вшее  звездолеты.  У  нас  есть  сейчас,  ани,  сверхпрочные
звездолеты, опасность резко  уменьшается. Вас  беспокоит связь, ани. Я прошу
выслушать члена Совета Ула. Разреши сказать ему, долгожитель?
     Ган кивнул молодому ученому с курчавой шапкой черных волос, сидевшему в
первом ряду.
     --  Лаборатория  космических средств  связи,  --  сказал Ул,--закончила
проект   нового  "почтового"   снаряда.  Если  радиосвязь  прервется  --  из
звездолета будет выпущена торпеда повышенной мощности и с гарантией доставит
донесение...
     Ул закончил, и снова заговорил Евгений Николаевич:
     -- Мы обсудили  проект  и в  нашей маленькой  семье  землян--  командир
разрешает мне принять участие в экспедиции, если вы, ани, утвердите ее.
     Ган  оглядел  посерьезневшие   лица.  Об  опасности  самого  полета  не
говорилось ни слова -- не имеет смысла пересыпать песок с ладони на ладонь.
     Евгений Николаевич ринулся  в  решающую атаку. Поднявшись  с  места, по
земной привычке, и подойдя к краю возвышения, он вновь горячо заговорил:
     -- И еще важное  соображение,  ани! -- Голос его  звенел. -- Мы считаем
невероятным  допущение,  что  это  течение  единственно  и  только  в  нашей
Галактике...  А что если,  говорим мы, во Вселенной существует сеть подобных
течений? Мы получим  новый метод изучения Величайших Пространств и свяжем не
только планеты, но и галактики. Мы победим Его Величество Время, ани!
     Евгений Николаевич рассчитал атаку с кибернетической точностью. Взгляды
членов Совета загорелись вдохновением. И все же, когда Ган предоставил слово
желающим, никто не выступил.
     -- Ну, что ж,  --  улыбнулся  долгожитель, -- в  течение часа  мы будем
размышлять...
     После перерыва  началось голосование. Оно  длилось ровно пять минут. За
это  время  каждый еще  раз обдумал свое  решение и  мысленно излучил  его в
телепатическую машину.
     Пять минут спустя жители планеты узнали итог:
     971 голос--"за", 14--"против" и 15--воздержались.

        3
     Опять  дневник  и  новая страница--я  с  грустью  начинаю  ее  словами:
"Последний день мы провели..."
     Да, подошел и такой день. Мы собрались на  острове Уэл, откуда  Евгений
Николаевич и Юль стартуют в космос.
     Не было атмосферы исключительности--всякий намек такого рода  изгонялся
из  быта  жителей острова и гостей. Не было  и  церемониальных проводов.  Из
Тиунэлы прилетели Ган, Ле, Ул и Эла.
     Отправляется в рейс самая большая и прочная ракета Гаяны. Глядя на нее,
кажется,  будто  стоишь  у  подножия  высокого  скалистого пика,  на  склоне
которого крупно написано: "Ри".
     Простившись с нами, Юль повернулась к Гану:
     --   Если  мы...  не  скоро  возвратимся,  долгожитель,   значит--нашли
космическое струйное течение. Ган молча поцеловал ее и отошел.
     --  Повнимательней,  Евгений  Николаевич,  -- сказал  командир, обнимая
друга.--В трудной обстановке...-- он запнулся, желая сказать  "не лезьте  на
рожон", но не договорил, подумав, что сам этот полет имеет неприятный адрес:
к черту на рога.
     --  Понял,  командир,  --  кивнул Глебов. Вскоре на  Гаяне  стало одним
звездолетом  меньше... В  науке  чудес  не бывает, в природе --  тоже.  Зато
изменений, непрерывного и  нескончаемого  развития  --  сколько угодно. Одно
явление переходит в другое и разбрасывает семена третьего...
     Мы знали из трагического  опыта прошлых .экспедиций, что  может ожидать
Глебовых, но надеялись... Так уж  устроен человек. В космосе все бурлит, как
в  кипящем чайнике,  и  мы  думали: а  вдруг  именно  теперь  там  произошли
изменения, благоприятные для наших дорогих друзей?
     Увы! Последнее  сообщение  от них  было  встречено  в  Совете  глубоким
молчанием -- слова мало могли помочь делу, все знали, для чего с поверхности
Гаяны умчался "Ри".
     -- Жестокая вибрация,  -- сообщали Глебовы. -- Звездолет выдерживает...
Неизвестное силовое поле уводит с курса... Самочувствие нормальное. На борту
порядок.
