. Лядов нашел опровержение на мастерском уровне.
Берия подумал, что если в  чем-то  и  есть  прогресс  в  Чистилище,  то  в
шахматной игре. Ведь мозги работают, кое-как, но работают. А  это  значит,
что могут обучаться.
   Они прошли мимо виселицы.
   Палач как раз спускал  с  виселицы  тело  Кремерса,  короткое,  широкое
костлявое тело.
   Мирзоян, хоть ему не нужно бы трогать убитого, помогал палачу.
   Берию охватило лукавое чувство.  Оно  всегда  в  нем  жило.  Если  есть
жертва, а даже и не жертва, а просто человек рядом, то  надо  его  поймать
так, чтобы можно  было  унизить.  Это  мальчишеское  чувство.  Испорченные
мальчики любят подложить учителю кнопку  на  стул,  а  на  приеме,  ставши
министром, подложить нижестоящему торт, почуяв на то желание вождя. Не под
каждого положишь.
   - А ну, мальчик, - сказал Берия, - поможем главному судье, а то неловко
получается.
   - На это есть перворазрядники, - сказал  Майоранский,  который  дорожил
своим реноме кандидата в мастера. Лядов, перворазрядник, ничего  не  успел
придумать, прежде чем Берия подтолкнул его  к  виселице.  И  ему  пришлось
подставлять руки.
   - И ты иди, Лев Яковлевич, - сказал Берия. - Нехорошо бросать  товарища
в беде. Скоро вам на задание выходить, а вы еще в бою не обтрепались.
   Майоранский сделал шаг  к  виселице,  но  тут  покойник,  которого  уже
вытащили из петли и укладывали на землю, шевельнулся, будто сделал попытку
вырваться.
   Майоранский отшатнулся, схватил Берию за рукав и прошептал:
   - Я боюсь, боюсь, я покойников боюсь!
   - Кончай врать-то, - сказал Берия. - Что я, твоего дела не читал?
   - Там неправда, все клевета, - откликнулся Майоранский.
   Он так испугался, что  потерял  часть  своего  интеллигентного  облика.
Майоранский всегда старался выглядеть настоящим  интеллигентом,  для  чего
носил бородку клинышком. Так в советских  фильмах  изображали  меньшевиков
или даже троцкистов.
   Видно, он в том мире был  полноват,  отрастил  брюшко,  и  ему  шло  бы
пенсне. Но здесь  он  потерял  вес,  не  смог  законсервироваться.  Бывший
толстяк.
   Таких здесь немало. Есть даже бывшие богатыри.
   Берия с интересом смотрел на Майоранского. На лице профессора отражался
ужас и какой-то странный восторг.
   Как же эти люди называются? Ему же говорили, есть специальное слово.
   - Ты некрофил, - вспомнил Берия нужное слово.
   - Ни в коем случае! Только не это!
   - А что?
   - Старый, нервный человек. У меня деликатная конституция.
   Нужда в  участии  Майоранского  уже  миновала.  Лядов  помог  Хлопскому
уложить труп на землю.
   - Как ваше мнение? - спросил главный судья у  профессора.  -  Он  будет
жить?
   - Без сомнения, - ответил Майоранский, не глядя на кадавра.
   - Я протестую, и вы знаете почему, - вмешался Эдик Мирзоян. -  Если  бы
проиграл я, Кремерс добился бы моей смерти. Оживши, он станет моим злейшим
врагом. Всем известно, что случается с зомби.
   Все  согласились.  Были   уже   случаи,   когда   недоубитые   мертвецы
возвращались к жизни полоумными убийцами, неадекватными людьми.  Порой  из
всех человеческих чувств в них  оставалась  лишь  месть.  Они  становились
бессмысленными и беспощадными охотниками за  теми,  кого  полагали  своими
обидчиками.
   - Тогда надо голову отрезать, - сказал без радости Хлопский.  Последняя
милость - так называлась эта процедура - входила в его обязанности.
   - Я топор принесу, - вызвался Эдик.
   Подошли другие шахматисты, стали смотреть на  оживший  труп,  но  Берия
подтолкнул Майоранского, который никак не мог сделать шага в сторону,  где
их ждал Лядов. Лядов вытирал руки песком,  он  сохранил  в  себе  разумную
брезгливость.
   Берия шел в центре, шахматисты - справа и слева.
   - Наше время наступило, - сказал он, когда  они  отошли  на  порядочное
расстояние от шахматной площадки. - Достигнуто решение.
   Майоранский спросил:
   - Вы гарантируете, что мы останемся живы?
