Наконец очаровательной миссис Квест заинтересовался сам лорд  Мономарк.
В редакцию поступила просьба -- не может ли мистер Таратор их познакомить. В
этот день Квесты отплыли на Ямайку.
     Еще  Адам попробовал деликатно подсказать своим читателям кое-что новое
по части одежды. Вчера вечером в"Cafй de la Paix" - писал он,-- я заметил на
двух самых элегантных в зале мужчинах черные замшевые  штиблеты при  обычных
вечерних костюмах.  (Один из  них  -- называть его не  буду -- человек Очень
Высокопоставленный.) Говорят,  эта  мода,  пришедшая  к  нам,  как  и многие
другие,   из  Нью-Йорка,  найдет  здесь   в  текущем  сезоне  многочисленных
последователей. Несколько дней  спустя он упомянул, что капитан  Стюарт-Керр
заходил в посольство и "на нем, разумеется, были сверхмодные черные замшевые
штиблеты". Через неделю он с  удовлетворением отметил, что Джонни Хуп и Арчи
Шверт  пошли по стопам  капитана  Стюарт-Керра, а через две недели роскошные
магазины готового  платья  на Риджент-стрит перевесили  ярлычки в витринах и
выстроили на  серебряных полочках  длинные ряды черных  замшевых  штиблет  с
карточкой "Для вечеров".
     Не столь  успешной  оказалась другая  его  попытка --  ввести в  обиход
котелок    бутылочного    цвета:   один   "широкоизвестный   шляпочник    на
Сент-Джеймс-стрит",  которого   интервьюировала  по  этому  поводу  какая-то
вечерняя газета,  заявил  даже, что  никогда не видал зеленых котелков  и не
слышал о  них и хотя не отказался бы создать такое чудо, если б его попросил
о том какой-нибудь  старый клиент, но не допускает мысли, что кому-нибудь из
его  старых   клиентов  такая  шляпа  может  потребоваться.  (Впрочем,   ему
передавали печальную историю про одного  обедневшего старого щеголя, который
пытался  выкрасить  серый котелок  зелеными чернилами,  как когда-то в давно
прошедшие годы красил гвоздики для бутоньерки.)
     Постепенно страничка мистера Таратора все больше приближалась к чистому
вымыслу.  По  собственной  прихоти, как  восточный владыка,  Адам распахивал
перед  своими  читателями двери недоступных  для простых смертных  харчевен,
являющих собой последний  крик моды,  возил их на балы в  гостиницы Общества
трезвости в Блумсбери. В заметке, озаглавленной "Монпарнас в Белгрэйвии", он
сообщил, что буфет на  станции метро  "Слоун-сквер"  стал любимым прибежищем
самых современных  писателей и художников.  (Мистер Бенфлит поспешил туда  в
первый же свободный  вечер, но не увидел  никого,  кроме  миссис Хуп,  лорда
Вэнбру да какого-то подвыпившего плебея в целлулоидном воротничке.)
     А в безнадежные предвечерние часы,  когда фантазия Адама иссякала и его
охватывала  та  черная  тоска,  что  подстерегает  равно репортера  светской
хроники и романиста,  он искал утешения  в том, чтобы выбрать  какого-нибудь
смирного,  держащегося   в  тени   обывателя  и  вознести   его  на  вершину
известности.
     Так он поступил с человеком, которого звали Рыжик.
     По  долгу службы,  приводившему его  во всякие  диковинные места,  Адам
поехал с Ниной в  Манчестер  на ноябрьский гандикап. Здесь  их ждало тяжелое
переживание: Селезень легко пришел первым,  и тотализатор выплатил  тридцать
пять к одному. Было это во время кампании за зеленые котелки, и  Адам тщетно
высматривал  хоть какие  то результаты своего влияния,  как вдруг  увидел  в
толпе веселую  красную физиономию того пьяного майора, которому вверил тогда
у  Лотти  свою тысячу фунтов. Странно было,  что  такой крупный  мужчина так
легко исчезает из  поля зрения. Адам не был  уверен,  заметил  его майор или
нет, но каким-то таинственным образом тот бесследно пропал, едва Адам к нему
кинулся. Толпа, потрясавшая  фляжками  и  сэндвичами, все густела,  и, когда
Адам  добрался  до того места,  где только что  стоял майор,  два  полисмена
хватали там мальчишка -карманника.
     -- Эй, чего толкаетесь? -- спрашивали его зеваки.
     -- Вы не видели тут пьяного майора?  -- спрашивал Адам. Но никто не мог
ему  помочь, и он,  приуныв,  вернулся  к Нине,  с которой уже  разговаривал
какой-то молодой человек с вьющимися рыжими усами.
