молодежь послушаем, решим, что с ней делать...
- Лапкин! - погрозил ему пальцем директор. - Нам гении не
нужны. Нам нужна чистота звука!
Все дружно закивали. А боян-директор продолжал развивать
свою мысль:
- Помните, как в первый раз мы собрались? Какой разброд
был в певческом деле? Отдельные именитые певцы пели в полный
голос, а нас и слушать никто не хотел! И вдруг мы собрались
кучкой, созвали народ и исполнили концерт "Версты былинные"! По
одиночке нас бы закидали тухлыми кокосами, а когда мы вместе
были - побоялись! И пусть кое-кто возмущался некоторой
разноголосицей, все равно признано было, что многие из нас
имеют слух, а некоторые - голос. Да что говорить, независимо от
слуха и голоса все мы сочиняем и собственные былины!
- Кстати, о собственных былинах! - приподнявшись, гневно
заявил сидящий на кадке с березкой маленький сутулый боян. - Я
сочинил уже столько былин, столько струн всем тут на гуслях
перенастроил, такое активное участие в делах ВБО принимал, что
мне давно пора организовать сольный концерт!
Сидящий по правую руку от директора боян поднялся и
иронически ухмыльнулся:
- Ах, Шнобель, Шнобель... Ну зачем вам сольный концерт?
Сольных - не надо. Когда бояны вместе поют, не так заметно кому
чего не хватает!
- А ты пел сольно, пел! - подпрыгивал не месте боян
Шнобель.
- У меня слух есть, - парировал тот и сел.
Заинтригованный Иван толкнул сидящего рядом бояна булавой
и спросил:
- Слушай, кто это?
- Боян, ткачев сын, - потирая бок ответил сосед.
- А что такое ВБО?
- Всерусское боянское об®единение... Ну ты, критик, и
темный! Кто ж нас не знает?!
Пристыженный дурак примолк. А директор ласково потрепал по
голове хнычущего Шнобеля, шепнул ему что-то на ушко и об®явил:
- Ну что ж, пора и обсудить кого-нибудь. На закуску, так
сказать. Лапкин, говорят, вы уже прослушали былины молодых?
Но не успел Лапкин ответить, как из тесной кучки безусых
боянов, которые трясясь от страха стояли в дверях, вынырнул
удивительный человек. Иван-дурак при его появлении поперхнулся
медовухой, которую кто-то любезно протянул ему, и стал на
всякий случай натягивать боевые рукавицы.
Человек был немолод и на бояна ничуть не походил. Да и
вообще не походил он на русича, хоть и сабельку имел, какой
любой богатырь бы позавидовал. Но самое удивительное - его
волосы и борода имели нежно-зеленый, напоминающий о весне и
свежей травке, цвет!
- Кстати, о былинах, - заорал он. - Услышав слово "былины"
я решил рассказать вам удивительный факт! Слово "былины"
происходит от древнерусского слова "быль"! Быль же означает -
бывалое, бывшее, то есть уже случившееся и запавшее в память
народа! Кстати, о народе! Слово "народ"...
- Ты кто такой? - осадил его директор. - Я тебя раньше не
видел.
- Боян я, - раскланиваясь, сообщил зеленоволосый. -
Кстати, слово "боян" происходит от...
- А ты не тать лихой? - вскинулся Шнобель. - Не печенег
ли? Не кавказец ли дикий?
- Я русский боян, - обиделся тот. - Автор замечательных
застольных былин, исполняющихся напевно, вполголоса.
- А почему мы тебя не слышали? - продолжал бдить Шнобель.
- Пару лет назад, - помрачнел зеленоволосый, - шел я по
лесу и упал в берлогу. Мне медведь на ухо и наступил. С тех пор
я пою тихо, для себя.
- Кубатайчик! - всплеснул руками боян Верхушкин. - Помню,
помню я тебя! Ребята, это наш, боян!