     И все!
     Потянулись  тревожные  дни.  Но  мы  верили  в  успех. Не  потому,  что
надеялись на  авось.  На этот раз непокорный космос штурмовали во всеоружии.
Мы имели больше права надеяться, чем звездоходы прошлых столетий.

        4
     По решению  Народного Совета  на одной из просторных площадей столицы в
короткий  срок соорудили монументальное здание  "Земля". Я присутствовал при
сборке...  Фундамент  был  окончен накануне:  он  напоминал  пчелиные  соты,
толщиной всего метров двадцать.
     С утра вдали  показался караван гравитационных контейнеров с массивными
блоками  нашего  небоскреба.  Они плыли  над  крышами города,  неторопливо и
уверенно.
     Машины опускали их на фундамент. Каждый  блок точно  ложился в свой паз
-- гравитационный контейнер мягко высвобождался и возвращался на базу.
     Ни  капли цемента, ни  сварки,  ни заклепок! Все части здания  намертво
присоединялись   друг  к  другу  электромагнитными  каркасами  и  вакуумными
полостями  (по  принципу магдебургских полушарий). На поверхности здания был
слой,  превращающий  излучения   гаянского  солнца  Фело   в  электричество,
накапливающееся про запас в аккумуляторах фундамента и блоков.
     В  фундаменте  же  находился  и кибернетический контролер сборки, он же
вечный     страж    силового    спектра    всей    конструкции.    Основание
фундамента--антигравитационная   плита:  в  аварийных  случаях   кибернетика
включит ее, и здание (либо  его части) временно "облегчится"  настолько и до
тех пор, пока это потребуется.
     Сборкой    руководил    один    архитектор!    Это   было    интересное
зрелище--волшебная  игра  взрослых  в детские кубики.  В неделю здание  было
собрано...
     Внешне оно напоминало Дворец Человека  на горе Шу, только пониже ростом
(высота  нашего дворца не превышала 250 метров)  и  густого голубого  цвета,
увенчанное великолепной гигантской белой скульптурой Владимира Ильича Ленина
     Издали здание казалось постаментом к  его фигуре. Владимир  Ильич стоял
без фуражки,  прищурив глаза,  и с улыбкой смотрел на город,  шумевший у его
ног.
     В первом этаже -- Музей Земли. Над ним -- актовый зал на 20 тысяч мест.
Еще   выше--кибернетическая   энциклопедия  Земли,   привезенная   нами,   и
лаборатории.
     Вокруг нашего красавца дворца были устроены пруды, дендрарии, оранжереи
и... зоопарк: наши ранчо, назвал их Боб.
     Мы привезли с собой тысячи зародышей животных, птиц, насекомых, рыб. До
сих пор они хранились в специальных капсулах--миниатюрных биотронах--и спали
в анабиозе. Теперь же, под  нашим наблюдением, их надлежало вернуть к жизни,
дать им развиться, а потом перевести в "ранчо" и пруды.  Привезли мы с собой
и множество семян.
     Обеспечить  Гаянцев типичной  живой  флорой и  фауной  Земли--в этом  и
заключалась самая трудоемкая часть  нашей миссии. От того как  скоро  мы  ее
выполним, зависело наше возвращение домой.
     Улеглись  первые впечатления,  и началась наша деловая жизнь  на Гаяне.
Сперва  я  опасался,  что из  нас  не выйдут  хорошие  консультанты,  а  тем
более--руководители. Но у нас была наша энциклопедия,  а ученые Гаяны быстро
разобрались в ней и помогли нам.

        5
     Иногда  мы  бродили  с  Хоутоном  по нарядным улицам Тиунэлы.  Это были
поистине  "армянские  прогулки". Если вы  впервые слышите такое выражение--я
поясню.
     Помню  в  детстве  комичные  сценки,  частенько повторявшиеся  в  нашей
семье... Мама собирается на "базар, а отец,  заметив, что  время  еще  есть,
решает заполнить его чем-нибудь полезным.
     "Зайду к  Араму, --  говорит он,--что живет  в  конце нашего  квартала:
выходной день... нехорошо без гостя", -- и отправляется в путь, как Тартарэн
в Альпы.
     Не пройдя и трех шагов, он  встречает Аршавира  и стоит с  ним малость.
Через  два дома отца  останавливает  манящая  прохлада винного  подвала,  но
сомнение  колеблет его,  пока из  ароматного  полумрака не  доносится чей-то
веселый голос: "Гай, спустись на минуту--столько новостей!.."
