рные монументы и мебель красного дерева"?
     - Вот, вот. Только красное дерево к  вашему;  подотделу  не  относится.
Имелся  в  виду  prie-dieu  {Prie-dieu  (франц.)  -  скамеечка,  на  которую
становятся коленями при молитве.}  в  отделе  религии.  Наш  консультант  по
англиканской церкви принимает там исповеди, и начальник очень озабочен. Нет,
к вам я насчет этих... изображений.
     - Вы имеете в виду моих Ноллекенсов?
     - Вот эти большие статуи. Это никого не  устраивает,  Бентли,  вы  сами
знаете, что не устраивает.
     - Кого именно не устраивает? - спросил Бентли воинственно.
     -  Начальника  отдела.  Он  полагает,  и  совершенно  справедливо,  что
портреты с личными воспоминаниями...
     - Эти полны для меня самых нежных воспоминаний.
     - Портреты родственников...
     - Это мои семейные портреты.
     - Нет, серьезно, Бентли. Ведь это же Георг Третий?
     - Мой дальний родственник, - иронически-вежливо ответил  Бентли.  -  По
материнской линии.
     - А миссис Сиддонс? {Сара Сиддонс (4755-1831) -  выдающаяся  английская
актриса.}
     - Родственница чуть поближе со стороны отца.
     - О!.. - сказал Филип Хескет-Смидерс. -  О!  Я  не  знал...  Я  об®ясню
начальнику. Но  я  уверен,  -  подозрительно  добавил  он,  -  что  подобное
обстоятельство совершенно не приходило ему в голову.
     - С®ел, - сказал Бентли, когда дверь за сэром Филипом  захлопнулась.  -
Еще как с®ел. Я рад, что вам довелось увидеть эту маленькую  стычку.  Теперь
вы понимаете, с чем нам приходится бороться. Ну, а теперь о вас. Как бы  это
вас всунуть в наше маленькое хозяйство...
     - Но я вовсе не хочу никуда всовываться.
     - Вы для нас просто клад. Что, если в отдел религии,  а?  Мне  кажется,
атеизм там недостаточно представлен.
     Из-за двери высунулась голова  Филипа  Хескет-Смидерса.  -  Ради  бога,
скажите мне, в каком именно родстве вы с Георгом Третьим?  Простите,  что  я
спрашиваю, но начальник непременно поинтересуется.
     -  Побочная  дочь  герцога  Кларенса  Генриетта  сочеталась  браком   с
Джервесом Уильбремом из Актона - излишне напоминать, что в  то  время  Актон
был просто-напросто деревней. Его дочь Гертруда  сочеталась  браком  с  моим
дедом по матери. Он,  между  прочим,  трижды  избирался  мэром  Чиппенема  и
обладал значительным  состоянием,  которое  теперь,  увы,  все  промотано...
Похоже, еще раз с®ел, - добавил он, когда дверь закрылась.
     - Это правда?
     - Что мой дед был мэром Чиппенема? Сущая правда.
     - Нет, насчет Генриетты?
     - Так всегда думали у нас в семье, - ответил Бентяи.

     В другой ячейке этого гигантского  улья  Безил  излагал  план  аннексии
Либерии.
     - На каждого плантатора-англичанина там приходится четырнадцать немцев.
У них организация по нацистскому образцу. Они ввозят оружие через  Японию  и
только ждут сигнала  из  Берлина,  чтобы  захватить  власть.  Если  Монровия
окажется в руках  врага  и  там  будут  базироваться  подводные  лодки,  наш
западный  торговый  путь  будет  перерезан.  Тогда  немцам  останется   лишь
блокировать Суэцкий канал - а они могут  это  сделать  из  Массавы  в  любой
момент, - и  Средиземное  море  будет  для  нас  потеряно.  Либерия  -  наше
единственное слабое место в  Западной  Африке.  Мы  должны  вступить  в  нее
первыми. Так или не так?
     - Да, да, все так, не понимаю только, почему вы обращаетесь с  этим  ко
мне.
     - Так ведь вам же придется заниматься подготовительной  пропагандой  на
месте и последующими об®яснениями в Америке.
     - Почему именно мне? Этим должен заниматься отдел Ближнего Востока. Вам
следует обратиться к мистеру Полингу.
     - Мистер Полинг послал меня к вам.
     - Вот как? Интересно почему. Сейчас спрошу.  Несчастный  чиновник  взял
трубку и, после того как  его  соединили  последовательно  с  отделом  кино,
теневым кабинетом  Чехословакии  и  гражданской  противовоздушной  обороной,
сказал:
     - Полинг, у меня тут некто по имени Сил. Говорит, Ты послал его ко мне.
