т предательство Руси,  что  народ ему этого не простит.
Владимир  принялся  за  очередной  ноготь,  посматривая  то  на
портрет юной прелестницы,  то  на дрожащих от страха советников
очередного созыва.
     ...Иван-дурак ворвался  в  дворцовый  сад  как ураган, как
свирепое торнадо, из тех,  что  частенько мнут овсы в муромской
губернии. Соскочил с Гнедка, и побежал, лавируя между пальмами.
     - Террориста! -  завопили  окружающие  дворец стражники. -
Ай-ай!
     Стражники,  как  один,  были  татарами.  "Плохо  дело",  -
подумал  Иван,  доставая  кладенец.  "Хреново",  -   сообразили
стражники, и разбежались.
     Но Ивана ждала еще одна  преграда.  Все  двери, ведущие во
дворец,  оказались  закрыты.  Лишь  после  перерыва,  во  время
великого  народного  гуляния,  их  должны  были  открыть.  Иван
затравленно огляделся.
     - Ивана! - тихонько позвал кто-то.
     - Эй, кто здесь? - испугался Иван.
     - Моя здесь. Я Ахмет,  боян  татарский... - из кустов киви
вылез  маленький  татарин в  разукрашенной  дорогими  каменьями
одежде. - Моя твой друг, Ивана! Моя дураку поможет!
     Сказав это,  татарский  боян  трижды  подпрыгнул на месте,
заставив Ивана вспомнить персидского принца.
     - Потайную дверь открываешь? - поинтересовался дурак.
     - Нет, нет, мой радуется так... Иван, иди за мной.
     Дурак недоверчиво  последовал  за  татарином. И тот привел
его к маленькой потайной двери, спрятанной за бурно разросшимся
баньяном.
     - Откуда мне  знать,  -  продолжал  осторожничать  Иван, -
может там ловушка хитрая, или стражники с булавами?
     - Нет, нет,  Ивана,  это  не  ловушка.  Я хороший татарин,
дружественный. Должен  тебе  один  хороший  попасться, чтобы не
обвиняли тебя в шовинизме. Верь мне, Ивана!
     - Ага, - сообразил Иван,  -  значит ты хороший, и спасаешь
честь татарского народа своим достойным поведением...  Спасибо,
Ахмет!
     - Моя твой друг! - радостно крикнул вслед Ивану татарин. -
Моя о тебе будет песня петь!
     ...Тайными  ходами  пробирался  Иван по дворцу  Владимира,
натыкаясь  то   на   будуарчик  укромный,  то  на  сокровищницу
княжескую, то на скелет, к стене  зачем-то прикованный. Наконец
кончился ход тайной дверкой. Высунулся Иван в нее  - и обомлел.
То  же  гридня  княжеская!  А  дверка  под самым потолком  была
устроена,  прям  над  столом  пиршественным.  Высоко,   однако.
Страшно  прыгать, да  и  шума не оберешься.  А  в гридне  народ
перепуганный, от  страха  жующий  и  пьющий  немеряно. Владимир
сидит мрачнее тучи,  и на портрет девочки в узорчатых шароварах
смотрит задумчиво. А из двери Василиса  выходит,  не  жива,  не
мертва, без сережек самоцветных в ушках розовых...
     Вздохнул  Иван  полной  грудью,  и  вспомнил   Ивана-отца.
Вспомнил наказ его  - постой за Русь-матушку, вспомнил советы -
умей использовать силу.  Вспомнил Иван, и как в детстве камнями
кидался  -  за десять шагов воробью в  глаз  попадал...  Только
велика разница - десять шагов  и  сто,  булыжник увесистый, или
сережка маленькая.
     Только что делать-то - последний  шанс  у  Ивана  остался.
"Нет!  -  подумал Иван.  -  Нет разницы!  Разница  в моем  уме!
Вышвырнуть разницу! Нет мне больше от нее пользы!"
     И не колеблясь  более,  выхватил Иван из-за пазухи сережки
поддельные, на Василисины как две капли воды похожие, и швырнул
их  через  всю гридню.  Блеснули  они  в  свечном  свете,  да и
воткнулись в розовые ушки Василисы.
     - Ах! - воскликнула Василиса, соображая, что же произошло.
- Ах!
     Владимир  обернулся,  подозрительно посмотрел  на  нее,  и
широко  раскрыл  рот.  Сережки!  Самоцветные  сережки  с  синим
камушком болтались в ушках Василисы.
     - Ах! -  с новыми силами  повторила Василиса. - Ты что это
разглядываешь, муженек?
     - Сережки твои  рассматриваю...  -  упавшим голосом сказал
Владимир. - На месте... Соврал Гапончик...
     - Что за  портрет в руках  у тебя?! - завопила Василиса. -
Срамота! Неделю  уж, как в  мою опочивальню не заглядывал, а на
ханскую дочку засмотрелся!
