Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
явление "парадокс Глебова", оказалось для науки, конечно,
неисследованным, новым. Каждый гаянец по-своему пытался осмыслить его, и у
многих возникали своеобразные гипотезы. Если автор такой гипотезы находил,
что она полезна делу, он соединялся с Генеральным Проблематором и передавал
машине свои соображения.
Далее кибернетика сличала их с тем, что имелось по этому вопросу в
"Энциклопедии наук", и, найдя гипотезу оригинальной, сравнивала с другими
вариантами, полученными к тому времени. Специальные устройства анализировали
все, что поступало по той или иной проблеме, систематизировали и
обрабатывали наиболее зрелые предположения, сообщая их в Народный Совет.
При голосовании в Совете право решающего голоса имел и Генеральный
Проблематор, внимательно анализирующий ход обсуждения...
... К нашему приходу Главный зал полон. Нас встречают восторженными
возгласами, и лес рук приветствует жителей Земли.
Члены Совета заняли места в первых рядах амфитеатра, а на круглом
возвышении возле торшера сели Ган и мы.
Несмотря на высокий параболический потолок, с которого можно "спрыгнуть
на парашюте", как пошутил Шелест, акустика была отличная. Впрочем, и
радиоусилители автоматически регулировали силу звука. Основание зала
вогнуто--похоже, будто мы вошли в колумбово яйцо.
-- Дорогие сопланетники,--стоя произнес Ган, когда общее возбуждение
улеглось. -- Разрешите представить нашим гостям членов Совета...
Девятьсот девяносто девять Гаянцев поднялись и склонили головы. У
каждого на левом плече брошь-- отличительный знак (он же миниатюрный
кибернетический секретарь!) члена Совета.
-- ... и тех, кому сегодня посчастливилось быть здесь.
Поднялся весь зал. Ган сделал знак, все уселись, и воцарилась тишина.
-- Разрешите представить вам и наших гостей... ... После того как мы
были представлены поочередно, Ган продолжал:
-- Мы не раз спорили о том, как могут выглядеть жители других планет.
Некоторые ученые и их собратья -- писатели-фантасты -- полагали, что человек
Неизвестной планеты многорук или многоног, по-своему наделяли его
невероятной внешностью. Вам известно мое мнение... Я допускал и допускаю,
что на Неизвестной планете возможны обитатели совсем неожиданного для нас
вида. И все же это будут только Разумные Существа! Но если где-то во
Вселенной есть люди -- они обязательно подобны нам. Человек неповторим,
сопланетники! Разум -- да. Он может принимать различный физический облик,
это "его дело". Но Человек--одно из основных разумных творений
природы,--сопланетники, будет схожим везде. Теперь, когда гости с Земли
находятся в нашем дружеском кругу, в сказанном сомневаться нельзя. Я
об®являю открытым самое замечательное заседание Народного Совета и прошу
гостей предложить оптимальный вариант нашей встречи.
-- Дорогие ани, -- встал Шелест. -- Мы уже знали, к кому летим, знали
вашу историю, немножко--быт, знаем ваш язык... И все же сам факт
благополучного прилета на Гаяну и обилие впечатлений грозили захлестнуть
нас... Мы благодарны долгожителю Ле, разработавшему своеобразную
"психологическую защиту", сумевшему постепенно и просто приобщить нас к
вашей жизни... Я волнуюсь, ани, да еще не отличаюсь ораторскими
способностями. Я согласен с долгожителем Ганом, могу лишь добавить...
Общеизвестно, что по своим размерам человек является средним между атомом и
нашей (или вашей, все равно) солнечной системой. Может быть, ани, мы с вами
"среднее" возможных форм разумной жизни?..
Слова Шелеста были встречены одобрительно и особенно понравились Гану.
