е для нашего нынешнего мира - телепортация -
даже Мессией и уж тем более Людмилой воспринималось  как  загадка  и  ужас
потустороннего.


        x x x

     В доме Андрея не оказалось. Охранники уверяли, что мальчик не  только
не выходил на улицу, но не появлялся  и  в  холле.  Людмила  кусала  губы,
сдерживая слезы, а Мессия, со всеми вместе и  очень  тщательно  обыскавший
каждую комнату, начал догадываться, что причина исчезновения Андрея  вовсе
не в его шалости и не в кознях гипотетических похитителей.
     Полиция начала прочесывать ближайшие улицы,  но  это  было,  конечно,
бессмысленно.
     - Когда он успел выйти? - в сотый раз повторяла Людмила и в сотый раз
сама себе отвечала: - Только в тот момент, когда мы с тобой...
     Ну да, когда они  стояли  посреди  комнаты  и,  подобно  новоявленным
Тристану и Изольде, смотрели друг на друга, рассказывая о себе.
     - Найдется, - сказал Мессия,  он  действительно  был  уверен,  что  с
мальчиком все в порядке, хотя уверенность эта, вроде  бы,  ни  на  чем  не
основывалась. Илья  Давидович  держал  Людмилу  за  руку,  поглаживал  ее,
вызывая неадэкватную, по его мнению, реакцию хабадников, не принимавших, с
одной стороны, подобного обращения с незнакомой женщиной,  а  с  другой  -
понимавших, что Мессия есть Закон, который  превыше  всего,  сказанного  в
Книге.
     Они перешли в столовую, и после краткого  благословения  пищи  Мессия
сказал:
     - Люда, мальчик найдется,  я  знаю,  что  с  ним  все  в  порядке.  А
подкрепиться нужно.
     Повинуясь пристальному взгляду Ильи Давидовича,  она  начала  есть  и
почему-то именно тогда ощутила  отдаленную  мысль,  от  которой  не  могла
избавиться. Будто Андрей нашел отца и ушел к нему. С ним и вернется. Может
быть. Если получится. Нелепая  мысль,  которая  могла  родиться  только  в
воображении матери. Но верная - в этом Людмила не сомневалась ни секунды.
     Мессия, следивший за Людмилой и готовый немедленно выполнить любое ее
желание, мгновенно воспринял произошедшую перемену  и  понял  ее  причину.
Дальнейшая трапеза проходила  в  молчании,  естественном  для  хабадников,
глядевших на Божьего посланца из холла через открытую дверь. На самом деле
Мессия  и  Людмила  продолжали  мысленный  диалог,  содержание   которого,
впрочем, мало связано с последовавшими событиями.
     Мессия впервые за последние  месяцы  нашел  слушателя,  которому  мог
высказать все свои страхи, сомнения, понимая при  этом,  что  раскрываться
таким образом перед женщиной, к которой  неравнодушен,  -  занятие,  можно
сказать, самоубийственное. Я ведь не  лидер,  -  говорил  Мессия.  Никогда
лидером не был и никогда к этому  не  стремился.  Хотел  как  можно  лучше
приспособиться. Чтобы всем было  хорошо.  Мне.  Жене.  Детям.  А  потом  и
остальным, начиная с тещи. В тот день, когда в ешиву пришел И.Д.К.  (Илья?
Вы знакомы? Так вот почему... Где он сейчас?), я  подумал,  что  его  идея
поможет и мне продвинуться.  Он  умел  убеждать,  и  он  меня  убедил  (о,
убеждать он умел, верно. Но не  меня.  К  сожалению).  А  потом  был  этот
Камень, я так и не понял до сих пор, откуда он взялся, но ведь на нем было
написано, выбито (да, я знаю, видела фотографии в газетах)... И все  стало
меняться.  И  не  всегда  так,  как  я  хотел.  Мессия!  Я?  У  меня  ноги
подкашивались от страха, когда я поднимался на кафедру  в  Кнессете,  и  я
только повторял слова, которые мне подсказывал Илья.  Иначе  я  бы  ни  за
что... Но он исчез. В ту же ночь. И я не знаю, где он и что с ним.  Может,
он смотрит на меня со стороны и следит за тем, как я выпутываюсь  (это  на
него похоже, он может. Ты знаешь, почему я с  ним  развелась?  Он  понимал
только себя. А на нас с  Андрюшей  смотрел  как  на  участников  какого-то
психологического  опыты...  Господи,  Андрюша...).  Не  бойся,  все  будет
хорошо, найдется... Как замечательно, что ты  пришла.  Я  сам  не  знаю  -
почему, просто такое ощущение, будто ты... Как тебе сказать (не говори,  я
понимаю, я как Илья - стена, чтобы опереться. Он знал,  что  делать,  а  я
чувствую, не зная. Он мужчина, я женщина. И я не оставлю тебя так, как он.
