но Солнце - для  всех  миров  Кода,  где  бы  и  когда  бы  они  ни
находились в материальном четырехмерии.
     - Мне всегда это казалось странным,  -  сказал  И.Д.К.,  обращаясь  к
Йосефу, но не скрывая мысль и от остальных. - Я имею в виду текст Торы: "И
создал Бог два светила великие..." Единственность человечества, созданного
Творцом, и множественность  миров,  среди  которых  Солнце  -  мелочь,  не
стоившая божественного внимания.
     - Противоречия всегда просты, - улыбнулся  Йосеф,  улыбка  повисла  в
сознании подобно угасающему эху.
     - Да будет так, - произнес И.Д.К.
     И стало так.
     Рассветная мгла лопнула, как пробитый острой  иглой  света  мешок,  и
диск Солнца возник на горизонте, всплывая из-за холмов, будто перевернутая
джонка - первым был луч  зеленый,  а  следом  ринулись,  расталкивая  друг
друга, все цвета, чтобы слиться в золотую гамму наступившего дня.
     - Илюша, - сказала Людмила, и лишь  по  стесненной  интонации  И.Д.К.
догадался, что обращается она не к нему, а к Мессии, -  Илюша,  как  жаль,
что ты не видишь этой красоты...
     - Я вижу, - прошелестел голос Мессии, - и ты видишь то, что вижу я...
     Видели все - над мирами людей Кода  восходило  Солнце.  Странно  было
понимать, что восходит оно одновременно везде, и что этого не может  быть,
и что это происходит реально, и что одновременность  охватывает  миллиарды
лет первого измерения времени.
     - Теперь я понял, наконец, - задумчиво сказал И.Д.К.
     Легкий смешок Мессии дал ему понять, что мысль, ставшая  лишь  сейчас
ясной, как пресловутый и никогда не существовавший Божий день, возникла  и
в сознании Элиягу Кремера.
     - Ты создал этот камень сам, верно? - сказал Мессия. - Я не вижу,  но
чувствую - ты не дашь Хаиму посидеть спокойно.
     - Почему же? - удивился И.Д.К., - мало ли камней...
     Но Мессия был прав -  он  оценивал  не  ситуацию  и  не  поступки,  а
следствия.
     - Хаим, - сказал И.Д.К., -  Хаим,  ты  так  удобно  сидишь,  что  мне
неловко просить тебя...
     Хаим поднялся с камня, Андрей подошел и вложил в руки отца  зубило  и
молоток - настолько стандартно земные,  что  И.Д.К.  невольно  поискал  на
металлическом наконечнике выбитое клеймо завода-изготовителя.
     - Я подумал, - сказал Андрей, - что тебе захочется сделать это своими
руками.
     И.Д.К. кивнул и, примерившись, точными ударами зубила (сам  удивился,
как легко  рука  угадывала  нужное  направление  и  силу)  начал  выбивать
надпись:
     "И сказал Господь Моше, говоря: в день шестой месяца Нисан года  пять
тысяч семьсот пятьдесят девятого придет Мессия, сын Давида, в святой город
Иерусалим, отстроенный племенем твоим. И имя ему будет..."
     Он занес руку для нового удара и ощутил, как замерло все. В  молчании
всех бесчисленных сфирот лишь голос Элиягу  Кремера  послышался  мысленным
шепотом и угас, едва И.Д.К. понял мысль Мессии:
     - Свобода выбора, Илья. А ведь ты не сможешь  выбить  на  этом  камне
чье-то иное имя, кроме моего.
     - Почему же? - подумал И.Д.К. и провел  зубилом  тонкую  черту,  след
буквы "алеф". - Смогу.
     - Но не станешь, верно?
     Буквы "алеф", "ламед", "йуд"  появились  на  поверхности  камня,  как
показалось И.Д.К., даже прежде, чем он сформулировал в мыслях ответ.
     - Не стану, - согласился он. Мессию звали Элиягу Кремер, и знание это
находилось так глубоко в  его  подсознании,  что  не  подлежало  изменению
никакими мысленными усилиями. Это обстоятельство  не  то,  чтобы  поразило
И.Д.К., собственно, оно и неприятным не  было  -  как  может  знание  быть
неприятным само по себе, безотносительно к следствиям? - но И.Д.К. все  же
не хотелось показать даже Мессии, что думал он в тот  момент  вовсе  не  о
камне, не об имени  и  не  о  зубиле  даже,  по  которому  рука  его  била
податливым молотком. Иная мысль пришла ему в голову, иная суть  забрезжила
ему,  и  он  поторопился  завершить  надпись,  которую,  конечно,   помнил
наизусть, но которая, как ни странно, казалась ему сейчас  рождавшейся  из
пустоты непринятого еще решения.