-- Вы старше нас, ани, не только астрономически, но и в смысле
общественном... Мы это понимали и почему-то побаивались, что высокая техника
преобразит вас внутренне, заглушит простое, человеческое... Оказалось не
так. Техническая, материальная обеспеченность позволяет человеку именно быть
самим собой, развить в себе лучшее, что в нем есть... Наша история пока еще
полна трагедий. Есть войны, социальное неравенство, тяжелая жизнь. Мы честно
расскажем вам, а кое-что и покажем, правдиво и, так сказать, не преодолевая
"барьера скромности"... Вы поймете, почему так дороги землянам имена Маркса,
Энгельса, их продолжателя, основателя первого у нас свободного государства
-- Ленина и многих других. Посмотрите фильм "Земля", снятый специально для
вас...
В зале погас свет, на высоком куполе вспыхнули четыре огромных экрана и
под звуки Первого концерта для фортепьяно Чайковского в исполнении Вана
Клиберна диктор, говоривший на недурном гаянском языке, об®явил:
-- Земля... Она находится от вас на расстоянии ста световых лет. Мы
послали к вам четырех своих сынов, которые доставят вам подарок -- нашу
энциклопедию, и многое расскажут сами. Вот как выглядит Земля с нашего
естественного спутника -- Луны... А сейчас -- с космической станции... С
самолета... И вот мы с вами, ани, приземляемся... Московский аэропорт.
Пересядем в автомобиль... Москва! Отсюда мы и начнем ваше знакомство с
планетой. Дворец Советов. Статуя Ленина-- величайшего человека на Земле. Его
Мавзолей. Он сам... Его жизнь и творчество настолько связаны с прошлым и
будущим народов нашей планеты, что, рассказывая о нем, мы тем самым
расскажем о Земле, какой она была и какой стала.
Фильм длился три часа...
4
Трибуны для выступающих не было. Желающий говорил с места, не вставая,
а радио доносило каждое его слово в самые отдаленные ряды.
Сперва разговор шел о судьбе гаянских галактических экспедиций,
достигших Земли, и нам задали много вопросов. Дополняя друг друга, мы
удовлетворили законный интерес присутствующих. Затем один из долгожителей
попросил нас рассказать о себе. Была удовлетворена и эта просьба.
И только после началось обсуждение предложений членов Совета. Их
оказалось немного: вся планета знала о нас еще из репортажа Хоутона.
Сегодняшняя встреча и фильм "Земля" дали Гаянцам представление о вероятном
характере и об®еме работ по изучению привезенных нами материалов.
Существенно облегчило все дело то, что энциклопедия Земли была составлена на
гаянском языке.
Совет решил:
Построить в Тиунэле здание "Земля" и экспонировать в нем разделы
энциклопедии в виде моделей, макетов, картин, снимков и живой флоры и фауны
для общедоступного обозрения. В этом же здании разместить Институт Земли;
его руководителем назначить Элу, жену Гана.
Покинув Дворец Человека, мы, по просьбе Гана, прошлись по столице.
Теперь считалось, что все мы знакомы друг с другом, и к нам подходили,
приглашали в гости. Кто-то из сопровождающих корреспондентов запросил
счетный центр и получил комичный ответ: чтобы посетить тех, кто уже
пригласил нас с разных концов планеты, нам придется затратить ни мало ни
много 73 года, если каждый визит "обойдется" нам в один час!
Разумеется, на ходу, да еще на веселой прогулке серьезных вопросов не
задают--так поступали и тиунэльцы. Заметный интерес вызвали у всех... наши
галстуки. Хоутон воспользовался удобным обстоятельством, снял свой
"ошейник", показал его нехитрое устройство и, об®яснив, как надо им
пользоваться, подарил его первому попавшемуся юноше.
Ужинали мы у Гана и снова улетели во Дворец Человека.
Дворец полон и вечером.
-- Вот вам и новая мода, завезенная с Земли! -- сказал Боб, когда мы
вошли в зал.
В самом деле многие мужчины украсились... галстуками всех цветов и
оттенков.
-- Славные ребята, -- похвалил Боб. -- И узлы завязали правильно... Как
я учил!--горделиво напомнил он.
Нам забронировали места в первом ряду. Глубокие кресла управлялись
шариком в правом подлокотнике и принимали желаемое положение. Если же
вдавить шарик -- оно бесшумно опускалось под пол, и вы могли выйти, никому
не мешая, в фойе под зрительным залом.