     Молодой человек сказал, что хватит с него скачек, и Адам сказал,  что с
него тоже хватит;  тогда молодой  человек предложил подвезти Адама и  Нину в
Лондон  на своем моторе, и  они  согласились. "Мотор"  оказался большущей, с
иголочки  новой  гоночной  машиной, и  в  Лондон  они  поспели к обеду. Нина
об®яснила,  что  в  детстве они  с этим молодым  человеком вместе играли,  а
последние пять лет он провел на Цейлоне, где был занят чем-то военным. Звали
его  Эдди Литлджон, но за обедом он сказал, какого черта, пусть называют его
Рыжик, как все. И они стали называть его Рыжик, а он предложил, не выпить ли
еще бутылку шампанского, и Нина с Адамом нашли, что это отличная идея, и они
заказали двойную бутылку и очень подружились.
     --  Вы  знаете,-- сказал Рыжик,  --  мне  здорово повезло,  что  я  вас
встретил.  А то  мне уж казалось,  что хватит  с  меня Лондона. Такое,  черт
возьми, болото. Я, когда возвращался домой,  думал, вот уж повеселюсь, кутну
как следует... ну, и  все  такое, вы  понимаете. Так вот, читаю  я  на  днях
газету, а  там  сказано, что сейчас самое шикарное место, где потанцевать,--
отель  "Казанова" в Блумсбери. Мне это показалось чудновато -- я, понимаете,
никогда про такой не слышал, а потом думаю -- меня столько времени здесь  не
было, мода меняется и все такое.  Ну, приоделся  как надо и отправился  туда
провести вечерок. Так что же вы думаете? Приезжаю,  а там танцующих человека
три,  не  больше. Спрашиваю,  где  бар. А  они  мне:  "Бар?" А  я  им:  "Ну,
понимаете,  где продают  напитки".  А  они  говорят,  что у  них,  наверное,
найдется  кофе.  Нет,  говорю,  не кофе. Тогда  они  говорят, что  не  имеют
лицензии на  продажу алкогольных напитков, так  они выразились.  Ну, знаете,
если это все,  что Лондон может предложить порядочному человеку, я предпочту
Коломбо. Интересно, кто пишет такие вещи в газетах?
     -- Могу вам ответить: я.
     Нет, правда? Вы, стало  быть, ужасно умный? А про  зеленые  котелки кто
писал, тоже вы?
     Да.
     -- Ну,  знаете, где это  видано -- зеленый котелок...  то  есть, я хочу
сказать... Знаете, по-моему, все это розыгрыш. Понимаете, по-моему, все  это
ужасно  смешно.  Вы  только  подумайте,  ведь всякие  болваны  вполне  могли
накупить себе зеленых котелков!
     Затем они поехали в "Cafй de la Paix" и там встретили Джонни Хупа, и он
пригласил их всех на вечер в дирижабле, который должен был состояться  через
несколько дней.
     Но Рыжик заявил, что второй раз его не проведешь.
     --  Ну  нет,--  сказал  он,--  только  не  в  дирижабле. Опять  вы меня
разыгрываете. Где  это  видано,  чтобы  устроить вечер  в дирижабле?  А если
кто-нибудь вывалится?
     Адам  по телефону передал свою страничку в "Эксцесс", а вскоре затем на
эстраде, шаркая черными  замшевыми штиблетами по  освещенному  рампой кругу,
появился певец мулат, к которому Рыжик отнесся неодобрительно. Рыжик сказал,
что ничего не имеет  против негров; он справедливо отметил, что негры -- это
ничего, когда они на своем месте, но, в конце  концов, не для  того  он плыл
такую даль из Коломбо в Лондон, чтобы посмотреть на негров.  И  они ушли  из
"Cafй de  la  Paix" и поехали к Лотти, где Рыжик  помрачнел и сказал, что  в
Лондоне уже не чувствуешь себя дома,-- все не так, как было раньше.
     -- Вы понимаете,--  сказал Рыжик,-- пока я жил в  Коломбо, я все  время
думал: "Как  только мой старик отдаст концы и я унаследую фамильные дублоны,
сразу махну домой  в Англию  и  так  развернусь, что  небу жарко станет".  А
теперь, когда дошло до дела, выходит, что мне как будто ничего и не хочется.
     -- Может, выпьем? -- сказала Лотти.
     Рыжик  выпил, потом  они с каким-то  американцем  несколько  раз подряд
спели песню итонских гребцов,  и к  концу вечера  он признал, что  кое-какая
жизнь в доброй старой столице империи еще теплится.
