но  еще  и
исцелил  от  туберкулеза и, наверное, от десятка других  мелких
болезней.  На   щеках   играл   здоровый   румянец,   в  глазах
поблескивали задорные искорки.

     - Мерзкие слуги Сета! - заорал фараон, потрясая оставшимся
дротиком. Меч был заткнут у него за пояс. - Вы  обманом бросили
меня  в  кипящее   масло!  Вы  заточили  меня  после  смерти  в
подземелье, без придворных,  слуг  и жен!  И  вот сейчас я  вас
убью!

     Вряд  ли   папа   понял   всю   эту  речь,  произнесенную,
естественно,  на  древнеегипетском. Но  последнюю  фразу  понял
точно.  "Зап ук  кизнец!"  - часто кричали  мы  со Стасом  друг
другу. "Я тебя убью!" Но  мы  же кричали понарошку, а фараон  -
нет!

     - Послушайте, мы же интеллигентные люди, - начал по-русски
папа. - Я - археолог, вы - фараон. Мы сможем договориться...

     - А вот и Сет, - не  слушая  папу,  удовлетворенно  сказал
фараон. - Вначале убью твоих прислужников, потом - тебя.

     Подумав, фараон добавил:

     - Чтобы Осирис меня похвалил.

     Интонацию  папа  понял. Он  затравленно  огляделся,  потом
сказал нам со Стасом:

     - Быстро - в японский зал. Я прикрою.

     Нас долго  упрашивать  не  пришлось.  Мы  на  четвереньках
бросились  по  лестнице.  На  ходу я подумал, что  папа  выбрал
японский зал, потому что там  очень  трогательные  картинки  на
стенах, и обстановка умиротворяющая.

     Ошибся я. Плохо знал папу.

     Вслед нам несся шум. Фараон  все-таки  боялся  в  открытую
броситься на самого Сета, зато  осыпал  папу  угрозами.  Хорошо
еще,  что  папа их не понимал. Подхватив  фонарь,  он  отступал
следом  за   нами,   и,   надеясь,   что   фараон  угомониться,
успокаивающе приговаривал:

     - Я всегда  уважал  фараонов.  Мы  можем договориться, как
интеллигенты. Все будет хорошо...

     Фараон  шел  за папой,  махая  дротиком  и  распаляя  себя
выкриками.  Я   вдруг   очень   четко   понял:  не  угомонится.
Самостоятельно не угомонится.

     - Надо милицию вызвать, - прошептал я Стасу, поднимаясь на
ноги.

     - А  что  скажем? В  египетском  зале  фараон  с  дротиком
бегает? Они не приедут, они скорую  пришлют.  А  врачей  жалко,
даже  психиатров.  Им в  двадцать  пятом  веке  столько  работы
предстоит...

     - Давай скажем, что пьяный хулиганит, папу убить грозится,
- с неожиданной дрожью в голосе сказал я.

     - Не  поможет,  -  заявил  Стас. - Он иностранец.  У  него
дипломатическая неприкосновенность.

     Папа с  фонарем и фараон  с дротиком вошли в японский зал.
Взглянув на фараона, я понял - тот на грани. Сейчас взорвется.

     - А что с ним милиция может сделать? - спросил я Стаса.

     - Выслать, - неуверенно предположил тот.

     - Куда? В Древний Египет?

     Стас  вдруг  разразился  истерическим хохотом. Это  спасло
папу. Фараон как  раз  замахнулся, чтобы пронзить его дротиком,
но от неожиданного звука  рука  у него дрогнула, и смертоносное
оружие вновь пролетело над нами.

     - Ты опять хочешь убить моего  младшего  сына?!  -  заорал
папа, и  взмахнул ногой. С  нее слетел тапочек и врезал фараону
по глазу. Тот взвыл и отскочил в сторону. Я-то понял,  что папа
вовсе   не   замышлял  такой  хитрый  финт,  он  просто   хотел
продемонстрировать удар  Ека-гири.  Но  фараон  этого  не знал.
Теперь он с опаской поглядывал  на  оставшийся  у папы тапочек,
ожидая  нового  нападения.  Меч  фараон вытащил из-за  пояса  и
крепко сжал в руках.

     - Конец тебе,  фараон,  -  ледяным  голосом  сказал  папа.
Подошел к  одной из витрин  и грохнул кулаком по стеклу. Стекло
не  разбилось.   Тогда   папа  просто  выдвинул  из-под  стекла
деревянный лоток и небрежно сгреб с него что-то.