Точно так же, если обстоятельства принудили вас опоздать, вы снизу
"вызываете" свободное кресло и "выпархиваете" на нем в зрительный зал.
Кресла оборудованы индивидуальным Телепатоном: можете поговорить с
приятелем или узнать об актере или пьесе и ее авторе.
Сцена -- та же круглая площадка, что и днем, -- не имела занавесей, ямы
для оркестра, кулис. Часть потолка над ней опустилась, и в дальнейшем между
"верхом" и "низом" шло такое неуловимое техническое взаимодействие, что не
всегда и уследишь, как менялись декорации, как живое действие на сцене
переплеталось с телепатическим.
Сегодня нам собирались показать спектакль "Амир", пьесу-сказку. По
жанру -- это соединение драмы, балета и оперы; по сюжету -- близкое земной
"Одиссее".
Потолок потемнел, на горизонте розовело заходившее Фело, гаянское
солнце, перед нами--плещущий спокойный океан. В зале стихло: началось
телепатическое вступление. Каждый видел его прямо перед собой, где бы ни
сидел, что выгодно отличало этот способ от экранного телевидения.
Изображение и звук излучались непосредственно в мозг.
Где-то вверху зазвучала мелодия, певучая и таинственная, едва уловимая.
В глубине океана рождался ее аккомпанемент. Пахнуло свежестью, соленой
водой. Мимо нас проносились берега островов и материков. Кое-где задымились
костры, и полуголые люди окружили огонь, увлеченные вечерней трапезой.
Неподалеку -- их шалаши и каменные пещеры.
Сочный баритон заговорил, обращаясь к нам. Голос доносился со стороны
заката и гулко бежал по океану:
-- Слушайте, гости с Земли, смотрите, размышляйте... Мы любим нашу
легенду о мудром, вечно-живущем гаянце Амире. Она стара, но не желает
увядать, она проста, но ее смотрят и долгожители и молодежь...
Это было давно, когда на небе светило совсем мало звезд... Ведь всем
известно, говорится в сказке, что каждая звездочка -- это один год,
прошедший в истории человечества на Гаяне; время, послужив людям, постепенно
переселяется на небо...
Вверху, в искусственном небе, блеснула жалкая горсточка золотистых
искр.
-- Всякие люди жили и тогда на Гаяне, -- продолжал баритон, -- каждый
по-своему, как умел; но жил для себя, сам искал истину. Мудрейшие из них
построили Храм Вечности и складывали в нем людские горести и радости,
записанные в книгах, пытаясь разобраться во всем и отыскать истину, общую
для всех. Но жизнь их была коротка... Они старели и умирали, не познав ее.
На сцене возник храм, сложенный из черного камня, устремленный ввысь,
украшенный геометрически строгим орнаментом и символическими скульптурами.
Фонтаны украшали его тонкими струями, водяными веерами и прозрачными
каскадами водопадов, сквозь которые виднелись горящие факелы.
Внутри пылали священные светильники, и свет пламени таинственно оживлял
фигурные, затейливые прорези в стенах храма.
Жрецы, бритые наголо, наверное, для того чтобы освеженные дыханием
ветра и воды их головы с большей гарантией могли проникнуть в смысл жизни,
изучали рукописи. Полуобнаженные девушки исполняли священные танцы и гимны.
-- И однажды, в грозовую ночь, родился Амир... Последовала
телепатическая сцена грозы, такой реальной, что нам стало не по себе. Черные
тучи светились мертвенно и угрожающе, раскаты грома, казалось, сотрясали
здание. Многоступенчатые зеленовато-черные молнии, раскалывая небо на куски,
стали соединяться одна с другой и, образовав километровый огненный меч,
ударили острием в гору рукописей.
Едва густой дым стал рассеиваться, а жрецы -- приходить в себя, на
круглом алтаре из светящегося камня появился высокий, широкоплечий юноша, с
красивым узким лицом, длинноухий, черноглазый, темноволосый.
Каждый мускул его гибкого бронзового тела играл тенями при движении.