Зеленоволосый гордо подбоченился и помахал Верхушкину
рукой.
- Да, - задумчиво сказал директор ВБО. - Ситуация. А
грамотка, что ты боян. у тебя имеется?
- Вот она.
Директор осмотрел грамотку, понюхал, попробовал на зуб.
Кивнул:
- Пойдет. Отлично сделана. Даже лучше, чем настоящая.
Садись, боян, с этого и начинать надо было.
Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его
пытливым взглядом. Потом уставился на булаву.
- Слово "булава"... - начал он...
Иван торопливо сунул ему чашку с медовухой.
- Я не пью, - обиделся зеленоволосый. - Я пьянею от
общения, находясь в окружении пьющих. Это имеет ряд следующих
преимуществ...
Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновь
уставился на директора ВБО. Рядом с ним уже стоял боян Лапкин.
- Слушали мы сегодня былины северного бояна Куланьяннена,
- начал он. Стоящий у дверей толстенький молодой боян глупо
улыбнулся и сделал вид, что настраивает гусли.
- Боян голосистый, былины хорошие, - продолжал Лапкин, -
но петь их нельзя!
Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
- Почему нельзя? - сам себя спросил Лапкин и сам же
ответил: - Во-первых, мы таких не поем. Во-вторых, молод еще. В
третьих, уж очень у него былины жестокие. Вот, скажем, былина о
сорока богатырях и заколдованном острове. В ней богатыри, да
даже и не богатыри толком, а добры молодцы, только и делают,
что друг друга на кусочки рубят. Такого не бывает!
"Бывает!" - хотел было пискнуть Иван, но сообразил, что
нарушать напряженный полет мысли старого бояна невежливо, и
промолчал.
- Вот если былину переделать так, чтобы они друг друга не
убивали, а понарошку дрались, - продолжал Лапкин, - чтоб булавы
у них были соломенные, а кровь - из сиропа клюквенного, тогда
петь можно. Есть у вас на севере клюква?
- Есть, - пролепетал Куланьяннен.
- Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вы
вполне сможете петь колыбельные песенки для детишек малых.
- А если я для взрослых петь хочу? - обреченно
поинтересовался северянин.
Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся и
раз®яснил:
- Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у нас давно
заняты. Остались места лишь для бояна-колыбельщика,
бояна-хитрого мужичка и бояна-гитариста. Гитариста - это чтобы
показать нашу прогрессивность. На гишпанском инструменте,
гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него с другими
былинами?
- Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт
"Версты былинные", - снисходительно сказал Лапкин. - Есть еще
одна большая, но какая-то больно запутанная. Можно, правда, ее
до ума довести. Надо в начале петь последний куплет, потом
второй, затем десятый и сорок третий. Остальные выкинуть, а
двадцать шестой петь в виде припева.
- Дело говоришь, Лапкин, - поддержал его боян-ткачев сын.
- Кого еще прослушали?
- Бояна Бурчалкина с юга, - нахмурился Лапкин. - Только
сам он не приехал, а прислал на бересте текст былины срамной.
"Бабушка и Василек" называется.
- Читал, читал, - оживился кто-то из молодых. - Ох,
срамная былинка! Там Василек этот бабушку...
- Раз сам не приехал, и обсуждать не будем, - поспешил
перебить его директор. - Грамотку сию возле печки положите.
Мало ли что, вдруг дров не хватит... Кто еще у нас спеть хочет?
Тут Ивану-дураку плашмя саданули по затылку саблей. Он
гневно обернулся, и, отняв от уха рукавицу, уставился на
зеленоволосого соседа.
- Извини, - зашептал тот. - Привычка такая, как попаду в
народ, так хочется саблей махать. Руки надо чем-то занять...
- На, - Иван протянул ему пригоршню семечек, оставшихся в
кармане от первой встречи с Марьей-искусницей. Он справедливо
решил, что семечки могут занять соседу не только руки, но и
язык. И угадал.