     Сюрикены!   Я   вспомнил,   что  именно  здесь   хранилось
смертоносное  оружие   ниндзя,  и  затаил  дыхание.  А  фараон,
почуявший неладное, побежал к папе, крутя меч над головой.

     - Ий-я! -  крикнул папа и  по очереди метнул в фараона всю
горсть  сюрикенов.  Метнул  просто  шикарно,  всеми  возможными
способами: навскидку, через плечо,  с  замахом от живота, а под
конец, уворачиваясь от меча, в падении. Все сюрикены нашли цель
и вонзились в фараона.

     Концы сюрикенов торчали из Неменхотепа  IV,  как  иглы  из
ежа. Фараон слегка покачивался, но еще стоял. В шоке, наверное.
Папа медленно поднялся с пола, в глазах его были слезы.

     - Прости, фараон, - прошептал папа. - Так получилось...

     Неменхотеп поднял руку, и вынул изо лба сюрикен. Задумчиво
осмотрел его, и бросил на пол. На лбу появилась капелька крови,
и все. Даже дырки не  осталось.  Потом  фараон встряхнулся, как
мокрая кошка, и сюрикены осыпались на пол. Папа сразу прекратил
сокрушаться.

     - Оживитель! - заорал я. - Он еще включен! Стас, доставай!

     Он уже и сам понял. Вытянул из кармана  пульт, поглядел на
переключатель и горестно закричал:

     - Включен! Неменхотеп неуязвим!

     - Так выключайте, чтобы уязвимым стал! - крикнул нам папа,
отбегая обратно  к  экспозиции  японского оружия. Ему предстоял
еще один  бой. Но, между прочим, по своей  вине: кто просил его
щелкать  переключателем?  А  если  бы у нас в  карманах  лежали
портативные атомные  бомбы?  Никогда нельзя нажимать на кнопки,
если не знаешь, какой получишь результат!

     Стас послушно  выключил  оживитель. И фараон, на мгновение
остановившись, замотал головой. Почувствовал, видимо. Но все же
крикнул в потолок:

     - Слава   тебе,    о,    Осирис,    сделавший   тело   мое
прочно-неуязвимым против ударов Сета!

     Папа  тем  временем вооружался.  Он  взял  в  правую  руку
кусари-чигирики, в  левую  -  тонфу.  Грозно потрясая кусарями,
произнес:

     - Последний раз предупреждаю тебя, фараон...

     Но Неменхотеп  не стал его  слушать. Он ринулся в атаку. И
закипела жестокая битва.

     Вначале побеждал папа - за счет экзотичности своего оружия
и удивления фараона, который почувствовал боль  от ударов. Папа
два раза с®ездил  Неменхотепу по голове тонфой - это напоминало
разборку  американского  полицейского с  гаитянским эмигрантом.
Потом удачно набросил кусари-чигирики на ноги  фараона и свалил
его на пол.

     Но и Неменхотеп  оказался бойцом не промах. Ударом меча он
перерубил цепь на кусарях-чигириках, и папа  остался с древком,
на котором болтался обрывок цепи.  Другая  часть  цепи вместе с
грузиком вдребезги  расколотила древнюю вазу, лишь неделю назад
отреставрированную мамой.

     - Па-па, па-па! - скандировали мы со Стасом.

     Папа и фараон сражались. Неменхотеп еще раз получил тонфой
по голове, а  это очень больно. Американские полицейские не зря
свои  дубинки  с них  скопировали.  Но,  видимо,  ожив,  фараон
получил огромный запас сил. Он махал мечом как заведенный, а от
ударов лишь морщился, но не отступал.

     - Анубисга  гордак  векп фараонга!  [Именем  Анубиса  велю
фараону остановиться! (возм. др.-егип.)] - крикнул  я в надежде
отвлечь его. Но Неменхотеп лишь начал скверно ругаться.