     ... Выбравшись  на дневную поверхность, когда  солнце уже  высоко, отец
ускоряет  шаги,  чтобы компенсировать  непредвиденную задержку. Вот  уже  до
жилища  Арама совсем близко...  Но  тут перед отцом  вырастает тощая высокая
фигура--наша родственница,  пятидесятилетняя тетя Астгик, которую все  зовут
"ориорт" (то есть барышня),  ибо еще  не  родился на  земном  шаре  мужчина,
пожелавший завоевать ее неприступное сердце.
     Болтливостью  нашей ориорт Астгик гордился  весь Ереван: остановить  ее
неутомимый язык было труднее, чем лошадь на скаку, увильнуть от него--так же
замысловато, как от падающей крыши, если  вы  находитесь под ней, в запертом
доме.
     Впрочем, отец -- самый мужественный и выносливый ее слушатель.
     Когда  беседе  все  же наступает  конец,  отец  беспрепятственно стучит
висячим железным  молоточком о железный квадрат  на воротах,  пока вверху не
появляется в  окне лицо жены  Арама,  лениво об®ясняющей, что ее муж  "утром
вышел к тебе навстречу..."
     После  этого  начинаются поиски  приятеля, и  в минуту,  когда уставшее
солнце скрывается  за  горы, отец вводит Арама в дом и невинно спрашивает  у
мамы, готов ли обед...
     Вот  это  и есть настоящая "армянская прогулка",  любимая  Хоутоном. На
пути мы  останавливались со  знакомыми и  незнакомыми --  на улицах  столицы
всегда полно  гуляющих,--и наша "средняя  техническая скорость" не превышала
ту, которую установил для себя мой отец в выходные дни.
     В тот день,  о котором я хочу  рассказать  сейчас, я  торопил Боба,  но
потом  махнул  рукой,  когда  он, обняв меня,  сказал с  милой, мальчишеской
улыбкой:
     -- Куда ты спешишь? Давай пошатаемся по планете...
     И мы  пошли дальше, не меняя темпа. Возле стадиона Боб лукаво глянул на
меня и потянул за рукав.
     -- Зайдем, старик. Меня  осенила великолепная  идея.  Понимаешь,  давно
размышлял, что бы такое подарить Гаянцам?..
     Стадион  пуст,  его  прозрачная крыша  излучает прохладу. Только  возле
плавательных   бассейнов  оживленно.  Разыскав   нескольких   членов  Совета
стадиона, Боб принялся рассказывать им... о футболе.
     Мы проторчали там часа три, не меньше, но Хоутон добился своего: в этот
день родился гаянский футбол! Почему "гаянский"--вы еще узнаете. С этого дня
футбол  начал победоносное  шествие  по планете, ничем  не  останавливаемое,
всеми  поддерживаемое, покоряющее  города  и  городишки.  Он  превратился  в
страстную спортивную пандемию, бесповоротно и навсегда.
     -- Эх, старик, -- размечтался Боб, -- когда у нас на  Земле выбросят за
борт любителей загонять атомные бомбы в чужие ворота, мы станем обмениваться
настоящими футбольными командами и откроем матч на первенство космоса! А?
     -- Превосходно, Боб. Да будет так!


        Глава одиннадцатая. ТАЙНИК ВСЕЛЕННОЙ

        1
     В  то  утро  в эфире  слабо прозвучали слова:  "Ри  уэй--рон", то есть:
"Я--Ри-второй".
     Слышать эти  позывные  было  тягостно:  это сигналы  почтового  снаряда
Глебовых.  Значит, с ними самими  произошло такое, что  мешало  возвратиться
домой. Когда  позывные  запеленговали--оказалось,  что  они  доносятся...  с
направления,  противоположного тому, куда улетел  "Ри":  космическая торпеда
шла почти тем курсом, какой держали мы... летя с Земли на Гаяну!
     На экстренном заседании Совета не высказали ни одного, даже осторожного
предположения,  об®ясняющего  загадку.  Разработали схему  поимки  почтового
снаряда,  и   опытнейшие   космонавты  вылетели   навстречу,   чтобы   потом
развернуться, уравнять скорость и снять "почту" Глебовых.
     Задание Совета выполнили  без заминки, и во Дворце Человека, а затем на
всей планете стала известна судьба экспедиции.

