*' Wall R. Op. cit. S. 47.

^ Labouvie E. Zauberei und Hexenwerk. S. 188f.; Bender-Winmann U. Frauen und Hexen.
S.253.

'" Ahrendt-Schultel. Schadenzauberund Konflikle. S. 21 ff.
" WalzR.Op.cit.S.52ff.
" Ibid. S. 515.

" SchwerhoffG. Rationalitat im Wahn. S. 71.
" WaliR. Op. cit. S. 306 ff.

" LevackB. The Witch-Hunt in Early Modern Europe. L., N.Y., 1987. P. 3.
" SchwerhoffG. Koln im KJeuzverhor...

" Blecourt W. de Termen van Toverij. De veranderende betekenis van toverij in Noordoost-
Nederland tussen de 16de en 20ste eeuw. Nijmegen, 1990.

" Scheffler J. "Lemgo, das Hexennest". Folkloristik, NS-Vennarktung und lokale Ges-
chichtsdarstellung // Jahrbuch fiir Volkskunde N.F.I 989. N 12.

* В марте 1991 г. в Штуптарте состоялось заседание Рабочего кружка по междисцип-
линарному исследованию истории ведовства по теме "Шабаш ведьм: полемика с Карло
Гинзбургом". Из представленных докладов два уже опубликованы: GrafK. Carlo Ginzburgs
"Hexensabbat" - Herausforderung an die Methodendiskussion in der Geschichtswissenschaft //
Zeitschrift fur Kulturwissenschaft. 1993. N 5; Blecourt W. de Spuren einer Volkskultur oder
Damonisierung (Kritische Bemerkungen zu Ginzburgs "Die Benandanti") // Zeitschrift fur Kul-
turwissenschaft. 1993. N 5.

^ Behringer W. Chonrad Stoeckhiin und die Nachtschar. Eine Geschichte aus der fruhen
Neuzeit. Munchen, 1994.
" Hexenverfolgung und Regionalgeschichte.
" Roper L. Op. cit.
" Levack B. Op. cit.

Перевод с немецкого К. А. Левинсона




И. В. Дубровский

О НОВОЙ КНИГЕ А. Я. ГУРЕВИЧА *

Выпушенная недавно известным мюнхенским издательством книга
А. Я. Гуревича выходит также в английском, французском, испанском и
итальянском переводах, но едва ли скоро появится по-русски. Название
издаваемой Жаком Ле Гоффом серии "Построить Европу" говорит само
за себя. Историки стремятся внести свою лету в дело строительства но-
вой и единой Европы. Книги, публикуемые в данной серии, ограниченно-
го объема, с упрощенным справочным аппаратом, написаны, по возмож-
ности, популярно - словом, имеют в виду широкую читательскую ауди-
торию. Тематика исследований обнимает круг наиболее общих проблем
европейской истории. Поиск совершенного языка и зарождение науки,
история женщин и евреев, окружающая среда и правопорядок, город и
крестьянство, государство и нация, христианство и отношение к исламу,
море в истории Европы и миграции, эпоха Просвещения и Французская
революция - таков неполный перечень затрагиваемых тем.

Безусловно, важный фактор становления европейской цивилизации,
перешагнувшей границы традиционного общества, - складывание спе-
цифического типа человеческой личности. Новая материальная цивили-
зация, новая система общественных связей, новые этические и религиоз-
ные модели, предопределившие, в конечном итоге, исторический прорыв
Европы, стали возможны благодаря утверждению суверенитета личности,
разорвавшей оковы традиции. В России до последнего времени ярлык
индивидуализма был позорным клеймом и не сулил ничего хорошего.
Автор отмечает, что сегодня перед Россией стоит проблема интеграции в
Европу не только в политическом и экономическом, но также и в куль-
турном отношении. Данная же ценность - из числа основополагающих.

Книга А. Я. Гуревича посвящена в целом мало изученной теме. Син-
тетическое рассмотрение вопроса - дело будущего. Автор ставит себе в
задачу разбор лишь отдельных аспектов проблемы на конкретном мате-
риале западного средневековья. Восточноевропейские и, в частности, рус-
ские источники не попадают в его поле зрения, что не в последнюю оче-
редь связано с их практической неразработанностью в свете данной проб-
лематики. По-видимому, в Восточной Европе на протяжении веков гос-
подствовали условия, делавшие невозможным развитие индивидуальнос-
ти, какая есть продукт западноевропейского исторического своеобразия.

Рубежным в изучении проблемы явился труд Колина Морриса
(1972), в пику Якобу Буркхардту утверждавшего, что "открытие мира и
человека" случилось не в ренессансной Италии, а многим раньше - око-
ло 1100 г. Именно тогда, по его мнению, в среде высоких интеллектуалов
Запада возникают новые психические ориентации, которые станут отли-

Gurjewitsch Aaron J. Das Individuum im europaischen Mittelalter. (Buropa bauen. Aus dem
Russischeii von Erhard Glier.) MUnchen: C.H. Beck, 1994. 341 S.