     - Проблема теперь в том, - сказал он, нанеся последний удар, -  чтобы
доставить камень в точности туда и тогда, куда и когда это необходимо.
     - Нет проблемы проще, - впервые подал голос Муса.
     И.Д.К., который не ощущал  присутствия  Мусы  уже  довольно  долго  и
думал, что он попросту ушел в нематериальные сфирот, неожиданно понял, что
Муса изменился. Это было так, и для И.Д.К. не составило труда  разобраться
в причине.
     - Нет проблемы, - согласился он. - Ты прав. Это последнее, чего я еще
не понимал.
     - Нас десять, - продолжал И.Д.К. - Кто-нибудь из вас задумывался  над
тем, почему нас именно десять?
     - Миньян, - сказал Йосеф. -  Миньян  может  говорить  с  Творцом  без
посредников.
     - С Творцом, - прошелестел голос Мессии, - или с собственным "я",  не
так ли?


        x x x

     Они были вместе, и вместе они были всесильны.
     Каждый из них сохранил себя, но каждый уже не оставался тем, кем  был
прежде.
     И.Д.К. вспомнил себя-планету, и себя, бредущего вдоль стены  имен,  и
себя, целующего Дину, и себя, решившего  проблему  Кода,  и  еще  -  себя,
блуждающего в нематериальных сфирот иной Вселенной, в которой  никогда  не
было и никогда не будет ни человека, ни планеты по имени Земля, ни  звезды
с названием Солнце. Почему я помню это? - подумал он. - Этого не было. Это
будет, - подумал он чьей-то чужой мыслью и  не  сразу,  не  мгновенно,  но
достаточно быстро, чтобы не удивиться, понял, что и эта мысль  принадлежит
ему, но ему, уже прожившему и путешествие в иных мирах, и многое еще, чего
не было в физическом четырехмерии, но существовало в едином мире,  где  ни
время, ни пространство не играли определяющей роли...
     Дина вспомнила себя, стоящую у стены с  фонтанчиками  в  перевернутом
мире, где Саграбал был всего лишь картой, нарисованной на тусклом небе,  и
себя, беседующую с девушкой по имени Яна, и себя, качающую Хаима  (его  до
двухлетнего возраста приходилось качать на руках, он с трудом засыпал, ему
хотелось играть, а не уходить даже на время в мир, где  водились  сны),  и
еще Дина вспомнила, как вместе с Хаимом, принявшим по этому случаю внешний
облик привычного ему Христа, она бродила  между  древних  камней,  которые
когда-то были городом, носившим имя Иерусалим,  на  планете,  называвшейся
Земля, и у нее не возникало сожаления о том, что это планете пришел конец,
потому что в четырехмерии  конец  приходит  всему.  Дину  не  удивило  это
неожиданное воспоминание о будущем, время для нее ничего уже  не  значило,
ей хотелось остановить только одно мгновение, вернувшись к нему  опять,  и
она сделала это - и вновь была Стена, и был мрак, и были руки Ильи, и губы
его, и шепот, и мир Саграбала, еще не знавшего о приходе людей Кода...
     Людмила вспомнила себя, стоящую перед Мессией в сумрачной комнате,  и
его глаза, говорящие ей слова, которые она понимала по-своему, и вспомнила
себя, гуляющую с Андреем по Тверскому бульвару, сын грыз вафлю и упорно не
хотел застегнуть пуговицу капюшона, хотя дул промозглый ветер, и  еще  она
вспомнила себя в мире, которого просто не могло существовать, потому что в
нем воплощались желания, она  подумала  о  своем  и  получила  то,  о  чем
подумала. Воспоминания охватили весь мир от  начала  до  конца  времен,  и
Людмила отогнала их, потому что не вспоминать нужно было, а действовать...
     Илья Давидович Кремер, Мессия, вспомнил себя, погруженного  в  липкую
жижу, которая лишь  по  привычке  воспринималась  материальным,  чавкающим
болотом, а на деле была всего лишь информацией, в которой  он  плавал,  не
понимая еще, что нужно погрузиться, войти, понять...