И как твоя жена. Послушай, может, она и Илья...). Нет, о чем ты  говоришь,
просто нелепое совпадение. В тот день было множество  странных  случаев  и
нелепых совпадений. Все же в людях проснулись силы,  о  которых  никто  не
думал, и многие  начали  совершать  поступки,  которых  сами  от  себя  не
ожидали. Один только приход к Богу... Единение наций... Кто ждал? Но ты не
подозреваешь, Люда, как сейчас все неустойчиво (почему же? Я читаю газеты,
смотрю телевизор. Если ты говоришь о тех, кто не воспринял  Код,  то  ведь
это вопрос времени,  они...)  Нет,  это  не  вопрос  времени.  Это  вопрос
генетики. Дэн Дао никогда не скажет "Мессия с  нами".  В  нем  просто  нет
нужных генов, которые понимают код Торы. Ни одного нет,  понимаешь?  (Если
вопрос только в  генах...)  Только!  Наши  раввины,  ваши  попы,  да  один
Любавический ребе чего стоит... Они подвели  такую  прочную  теологическую
базу... Это даже на президентов подействовало. Они так думают - а на самом
деле, действует Код. Тот самый, что и тебя привел в Израиль. Тебя, русскую
до десятого колена (я не уверена. То есть, мне иногда кажется, что я  знаю
всех своих предков, вижу их глазами, среди них были выходцы из Византии, а
они...) Ну да, в каждом, кто воспринял Слово, есть хоть одна  хромосома...
Не об этом я хочу сказать. Я боюсь, понимаешь (чего? Ты велик,  даже  папа
Римский преклонил колени перед тобой, я ведь видела, и  все  видели)?  Да,
да, это так, и среди людей, принявших Слово, я - Мессия, и они никогда  не
сделают ничего против меня, просто не смогут, это в крови, в генах,  я  не
сразу это понял и сначала просто  дрожал  от  страха,  что  -  разоблачат,
выгонят, скандал... Теперь - нет. Внешне я уверен. Но я  боюсь.  Тех,  для
кого Слово Кода - звук пустой. Я никому этого не говорю.  Даже  думать  об
этом стараюсь поменьше - кто знает, может, мои верные  хабадники  понимают
мысли как ты (как я? Нет.  Я  знаю.  Может,  могли  бы,  но  не  станут  -
психологическая установка, вот что). Ну, все равно. Я могу понять  любого,
кто воспринимает Код.  От  хабадника,  для  которого  мое  слово  означает
больше, чем слово жены, рава, пророков, до бывшего атеиста,  не  верившего
ни в Бога, ни в  черта,  и  сейчас  уверовавшего  только  в  материального
носителя генетического кода. Но те, кто вне, - они пусты. Чувствую, что на
Земле возникают две цивилизации. Мы - цивилизация Торы. И они - в ком  Код
не пропечатан. Мы  для  них  -  как  пришельцы,  которые  хотят  завоевать
планету. Впрочем, мне так кажется, я не уверен. Но я боюсь. Видишь,  Люда,
я боюсь многого... Даже себя - боюсь, что не выдержу. Я не лидер,  я  тебе
уже сказал, я устал уже, а все  только  началось.  Твой  Илья  явился  как
демон-искуситель (О, это  он  умел,  если  хотел,  на  себе  испытала.  До
момента, когда поняла - все, хватит. А ты не успел). Да. И что теперь?
     Людмила не знала - что теперь, но ей захотелось  протянуть  руку  над
столом и погладить Мессию по щеке - он  смотрел  жалобно,  будто  ребенок,
Андрюша смотрел так же, когда разбивал  чашку  или  не  застилал  во-время
постель. Куда  он  запропастился,  на  самом-то  деле?  Появится  -  будет
смотреть вот так же, как Мессия, и ждать прощения.
     Мессия перевел взгляд на дверь. Что-то  происходило.  Шум,  движение.
Мессия отложил вилку и сказал тусклым голосом:
     - Ну вот, я ж говорил тебе...
     Он  поднял  руку,  движение  в  холле  замерло,  один  из  секретарей
приблизился к открытой двери - в руке у него был пакет.
     - Дай, - сказал Мессия.