     Когда он окончательно прижал папу к стене, а  мы со Стасом
готовы   были   разреветься,   папа   вновь   продемонстрировал
виртуозное мастерство. Он  с жутким воплем бросил себе под ноги
какой-то кулечек, и  по глазам резанула яркая вспышка. Когда мы
вновь прозрели, папы уже не было, а Неменхотеп бродил по кругу,
растирая слезящиеся глаза и ругаясь уж совершенно неприлично. Я
даже не  ожидал, что древнеегипетский такой богатый. Временами,
делая просвет между непристойностями, фараон выкрикивал:

     - Где ты,  мерзкий Сет! Ну  дай мне намотать твои кишки на
твою голову! Ну дай мне  потоптать  тебя  ногами,  осквернитель
гробниц!

     - Каких гробниц? - возмутился Стас.

     Тут фараон услышал его, и кровожадно улыбнулся:

     - Ладно, я пока изрежу на кусочки твоих прислужников!

     Мы с братом  со  страху прижались  друг  к другу. Но  папа
отозвался - из соседнего зала, австралийского.

     - Я здесь, любимая, приходи, чтобы я поцеловал тебя!

     Это  было  одно  из  немногих  известных  папе  египетских
предложений. Мама научила. Но фараон воспринял  папины слова уж
совершенно ужасно. Он заорал такое, что  я  вначале  ничего  не
понял,  а  потом  обрадовался,  что не понимал.  Фараон  высоко
поднял меч и бросился в австралийский зал. Мы - следом.

     - Последняя битва, - дрожащим голосом произнес  Стас. Я не
ответил. И так было ясно, что сейчас все решится.

     Папа стоял в самом конце  зала.  В руке у него был  боевой
бумеранг из железного дерева. За резинкой трико - еще один.

     Фараон бежал на папу, как носорог на аборигена. Папа отвел
руку  и  небрежно  бросил  бумеранг. Тот с  жужжанием  разрезал
воздух и стукнул фараона по лбу. Неменхотеп недоуменно крякнул,
и сел на корточки.

     - Браво! - закричал я.

     - А почему бумеранг не вернулся? - поинтересовался Стас.

     Папа повернулся к нам и гордо пояснил:

     - Бумеранги возвращаются, только если промажешь. А  боевые
бумеранги не возвращаются вообще.

     Фараон неуверенно привстал. Папа, не целясь, метнул второй
бумеранг.

     - А  почему  боевые не  возвращаются?  -  полюбопытствовал
Стас.

     - Видишь ли, это связано с аэродинамикой... - повернувшись
к Стасу, начал папа.

     - Этот  бумеранг  был  неправильный.  Или  не  боевой.  Он
вернулся.

     Тюкнутый в затылок бумерангом, папа тоже  сел на корточки.
Он слабо мотал головой, но остальные члены у него не двигались.

     Фараон доковылял до папы и высоко занес бронзовый меч.

     - Сейчас убью тебя, потом - твоих  прислужников, - сообщил
он.

     Я схватил стоящий в углу зала веник - ну хоть  чем-то надо
запустить  во  врага. Но тут из-за спины послышался  совершенно
ледяной голос:

     - Неменхотепшиша! [Неменхотепчик! (возм. др.-егип.)]

     Удивленный фараон  обернулся.  Мы  тоже.  За  нами  стояла
мама... С мумми-бластером в руках!

     - Получай, женишок,  -  сказала  она по-русски, нажимая на
спуск. Музей озарился голубым сиянием, запахло озоном и жареным
мясом. Фараон, не выпуская меча, рухнул на пол.

     - Ма-ма-ма-мама! - взвизгнул  Стас.  - Так, так, так ты...
ты...

     - Линка, - голосом мумифицированного фараона произнес я. -
Мама. Хайлине. Мама,

     Членораздельные звуки давались нам с трудом.  В отличии от
папы. Он  тоже все понял  - все-таки чтение фантастики даром не
проходит.

     - Ты в музей пошла,  чтобы  за нами следить, чтобы фараона
убить,  чтобы  с  женихом  расквитаться,  чтобы  нас  с  детьми
спасти...  -  папа  глотнул  воздух и с  незнакомой  интонацией
продолжил: - Потому  что  ты была  его  невестой, потому что  в
Древнем Египте  родилась,  потому  что  тебя  наши дети спасли,
потому что они  тебя  в Ташкенте  оставили,  потому что ты  всю
жизнь узбечкой  притворялась,  потому  что  знала  все наперед,
потому что специально пацанов древнеегипетскому учила...

     - Потому что  я вас люблю,  - просто сказала мама, пряча в
карман бластер. И тут мы с братом не выдержали, и  бросились ее
обнимать. А Стас завопил:

     - Я же говорил, что мы найдем тебя! Вот  и нашли! Сегодня!
Сегодня, мама!