     Йосеф  Дари  вспомнил  себя,  падающего  в  пустоте,   смешанной   из
бесконечного множества сфирот, и  шляпу  свою,  падающую  рядом,  и  голос
Творца, и вспомнил текст утренней молитвы благодарения Господа, и вспомнил
еще, что уже много дней (лет?) не произносил молитву в положенное время  -
не оттого, конечно, что перестал с некоторых пор обращаться к  Творцу,  но
потому, что обращался к Нему постоянно. Он вспомнил себя, мертвого в  мире
мертвых, увидел себя со стороны и со стороны же обратился к  себе,  поняв,
наконец, смысл всего сущего...
     Хаим вспомнил себя, висящего на кресте, и себя, играющего с соседским
Аликом, и себя, стоящего перед учениками под деревьями Гефсиманского сада,
и себя, играющего с Андреем в  придуманную  ими  игру,  где  фишками  были
звезды, а кубиками - планеты. И еще он вспомнил себя, еще не  родившегося,
но уже существовавшего - вспомнил мир от начала до конца времен, и себя  в
нем, таким, каким он всегда хотел быть...
     Андрей вспомнил себя на Земле, и город с названием Назарет, и город с
названием Москва, в котором он не успел тогда побывать, но который  теперь
ощутил - от пустующих домов Юго- Запада до ярмарочной, с японским говором,
толкучки Кремлевской площади. И еще он вспомнил, что ему нравилась Таня из
параллельного класса, попавшая под  машину  незадолго  до  его  от®езда  в
Израиль; это не имело значения - Таня уже на Саграбале,  и  ему  не  нужно
мучиться, подбирая слова, Таня все  понимает,  но  и  это  тоже  не  имело
значения, потому что понимание - лишь одна  из  многочисленных  сфирот,  а
есть более глубинные чувства, мысли, ощущения, перед которыми Вселенная от
начала до конца времен - лишь рябь на поверхности океана...
     Муса вспомнил себя в Мекке, и вспомнил себя в Газе, и вспомнил себя в
желтой пустыне пред ликом Аллаха. Он вспомнил себя-Мессию, себя-Мухаммада,
себя-Яхве, все это был он, и тогда он подумал, что возомнил  о  себе,  ибо
один он был - ничто...
     Ричард вспомнил себя в тот миг, когда мир,  привычный  и  единственно
понятный ему, стал всего лишь меткой, а реальностью стали холмы Саграбала,
и лишь присутствие рядом Джоанны заставило его  не  закричать  от  страха.
Воспоминание было неприятным. В мире сфирот, где он  пребывал,  оно  могло
возникнуть лишь на пересечении с одним из измерений времени, и, значит, он
в чем-то так и остался связан с материальным миром...
     Джоанна вспомнила себя такой, какой будет когда-нибудь, - она  стояла
под палящим солнцем Саграбала, кожа ее была гладкой и  темной  от  загара,
тело - гибким и упругим, она и сейчас могла бы стать такой, но  не  хотела
этого. Приятно было думать о будущем как о  прошедшем,  но  будущее  нужно
создать, иначе прошлым станет настоящее...


        x x x

     Может ли Бог, если он всемогущ, создать камень,  который  он  сам  не
смог бы поднять?
     Этим  вопросом  когда-то  в  прошлом  занудливые  схоласты   пытались
поставить в тупик теологов, ибо противоречие  выглядело  сколь  очевидным,
столь и неразрешимым. На самом деле, препятствием к чему бы то ни было для
поистине всемогущего существа может стать лишь нежелание сделать нечто, но
вовсе не невозможность это сделать.  Бог  мог  создать  материальное  тело
любой, сколь угодно большой, массы, но вопрос - сумеет  ли  Бог  это  тело
поднять, лишался при этом смысла, ибо поднять можно лишь то, что лежит  на
земле или иной притягивающей поверхности. Между  тем,  бесконечно  большая
масса не могла ни лежать на чем бы то ни было,  ни,  соответственно,  быть
поднятой - смысла  лишалась  физическая  структура  ответа,  но  вовсе  не
бесконечно всемогущая суть Бога.
     Я пытаюсь об®яснить читателю противоречивость этой древней антиномии,
поскольку события на Саграбале  подвели  меня,  наконец,  к  необходимости
сделать финальный бросок сюжета. Для И.Д.К., Йосефа, Дины и  других  людей
Миньяна  проблема  заключалась  в   невозможности   осознать   собственное
всемогущество. Каждый из них в отдельности оставался человеком - осознавал
себя человеком, думал, как  человек,  соответственно  своему  характеру  и
темпераменту, поступал, как человек. Они  были  людьми  Кода  -  каждый  в
отдельности, - но вместе  являли  себя  как  существо,  более  могучее,  с
сознанием,  пронизывающим  все  материальные  и  нематериальные  структуры
Вселенной.