А возле директора ВБО уже стоял крепенький мужичок с
грустным выражением лица. Он со вздохом протянул ему несколько
берестяных свитков и произнес:
- Написал я тут маленько... Петь не надо, скажите просто,
что не так...
- Хитрый мужичок! - хором закричали бояны. - Покатит!
- Теперь бы еще гитариста найти, - мечтательно сказал
директор.
А бояны веселились. Крынки с медовухой незаметно уступили
место бутылям с зеленым вином. Сильно захмелевший от общего
веселья сосед приник к Ивану-дураку и зашептал:
- Семечки у тебя - язык проглотишь! Сам жарил?
- Любовь моя, Марьюшка, их жарила, - ответил Иван и побрел
искать более спокойное место.
Он протиснулся между двух боянов, обсуждавших размеры дани
за очередной концерт, постоял чуть-чуть возле кучки певцов,
решавших, как правильно петь былину об Алеше Поповиче.
Оказывается, в самом распространенном тексте былины Алеша
бьется со Змеем Тугариным два раза подряд и оба раза его
убивает. Верно, древний боян написал два варианта боя, а
решить, какой лучше - не успел. Помер, видать, от натуги.
Теперь бояны решали, что лучше - выкинуть один поединок или
дописать, что у Змея Тугарина был брат-близнец Змий Тугарин.
Иван постоял, послушал, но понял, что сегодня бояны к единому
мнению не придут, и побрел к выходу.
У дверей было куда веселее. Молодые бояны, отпивая по
очереди из единственной бутыли с зеленым вином, пели друг другу
свои былины. Всеобщим успехом пользовался боян Воха, который,
аккомпанируя себе на гишпанском инструменте, пел на непривычный
мотив:
Выезжает тут Илюха, о, йе-е!
Выезжает на лихом коне!
Он крутой, он круче Соловья,
Он снесет ему башку, ий-я!
А Алена Соловьинишна ушла гулять,
Соловейкин род продолжить, жениха сыскать.
Соловей укороченный под Калиновым мостом,
А Илюшенька с Аленой - под ракитовым кустом!
Ах, Алена! О, йе-е!
Певец затарабанил по струнам, глотнул зелена-вина и,
мгновенно осипнув, продолжал:
А хотите я спою вам про Ивана-дурака,
Про Ивана, чей папанька, ой, да Черная Рука?
Как напился он с Емелей, документы потерял,
А в бою с четырехглавым богатырским другом стал...
Дурак привычно схватился за булаву, но передумал. Приятно,
все-таки, когда о тебе поют, пусть даже не очень складно. В
руки ему сунули крынку с медовухой, мир стал уютен и бояны
симпатичны. Рядом сидел хитрый мужичок, которого все звали
Кудряшкиным, и вполголоса подпевал бояну Вохе. Униженный
Куланьяннен бродил среди молодежи и напрашивался на
комплименты. Его жалостливо хвалили. Временами забегал директор
ВБО, делал пару глотков из бутыли, стрелял у кого-нибудь
табачку и возвращался к профессиональным боянам. В последнем
набеге он взял в полон гитариста Воху и увел его увеселять
маститых. Молодежь тут же взялась за гусли, разбилась попарно и
принялась петь друг другу. Кое-кто, прежде чем петь, хвалился,
дескать, эту былину он уже пустил в народ, и ее поют в деревне
Тугоуховке, где народу - целых двадцать душ.
Потом заглянул боян Фискалкин, снисходительно посмотрел на
молодежь и похвалился недавним приобретением - заморскими
гуслями-самогудами. С их помощью Фискалкин добился небывалой
плодовитости, сочиняя по две былины в день. Гусли сами ему
подыгрывали и даже запоминали текст былины. Молодые бояны после
ухода Фискалкина стали уверять друг друга, что мотив на
гуслях-самогудах однообразный, а голоса у Фискалкина отродясь
не имелось. Но было видно, что они ужасно завидуют.