     Я подумал, что он не  совсем  прав, и это мама нас  нашла.
Точнее даже, родила. Но спорить не стал.

     А папа  сидел  над свежемумифицированным фараоном и слабым
голосом продолжал:

     - ...потому что я  женился  на невесте фараона, потому что
наши  дети  его  сварили  в  кипящем  масле,  потому  что  я  с
Неменхотепом на бумерангах дрался, потому что...



        ЭПИЛОГ.  МЫ  УЗНАЕМ,   ЧТО   НАС  НАЗВАЛИ  В  НАШУ  ЧЕСТЬ,
        РЕСТАВРИРУЕМ СФИНКСА, И РАЗМЫШЛЯЕМ, ЧТО ЖЕ ИЗ ВСЕГО ЭТОГО 
        ПОЛУЧИЛОСЬ


     Это Шидла  дал маме мумми-бластер, прощаясь. Оставить вещь
из будущего  в прошлом! Не зря  он считал себя  преступником. И
все же благородство победило. Когда мы немножко привели музей в
порядок, уложили  фараона в саркофаг, а  папу подняли с  пола и
привели домой, то сразу же  уселись  пить  чай и разговаривать.
Тут нам мама все и поведала.

     Скверные у нас оказались знания истории.  Мы совсем забыли
про Ташкентское землетрясение  1966  года. И высадили Хайлине -
свою будущую  маму,  прямо  накануне первого подземного толчка.
Ох, и испугалась же она! Но в итоге землетрясение сыграло ей на
руку. После такой трагедии никто не удивлялся маленькой девочке
без  документов,  в странной одежде, и ни  слова  не  говорящей
по-русски. А нашли ее как  раз  русские  спасатели. Решили, что
она узбечка из  дальнего  кишлака, только накануне приехавшая в
Ташкент и оставшаяся  без  родителей. Маму определили в детский
дом, некоторое время поискали родных, но так никого и не нашли.
Это и понятно, без  машины  времени трудно было бы рассчитывать
на  успех.  Настоящие  узбеки  в  детском   доме,  конечно  же,
удивлялись, на  каком  это  языке  говорит  темноглазая девочка
Галина. Но особо  не  докапывались, не  до  того было. А  через
полгода мама уже  неплохо болтала и по-русски, и по-узбекски. У
нее хорошие способности к языкам оказались.

     Потом  мама  выросла,  поступила  в  институт  археологии:
все-таки к  своему  времени  поближе.  Бластер  всегда  надежно
прятала, помнила наказ Шидлы, применять лишь  в крайнем случае,
а  лучше  - не применять. Потом с  папой  познакомились,  после
института они поженились. Ну, в общем, и мы скоро появились. Но
мама тогда еще ничего не подозревала. А нас назвала в  память о
своих спасителях  - то  есть о нас же. А  потом, когда пару лет
назад мы пошли  всей  семьей фотографироваться, мама глянула на
фотографию - и обомлела.

     Узнала  нас.  Что делать, пришлось ничего не говорить,  но
заставлять учить древнеегипетский. Мама сказала, что  с тех пор
она нас  еще больше полюбила: и как детей,  и как спасителей, и
как настоящих старых друзей. Все хотела папе рассказать правду,
но  боялась,  что  папа  не  поймет.  К  тому  же  и  парадоксы
какие-нибудь из этого могли получиться.

     Когда  папа  рассказал  о   "космическом   корабле",  мама
заподозрила, что  это  и  есть  машина  времени.  Перепугалась,
достала мумми-бластер.  Ночью спала плохо, а когда, проснувшись
увидела что нет  ни  папы, ни нас, все  поняла,  и пробралась в
музей следом. И очень кстати.

     Разгром  в  музее,  конечно  же вызвал переполох.  Но  все
списали  на  какого-то   пьяного   хулигана.  А  папа  с  мамой
добровольно вызвались  ликвидировать последствия разгрома,  чем
вызвали похвалу Ленинбаева.  И  премию получили, только она вся
ушла на покупку новой одежды для меня со Стасом.