   - Я ничего не гарантирую, - сказал Берия. - Я не специалист.
   - Я бы и сам не смог гарантировать, - заметил Лядов.
   Лядов был похож на Суворова, но помоложе  того  фельдмаршала,  которого
изображают на портретах, будто никто его раньше сорока и в глаза не видал.
   Он  был  прям  спиной,  скор  в  движениях,  и  на  голове   поднимался
суворовский хохолок. Но лицо у этого молодого человека  было  немолодым  -
оттого, что тонкую кожу лица изрезало множество морщин и морщинок.
   Берия присел на поваленное дерево. Лядов послушно  опустился  рядом,  а
Майоранский отошел в сторону. Он все время пытался держать дистанцию между
собой и Берией.
   Лядову все это было интересно и даже забавно.
   Майоранскому страшно. И страх его разделялся между Берией и предстоящим
заданием.
   Он не мог понять, что же хуже.
   Все хуже.
   Майоранский был большим специалистом. Всемирно не известным. По ядам  и
отравлениям.
   Он был никому не известен, потому что  всю  жизнь  проработал  в  самой
секретной лаборатории КГБ.
   Его  шеф,  генерал  Судоплатов,  наблюдал  за  активной   деятельностью
Майоранского со смешанным чувством брезгливости и возмущения. Для  близких
людей у Судоплатова не было  иного  обращения  к  Майоранскому,  как  "эта
сволочь". Но он же  сам  подписал  документы  на  орден  Боевого  Красного
Знамени после удачной смерти  чехословацкого  президента  Бенеша,  который
срывал все  наши  попытки  осуществить  в  Праге  настоящую  революцию.  А
сволочью Судоплатов называл Майоранского после того, как побывал у того на
опытах.
   Это так и называлось - побывать на опытах.
   Некоторым нравилось. Некоторые избегали таких визитов.
   Майоранский проводил испытания ядов на глазах у  генералов,  чтобы  они
были в курсе его изобретений и открытий. Некоторые не выдерживали криков и
мучений бывших  писателей  или  инженеров.  Одно  дело,  когда  ты  просто
избиваешь жертву сапогами или ломаешь ей пальцы. Это просто,  это  понятно
"детям" Дзержинского. Но иное дело, когда у тебя на глазах синий  человек,
исторгая рвоту, хрипло молит о смерти,  когда  страшные  корявые  судороги
никак не приносят этой смерти, а Майоранский с помощью сотрудников  делает
все, чтобы  возвратить  жизнь  жертве  только  для  того,  чтобы  назавтра
повторить  опыт  и  выяснить,  что  же  помешало  подопытному  преступнику
эффектно умереть вчера.
   Когда  Майоранский  был  посажен  вместе  с  Судоплатовым,  он  получил
скромный срок  -  все  же  не  палач,  а  ученый,  -  и  принялся  осыпать
соответствующие органы письмами и прошениями,  доказывая,  что  всю  жизнь
бескорыстно трудился на благо Родины, ничего не нажил,  кроме  гастрита  и
геморроя, награжден и отмечен и может принести большую помощь, так как ему
известны способы истребления империалистов. Отсидевши, по протекции старых
друзей он получил незаметное место в Институте биосинтеза и стал ходить на
работу, ставить плановые  опыты  и  ждать,  когда  же  вернется  настоящая
власть, которая вытащит его из забвения. И даст достойный  пост.  И  право
закончить свои революционные опыты по прекращению жизнедеятельности  живых
организмов под влиянием внешних агентов.
   А потом случилась нелепая история.
   Бывают же ошибки и в работе органов.
   Особенно если  они  попадают  под  топор  каких-нибудь  глупых  и  даже
либерально-преступных реформ.
   Его узнали на улице. Просто на улице. Бывшая медсестра.
   Медсестер Майоранский не терпел. У них, как правило, были слабые нервы.
Специальный   помощник   Майоранского   по   кадрам   старший    лейтенант
Госбезопасности Лютый (фамилия,  а  не  прозвище)  следил  за  психическим
состоянием младшего персонала, без которого, к сожалению, в  большом  деле
не обойдешься. И если усматривал  опасные  тенденции,  сестры  и  санитары
ликвидировались или становились подопытными об®ектами без права выжить.
   Эта медсестра очень хотела  жить.  Она  отдавалась  любому  солдату  на
скамейке в служебном помещении, она была льстива  и  послушна.  Лютому  бы
заметить и ликвидировать, но бывает же - была она нежно хороша  настолько,
что у Лютого не поднялась рука. Он хотел обладать ею и дальше. Вот Лютый и
помог ей сактироваться в обычный лагерь, а потом на поселение.  Сам  он  в
пятьдесят третьем смог избежать наказания, но был уволен из органов, уехал
в Краматорск, где жила эта Альбина, и женился на ней.