Решив нарушить тягостное настроение молодежи, Иван-дурак
крякнул и спросил:
- А не сыграете ли вы критику чего-нибудь новенького,
свеженького, интересного?
Втайне дурак надеялся, что кто-нибудь продолжит былину
бояна Вохи о нем. Но вышло по другому. Гусли взял Кудряшкин,
откашлялся и запел:
Как напилися в трактире нонче три богатыря,
Зелено вино хлебали, времени не тратя зря.
Как решили они подвиг богатырский совершить,
Как пошли к собаке-князю позволения просить...
Молодежь захихикала, Иван потер затылок.
А у князя гость незванный - старый дядька Черномор,
На Илюху, на Алеху, на Добрынюшку попер:
Мол, ругали, слышал, князя, повели ты их казнить,
Ясны головы хмельные с плеч широких отрубить.
А Илюшка был поддатый, а Добрыня пьяный был,
А Алешка улыбался, ни хрена не говорил.
Нету силы богатырской, всю пропили в этот день,
И Гапон, коварный попик, на плетень набросил тень.
Посадили их в подвалы, заковали в кандалы,
Может, головы отрубят, пока силы их малы.
Не видать им больше света и хмельна вина не пить,
Вы не ссорьтесь лучше с князем, все равно не победить!..
Кудряшкин откашлялся еще раз и смущенно об®яснил:
- В последней строчке - это мораль. А когда богатырям
головы отрубят, я еще немножко напишу.
Опрометью выбежал Иван-дурак из избы-читальни. Оттолкнул
зеленоволосого, об®ясняющего Гнедку различия между галопом и
рысью, и вскочил на коня. Выручать надо братьев-богатырей!
6. ИВАН ТОРГУЕТСЯ ЗА ПОЛЦАРСТВА
Догадлив был поп Гапон. Действительно, не прошло и часа
после тайного визита Черномора к Владимиру, как в палаты
княжеские ввалились три богатыря. Покачиваясь и помогая друг
другу не упасть, встали они пред ясны очи переодевшегося в
полосатую пижаму Красна Солнышка.
Добрыня Никитич сделал шаг вперед и, галантно
поклонившись, обратился ко владыке земли русской:
- Дело в следующем, княже. Хотим в твою честь подвиг
совершить. - Однако поклон не прошел ему даром: произнеся эту
фразу, он оступился и рухнул на пол.
- Да ты, брат, пьян! - вскричал князь, якобы удивленно.
- Князь! - вопреки очевидности оскорбился за друга Илья, -
как ты мог подумать?! Добрыня ранен! То есть, тьфу! Добрыня
ранен. В бою с гвардейцами Гапона.
- С какими гвардейцами?! - изумился Гапон. - Нет у меня
никаких гвардейцев!
- Нет, так будут, - уверенно заявил Алеша, - ты давно о
своей гвардии тайно мечтаешь.
- Откуда знаешь? - удивился Гапон.
- Телепатия, - об®яснил Алеша.
- Телепатия! - вз®ярился князь, - телепатия, говоришь?! У
нас, между прочим, тоже телепатия! Вот она-то мне и
подсказывает, что только что вы меня в кабаке собакой кликали!
- У тебя, князь, телепатия неправильная, - предположил
Алеша.
- Да хрен с ней, с телепатией, - махнул рукой Владимир, -
у меня тридцать три богатыря в свидетелях.
- И как же мы теперь, княже? - не очень вразумительно, но
до крайности горестно спросил Добрыня, пытаясь подняться на
четвереньки.
- Как, как, - столь же горестно ответил Владимир, - головы
будем рубить, вот как.
- Головы рубить, эт хорошо, эт по-нашему, - встрепенулся
уснувший было стоя Илья Муромец, - кому рубить?
- А вам, кому же еще, - радостно сообщил Гапон. - Тебе
первому.
Илья нахмурился, напряженно соображая. Наконец сказал:
- Не, мне не смогу. Размахиваться несподручно.