     Он читал быстро, потом перечитывал  и  еще  минуту  обдумывал  текст.
Людмила ждала, стало тревожно, ей передалась тревога Мессии.
     - Я буду в Большом кабинете,  -  сказал  Мессия,  -  пригласите  туда
главных раввинов, премьер-министра и патриарха Алексия,  если  он  еще  не
уехал, позвоните ребе,  Римскому  папе,  президентам  Соединенных  Штатов,
Великобритании, Франции и России. Подготовьте телесовещание. После него  -
молитва. Я...
     Он махнул рукой и пошел к двери, забыв о Людмиле. Она  понимала,  что
случилось нечто ужасное, ей было страшно и не  хотелось  оставаться  здесь
одной,  хасиды  сторонились  ее,  они  не  желали  ее   защищать.   Мессия
почувствовал ее мысль, остановился.
     Прости, Люда, что так... Я говорил, что  боюсь.  Было  чего.  Как  не
хочется... Видишь, я собрал всех,  пусть  вместе...  (Да  что  происходит,
Господи?! Скажи мне, я умру здесь одна!) Пойдем со мной (я? Но  я  не...).
Ничего.  Я  хочу,  чтобы...  Идем,  я  не  могу  без  тебя  (Илья...   Что
случилось?).
     Ей не хотелось идти, но она пошла. Ноги передвигались помимо  воли  -
так ей казалось.  Мессия  обернулся,  наконец,  и  в  мгновенно  брошенном
взгляде она прочитала все, что было  написано  в  той  бумаге.  Английский
текст, но это не имело значения. Она читала не буквы, не слова - смысл.
     "Всеобщая мобилизация в Китае. Сегодня рано  утром  Пекин  об®явил  о
тотальной мобилизации.  Формальный  повод  -  необходимость  противостоять
угрозе нашествия чуждой  идеологии.  Аналитики  связывают  это  событие  с
прошедшим  вчера  совещанием  в  Шанхае  президентов  стран   Независимого
Востока. Решения совещания пока неизвестны, но, по-видимому, речь  идет  о
военном противостоянии как единственной защите от угрозы с Запада..."


        x x x

     Людмила сидела перед телевизором и старалась  не  плакать.  Все  было
плохо, кошмарно, и становилось хуже. Восемь вечера, Господи, восемь часов!
Андрюша так и не нашелся. Илья не вернулся с  совета,  который  сам  же  и
созвал.
     По телевизору показывали ужасные сцены.  Когда  камера  кейптаунского
репортера CNN проехалась, будто автомобиль, по раскоряченному на  мостовой
телу, у которого не было головы,  Людмила  на  мгновение  отключилась,  не
впервые, впрочем, за этот день, а когда пришла в себя, уже вовсе не  могла
сдержать слез и продолжала плакать, не видя ничего на экране  и  не  слыша
громких разговоров хасидов за стеной.
     Но страх за Андрея прошел.
     Просто она поняла, что случилось. Могла бы и раньше. Он ушел к  отцу.
К отцу и той женщине,  жене  Мессии.  На  планету  со  странным  названием
Саграбал. С ним все в порядке.
     Она знала, что и сама может прямо сейчас уйти туда. К Андрею. И  быть
с ним. Может. Но останется  здесь.  Потому  что...  Нет,  нельзя  говорить
"потому что". "Потому что" - из системы формальной  логики.  Вопрос-ответ,
причина-следствие. А ее знание интуитивно, явилось оно, когда  Людмила  на
миг провалилась в обморок. Она могла (Господи, могла ведь!)  сказать  сыну
несколько слов, и он услышал бы, но в беспамятстве не сделала  этого  (или
сделала? разве можно вспомнить сознательно то, что  делаешь,  теряя  себя,
пусть на миг, но - теряя?).
     Кресло, в котором сидела Людмила, показалось ей слишком мягким, она в
нем тонула, и Людмила пересела на стул с низкой спинкой, один из  четырех,
стоявших у небольшого стола. На экране (Людмила переключила  программу  на
двадцать  первый  канал  -  Общественное  Российское  телевидение)  диктор
Светлана Кулагина читала обращение Президента к  народам  России.  Людмила
уже знала содержание, хотя и не слышала текста. Все, что происходило, было
нелепо, но неизбежно.
     Армагеддон.
     Силы Бога против сил Дьявола.