     - Ну, послал.
     - А почему?
     - А кто послал ко мне утром этого жуткого турка?
     - Ну, это были просто детские игрушки.
     - Так тебе и надо, будешь знать, как посылать ко мне разных турок.
     - Ну погоди же, я тебе еще не то пришлю... Так вот,  -  оборачиваясь  к
Безилу, - Полинг ошибся. Вашим делом  действительно  должен  заниматься  он.
Проект в высшей степени интересный. Жаль, что  не  могу  ничем  вам  помочь.
Знаете, кто, по-моему, с интересом выслушает вас? Дигби-Смит. На  нем  лежит
пропаганда и подрывная деятельность в тылу противника, а  Либерия,  судя  по
тому, что вы рассказали, фактически является вражеским тылом.
     Дверь отворилась,  и  в  комнату,  сияя  улыбкой,  вошла  всклокоченная
бородатая фигура в черной рясе; на  груди  вошедшего  висел  золотой  крест;
преподобную голову венчал цилиндр без полей.
     - Я архимандрит Антониос, - сказал он. - Я входить пожалуйста?
     - Входите, ваше высокопреподобие. Садитесь, пожалуйста.
     - Я говорил, как  меня  изгнаняли  из  София.  Они  сказали,  я  должен
говорить вам.
     - Вы были в нашем отделе религии?
     - Я говорил священникам вашей контора о моем изгнании. Болгары говорят,
это за блудодеяния, но это за политика. Из  София  не  изгнаняют  просто  за
блудодеяния,  а  только  вместе  с  политика.  Так  что  теперь  я   союзник
великобритан, раз болгары говорят, что за блудодеяния.
     - Да, да, я вас вполне понимаю, только это не по нашему отделу.
     - Вы не ведаете дела болгаров?
     - Ведаю, но, мне кажется, ваше  дело  позволяет  поднять  более  важный
вопрос. Вам следует обратиться к мистеру Полингу. Я позабочусь о том,  чтобы
вас проводили. Мистер Полинг занимается исключительно такими делами.
     - Это так? У вас есть здесь отдел блудодеяний?
     - Да, вы свободно можете назвать его так.
     - Я нахожу это хорошо. В София такого отдела нет.  Его  преподобие  был
отослан по назначению.
     - Так вы, стало быть, хотите видеть Дигби-Смита?
     - Разве?
     - Несомненно. Либерия его в высшей степени заинтересует.
     Явился еще посыльный и увел Безила.  В  коридоре  их  остановил  щуплый
низкорослый человек с чемоданом в руке.
     - Прошу прощения, вы не скажете, как мне попасть в Ближний Восток?
     - Это здесь, - ответил Безил. - Вот  здесь.  Только  толку  вы  там  не
добьетесь.
     - О, их не может не заинтересовать то, что у меня вот тут. Этим  всякий
заинтересуется. Бомбы. Тем, что у меня вот тут, можно снести крышу  со  всей
этой лавочки, - сказал сумасшедший. - Таскаю их с  места  на  место  с  того
самого дня, как началась эта чертова война, и часто думаю, ну  хоть  бы  они
вдруг взорвались.
     - Кто послал вас на Ближний Восток?
     - Какой-то малый по имени Смит, Дигби-Смит. Очень  интересовался  моими
бомбами.
     - А у Полинга вы уже были?
     - У Полинга? Был вчера. Очень  интересовался  моими  бомбами.  Ими  все
интересуются, можете мне поверить.  Он-то  и  посоветовал  мне  показать  их
Дигби-Смиту.

     Бентли  подробно  распространялся  о  трудностях  и  безобразиях  жизни
бюрократа.
     - Если б не журналисты и чинуши, - говорил он, -  все  было  бы  совсем
просто. Этот народ полагает, будто министерство  существует  только  для  их
удобства. Конечно, строго говоря, мое дело -  книги,  мне  не  следовало  бы
связываться с журналистами, но все спихивают их на меня, как только теряют с
ними терпение. И не только журналистов. Сегодня утром у меня был  человек  с
полным чемоданом бомб.
     - Джефри, - произнес наконец Эмброуз. - Как по-вашему, про  меня  можно
сказать, что я довольно известный левый писатель?
     - Ну, разумеется, дорогой коллега. Очень даже известный.
     - Именно левый?
     - Разумеется. Очень даже левый.
     - Известный именно вне левого крыла?
     - Ну конечно. А что?
     - Так просто.