     Зато за  прекрасную реставрацию мумии фараона маму послали
на конгресс археологов в Египте. И  там  она  вызвала  всеобщее
удивление, свободно разговаривая на  древнеегипетском,  и легко
читая  самые  каверзные надписи на пирамидах. На следующий  год
опять приглашают. Может,  и  мы со Стасом присоединимся... Хотя
что нам этот Египет - мы его как свои пять пальцев знаем. Вот в
Антарктиду нам в последнее время хочется  смотаться, потому что
мы увлеклись биологией, и изучаем особенности  яйцеоткладывания
пингвинов.

     Но это уже другая история.

     А  папа   отреставрировал  Шидлу.  Точнее  он  покрыл  его
толстым-толстым слоем  бронзовой  краски,  прикрепил к каменной
подставке. А еще написал научную работу, где высказал блестящую
версию  о  том,  что  летающие  тарелки  -  машины  времени  из
будущего. Я ему говорю: "Ерунда, Департамент  такого никогда не
позволит". А  он  отвечает:  "Никакой  Департамент  не  вечен".
Уфологи, которые ни про какой ДЗР не знают,  пригласили папу на
свое сборище в Антверпен. Может, и мы с папой с®ездим - надо же
об®яснить  этим  наивным энтузиастам,  что  такое  межпланетные
путешествия  на  самом деле. Тем более... Но  это  тоже  другая
история.

     От  Шидловской  гривы  папа  втайне от нас  отрезал  прядь
волос. Спрятал ее в медальончик и носит на груди. Мы  знаем, но
молчим. Все-таки это  мы у папы из-под носа космический корабль
увели.

     Браслеты-регенераторы мы с фараона сняли, и все по очереди
надевали. После этого у папы  выправился  сломанный  в  детстве
нос, мама  перестала чихать на тополиный пух, а  Стас не то что
пиво, кефир больше  пить  не в состоянии. (Говорил  же  я ему -
алкоголиком  становишься!)  А у меня... Ну, это вообще-то  дело
личное.

     А  потом   мы   мумми-бластер   и  браслеты  замуровали  в
подставку,  прямо   под   лапами  Шидлы.  И  тонкими  цепочками
привязали к  лапе.  Представляете:  Шидла  оживает,  слезает со
своей подставки,  а у него на  лапах болтаются наши  браслеты и
оружие. Папа все  настаивал, что нужно ему еще письмо оставить:
мол, "Живите дружно, не воюйте, с людьми дружите..."  Но мы его
переспорили.  Потому  что  были  в  будущем,  и знаем: они  там
серьезно ссориться не  умеют. Если самая страшная их диверсия -
взрыв цистерны с  валерьянкой, а любого убитого можно с помощью
браслета оживить... Ну какие тут могут быть войны?! К тому же и
Шидла  теперь  к людям  по-другому  относится,  а  он  у  них -
авторитет.

     Стас  долго   грустил   по  Кубатаю.  Последнюю  память  -
фотографию - и ту египтяне  отобрали.  Порой  проснусь ночью, а
Стас во сне ворочается и бормочет: "Кубатай, можно  мне с тобой
в разведку?"  И семечки полюбил щелкать. Я над  ним не смеюсь -
это  еще  не  самая  опасная   привычка,   которую   он  мог  у
генерал-сержанта перенять.

     А  я  вот стал  языки  разные  изучать.  Помимо  русского,
древнеегипетского и всеземного-венерианского,  которыми  владею
свободно, могу  со  словарем читать по-английски, и торговаться
на базаре по-узбекски. Это  меня  мама научила. Я специально на
базары хожу,  тренируюсь.  Думаю  начать  изучать голландский -
вдруг и  в самом деле  в Антверпен поедем? Тяжело, конечно. Как
Смолянин говорил: труд, труд и труд.

     Правда, он еще уши себе расширил, а наша медицина до этого
пока не дошла. Я знаю, я узнавал.

     С мамой нам теперь куда легче общаться. Вот заставляет она
нас со Стасом вечером ноги мыть, а я на нее посмотрю и говорю:

     - Лина, ты пользуешься тем, что взрослая, и тиранишь нас!

     Мама сразу  теряется,  гладит  нас  по  голове и отпускает
спать с немытыми ногами. Класс!

     Вот вроде и все. А! Котенка безымянного мы назвали Шидлой!
Он уже подрос, стал умным, и  носить  имя  Валька  отказывается
наотрез.  А  когда  совсем  взрослым станет, мы  его  перекисью
обесцветим. Чтобы совсем на сфинкса стал похож.

     Вот. Теперь все.