     Слишком рано. Да и нет в Торе даже намека на какой-то там Армагеддон,
нет этого в словах Кода, нет в генах, значит - и в природе  нет.  Ни  один
человек, перешедший Грань, не станет враждовать ни с  кем,  кто  Грани  не
переступил. Почему же эта нелепая конференция стран  Независимого  Востока
вдруг принимает решение об®явить миру Мессии священную  войну?  Для  чего?
Убить - кого? Или быть убитыми?
     Людмила никогда не была сильна  в  политике.  Игры  эти  ей  казались
грязными по определению, а всякая война (и гены Торы тут были ни при  чем)
- по определению гнусной. Она не выходила на улицу в  дни  первого  путча,
она отсиделась  дома,  мучаясь  перед  экраном  телевизора,  когда  Ельцин
расстреливал парламент, она не  пускала  Андрея  в  школу,  когда  бомбили
Грозный и чеченцы грозили потопить Россию в крови; Илья (тогда он  еще  не
уехал и приходил к ним по воскресеньям) соглашался с Людмилой в  том,  что
обсуждать решения политиков глупо, поскольку  все  равно  не  знаешь  всех
подводных камней - наверняка то, что происходит на  поверхности,  то,  что
знает так  называемый  народ,  мало  соответствует  реальности,  известной
главным "шишкам". Людмила считала принцип невмешательства основным,  когда
дело касалось любой политики. Если политика не начинает ломиться в дом.
     Слава Богу, прежде ей удавалось избегать подобных ужасов (а многим не
удалось - где  теперь  Наташка  с  мужем-коммунистом,  и  где  их  мебель,
погромленная в одночасье милыми,  но  упрямыми  демократами?).  А  сейчас?
Здесь - в самом центре событий (сама приехала, сама - и сына привезла!)?
     Она внимательно слушала и смотрела репортажи - сначала  из  Джакарты,
где двухмиллионная толпа брала штурмом склады оружия, потом из Пекина, где
решение  о  военном  противостоянии  принималось  на  уровне  ЦК,   -   но
информационный ряд совершенно не доходил до  ее  сознания.  Она  впитывала
эмоции.
     Когда ближе к полуночи распахнулась дверь и вошел мрачный, бледный  и
ждущий    какого-то    озарения    Илья    Давидович    в    сопровождении
секретарей-хасидов, Людмила не смогла сдержаться и бросилась ему  на  шею.
Мессия  отшатнулся,  взгляд  его  скользнул  по  ставшим  пунцовыми  лицам
секретарей.
     - Успокойся и сядь, - сказал он. - Не все так плохо, как  показывают.
А может, даже и совсем хорошо.
     У Мессии раскалывалась голова после совещания, он мало что понимал  в
политике, он не мог, даже имея достаточную информацию,  логически  принять
верное решение. Слушая, он всматривался в лица: Любавического  ребе,  всех
президентов, папы Римского и русского Патриарха, и  еще  -  представителей
разведок и комитетов безопасности.  Связь  была  организована  отлично,  и
Мессия, глядя на одутловатое, с  мешками  под  глазами,  лицо  российского
президента, вспомнил, как еще полгода  назад  он  пытался  дозвониться  до
оставшегося в Москве Наума Златкина, товарища по институту, который просил
прислать ему вызов,  и  как  не  сумел  пробиться  через  шелест  и  тихое
звякание, и  чьи-то  голоса,  видимо,  из  тонких  миров,  приближенных  к
Создателю. Где теперь Наум? Наверное, в Израиле. И наверняка поражен - был
знаком с самим Мессией, скажите,  какая  честь!  Почему  не  появился,  не
позвонил? Стесняется? Многие стали стесняться.  Он  сам  себя  стесняется,
носит эту надутую собственной значимостью маску, а внутри сидит испуганный
ребенок, и львиная доля энергии  уходит  на  то,  чтобы  не  показать,  не
пропустить страх через фильтры мысли, чтобы никто не прочитал то, о чем он
думает.  Мессии  казалось,  что  не  всегда  это  удается.  Выражения  лиц
секретарей иногда становились слишком  уж  выразительны.  Впрочем,  думали
хасиды в это время о святом, а не о низменном в душе.
     Мессия заставил себя вслушаться в то, что говорят президенты, хотя  и
сам знал все, что они могли сказать. Как посланник  Бога,  только  он  мог
решить - на какие рельсы перевести отношения между миром, принявшим Код, и
миром, оставшимся на естественном (естественном ли?) пути развития.
     Президент  Соединенных  Штатов  перечислял  названия   военных   баз,
полностью готовых к отражению любой  атаки,  и  Мессия  понял  вдруг,  что
никакое знание не поможет принять решение, ибо оно задано Кодом.