        2
     ... Первые признаки  необычного появились задолго  до вибрации: приборы
световые,  звуковые, телепатические--всех  дублирующих систем, имеющихся  на
звездолете, сообщили  о  приближении мощного  силового поля, характеризовать
которое кибернетические анализаторы отказались.
     Неизвестное  поле не  оказывало  прямого  воздействия  на  приборы--оно
влияло  каким-то   образом  на  окружающую   межзвездную  среду  и  вещество
звездолета.  И потом уже, по этому влиянию, воспринимаемому приборами, можно
было  судить -- с весьма приблизительной  достоверностью--о  самом "поле X",
как по почерку судят о характере человека.
     Вибрация   началась  импульсами,  длящимися  миллионные  доли  секунды.
Сигнализаторы   на   панели  запаса  прочности  успокаивали:  конструкция  и
материалы корпуса прочны!
     После того как частота вибрации возросла в несколько тысяч раз, Евгений
Николаевич приказал Юль  лечь  в  антивибрационный биотрон с тремя степенями
свободы и включил аппаратуру анабиоза. Одному--легче;  он  понимал,  что это
человеческая слабость, но использовал свою власть командира.
     Вибрация возрастала --  Евгений Николаевич перешел в специальную кабину
управления. Несколько крохотных толчков  увели звездолет с  курса. Казалось,
перед звездолетом выросла невидимая стена.
     Тогда  Глебов  позволил  звездолету  некоторое  время  идти  измененным
курсом.
     Полет  стал  более  спокойным,  но  часов  через  двадцать  последовало
повторное,  более плавное, отклонение от курса. Создавалось впечатление, что
звездолет сам "хочет" лететь вдоль невидимой стены.
     Это никак не  входило  в планы экспедиции,  а рассчитывать на случайную
брешь было глупо. И Глебов принял новое решение -- идя вдоль стены, уточнять
ее направление и одновременно сбавлять  скорость  полета Он надеялся пробить
стену на  малой  скорости,  но  с  возрастающей  мощностью, как  это  делает
водитель электромобиля, преодолевая крутой под®ем.
     "Ощупывая"   стену,  Глебов  заметил,  что  она   экранирует,  отражает
радиолучи,  и понял,  почему  прекращалась  связь  с  прежними  звездолетами
Роотов. Если и им удастся проникнуть сквозь  стену --  связь с Гаяной  также
стане г невозможной.
     Следующая мысль оказалась просто спасительной:
     Глебов  принялся исследовать  сопротивление стены  под разными  углами.
Расчеты показали, что чем больше  угол вхождения в стену будет отличаться от
прямого, тем безопаснее ее преодоление.
     В идеале нужно  было  входить в нее, следуя  почти параллельно,  но это
отнимет   уйму  времени.  Глебов  поручил  кибернетике  определить  наиболее
выгодный угол, потом задал звездолету новый курс, передал на Гаяну последнее
сообщение и, приняв меры предосторожности, решился на генеральный штурм...
     ...  Фиолетовый экран  Z-поля  отбрасывал невидимый  тысячекилометровый
ионный факел двигателей. Корпус звездолета  сотрясался, и перегрузки росли с
каждой  секундой.  Броски  становились сильнее и продолжительнее. Бледный, с
красными  от напряжения глазами, Глебов не  отрывался  от приборов,  повышая
мощность, удерживая звездолет на курсе.
     Двадцать  один час  "Ри"  проходил  стену. Евгений Николаевич  почти не
спал,  поддерживая  себя возбуждающими  таблетками,  не  зная,  где  и через
сколько времени окончится это изнурительное испытание.
     Но  ни разу  за  все время  он не подумал о  прекращении штурма--только
вперед!
     Вибрация исчезла сразу. Еще дрожа от усталости, Глебов сверил показания
дублирующих приборных систем,  запрограммировал кибернетические анализаторы,
хотя внутренний голос--не обманувший его!--подсказывал, что стена позади.
     Не  меняя курса,  Глебов  продолжал  полет:  он  знал,  что  не  сумеет
пересилить  соблазн  -- более  сильный,  чем  сотни  подобных стен,  соблазн
проверить, что лежит дальше--космическое струйное течение или нет.
     Звездолет пролетел около десяти миллионов километров. Приборы вели себя
как-то "испуганно": окружающая  среда обладала  и привычными свойствами, и в
ней  явно происходило  нечто совсем незнакомое.  И...  снова препятствие  --
вторая стена.
     Толщина  ее  тоже  двадцать один час на прежней скорости.  Сомнений  не
оставалось--это струйное течение, и звездолет пересек его! Но почему войти в
него  и  выйти оказалось  так трудно?  Ведь при их полете  с Земли на  Гаяну
такого не наблюдалось?