Узкие бедра обтянуты звериной шкурой. Он стоял, подняв голову, улыбался
бушующему небу и пел чудесным чистым тенором о красоте бури...
-- Кто ты? -- дрожа, спросил старейший из жрецов, когда последние звуки
песни смешались со свистом урагана и все вдруг стихло.
-- Амир, -- ответил юноша (по-гаянски, Бессмертие).
-- В тебе воплотились горести и радости, собранные нами из поколения в
поколение, -- печально сказал другой жрец. -- Книги наши исчезли Как же нам
теперь быть, чтобы найти истину?
-- Не огорчайтесь, -- весело сказал Амир, сходя с алтаря. -- Я помогу
вам: буду расспрашивать людей о их жизни. Скажите лишь, что удалось сделать
вам?
-- Пока ничего, -- вздохнул старейший. -- Чтобы познать истину, нужна
долгая жизнь, такая, чтобы все небо покрылось звездами густо-густо. Говорят,
что полностью истина откроется людям, когда звезды займут все небо и на
Гаяне исчезнет ночь...
-- Хорошо, -- сказал Амир, -- помогу вам сколько сумею.
Так начались странствия Амира. Одна за другой зажигались звезды над
ним, все ярче освещая путь по ночам, а юноша бродил от очага к очагу, от
шалаша к шалашу, деля со всеми пищу и кров, беседуя с молодыми и старыми.
И никто не знал, в чем истина, смысл явлений, надежда грядущего.
Как-то он случайно забрел в поселение, где был, как ему казалось, не
очень давно. Огляделся--на месте покосившихся хижин крепкие дома из камня.
Люди стали лучше одеваться и есть,
Расспросил Амир про знакомых и услышал, что они все состарились и
умерли. Задумался Амир, подошел к пруду, посмотрел на себя и увидел, что сам
он почему-то нисколько не стареет, только набирается сил и житейского опыта.
"Если мне так повезло, видно, мне и суждено найти истину",--решил Амир
и разыскал жилище старейшего.
-- Что такое истина? -- задумался мудрец. -- Некоторые утверждают:
любовь...
Поднял Амир левую руку с открытой, как душа, ладонью и снова двинулся в
путь. До сих пор он почти не замечал девушек. Зато теперь точно решил
наверстать упущенное -- сегодня с одной, завтра с другой, послезавтра с
третьей. Нельзя лениться, вкушая плоды познания!
А звезд все прибавлялось в гаянском небе...
-- Странное дело, -- сказал он себе на одиноком привале в горах. -- Уже
сколько девушек побывало в моих об®ятиях, а истину я так и не познал! Да и
средство это, указанное мудрецом, больно скучное. Почему-то в каждой новой
для меня девушке я нахожу не то, что отличает ее от других, а нечто такое,
что роднит их всех. Разве это и есть истина?
Отдохнул и опять пошел Амир по планете--звезда за звездой. Пока в поле
не встретил девушку -- золотоглазую, стройную, ловкую: один ее вид остановил
юношу.
Долго смотрел Амир на нее и подумал: именно в ней соединились все
достоинства, что изредка находил он у других по частицам. И девушка
показалась ему необыкновенной.
Глянула она на веселого путника и сперва подивилась, в другой раз
глянула--не отвернуть головы, в третий раз--навсегда.
... Много звезд зажгли они в небе вдвоем! Только в подруге своей и
находил Амир счастье, в ней видел истину. И всегда сегодня она была для него
лучшей, чем вчера.
-- Истина--это любовь!--стал убеждать он сопланетников. -- Правду мне
сказал мудрец, и не ищите иного...
Состарилась жена Амира и угасла на его сильных коленях. Чуть с ума не
сошел Вечный Юноша. Нечем измерить его горе. И сомнение закралось в его
сердце: разве истина умирает?
Узнали люди про беду Амира и пришли к нему. Не покидали его и когда
тусклая пленка времени слегка прикрыла его рану, точно первый ледок на тихом
пруду. Кто-нибудь да всегда находился рядом.
-- Истина еще и в дружбе! -- сказал Амир.