     Иван-дурак, наслаждаясь происходящим,  подальше  высунулся
из дверки и не удержал равновесия.  С  протяжным  воплем  дурак
упал на стол, прямо в жбан с красной икрой.
     - Покушение! - радостно завопил Владимир, стремясь уйти от
деликатной темы. - Стража!
     Из  всех   углов   повыпрыгивали   стражнички  -  половцы,
печенеги,  кавказцы  да татары.  Было  среди  них  и  несколько
русских коллаборационистов.
     "Продал Владимир Русь, -  грустно  подумал Иван. - На пару
дней  отлучились  -  а  он  уже  Русь  продал..."  Но доставать
кладенец дурак не спешил. Он гордо выпрямился и сказал:
     - Погибаю за землю русскую, за дело правое...
     - Иванушка! - завопил вдруг сидящий  за  столом  Емеля.  В
богатых  одеждах  он был почти неузнаваем. - Иванушка!  Стража,
брысь! То побратим мой!
     - Иван-дурак, что ли? - изумился князь, пытаясь разглядеть
лицо Ивана сквозь толстый слой икры. - Облизнись!
     Иван выполнил приказание.
     - Точно.  Он,  шутник...  Ты  откуда взялся? И  что  здесь
делаешь?
     Оценив ситуацию, Иван ответил сразу на второй вопрос:
     - Что делаю?  Разве  негоже богатырю русскому на княжеском
пиру  потрапезничать?  Новогодье  встретить,  с  побратимом  на
свадьбе его чарку выпить?
     - Гоже, - признал Владимир. - А чего раньше не пришел?
     - Русь-матушку защищал,  -  зловеще  сказал Иван. - Только
теперь вижу -  не там! Надо было тебя, собака-князь, уму-разуму
поучить!
     Советники ахнули, бояны торопливо  заскребли  палочками по
бересте. Владимир побагровел.
     - Как ты меня назвал?
     - Собака-князь! - завопил Иван. - Не дорога мне жизнь, раз
ты Русь продал!
     - Как продал? - поразился Владимир. - За сколько? Кому?
     - Кому и за сколько - мне не ведомо, - гордо ответил Иван.
- А вот  как - любому  дураку видно! Почему  распустил  дружину
русскую? Почему в караулах одни нехристи стоят?
     - Так  праздник   же,   -  растерянно  об®яснил  князь.  -
Рождество да  Новогодье!  Зазорно  русским  богатырям в дозорах
стоять. Я и нанял разных печенегов, не пожалел казны...
     - Ох дурак  я, дурак, -  прошептал Иван, садясь на блюдо с
черной икрой. - Чего наделал...
     - Помилуй его, Владимир, - прошептала князю Василиса. - Он
за Русь переволновался! А что собакой тебя назвал, так все тебя
так называют, песик мой ласковый...
     Владимир задумался.
     - Я тебе разрешу к татарскому хану  в  гости  с®ездить,  -
продолжала уламывать князя Василиса.
     - Помилуй  дурака  ради праздника,  -  поддержал  Василису
Емеля. - Помилуй, тятя!
     Неизвестно,  что  решил  бы  князь, но тут  двери  дубовые
распахнулись и в гридню вошли три богатыря с мечами наголо.
     - Милую! - завопил князь. - Ради праздника - всех милую!
     - Молодец,  собака,  -  сказал  Илья, суя меч в  ножны.  -
Отдашь Забаву за Добрынюшку?
     - Отдам... - грустно сказал Владимир. - Вот ироды...
     - А за меня - Марью-искусницу!  -  решил  закрепить  успех
Иван.
     - Машку? Да  хоть  сейчас!  -  заржал  Владимир, приходя в
хорошее расположение духа. - Марья! Пойдешь за Ивана?
     - За  Ивана?  - заколебалась Марья. - Ну,  в  общем,  если
хорошенько подумать, вероятно... да. Пойду!
     - Иди домой,  одевайся  в  платье  подвенечное!  - завопил
Иван. - Сейчас все вместе и поженимся!
     Марья побежала из гридни. А Иван слез со  стола, соскреб с
себя  пригоршню  икры,  намазал  на кус хлеба,  заложил  сверху
бананчиком и с аппетитом с®ел.
     - Как успехи-то, богатыри? - поинтересовался князь.
     - Кащея в  цепи  заковали!  -  похвастался  Иван. Василиса
побледнела, а Владимир недовольно спросил:
     - Почему не убили?
     - Он же  бессмертный,  -  рассудительно  сказал Добрыня. -
Ничего, лет сто цепи продержатся.
     - Лет сто?  Это хорошо. Это  по нашему. - Владимир встал и
торжественно об®явил:
     - Вторая   часть   Киевского   бала!   Гулянье   народное,
патриотическое. Стража - вина народу!