     Тут их на несколько минут прервал американский  военный  корреспондент.
Он требовал, чтобы Бентли подтвердил слух о польской подводной лодке,  будто
бы зашедшей в Скапа-Флоу {Скапа-Флоу -  английская  военно-морская  база  на
Орквейских островах.}; выдал ему пропуск, чтобы он мог  попасть  туда  и  во
всем убедиться самолично; обеспечил его переводчиком с польского;  об®яснил,
какого черта о подводной лодке  сообщили  этому  недомерку  Паппенхакеру  из
треста Херста, а не ему самому.
     - О господи, - сказал Бентли. - Почему вас прислали ко мне?
     - Похоже я прикреплен к вам, а не к пресс-бюро.
     Выяснилось, что это так. Как автор "Нацистской судьбы" -  исторического
сочинения для массового читателя, разошедшегося баснословным тиражом по  обе
стороны Атлантики,  корреспондент  числился  в  списках  литераторов,  а  не
журналистов.
     - Ну что же,  -  сказал  ему  Бентли.  -  У  нас  в  стране  литераторы
котируются гораздо выше журналистов.
     - Смогу я в качестве литератора попасть в Скапа-Флоу?
     - Нет.
     - Смогу я в качестве литератора получить польского переводчика?
     - Нет.
     - Ну так на кой черт мне значиться литератором?
     - Я переведу вас, - сказал Бентли. - Ваше место в прессбюро.
     - Один молодой нахал там, в бюро,  глядит  на  меня  словно  на  дерьмо
кошачье, - пожаловался автор "Нацистской судьбы".
     - Он перестанет, как только вы прикрепитесь к нему. Позвольте спросить,
раз уж вы тут, вы не взялись бы написать для нас книгу?
     - Нет.
     - Нет? Ну что ж, желаю вам благополучно добраться до  Скапа-Флоу...  Он
не попадет туда, - добавил Бентли, как только корреспондент закрыл за  собой
дверь. - Ни за что не попадет, можете быть абсолютно уверены. Вы читали  его
книгу? Чрезвычайно глупая книга. Он утверждает, что Гитлер  тайно  женат  на
еврейке. Не знаю, чего он там еще понапишет, если пустить его в Скапа-Флоу.
     - А что он скажет, если его не пустят?
     - Не сомневаюсь - что-нибудь очень оскорбительное. Но мы  не  будем  за
это отвечать. По крайней мере, я так думаю.
     - Джефри, когда вы говорите "известный  левый  писатель",  означает  ли
это, что, если фашисты придут у нас к власти, я окажусь в их черных списках?
     - Ну конечно, дорогой коллега.
     - Они творили чудовищные вещи над левыми интеллигентами Испании.
     - Ну да.
     - И творят сейчас в Польше.
     - Да, так говорят у нас в отделе печати.
     - Я понимаю.
     Тут на минуту заглянул  архимандрит.  Он  с  величайшей  охотой  брался
написать книгу о происках стран оси в Софии.
     - Вы думаете, - это  поможет  привлечь  Болгарию  на  нашу  сторону?  -
спросил Бентли.
     - Я плюю в лицо болгаров, - ответил его высокопредодобие.
     - Я уверен, что он смог бы  написать  очень  хорошую  автобиографию,  -
сказал Бентли, когда святой отец ушел. - В мирное время я бы заключил с  ним
договор.
     - Джефри, вы серьезно полагаете, что я попаду в черный список как левый
интеллигент?
     - Совершенно серьезно. Вы откроете список. Вы, Парснип
     и Пимпернелл.
     Эмброуз вздрогнул при звуке знакомых имен.
     - Им-то что, - сказал он. - Они в Америке.

     Безил и Эмброуз встретились при выходе из министерства. Они задержались
на минуту,  наблюдая  живую  сценку  об®яснения  между  автором  "Нацистской
судьбы"  и  полисменом  у  проходной;  оказалось,  американец   в   припадке
раздражения разорвал клочок бумаги, по которому его впустили, и  теперь  его
не хотели выпускать.
     - Ему можно посочувствовать, - сказал Эмброуз. - Не то это  место,  где
бы мне хотелось проторчать до конца войны,
     - Мне предложили здесь работу, - соврал Безил.
     - Нет, это мне предложили работу, - ответил Эмброуз.
     Они пошли вместе сумрачными улицами Блумсбери.
     - Как поживает Пупка? - после некоторого молчания спросил Безил.
     - После  вашего  исчезновения  она  прямо-таки  воспряла  духом.  Пишет
картины, как паровоз,
     - Надо будет заглянуть к ней как-нибудь. Последнее время я  был  занят.