     Почему моих читателей не приводит в недоумение  одновременный  восход
солнца на всей поверхности Саграбала - природное явление, которое повергло
бы в шок любого физика ХХ века, - но раздражает то, что происходило  вслед
за созданием Камня?


        x x x

     И.Д.К. зашвырнул камень, размахнувшись - ему показалось,  что  возник
низкий, густой свист, и камень вонзился в темное небо,  но  это,  конечно,
было не более, чем впечатлением, созданным им самим. Камень был - и  камня
не стало, и скорее всего, материальный  мир  недосчитался  в  этот  момент
нескольких десятков килограммов инертной массы.
     В следующее  мгновение  -  мгновение  действительно  было  следующим,
отделенное от предыдущего единственным квантом в каждом из трех  измерений
времени, - И.Д.К. обнаружил себя в сумрачном холле иерусалимской ешивы "Ор
леолам". Он стоял на нетвердых ногах, сжимая в правой руке  влажную  ручку
своего потрепанного "дипломата", и оглядывался по  сторонам.  Он  уже  был
здесь когда-то, и все же он был здесь впервые.
     К нему  бесшумно  приблизился,  поблескивая  в  полумраке  бронзовыми
глазницами, дискообразный робот-служка.
     - Тебя ожидают? - вопрос прозвучал,  будто  нацарапанный  на  затылке
тупой иглой.
     - Да, - подумал И.Д.К. - Рав Йосеф Дари.
     - Следуй за мной.
     В коридорах ешивы пахло временем - запах был  тусклым,  как  разбитое
стекло, но все равно мешал, И.Д.К. казалось, что он, переступая по плиткам
пола, топчет столетия. У порога кабинета И.Д.К. сделал над  собой  усилие,
перепрыгнув сразу через тысячу лет; он, впрочем, не понял - в какую именно
сторону. Кабинет изнутри выглядел почти таким же, каким И.Д.К.  видел  его
когда-то и где-то. Рав Йосеф Дари встал из- за стола  и  пошел  к  И.Д.К.,
протягивая руки.
     - Тело Мессии, вижу, не смущает тебя, - сказал И.Д.К., улыбаясь.
     - Привык, - заявил Йосеф, указывая на один из стульев.
     Сели. И.Д.К. положил на стол "дипломат", открывать не стал, это и  не
имело смысла - содержимое было раву Дари хорошо известно.
     - Ты знаешь, - сказал Йосеф, положив  ладонь  на  черную  поверхность
чемоданчика, - то, что я выбрал этот интерьер, еще  не  свидетельствует  о
моем желании вернуть время. То было хорошее  время,  согласись,  и  я  был
прав, когда говорил тебе о недопустимости кощунственного отношения к Торе.
     И.Д.К. улыбнулся. Он понимал мысль Йосефа.
     - Книга "Дварим", -  напомнил  он.  -  Если  читать  с  неравномерным
интервалом   при   начальном   трехсотбуквенном    шаге...    "Саграбал...
Возвращение... Кокон вселенной..."
     - Да, и все, что с народом будет потом. И это происходит.  Но  это  -
следствия, а тебя волнуют причины.
     - Я хочу понять, что происходило на заре времен, кто  создал  Код,  с
кем говорил Моше на горе Синай. Я до сих пор этого не понял.
     - Ты понял, - сказал Йосеф.


        x x x

     Он стоял на Вершине мира.
     Для И.Д.К., воспитанного  на  физических  теориях  ХХ  века,  Вершина
представлялась точкой в пространстве-времени, предшествовашей  схлопыванию
Вселенной в кокон.  Отсюда  можно  было  видеть  всю  эволюцию  Вселенной,
воспринимая ее исчезавшей в прошлом волной.
     Он остановил мгновение - вовсе не потому,  что  оно  было  прекрасно,
просто это было последнее мгновение той Вселенной, которую  И.Д.К.  считал
своей. Он остановил мгновение, материальные процессы  застыли,  и  лишь  в
духовных сфирот, неподвластных времени, И.Д.К. ощущал мысли Йосефа и Мусы,
Мессии и Ричарда, Хаима и Андрея,  Джоанны  и  Людмилы.  Мысли,  ощущения,
поступки остальных людей Кода во всех мирах и временах уходящей  Вселенной
- живших, умерших, воскресших, рожденных и лишь зачатых в мысленных сфирот
разума - представлялись И.Д.К. чем-то вроде бега электронов  по  тонким  и
гибким проводам. Сравнение было не лучше  любого  другого,  сейчас  И.Д.К.