     На следующий  день читатели мистера Таратора узнали, что: Среди публики
на ноябрьском  гандикапе  выделялось несколько  спортивных  фигур в  зеленых
котелках, и в первую очередь капитан Литлджон,  или  Рыжик, как его называют
близкие  друзья. Капитан Литлджон -- один  из самых  богатых и  известных  в
высшем  свете холостяков,  и в последнее время  его имя поминают  в связи  с
предстоящим  замужеством   единственной   дочери   из   одного   знаменитого
герцогского рода. На скачки он вчера приехал на собственном  моторе, которым
правит сам...
     В течение нескольких дней имя Рыжика,  к немалому его смущению, снова и
снова фигурировало в заметках Адама. Ему  прочили несколько  разных  невест,
ходили  слухи, что  он  под  писал  контракт с кинокомпанией,  что он  купил
небольшой  остров в  Бристольском заливе с целью превратить его в загородный
клуб и  что скоро  увидит  свет  его роман из  цейлонской  жизни,  в котором
выведено -- в  весьма  прозрачно  замаскированном  виде  -- много лондонских
знаменитостей.
     Однако шутка с бутылочного цвета котелками зашла  слишком далеко. Адама
вызвали к лорду Мономарку.
     -- Послушайте меня, Саймз,--  сказал великий человек.-- Страничка  ваша
мне нравится. Написано ловко,  есть много новых  имен, и интимный тон вполне
подходящий. Я ее  читаю каждый день, и  дочь моя  тоже. Продолжайте в том же
духе, и все будет в порядке. Но что это за болтовня про зеленые котелки?
     -- Конечно, сэр, пока еще их носят немногие, но...
     -- У вас, например, есть зеленый котелок? Показать мне можете?
     -- Сам я, к сожалению, такого не ношу.
     -- А где вы  их  видите?  Я лично до сих  пор ни одного не видел. И моя
дочь не видела. Кто их носит? Где  их покупают, хотел бы  я  знать? Так вот,
имейте в  виду, Саймз,  я  не говорю, что зеленых котелков вообще не бывает;
может,  они  есть, а  может, и  нет. Но в моей газете чтобы зеленых котелков
больше  не было, понятно? И еще одно. Этот ваш граф Цинциннати. Я и про него
не говорю, что он  вообще не  существует. Может, существует, а может, и нет.
Но итальянскому послу  ничего  о нем не известно, и в "Готском альманахе" он
не значится... Для моей газеты этого вполне достаточно. И еще, хватит писать
про  "Эспинозу".  Мне  там вчера вечером счет  неправильно выписали.  Итого,
значит, три замечания, ясно? Пронумеруйте их в уме -- один, два, три. В этом
весь  секрет,  как  не забыть,-- ну-ме-рация.  Вот  и все. Теперь  бегите да
скажите  там  министру внутренних дел,  пусть  заходит. Он ждет  в коридоре,
увидите-- такой плюгавый человечек в пенсне.

        Глава 8

     Через два дня  Адам и Нина повезли Рыжика на вечер  в дирижабле.  Вечер
получился не особенно удачный. Долгая поездка в машине Рыжика до захиревшего
пригорода, где стоял на приколе  дирижабль, повергла  их в холодное  уныние,
погасив  последние  искры  веселья, еще  вспыхивавшего  изредка  за  обедом,
которым накормил их Рыжик.
     Дирижабль,  казалось,  заполнял все поле. Он был закреплен в нескольких
футах от земли  бесчисленными  тросами, о которые они то и дело спотыкались,
пока шли к трапу, застеленному в честь высоких гостей красной дорожкой.
     Внутри,  в  салонах, сообщавшихся  между  собой винтовыми  лесенками  и
металлическими переходами,  было  тесно и  жарко.  Повсюду  торчали какие-то
выступы, и мисс  Рансибл  уже  через полчаса оказалась  вся  в  синяках. Был
оркестр,  был бар, и все те же лица. Новым было то, что до сих пор вечеров в
дирижаблях никто не устраивал.
     Адам  поднялся на нечто  вроде  открытого балкона.  Необ®ятный шелковый
пузырь  заслонял  небо,  чуть  заметно колыхался на ветру. Фары под®езжающих
машин  чертили  полосы  света  на растрепанной траве.  Кучка  зевак у  ворот
изощрялась  в  насмешках.  На  балконе неподалеку  от  Адама  раскинулась на
подушках влюбленная парочка. Еще там  была незнакомая ему  молодая  женщина,
она держалась за строп и тяжело дышала -- видимо, ей было нехорошо. Вспыхнул
огонек сигары,  и Адам  увидел,  что  влюбленная  парочка -- это Мэри Маус и
магараджа Поккапорский.