Вернулась Анджела. Куда мы идем?
     - Не знаю. Мне некуда идти.
     - Это мне некуда идти.
     На улице уже тянуло вечерней прохладой.
     - На прошлой, не то позапрошлой неделе меня чуть было  не  произвели  в
гвардейские бомбардиры, - сказал Безил.
     - Когда-то один мой большой друг служил в бомбардирах капралом.
     - Не заскочить ли нам к Трампингтонам?
     - Я не виделся с ними целую вечность.
     - Ну так поехали. - Безилу нужно было,  чтобы  кто-нибудь  заплатил  за
такси.
     Войдя в маленький дом на Честер-стрит, они застали там только Соню. Она
укладывала вещи.
     - Аластэра нет, - об®яснила она. - Ушел в армию - рядовым. Ему сказали:
таким старым офицерского звания не дают.
     - Боже мой, как это напоминает четырнадцатый год!
     - Я выезжаю к нему. Он под Бруквудом.
     - Вам там будет  чудесно  рядом  с  Некрополем,  -  сказав  Эмброуз.  -
Прелестнейшее место. Господи боже,  три  пивных  да  кладбище,  прямо  среди
могил. Я спрашивал у буфетчицы, сильно ли нагружаются родственники  умерших,
и она сказала: "Нет. Вот когда приходят снова, посидеть на  могилке,  тогда,
похоже,  им  без  этого  трудно".  А  еще,  знаете  ли,  у   артели   бывших
военнослужащих есть там особое место для погребений. Если Аластэр отличится,
его могут сделать почетным членом...
     Эмброуз болтал без умолку. Соня укладывала вещи. Безил  искал  взглядом
бутылки.
     - Выпить нет?
     - Все упаковано, милый. Ты уж извини. Но ведь можно куда-нибудь пойти.
     Чуть позже, когда с упаковкой было покончено, они прошли по затемненным
улицам в бар. Там к ним присоединилось еще несколько знакомых.
     - Мой проект аннексии Либерии никого не заинтересовал.
     - Скоты.
     - У людей нет воображения. А принимать подсказку от постороннего они не
желают. Понимаешь ли, Соня, война становится чем-то вроде  огороженных  мест
на ипподроме только для членов клуба. Если у тебя нет значка, тебя просто не
впускают.
     - Мне кажется, и у Аластэра было такое же ощущение.
     - Ладно,  война  будет  затяжной.  Спешить  некуда.  Подожду,  пока  не
подвернется что-нибудь занятное.
     - Боюсь, от этой войны ничего такого ждать не приходится. Вот и весь их
разговор, думал про себя Эмброуз; о работе да  о  том,  какой  будет  война.
Война  в  воздухе,  война  на   измор,   танковая   война,   война   нервов,
пропагандистская  война,  война  а  глубокой  обороне,  маневренная   война,
народная война, тотальная война, нераздельная война,  война  неограниченная,
война  непостижимая,   война   сущностей   без   акциденций   и   атрибутов,
метафизическая война, война в пространстве-времени, вечная  война...  Всякая
война - абсурд, думал  Эмброуз.  Не  нужна  мне  их  война.  Меня  война  не
прищемит.  Но  будь  я  одним   из   них,   думал   Эмброуз,   не   будь   я
евреем-космополитом, мармеладным папашкой, не будь  я  олицетворением  всего
того, что имеют в виду фашисты, говоря о "дегенератах", не будь я единичным,
трезво мыслящим индивидом, будь я частью стада, одним из них,  нормальным  и
ответственным за благополучие моего стада, прах меня раздери, думал Эмброуз,
так бы я и стал рассиживать и разглагольствовать о том, какой будет война. Я
бы сделал ее войной на мой лад. Я  бы  что  есть  мочи  принялся  убивать  и
топтать то враждебное стадо. Еж вас забодай, думал  Эмброуз,  уж  в  моем-то
стаде никто из животных не шнырял бы в поисках занятной работы.
     -  Берти  надеется  устроиться  контролером  горючего  на   Шетландских
островах.
     - Элджернон отправился в Сирию с чрезвычайно секретным заданием.
     - Бедняга Джон пока еще без места.
     Мать честная, думал Эмброуз, ну и стадо.
     Опадали листья, город затемнялся все раньше и раньше, осень  перешла  в
зиму.