   Разумеется,  служба  ликвидации  выследила  этого  Лютого,  и  он   был
уничтожен. А о ней не догадались. Не проверили. Лютый, хитрец,  сделал  ей
липовые документы.
   Если бы не ликвидация Лютого, правильная сама по себе,  эта  Лялька  не
стала бы искать  Майоранского,  не  потратила  бы  месяцы  и  годы,  чтобы
вычислить его после выхода на свободу. Увидела на улице и подошла.
   А подойдя, нагло сказала:
   - Я убью  тебя.  Но  не  сейчас.  Перед  этим  ты,  трусливая  скотина,
помучаешься. Ты будешь ждать смерти, ты будешь молить о ней. И знать,  что
твои часы отстукивают последние дни.
   И последние дни декабря 1964 года  профессор  Майоранский,  заслуженный
деятель науки, видный и способный биолог, специалист по отравлениям газами
и ядами, провел в страшном ожидании смерти. Он исхудал, бородка  клинышком
вылезла,  он  не  мог  уже   соответствовать   скромным   желаниям   своей
сожительницы. Он знал, что Лялька его убьет.
   И в ночь на 1965 год он увидел, как у дома  остановилось  такси,  а  из
такси вышла Лялька. С ней какой-то мужчина.
   Звонить в милицию поздно. Да и станет ли милиция его защищать?
   Майоранский убежал в ванную и заперся там.
   Он был один в квартире, сожительница уже уехала на Новый  год  к  маме.
Майоранский сидел в уборной, когда они позвонили в  дверь.  И  Майоранский
умер от страха.
   Он очнулся в мире без времени.
   Там  он  вскоре  встретил  Лаврентия  Павловича,  который  не  был  его
непосредственным начальником,  но  не  раз  заглядывал  в  лабораторию  на
показательные опыты по воздействию на  преступные  организмы  отравляющими
веществами. Ничего забавного Берия в том не усматривал, но  уклоняться  от
посещений, подобно другим  генералам,  не  считал  нужным.  Служба  бывает
приятной, но чаще она неприятна.  Чем  легче  и  тверже  ты  преодолеваешь
неприятности, тем выше взойдешь по служебной лестнице.
   Майоранский, испытавши страх, постепенно забыл о нем и стал в Чистилище
тосковать. Даже искать путей обратно, так как понял  -  разоблачение  было
случайностью,  может,  оттого,  что  он  так  его  ждал.  Больше  оно   не
повторится.
   Но отпустить его обратно никто не мог. И не хотел. Он как бы угодил  из
одной тюрьмы в другую, бессрочную.
   Встреча с  Лаврентием  Берией  сначала  испугала  бывшего  завлаба,  но
Лаврентий Павлович ничего от него не требовал, даже не очень признавал. Но
и не отпускал.
   Следил и даже как-то защитил от психа. Психи -  о  них  особая  речь  -
бывает, мотаются по свету, хотят убивать или погибнуть. Кто чего.
   Лаврентий Павлович не спешил.
   Идею расправы с Верхним миром он сначала внушил глупому  Грацкому,  так
что Чаянов осознал ее и посчитал своей, не связывая с Берией.
   Чаянов от имени консулов поручил Берии осуществить ее.
   Берия не хвастал своими победами. Ни перед  кем.  Ему  достаточно  было
сознания того, что он победил. Таких людей мало. Побеждает и молчит.  Зато
такие люди могут побеждать снова и снова - их  не  так  остерегаются,  как
следовало бы.
   Мысль о необходимости спасти  Чистилище  от  проникновения  сверху,  от
неизбежной заразы и гибели, овладев консулами, стала его делом.
   Еще до этого он стал холить и охранять Майоранского. А потом отыскал  и
Лядова. Как бы случайно встретил, а на самом деле нашел, потому что искал.
   Именно такого.
   Скромного, простого парня. Биолога из закрытого городка.
   "Кто ищет, тот всегда найдет" - эти слова из советской песни  были  его
гимном. Подпольным гимном.
   Но Берия устроил фильтрацию. По всему городу  Ленина.  Он  даже  провел
перепись населения. Трудно поверить. Конечно, далеко не все попались ему в
тенета.
   Зато каких полезных людей он приискал!