     Тут к нему подошла Нина.
     --  Обидно,  что  двое таких богатых  людей влюблены  друг  в  друга,--
сказала она, кивнув на магараджу и Мэри.-- Сколько денег зря пропадает.
     -- Нина,-- сказал Адам,-- давай поскорее поженимся, хорошо?
     -- Да, надо бы, а то очень скучно.
     Молодая женщина,  которая  плохо себя  чувствовала, пошатываясь, прошла
мимо них,  решив, как видно, уехать домой, если ей удастся найти свое пальто
и своего кавалера.
     -- ...не знаю, может  быть,  это звучит глупо,-- сказал Адам,-- но мне,
честное слово, кажется, что  брак должен длиться, понимаешь,-- что он должен
быть надолго. Тебе тоже так кажется? Или нет?
     -- Да, это одно из преимуществ брака!
     --  Я рад, что ты  так считаешь. Я  почему-то не был  в этом  вверен. А
иначе получается какая-то фикция, верно?
     --  По-моему, тебе  надо еще  раз  с®ездить к  папе,-- сказала  Нина.--
Писать нет смысла. С®езди и  скажи ему, что у тебя есть  работа, и ты теперь
богатый, и что мы поженимся еще до Рождества.
     -- Ладно. Так и сделаю.
     --  ...Помнишь,  как мы  в  первый  раз  сговаривались, что  ты  к нему
поедешь?.. Вот точно так же... это было на вечере у Арчи Шверта.
     -- Ох, Нина, сколько же всяких вечеров!
     (Костюмированные вечера, дикарские вечера, викторианские вечера, вечера
эллинские,  ковбойские,  русские,  цирковые,  вечера,  на  которых  меняются
костюмами, полуголые вечера в Сент Джонс  Вуд, вечера в квартирах и студиях,
в  домах и на кораблях,  в отелях и ночных клубах, на ветряных мельницах и в
плавательных бассейнах,  школьные вечера,  где  пьют чай  с пышками, безе  и
консервами  из  крабов, оксфордские  вечера,  где  пьют старый херес и курят
турецкие сигары, скучные балы в Англии, нелепые балы в Шотландии и отвратные
танцульки в Париже --  все эти сменяющиеся и повторяющие друг друга  людские
скопища... Эта мерзкая плоть...)
     Он прислонился пылающим лбом к прохладной Нининой руке и поцеловал ее в
ямку у локтя.
     -- Понимаю, милый,-- сказала она и положила руку ему на голову.
     Самодовольной походочкой, заложив руки за фалды, на балкон вышел Рыжик.
     -- Как дела, друзья? -- сказал он.-- Здорово здесь все устроено, а?
     -- Веселитесь, Рыжик?
     --  Еще бы. Знаете,  я тут  познакомился с одним отличным малым,  зовут
Майлз.  Парень  хоть  куда. Такой, понимаете, общительный. Тем-то  и  хороши
настоящие  вечера -- знакомишься со  стоящими  людьми. Понимаете, другого за
год и то не узнаешь,  а вот с таким малым,  как Майлз, сразу чувствуешь себя
как с закадычным другом.
     Автомобили один за другим уже от®езжали от ворот. Мисс Рансибл сказала,
что  она  слышала   об  одном   божественном   ночном  клубе,  где-то  около
Лестер-сквера, где подают спиртное  в любое время суток.  Называется -- Клуб
святого Христофора.
     И они все поехали туда в машине Рыжика.
     По  дороге  Рыжик  сказал:  --  Этот  Майлз,  он,  понимаете,  какой-то
странный...
     Найти Клуб святого Христофора оказалось нелегко.
     Туда  вела  узкая  дверь рядом  с входом в магазин,  и мужчина, который
вышел на звонок, придержал дверь ногой и с опаской выглянул на улицу.
     Они заплатили по десять шиллингов и расписались выдуманными фамилиями в
книге посетителей. Потом спустились в подвальное  помещение, где было  очень
жарко и накурено, вдоль стен  стояли  шаткие столики на бамбуковых ножках  и
несколько пар танцевало на блестящем, крытом линолеумом полу.
     Женщина  в  желтом  платье  со стеклярусом играла  на  рояле, другая, в
красном платье, играла на скрипке.
     Они заказали виски. Официант сказал,  что очень сожалеет, но виски нет,
сегодня  --  нет. Только что звонили из  полиции предупредить,  что в  любую
минуту может быть облава. А вот копчушки он может порекомендовать.
     Мисс Рансибл  сказала,  что это  же смешно, копчушками не  напьешься, и
вообще клуб производит жуткое впечатление.