     Детерминированность. Судьба. Рок. Какая разница?
     Мессия мягко надавил на глазные яблоки, будто прервав этим  движением
демонстрацию сюрреалистического, но  совершенно  документального,  фильма.
Выпрямился. Вздохнул. Протянул руку к экранам.
     - Господа, - сказал он, и президент США замолк на полуслове. -  Через
полчаса  я  выступлю  по  всем  государственным  телевизионным  каналам  с
обращением к миру. Мне нужно пять минут.  Надеюсь,  что  получаса  хватит,
чтобы подготовиться. Я буду говорить отсюда.
     Встал. Потянулся - совершенно непроизвольно. И вышел.
     Он сам не ожидал от себя такой уверенности. Супермен. Видела бы Дина.
Мессия. Посланец Бога. Самозванец. Страха в нем было больше, чем в прежнем
Илье Кремере. Какое это сейчас имело значение? Он читал как-то,  что  трус
способен бояться лишь тогда, когда существует выбор. А  если  выбора  нет,
трус  поступает,  как  предписывают  обстоятельства,   и   кому-то   может
померещиться, что он совершает подвиг.
     Илью Давидовича не интересовало, что думают президенты, папа  Римский
и даже Любавический ребе.
     Он просто боялся это знать.


        x x x

     Миром правит тот, кто владеет информацией. Сегодня  эта  фраза  может
показаться  многим  непонятной.  Как  можно  править  тем,  что  тебе   не
принадлежит? И как можно владеть информацией, если она принадлежит всем?
     Однако не нужно быть историком, чтобы понять очень простую вещь -  во
время Исхода, когда Код только-только начинал действовать, а тем более  до
явления  Мессии,  информация,  знание  были  сущностями  об®ективными,  но
недоступными   большинству.   Причин   было   множество,   в   том   числе
несовершенство человеческого организма. Кроме  того  -  несовершенство,  а
точнее - не всеобщая, скажем так,  доступность  глобального  компьютерного
банка данных.
     Можно скрыть свои мысли, свое мнение, свои  тайные  желания  -  нечто
такое, что является плодом собственных размышлений, - да и то лишь до  тех
пор, пока мысль не обращена в слово, телепатему или любую иную  структуру,
излучаемую  мозгом.  И  невозможно,  даже  по  общим  физическим  законам,
удержать в некоем ограниченном об®еме информацию  о  реально  произошедшем
событии, явлении, о произнесенном слове, наконец. Закон  роста  информации
(негэнтропии)  в  разомкнутых  системах,  каковой  является  Вселенная,  -
всеобщий  закон  природы,  во  времена  Мессии  таковым  почитался   закон
сохранения энергии. Кстати, даже без модификации его Лавзоном, что  сейчас
тоже многим кажется нелепым.
     Все это я говорю для того, чтобы события того дня - дня  Воззвания  -
стали понятны не только информативно, но  эмоционально.  В  конце  концов,
именно для того я и пишу, чистая информация меня не интересует по причине,
ясной из вышеизложенного: информация доступна любому,  и  если  кто-то  не
знаком с подробностями событий, происходивших на Земле в месяцы Исхода, то
это его собственное упущение. Мы  знаем,  что  и  почему  происходило.  Но
многие не понимают сути.
     Людей. Не событий.
     Во время обсуждения моей концепции с историками (и  в  более  широкой
аудитории тоже), меня поразило, что многие - даже профессионалы -  до  сих
пор не поняли (не поняли - зная факты), почему противостояние людей Кода и
людей Пространства, неощутимое  столь  долгое  время  даже  для  политиков
высокого ранга,  проявилось  неожиданно,  потребовав  от  Мессии  принятия
решени о начале Исхода?
     Надеюсь ответить на этот (незаданный, впрочем) вопрос.
     Кстати, кто скажет  мне  -  почему  между  точным  знанием  фактов  и
пониманием  их  сущности  лежит  пропасть,  преодолеть  которую   способны
немногие?  И  часто  вовсе  не  те,  кто  владеет   методами   преодоления
философских и иных пропастей...


        x x x

     Бездна, в которую падал Йосеф, не имела  не  только  дна,  не  только
конца, но и начала. Эта бездна была - Бог, именно таким видел Творца Моше,
только не мог выразить словами, находил привычные, и получалось - огненный
шар, или куст, или голос в небе.
     Бездна, в которую падал Йосеф,  не  пугала,  потому  что  он  не  мог
разбиться.