        ГЛАВА ВТОРАЯ

        Зима

        I

     Зима наступила суровая. Польша была разбита; на  западе  в  на  востоке
пленных увозили в рабство. Английская пехота валила деревья и  рыла  траншеи
вдоль бельгийской границы. Высокопоставленные визитеры пачками  наезжали  на
линию  Мажино  и   возвращались   с   памятными   медалями,   словно   после
паломничества. Белишу прогнали; радикальные газеты подняли крик, Требуя  его
возвращения, затем вдруг умолкли. Россия вторглась в Финляндию, и все газеты
были  полны  сообщений  об  армиях  в  белых  халатах,  рыскающих  в  лесах.
Английские солдаты-отпускники рассказывали о хитрости и дерзости  фашистских
патрулей, о том, насколько лучше поставлена светомаскировка в Париже. Многие
заявляли спокойно и твердо, что Чемберлен должен уйти в  отставку.  Французы
говорили,  что  англичане  несерьезно  относятся   к   войне,   министерство
информации говорило,  что  французы  относятся  к  войне  слишком  серьезно.
Сержанты, обучающие солдат, жаловались на недостачу учебных пособий.
     Как можно научить человека трем правилам прицеливания, не  имея  ручной
указки?
     Опали листья и в под®ездной аллее Мэлфри,  и  если  обычно  их  убирали
двенадцать мужчин, в этом году уборщиков было четверо мужчин и два мальчика.
Фредди, по его собственному выражению, "несколько умерил свой пыл". Салон  с
отделкой Гринлинга Гиббонса и окружавшие его гостиные и галереи были закрыты
и заколочены, ковры свернуты, мебель обтянута чехлами, канделябры укутаны  в
мешки, окна  закрыты  ставнями,  а  ставни  приперты  засовами;  прихожая  и
лестница стояли темные и пустые. Барбара  жила  в  маленькой  восьмиугольной
гостиной окнами в цветник; детскую она перевела в спальни  рядом  со  своей;
часть дома, называвшаяся "холостяцкое крыло" в  викторианскую  эпоху,  когда
холостяки были крепышами и запросто мирились с  неприхотливостью  бараков  и
общежитии  при  колледжах,  была  отдана  эвакуированным.  Фредди   приезжал
побаловаться охотой. Своих гостей в этом году он помещал  в  разных  местах:
одного на ферме, троих в доме управляющего, двоих  в  гостинице.  Сейчас,  в
конце сезона,  он  пригласил  нескольких  однополчан  пострелять  тетеревов;
добычи в охотничьих сумках было мало, и все больше тетерки.
     Когда Фредди приезжал  на  побывку,  пускалось  центральное  отопление.
Остальное время в доме царил жестокий холод. Отопление работало по  принципу
все или ничего; оно никак не хотело обогревать один только угол,  в  котором
ютилась Барбара, а непременно должно было с туканьем и бульканьем гнать воду
по всей многометровой системе труб, ежедневно пожирая  возы  кокса.  "Хорошо
еще, у нас полно дров", - говаривал Фредди. Сырые,  не  вылежавшиеся  чурки,
приносимые  из  парка,  едва  тлели  в  каминах.  Чтобы  согреться,  Барбара
забиралась в оранжерею. "Там надо подтапливать, - говаривал Фредди. - Там  у
нас всякая редкая штуковина. Ботаник из Кью утверждает, что есть даже лучшие
экземпляры во всей стране". И вот Барбара  перенесла  туда  свой  письменный
стол и нелепо восседала среди тропической зелени, в то время как снаружи, за
колоннадой, стыла земля и деревья белели на свинцовом небе.
     Затем, за два дня до рождества, полк Фредди перебросили в другое место.
Там совсем рядом у его знакомых был просторный  дом,  и  он  проводил  конец
недели с ними; трубы отопления теперь никогда не  прогревались,  и  стужа  в
доме из простого отсутствия тепла стала чем-то грозно присутствующим. Вскоре
после рождества разразился сильный  снегопад,  и  вместе  со  снегом  явился
Безил.
     Он явился, как обычно, без предупреждения. Барбара, писавшая письма под
сенью  папоротников  и  пальм,  подняла  глаза  и  увидела  его   в   проеме
застекленной двери. С радостным вскриком она подбежала и поцеловала его.
     - Это просто чудесно, милый! Ты надолго?
     - Да. Мать сказала, ты сейчас одна.
     - Дай подумаю, где же это тебя поместить... Тут у нас все так необычно.
Надеюсь, ты никого с собой не привез?
     Безил, как правило, являлся не только без приглашения, но и $  компании
нежелательных друзей; это была одна из основных жалоб Фредди.
     - Нет, никого.