Густели звездные рои, умерли и друзья. На их смену выросли и пришли к
Амиру новые. Самые ослепительные красавицы сидели у его ног в надежде
заслужить его благосклонность, но юноша не замечал их-- он был однолюбом, и
собственное бессмертие так и не давало ему полного счастья...
Много людей стало на планете, больше появилось неутоленных желаний,
труднее стало жить. Видит Амир, что природа сама не даст больше того, что
давала до сих пор, -- необходимо проникнуть в ее тайны и отвоевывать у нее
каждый сытый желудок, каждый сильный мускул, каждую улыбку.
Созвал он мудрецов, и сообща задумались они: как устроен мир? Для чего
он создан? Тысячи вопросов вставали перед ними. Так родилась наука,
появилась техника. Проложили шоссейные дороги, построили заводы и машины,
заменяя их силой руки людей. Стало жить легче и приятнее.
-- Истина еще в знаниях и в труде!--убедился Амир.
Густой полосой протянулись звезды на гаянском небе, а Амир все бродил
по планете, ища доказательства, что истина исчерпана.
Где голодал, едва передвигаясь от истощения, где заболевал от
излишества на пирах; то занимался одними науками, то бездельничал, и
необ®яснимое безразличие принялось опустошать его душу, тоска угнетала его,
вечно цветущего и юного.
-- Нет, так нельзя, -- сказал он себе и людям. -- Истину не познать без
Чувства Меры!
И тут открылась ему подлинная красота в природе и в человеке, в одежде
и в жилищах, в очертаниях и цветах Так Амир стал художником множество статуй
вылепил он, нарисовал картин, познал наслаждение музыкой. Уже к самому
горизонту скатывались золотистые зерна звезд, а Вечный Юноша предавался
искусству и через своих учеников дарил его людям
Города росли вширь и в высоту. Люди научились плавать по морям и
летать; научились они и... обманывать друг друга. Когда же шум
кровопролитных ссор дошел до Амира, он принял участие и в них: чтобы узнать,
что оно такое, надо испытать самому--иначе гнилой плод издали примешь за
свежий и вкусный...
-- Нам нужна правда, сопланетники, -- говорил он, познав унижение ссор.
-- Ложь -- наш враг. Все, что хорошо одному и плохо остальным, ложно; что
благо для всех -- придется по душе каждому И любовь, и дружба, и знание, и
искусство--только дети жизни. Нельзя удовлетвориться чем-то одним, хоть
отдельному человеку, хоть всему народу: настоящее счастье и есть
многообразие, когда все блага стоят так тесно, что невзгодам не пролезть
между ними... Сама же Истина--это Жизнь!
Покончили гаянцы с невзгодами, сделали всех равными, научились летать в
космос--ничто больше не мешает их счастью. Можно бы и отдохнуть Амиру. Нет,
ему не до этого. "А что должно быть завтра? -- спрашивает он и говорит: -- Я
пойду вперед, сопланетники, а вы следуйте за мной".
Попрощался Амир, запел веселую песню о жгучих глазах, прочитавших книгу
знаний, вдохновивших художников, испытывающих друзей и зовущих к жизни,--и
зашагал в Будущее.
На горизонте всходит Фело, в его лучах отчетливо виден удаляющийся
силуэт Вечного Юноши -- Амира. Вот он обернулся на ходу, помахал рукой, и до
нас донесся его звонкий голос:
-- Догоняйте меня, сопланетники!
Глава девятая. ЛО
1
Его жизнь была бы ровная, как ось иксов в прямоугольной системе
координат, если бы где-то ее не пересекла ось игреков, то есть своенравная
Юль... И все пошло по кривой, как говорят на Земле. Со стороны, быть может,
кому и забавно наблюдать развитие этой кривой, самой постоянной особенностью
которой было... ее непостоянство!
Врожденная склонность к глубоким анализам если не скрашивала горькие
минуты, то помогала ему не срываться в пропасть, а переходить через нее по
узкому мосту разумности и надежд.
И если бы я не боялся завести вас в пожелтевшие заросли рассуждений о
"нью