   Лядов был сокровищем. Может, большим, чем  Майоранский.  Но  Лядов  был
скромен и лишен инициативы.
   Прошлая его жизнь состояла из удобных компромиссов.
   Компромиссы не помогли. Оказался здесь.
   Пришел Лаврентий Павлович и взял на себя функции государства,  которому
так честно служил Лядов.
   Теперь он честно служил Берии.
   Лядов был Берии мил и полезен - он не боялся, а намерен был работать по
доброй воле.
   Потому что в нем, в его маленькой как  летний  прудик  душе  тоже  жила
месть. Маленькая и терпеливая.
   И потому неистребимая.
   Лядову задерживали  заработную  плату.  Затем  вообще  законсервировали
городок, совхоз имени Максима Горького, Лядов был одним из последних,  кто
остался в городке, он не желал искать другой  работы,  раз  любил  ту,  на
которой провел уже четверть века. Один, в почти пустом городке,  где  даже
свет и воду выключили, он пожелал себе смерти  или  забвения  в  ночь  под
Новый 1993 год. И очутился здесь.
   Знать  бы  тогда  Лядову,  что  через  неделю   за   ним   приедут   из
Семипалатинска-13,  где   на   подобном   же   максимовскому   предприятии
разворачивается производство по  контакту  с  одной  азиатской  страной...
впрочем, Лядов об этом так и не узнал.
   Потому что приехали седьмого января.
   И никого в его квартире не нашли. Даже удивительно - все вещи на месте,
а человека нет. И гитару не взял.
   Решили, что ушел в лес, заблудился и погиб. Мало ли что может случиться
с человеком в новогоднем лесу.
   О нем помнила только первая жена - давно  снова  замужем,  а  сын  Коля
зовет отчима папой.
   - Будьте  готовы,  -  сказал  Берия.  -  Я  начал  подготовку  к  акту.
Строжайшая дисциплина. Считайте себя мобилизованными. Физически вы готовы?
   Лядов пожал плечами:
   - Я давно жду. Хочу посмотреть, как они запрыгают.
   - Посмотришь.
   - Появились новые средства?  -  спросил  Майоранский.  Он  стремился  к
благородной  деятельности.  Он  стольких  убил,  что  считал  себя  совсем
безвинным.
   - Только что беседовал с  доктором  Фрейдом,  -  ответил  Берия.  -  Вы
получите уколы, которые позволят вам находиться в тылу врага  трое  суток.
Надеюсь, что больше задерживаться не придется. Трое суток - это с запасом.
Придется ехать на поезде.
   - Мы не шпионы, - сказал Лядов, - нам нечего бояться.
   - Тогда играйте в шахматы, - сказал Берия. - Только берегите  себя.  Не
падайте, не ушибайтесь и не ввязывайтесь в турниры.
   - Виселица по мне еще не плачет, - сказал Майоранский.
   Он почесал жидкую треугольную бороду. Он думал. Берия  мог  следить  за
ходом его мыслей. Он не доверял. И правильно делал.


   Отпустив биологов, Берия вышел с Елагина острова через мостик с  другой
стороны, куда уже под®ехали велосипедисты. Они немного отдохнули.
   - В Смольный! - приказал Берия.
   От Елагина острова до Смольного путь неблизкий, особенно если ты  едешь
на машине, которую влекут за собой четыре велосипедиста.
   Берия откинулся на кожаную спинку открытого лимузина.
   Предстоял разговор с Леонидом Моисеевичем, доктором по прозвищу  Фрейд.
Доктор - маленький, деликатный, добрый -  был  постоянно  робок  и  потому
склонен подчиняться приказам: он выполнял их, потому что не знал,  как  их
не выполнить. А согласившись, был дотошен в исполнении, потому что честен.
Он всегда держал слово. Такому человеку, как  Лаврентий  Павлович,  доктор
Фрейд был удобен.
   Но сначала его надо убедить или испугать.
   Какой путь наиболее удобен сейчас?
   Надо начинать с роли доброго следователя.
   Беспокоила девушка, которую  привезли  в  Смольный.  Кто,  зачем  может
наблюдать за ним? Подслушивать консулов? Может быть, в городе  есть  силы,
затеявшие захватить власть?
   Не генерал ли? Чертов самурай!
   В конце концов  в  столице  не  так  много  активных  организаторов.  В
большинстве случаев здесь обитают амебы. А вот самурай - интересная птица.
Но у него нет сил захватить власть. И не  нужна  она  ему.  Он  имеет  что
хочет.
   Перед в®ездом в Смольный Берию ждал сержант.