интересовал лишь единственный его смысл. Вселенная уходила, скатывалась  в
материальную точку, в сингулярность, и только он имел возможность повлиять
на то, каким станет мироздание на следующем своем витке.
     И.Д.К. проследил мировую линию Земли, будто пальцем провел по пыльной
поверхности четырехмерия -  планета  уже  многие  миллиарды  лет  плыла  в
одиночестве,  безжизненная,  как  памятник  ушедшей  цивилизации.   И.Д.К.
поискал взглядом другие планеты, где после Исхода обосновались люди Кода -
в обычном четырехмерии эти  планеты  располагались  в  разных  галактиках,
разделенные такими провалами пространства, что,  казалось,  никакая  связь
между ними была невозможна.
     - Йосеф, - сказал И.Д.К., он  хотел  быть  услышанным  всеми,  и  все
услышали его. - Йосеф, мы можем создать  Тору  и  Код  для  мира,  который
придет вслед. Те, кто создал Тору и Код для нас, ушли  с  тем  миром,  что
погиб в коконе тридцать миллиардов лет назад. Они изменили  для  нас  этот
мир, а теперь мы должны изменить мир, который возникнет из нового кокона.
     - Тебе виднее, - скептически отозвался Йосеф. Он стоял на холме Стены
на  Саграбале,  было  это  почти  миллиард  лет  назад,  Йосеф  не   желал
присоединяться к И.Д.К. и воспринимал последнее мгновение Вселенной таким,
каким воспринимал его И.Д.К. - Тебе виднее, - повторил Йосеф. -  Мы  можем
это сделать. Но должны ли?
     - Должны, -  отозвался  Мессия,  так  и  не  решившийся  выглянуть  в
материальный мир из многоверти духовных сфирот.
     - Должны, - твердо  сказал  Муса,  стоявший  в  Мекке  седьмого  века
христианской эры над могилой своего сына Мухаммада - он возвращался в этот
город и это время все чаще.
     - Должны, - сказал Хаим и, взяв за  руку  Андрея  -  через  несколько
столетий, - оказался в той же точке пространства- времени, что И.Д.К.  Они
находились  в  одной-единственной  точке,  сохранившейся  от  материальной
Вселенной, и это обстоятельство не доставляло им ни малейшего неудобства.
     И.Д.К.  стоял  на  Вершине  мира  и  впервые  ощущал,  наконец,  свою
настоящую и неискаженную суть. И.Д.К. ощущал сейчас все прочие свои сути и
вовсе не удивлялся тому, что в одной из них он был коллективным разумом на
планете  в  звездной  системе,  затерянной  давным-давно  в  эллиптической
галактике, удаленной от Земли на расстояние полутора миллиардов парсек.  И
еще И.Д.К. ощутил одну из своих сутей, в которой  он  был  ирррациональным
ужасом, охватившим  жителей  средневековой  Европы,  когда  на  их  города
обрушилась эпидемия чумы, унесшая сотни тысяч жизней. Эта  эпидемия  -  ее
возникновение и развитие - тоже были частью  чьей-то  личности,  возможно,
даже одного из тех, кто погиб тогда от страшной  болезни  -  так  казалось
И.Д.К., так могло быть, и  это  был  наверняка  не  первый  случай,  когда
человек погибал,  убивая  себя  сам  и  не  подозревая  об  этом,  как  на
протяжении множества веков  никто  из  людей  Кода  не  подозревал  о  тех
конкретных материальных и нематериальных измерениях, которыми был сам.
     И.Д.К. погрузился вглубь себя - до уровня, когда уже не мог управлять
сознанием. И.Д.К. погрузился в себя и на глубине - если двигаться по одной
из осей времени - в четыре  миллиарда  земных  лет  обнаружил  себя  же  в
состоянии первичного океана жизни: не  на  Земле,  где  в  это  время  еще
бушевали вулканы, а воздух был сух и безжизнен, нет, он обнаружил себя  на
поверхности не  планеты  даже,  а  большого  астероида,  отколовшегося  от
протопланетного конденсата - он был  океаном,  ему  еще  предстояло  стать
цивилизацией,  и  он  нес  в   себе   зачатки   Кода   в   виде   обрывков
мономолекулярных цепей. Код был еще несовершенным, но уже  был,  и  И.Д.К.
погрузился еще глубже, и обнаружил себя сразу после Большого взрыва  -  он
был пучком горячих  электронов,  и  еще  он  был  нематериальным  коконом,
который так и не взорвался тогда, не вошел  в  режим