     Глебов вывел из анабиоза Юль. Размер и  вид опасности ясен,  предстояло
трудоемкое  накопление фактов, осмысливание происходящего--ум  и знания  его
жены были крайне необходимы.

        3
     Войдя снова в струйное течение и взяв курс  под  45 градусов к оси его,
чтобы  определить  направление  космической  струи,  Юль  запеленговалась  и
удивленно приподняла брови.
     -- Звездолюб, -- тихо сказала она. -- Звездолюб...
     -- Я тебя слушаю, Юль.
     -- Оно... движется в обратную сторону.
     -- Ты хочешь сказать в обратном от Гаяны направлении?
     -- Да, Звездолюб... Ваш "Юрий Гагарин" летел к нам с Земли, подгоняемый
космическим струйным течением? [/]
     -- Верно, моя хорошая.
     --  А  сейчас... нас  увлекает... в  сторону  Земли. Евгений Николаевич
порывисто обнял ее и расцеловал.
     -- Я тебя понимаю,  Звездолюб... Понимаю!--мягко улыбнулась она. -- Эта
река пространства ведет к твоему дому...
     -- Но давай проверим, Юль.
     Да, космическое струйное течение мчалось к Земле!
     Взяв окончательный  курс, они  полетели где-то  вблизи оси открытой ими
струи.
     Пеленгуясь  по  звездам,  они  определили наконец и  примерную скорость
своего движения относительно  ядра  Галактики: она  в  девять  раз превысила
скорость нашего полета с Земли!
     Представьте себе  чувство Робинзона, истосковавшегося по своим близким,
по  соотечественникам  и  вдруг  заметившего   у  горизонта   белое  семячко
паруса,--и  вы  построите  миниатюрную  модель того,  что переживал  Евгений
Николаевич.
     Понятно, что Гаяна не безлюдный остров, но как бы ни жилось счастливо в
гостях, дома лучше. Пусть ты  улетаешь навсегда, волшебный мир  Неизвестного
неодолимо зовет на нехоженые пути--в  сердце  твоем всегда  будет  жить твоя
родина, прекрасная, любимая тобой везде!
     Они  мчались  с Юль  в сторону  Земли  быстрее  света  в  десятки  раз:
несколько месяцев отделяло их сейчас от звезды, называемой Солнцем. Не меняй
курса, и ты -- дома!
     Но  это будет позорным  бегством... За их спиной друзья и командир, вся
Гаяна, доверившая им величайшее творение своего ума...
     И  они взялись  за наблюдения и расчеты  их будущего полета с  Гаяны на
Землю, прокладывать трассу. Еще немного и... можно возвращаться.
     Их рабочий день не был нормирован--в этом Глебов расходился  с Шелестом
и раньше: нельзя сидеть сложа  руки,  заставлять себя отдыхать, если столько
работы вокруг!
     Они  накапливали наблюдения, пытаясь  в редкой горсти  фактов  отыскать
намек на закономерность, обнаружить устойчивые характеристики потока...
     -- Материя Величайших Пространств и есть эта среда, --  утверждала Юль.
-- Чтобы обнаружить ее, нужны иные приборы: в  этом полете надо  решить хотя
бы,  какими они  могут  быть.  Среда  очень разрежена--хорошо  бы  увеличить
собственную  скорость  нашего  "Ри"  до  субсветовой  и  пробыть   в  потоке
космического струйного течения как можно дольше.
     -- Ты права, Юль, но нас так несет быстро, что просто не успеем...
     --   Тогда,  --  глаза  Юль   вспыхнули   золотистыми  искрами,--тогда,
Звездолюб, полетим дальше... мимо  твоей  Земли! Сколько сумеем--пока хватит
запаса энергии, до "точки возврата".
     -- А потом?
     -- Будем искать то, первое космическое струйное течение и вернемся...
     -- Но мы не знаем точно, где оно начинается.
     -- Будем  искать: если  периодически использовать  анабиоз -- мы сможем
лететь  и  несколько  тысяч лет!  Кибернетика  у  нас  надежная:  она  будет
накапливать  факты  и  время  от  времени  будить нас,  когда необходимо  их
осмыслить. Верно?
     -- Я слушаю тебя, моя отчаянная!
     -- Возможно, Материя Величайших Пространств  вынесет нас  и за  пределы
Метагалактики! Мы отыщем такой народ, т