- А если кого другого попросить? - все с той же радостью в
голосе осведомился Гапон.
- Другому не позволю, - подумав, ответил Илья, - а сам не
могу. Несподручно.
- Не позволишь?! - с внезапной свирепостью взвизгнул
Гапон. - А вот сейчас проверим! Эй, стража, взять их!
Стражники двинулись было опасливо к богатырям, но
остановились, услышав обращенные к попу слова князя:
- А ты че это тут раскомандовался?! Мантию, жулик,
выиграл, и все уже?! Вот заведешь свою гвардию, тогда и
командуй! Понял? - И, повернувшись к стражникам, скомандовал
сам:
- Эй, стража, взять их!
Стражники искательно посмотрели на Гапона. Тот незаметно
махнул им рукой, мол, делайте. Стражники придвинулись вплотную
к богатырям.
- Только тронь! - рявкнул Илья, выставляя перед собой меч
булатный. Но меч перевесил, и Илья упал лицом в направлении
вытянутой руки. И упал он прямо на все пытавшегося подняться
Добрыню. Тот жалобно пискнул и затих. Затих и Илья. А еще через
мгновение, обнявшись, они сладко посапывали на полу.
- Эх, ребята, - укоризненно протянул Алеша Попович и сел
на пол рядом с ними.
Без сопротивления, как дрова, стража поволокла троицу
прочь из тронного зала.
Гапон хотел что-то крикнуть вслед, но удержался и шепнул
несколько слов князю. Князь согласно кивнул и крикнул вдогонку
стражникам:
- В погреб их! И свяжите хорошенько! - А затем добавил,
обращаясь к Гапону: - Казним на рассвете. Пусть проспятся.
Негоже русских богатырей во хмелю казнить.
- Я всегда поражался твоей справедливости, Володя, -
преданно глядя князю в глаза, сказал Гапон.
- Спасибо, Гопа, - жеманно поправил воротник пижамы князь.
- Вовка, - проникновенно продолжил поп, дружески положив
руку князю на плечо, - а давай их все-таки прям сейчас казним.
Куй, как говориться, пока горячо.
- Не, княжеское слово менять не могу.
- Даже для меня?
- Даже для тебя.
- Жаль, жаль, - сказал Гапон задумчиво. Но тут же
повеселел:
- Знаешь, - сказал он, - не люблю я эти зрелища, честное
слово. Можно, вы их без меня казните, а?
- А чего ж, конечно. Отдыхай.
- А точно казните?
- Ну я ж сказал!
- На рассвете?
- Обязательно.
Гапон благодарно пожал князю руку:
- Вот это я понимаю! Сказано, сделано! А я тогда пойду,
посплю, устал я чего-то от трудов государственных. Потом в
баньку схожу. Потом, сам понимаешь, Алена у меня... К обеду
только появлюсь, ладно?
- А чего ж, ступай, - разрешил князь, - Алена у тебя - ух!
- князь сжал кулак, демонстрируя хилый бицепс. - Славная!
Привет передавай от свата.
- Непременно, Вова, непременно, - заверил поп, - адью! -
И, весело посвистывая, вышел вон.
...Влетев в свою поповскую избу, Гапон еще в сенях
закричал призывно:
- Аленушка! Светик мой! Твой Гапончик пришел!
Огромная, на две головы выше его, мрачная бабища
подбоченясь возникла в дверном проеме. Есть женщины в русских
селеньях...
- Ну? - спросила она грозно.
- Аленушка, - с виноватой улыбкой сказал Гапон
просительно, - собираться надо. Уезжаем мы.
- Куда это вдруг? - от презрительного прищура глаза Алены
превратились в две синие щелки.
- Слушай меня, Аленушка, - зашептал Гапон, - наконец-то
пришло за батюшку твоего Соловушку отмщение. На рассвете Илюху,
обидчика твоего, со дв