     И советнички с боянами да летописцы  с придворными веселой
гурьбой высыпали на улицу. Высыпали и обомлели.
     Благодать-то  какая!  Свечерело,  на небе звездочки  ясные
зажглись. И  снежок  легонький  с  безоблачного неба посыпался.
Таял, правда,  до земли не долетая,  потому что тепло  было. Но
это не беда.  Главное, все как  положено на Руси  в  Новогодье:
снег, вино, народ веселый, князь добрый.
     - Россияне! -  крикнул Владимир, обращаясь к народу. Народ
притих.  -  В  эту  праздничную  ночь,  -  продолжил  князь,  -
пользуясь поводом хочу  поговорить с вами о жизни. Во-первых, в
этом  году   мы   разогнали   советников,   которые  нам  плохо
советовали.  Это   уже   праздник.   Во-вторых,  набрали  новых
советников,  которые  обещали   советовать  хорошо.  В-третьих,
хороший  урожай   бананов   и   зерновых  не  позволит  простым
труженикам умереть с голоду. Во  всяком  случае,  всем сразу не
позволит.  В-четвертых.  Меня часто упрекают, что я не  помогаю
русичам, которых Кащей в полон  увел,  али  басурманы  пленили.
Сообщаю - басурманы обещали больше  пленных  не  брать, а Кащей
под моим  чутким  руководством  весь  разгромлен. Много россиян
вернутся в этом году домой  и  несказанно  порадуют  сограждан.
В-пятых, об  экономической моще Руси.  В то время, как весь мир
прозябает в невежестве, нашими чародеями сделаны  замечательные
открытия: сапоги-скороходы и скатерть-самобранка. И пусть до их
постановки на поток  дело пока не  дошло, я верю:  скоро  самый
нищий крестьянин будет  добираться  до своего клочка землицы на
сапогах-скороходах и полдничать  от щедрот скатерти-самобранки.
Упрощенные скатерти из холстины, подающие только  черный хлеб и
водицу, будут выпускаться уже в  этом  году.  Все. С Новогодьем
вас, и с рождеством Христовым. Ура. Вопросы будут?
     - Князь! - крикнул кто-то самый  отважный.  -  Ты обещал в
этом году выйти к  народу и крикнуть: "Люб я вам, али  не люб?"
Крикни!
     - Крикни! - поддержала толпа.
     Владимир помрачнел.
     - Это очень трудный  для меня вопрос. Я конечно обещал, но
по здравому  размышлению  передумал.  Не  время сейчас кричать!
Работать надо! Ура! Вина народу!
     - Вина! - закричал народ. И началось гулянье веселое.
     Всюду  с   грохотом   взмывали   фейерверки,  горели  огни
заморские искорчатые, а пьяненький народ болтался по площади от
аттракциона  к   аттракциону.  Кто  на  ковре-самолете  в  небо
взмывал, кто на сапогах-скороходах в пять  секунд вкруг площади
обегал, но более всего народу восхищенно толпилось в том месте,
где братья Черепановы запускали свой паровоз.
     - Запаляй  факел!   Факел  запаляй!  -  кричал  один  брат
другому, сидящему  на  огромной  железной  махине,  более всего
напоминавшей емелину печь.
     - Погодь!  -  степенно  отвечал  тот, - я еще  вентиль  не
закрутил.
     - Так закручивай!  -  и  Черепанов  повернулся  к людям: -
Уважаемая публика! Чудо из чудес! Самодвижущаяся тележка!
     Многотонная  туша  тележки фыркнула  и  обдала  окружающих
клубами горячего пара. Народ с криками и визгом отпрянул.
     - Кто желает  прокатиться!  - надрывался изобретатель. - И
всего лишь за  пятак!  Кто за раз не  убоится,  повезем еще, за
так!
     Но желающих не находилось.  Пар  все сильнее и сильнее бил
из-под колес  паровоза.  И  тут  из  толпы выскочил розовощекий
молодец, запрыгнул на железную махину, уселся рядом с трубой и,
взмахнув рукой, крикнул: - Поехали!
     Лишь  Иван-дурак  бродил среди  веселой  толпы  непривычно
трезвым. Вон уже в сторонке поп Гакон, пришедший  на смену попу
Гапону, венчал Илью  с  Аленой, Никитича  с  Забавой и Алешу  с
Лизой.  Вон  и  Емеля  с Несмеяной в опочивальню  удалились.  А
Марьюшка  все  не шла. Наконец не выдержало  у  дурака  сердце,
оседлал он Гнедка, да и помчался к дому.
     Перед домом пальма стояла, игрушками украшенная, возле нее
тридцать  три  богатыря в чехарду играли. Увидав Ивана  восьмой
богатырь радостно завопил:
     - Иван! С Новогодьем! Тебе Марья записку оставила, возьми!