   Девушка убежала. Ничего удивительного. Подвалы, старые  ходы,  крысиные
норы, кабели и трубы...
   Берия в который раз пожалел,  что  у  него  нет  пистолета.  Сейчас  бы
размазать этого сержанта по стенке.
   Берия просчитал про себя до пятидесяти.  Сержант  покорно  стоял  перед
велосипедистами. Те смотрели на него, наклонив машины и упершись  о  землю
одной ногой.
   - Ты ее знаешь в лицо,  -  сказал  он  сержанту.  Совершенно  спокойно.
Только снял очки, протер и снова напялил. Спрятал под поля шляпы.
   - Так точно, - сказал сержант.
   - Ты ее найдешь. Но так, чтобы тебя не заметили и не разгадали. В таком
случае тебя, сукин сын, никто жалеть не будет. Я тоже тебя жалеть не буду.
А вернешься, не выполнив приказа, мои ребята тебя ликвидируют.
   Ребята, велосипедисты, ответили на эти слова  довольным  гулом,  словно
цепные псы.
   - Ну куда ты пошел,  дурак?  -  остановил  сержанта  Берия.  -  Сначала
поднимись в штаб. В архив. В отдел внешнего наблюдения.  Пускай  тебе  там
дадут рапортичку на японского генерала. Через него отыщешь эту  девку.  Ты
понял?
   - Так точно, товарищ министр!
   - Исполняй.
   Берия поднялся по широкой лестнице.  Ему  всегда  мерещилось,  что  эта
лестница освещена неверным светом прожекторов, стоят пулеметы  и  пирамиды
винтовок. По лестнице спешат люди с красными повязками на рукавах. Часовые
курят цигарки... Ждут Ленина.
   Берия поднялся по лестнице. Впереди маячила спина сержанта.
   Он прошел к себе в кабинет.
   У двери стоял часовой Василий, фамилию Берия забыл.
   - Доктора привезли? - спросил Лаврентий Павлович.
   - Доктор здесь.
   - Приведите сразу. Ну, чего вы цацкаетесь!
   Сам уселся за стол. Столы был пуст. Он и в Кремле  не  любил  на  столе
бумаг.
   Почему-то старая гвардия, бывшие сотрудники, никак не могли  отделаться
от грубых манер. Впрочем,  грубость  требовалась,  чтобы  подавить  первую
линию сопротивления арестанта. Задержанный должен понимать, что  здесь  он
козявка, дерьмо, ничтожество.
   Но Лаврентий Павлович в последнее время потерял  интерес  к  формальным
правилам игры,  и  страдания  отдельных  людей  его  перестали  забавлять.
Сегодня, например, с этим повешенным претендентом. Ничего не  шевельнулось
в душе. Висит, и хрен с ним!
   Когда часовой втолкнул Леонида Моисеевича, Берия с укором сказал ему:
   - Дурак, старого человека обижаешь. Иди отсюда, мы без тебя поговорим.
   Часовой сразу ушел, даже каблуками не щелкнув, такая вот  распущенность
царила в этих местах. Впрочем, и это не самое главное.
   - Садись, Моисеич, - сказал Берия. - В ногах правды нет.
   - Спасибо, Лаврентий Павлович, - сказал доктор. Доктор всегда  ходил  в
халате, пожелтевшем, не  очень  чистом,  он  раньше  служил  у  императора
Киевского вокзала,  потом  попал  в  плен  к  бандитам,  они  продали  его
Калининскому Голове. Врачи всегда  нужны.  И  так,  меняя  хозяев,  Леонид
Моисеевич добрался до Ленинграда, а там попал в руки Лаврентия  Павловича.
Лаврентий Павлович полюбил его, насколько мог полюбить  другого  человека,
но доктору о своей любви никогда не говорил и  даже  не  намекал.  Он  был
уверен, что признание в любви так обезоруживает,  что  тебя  любая  ворона
заклюет.
   Берия был к доктору требователен.
   Теперь ему предстояло выполнить ответственное задание.
   Другого для этой цели не найдешь.
   Предварительно он прощупал Леонида Моисеевича и почти не  сомневался  в
успехе. Но придется не спускать с доктора  глаз.  Он  очень  мягок,  добр,
совестлив, а потому ненадежен.
   - Итак, мы отправляем экспедицию на тот свет, -  сказал  Берия.  -  Все
готово. Ты ждал этого момента?
   - Я чувствую себя неловко, - сказал доктор. - Как  баран  на  бойне.  А
может, это старый козел?
   - Я не понял, - сказал Берия.
   - На бойне есть специальный  козел.