     Рыжик сказал,  что,  раз  уж  они  здесь,  ничего  не  поделаешь,  надо
попробовать копчушки. Потом он пригласил Нину танцевать, но она не захотела.
Он пригласил мисс Рансибл, но она тоже не захотела.
     Потом они ели копчушки.
     Один из танцоров (явно успевший  проглотить немало виски до того, как в
Клуб св.  Христофора позвонили из  полиции), подошел к их столику  и  сказал
Адаму:
     -- Вы меня не знаете. Я -- Гилмор. Не  хочу затевать скандал при дамах,
но, когда я вижу перед собой законченного хама, я ему прямо так и говорю.
     Адам спросил:-- А вы почему, когда говорите, брызжете слюной?
     Гилмор сказал: --  Это у меня врожденный физический  недостаток, а  то,
что вы о нем упомянули, лишний раз доказывает, какой вы законченный хам.
     Тут Рыжик сказал: -- И вам того же, дружище. Мое почтение!
     Тут Гилмор сказал: -- Рыжик, старина, здорово!
     И Рыжик сказал:-- Это же Билл. Вы на Билла не сердитесь. Он молодец. Мы
с ним познакомились на пароходе.
     Гилмор сказал: -- Кто друг Рыжику, тот друг и мне.
     И Гилмор с Адамом пожали друг другу руки.
     Гилмор сказал: -- Заведение  здесь, в общем,  паршивое.  Едем лучше  ко
мне, там хоть выпьем.
     И они поехали к Гилмору.
     Гилмор жил в однокомнатной квартирке на Райдер-стрит.
     Они  сидели на кровати  и пили  виски,  а Гилмора тем  временем рвало в
ванной.
     И Рыжик сказал: -- Что ни говори, а лучше Лондона нет места на свете.
     В то самое время, когда Адам с Ниной сидели на палубе дирижабля, в доме
леди Энкоредж проходил званый вечер совсем иного рода. Этот дом -- последний
уцелевший образец городской усадьбы  английского вельможи -- некогда поражал
своим величием и царственными размерами, и даже теперь, хотя он  стал  всего
лишь  "живописным  уголком", зажатым  между железобетонных  небоскребов, его
фасад  с колоннами,  отодвинутый  вглубь от  улицы  и затененный  оградой  и
деревьями, был так исполнен достоинства, так дышал благородным изяществом  и
стариной,  что у миссис Хул  даже  дух захватило, когда ее машина в®ехала на
просторный парадный двор.
     -- Так и кажется, что здесь бродят призраки, правда?-- обратилась она к
леди Периметр, поднимаясь вместе с нею по лестнице.-- Питт,  и Фоке, и Берк,
и  леди Гамильтон, и  Красавец Браммел, и доктор Джонсон (при таком стечении
знаменитостей,  заметим в скобках,  там вполне  могло  произойти  что-нибудь
достопамятное). Так  и  видишь  их всех  --  в шелковых чулках  и в туфлях с
пряжками, правда?
     Леди Периметр  поднесла  к  глазам  лорнет  и  обозрела  поток  гостей,
выливавшихся из гардеробных, как клерки в Сити из станций метро. Она увидела
мистера Фрабника  и лорда Метроленда, обсуждающих билль о цензуре  (мудрую и
давно  назревшую меру: комитет  из пяти атеистов будет полномочен уничтожать
всякую книгу, картину или фильм, какие они сочтут  нежелательными, без таких
глупостей, как право защиты  или обжалования). Увидела  обоих архиепископов,
герцога и герцогиню Стэйлских, лорда Вэнбру и леди Метроленд, леди Троббинг,
Эдварда  Троббинга  и  миссис  Блекуотер,  миссис  Маус, лорда  Мономарка  и
какого-то  роскошного левантинца,  а  за ними  и  вокруг них --  целый  сонм
богобоязненных  и  благонамеренных  людей  (чье  присутствие делало прием  в
Энкоредж-хаус  выдающимся  событием года); женщин  в  туалетах  из дорогих и
прочных тканей, мужчин в орденах; людей, которые представляли  свою родину в
чужих краях  и посылали своих сыновей  умирать  за  нее на поле  боя, людей,
ведущих  пристойную и  умеренную  жизнь,  не обремененных ни  культурой,  ни
рефлексами,  ни стеснительностью, ни спесью, ни  честолюбием,  независимых в
суждениях  и  не  скрывающих  своих  причуд,  добрых людей,  которые  хорошо
относятся  к животным  и к знающим свое  место беднякам, людей  храбрых и не
слишком  разумных -- всю эту славную  когорту отжившего строя,