     И протянул  Ивану  грамотку  берестяную.  Сразу  у  дурака
сердечко захолодело, но не подал он виду, а взял грамотку, да и
стал читать:

     "Иван! Дурачок мой! Прости...
     Не  судьба  нам,  видно,  вместе  жить-поживать  да  детей
наживать.  По  нраву  ты  мне  пришелся,  но  не  было, видать,
настоящей  любви  у меня. И когда увидела  я  мудреца  Кубатая,
поговорила с ним,  да семечки мы вместе пощелкали, загорелась у
меня истинная Любовь в сердце.
     Все  мне Кубатай  рассказал.  И про то,  что  Русь наша  -
остров невеликий, и про то, как на большой земле люди живут, на
железных лягушках по кочкам скачут, да  проблемы мудрые решают.
А  еще мне  Кубатай  рассказал, кем я  была  до включения  поля
окаянного, этномагического. И очень мне это по сердцу пришлось.
Так что - не серчай. Уезжаю  я с Кубатаем, буду жить на большой
земле,  работать  по  профилю.  А  тебе,  Иван,  другая  судьба
назначена. Защищай землю русскую, дерись с басурманами подлыми,
за собакой-князем приглядывай. Прощай. Твоя Марьюшка.
     P.S. Лихой  джигит  Кубатай  шлет  тебе  привет. Просит не
обессудить, коли что не так."

     Бросил Иван грамотку  под ноги, повернулся, да и побрел ко
дворцу Владимира, Гнедка в поводу ведя. Ох, как  грустно у него
на  душе  было!  Ох, как тягостно! И не в том дело, что Марья с
мудрецом  убежала,  негоже  богатырю из-за женщины  переживать.
Русь-то,  она  невелика есть!  И  как  же  ему  ее  защищать от
басурманов, коли их  сами русичи и придумали! Зачем жить, когда
все вокруг - понарошку?
     - Дяденька богатырь! - крикнул  пробегающий  мимо мальчик,
грызущий  свежий  стебель сахарного  тростника.  -  А  вы  коня
сможете поднять?
     - Смогу... - ответил Иван.
     - А если я  на  коня сверху сяду -  осилите?  Или слабо? -
продолжал хитрый малец. Улыбнулся Иван детскому лукавству, да и
махнул рукой:
     - Садись!
     Забрался пацан  на  коня,  выхватил  из-за  пояса сабельку
деревянную, да  и стал ей махать  - точь-в-точь, как  Кубатай в
походе. Иван поднатужился, взвалил Гнедка на плечи, и продолжил
путь ко дворцу. А там  уже  свадьба была в самом разгаре.  Боян
Воха на гишпанском  инструменте играл и пел: "Какая свадьба без
Бояна..." Илья с  Алешей  боролись понарошку, Никитич на забаву
смотрел ласково. И даже пес Владимир,  как  выпил  жбан  зелена
вина, стал почти хорошим. Простой парень, свой в доску.
     - Иван! - крикнул дураку  Алеша.  - Куда ты убежал? Пошли,
пить будем, былины слушать, о любви говорить! Пошли!
     - Сейчас,  Алешенька,  -  сказал  ласково Иван. -  Мне  уж
полегчало.
     А пацан, что на Гнедке  сидел,  сабелькой  помахивал, да и
кричал тонким голоском:
     - Ах ты нечисть  басурманская!  Не топчи землю русскую! Не
неволь красных девиц! Есть теперь богатырь, что даст вам отпор!
Это я, Лумумба сын Иванович!.. Дяденька  богатырь,  а  я  смогу
богатырем стать?
     - Сможешь! - смахивая плечом слезу сказал Иван. - Спасибо,
малец.  Понял  я  теперь,  пока  не  перевелись на Руси  сердца
отважные да души простые, найдется для богатыря работа... Пусть
Русь наша - остров маленький, пусть!  Зато  мы,  русичи,  душой
богаты! Надо  будет - еще врагов  выдумаем, захотим -  весь мир
островом сделаем! Все нам по плечу, хоть и не все по сердцу.
     Задумался малец, видать, над словами мудреными, и блеснула
в его глазенках  искра отваги богатырской. А Иван стоял посреди
народа веселого,  Гнедка  на  вытянутых  руках  держа, и снежок
новогодний на  голову  его  дурную  падал,  покрывая ее сединой
преждевременной.
     - Быть мне воеводою, - прошептал Иван. - Быть!  А с тобой,
Кубатай-хитрец, и с тобой, Марья-разлучница, мы еще встретимся!
     На том мы наших друзей и оставим, читатель. Впереди им еще
много  дел  предстоит,  пусть  хоть  в  праздник от наших  глаз
спрячутся. А Русь - она стояла, стоит, и стоять будет!