332 ___________________Современная историография

чать человека западных обществ. Вопрос, на который стремится ответить
К. Моррис: в какой момент средневековья появился человек современно-
го типа? А. Я. Гуревич ставит вопрос иначе. Чем была, в чем выражалась
человеческая личность в средние века, и как люди средневековья ее по-
нимали? Было бы большой ошибкой редуцировать проблему личности до
проблемы индивидуальности. Христианское средневековье предстает как
период очевидного угнетения индивидуального сознания. Говорить пред-
почтительно об историческом типе человеческой личности - не связывая
себя априорно пониманием психологической эмансипации личности от
общества как единственно возможной формы ее самоопределения. Изу-
чение личности отправляется от изучения ментальностей - реконструк-
ции смысловых полей, в которых существуют чувства, мысли, поступки
индивида и которые он разделяет с другими индивидами и группами. Но
личность - не пассивная оболочка, в которую заключен язык культуры.
Все элементы картины мира присутствуют в индивидуальном сознании в
неповторимой констелляции. Автор определяет личность как "средний
член" между культурой и обществом и констатирует известную амбива-
лентность рассмотрения этих предпочтительных рамок активного челове-
ческого элемента в культуре. С одной стороны, предстоит поиск индиви-
дуальности, оформляющейся через осознание своего личного достоин-
ства и собственной неповторимости, исключительности. С другой сторо-
ны, речь идет о специфическом культурном типе самосознания и самоут-
верждения личности, о питательной среде для всего неповторимого, т. е.
о характеристике самой культуры данного общества.

При этом невозможно ограничиться антропологией выдающихся
личностей, которые не откроют нам типического в духовном облике лю-
дей той поры уже хотя бы потому, что сочленения творческой активности
элиты и массовых представлений были иными, чем в наше время - ин-
теллектуалы средневековья едва ли умели становиться "властителями
дум". (Сегодня очевидно, что сам по себе "Ренессанс XII в.", значение
которого так акцентировал К. Моррис, не стал поворотным пунктом в ис-
тории духовных ориентаций Запада.) Расширение - против обычного -
источниковой базы вопроса позволяет предметно говорить о социальных
и культурных предпосылках личности в обществах средневековья. Важ-
ность такого социального анализа автор подчеркивает еще и потому, что
в стремлении проникнуть "непосредственно в подкорку" средневекового
человека историк зачастую рискует потерять под ногами твердую исто-
рическую почву. Добрая половина героев книги А. Я. Гуревича в разное
время становилась объектом психоаналитических интерпретаций. Между
тем, по его мнению, фрейдистский подход очевидным образом затушевы-
вает собственно историческую проблематику. Сами психические расст-
ройства автор предлагает понимать исторически - исходя из конкретной
социальной и культурно-религиозной ситуации эпохи.

Лишь подготавливающая, как было сказано, целостное рассмотре-
ние проблемы, книга состоит из отдельных очерков, посвященных кон-

HB.Uy6poeckuO. ОновоШшигеА.Я.Гуревича_______________333

кретным вопросам истории личности на средневековом Западе и персо-
налиям - образам, какие, преимущественно в сочинениях "автобиографи-
ческого" плана, оставили по себе Августин и "апостол Ирландии" Патрик,
самый знаменитый исландский скальд Эгиль Скаллагримссон и узурпатор
норвежского престола Сверрир, писатели высокого средневековья Оглох
Санкт-Эммерамский и Гвиберт Ножанский, философ Пьер Абеляр и аб-
бат Сен-Дени Сугерий, эгоцентричный бытописатель Фра Салимбене и
свихнувшийся клирик Опицин де Канистрис, внутренне закрытый Данте
и выдумавший себя Петрарка. Сочетание генерализирующего и индиви-
дуализирующего методов исследования дает автору шанс увидеть те ред-
кие личности средневековья, которые о себе что-то да сообщают, на фоне
общих условий, влиявших на складывание личности в средние века.

Отказаться от упрощенного взгляда на историю личности как одно-
направленный процесс ее прогрессивного, от века к веку, утверждения,
яснее ощутить, чем для средневекового сознания явилось христианство,
наилучшим образом позволяет скандинавский материал. Благодаря своей
поэтике северные памятники открывают, что было "под христианст-
вом" - глубинные слои индивидуального самосознания, еще не подвер-
станные под принуждения христианской идеологии и морали. К тому же,
утверждает А. Я. Гуревич, сама средневековая культура возникла из син-
теза различных культурных традиций. Поэтому важно исследовать ее
германский субстрат. Скандинавия же, по словам итальянских писателей
VI в. Иордана и Григория Великого, - velut vagina nationum, ножны, от-
куда вышли мечи-германские народы.

Коротко остановившись на анализе понятия "героическое" в древне-
германской культуре и эпической традиции, автор переходит к рассмот-
рению одной из эддических песней, "Речей Высокого", излагающей тео-
рию поведения индивида в различных жизненных ситуациях - очень
здраво и страшно, без той героизации действительности, какая есть в са-
гах. "Речи Высокого" адресованы человеку, который в схватке со всем
миром, расчитывает лишь на свои силы и на свое мужество. Опасность же
подстерегает его повсюду - дома и в дороге, на тинге и в объятьях жен-
щины. Опасны все люди, все звери и вещи. Оттого постоянный самоконт-
роль и контроль ситуации - жизненная, в самом буквальном смысле
слова, необходимость. Мудрость, здесь проповедуемая, заключается в
том, чтобы никому ни при каких обстоятельствах не доверяться вполне и
никогда не обнаруживать своих истинных чувств и намерений. Сходный
образ действия мы находим в сагах. Герои саг немногословны и внешне
бесстрастны. Об их чувствах и намерениях мы судим скорее по их пос-
тупкам. Составители саг сообщают нам лишь о том, что увидел бы сто-
ронний наблюдатель, и тут обнаруживается некая универсальная жизнен-
ная установка: как и в реальной жизни, в поэтике саг все камни - за па-
зухой. Видимая бесчувственность прагматична.

Поступки древних скандинавов, их субъективное осознание этиче-
ски нейтральны, никак не мотивированы с точки зрения "жизни духа".

334                      Современная историография

Ничего хотя бы отдаленно напоминающего христианское понятие греха
или совесть, моральный самоконтроль нашего времени у германцев по-
просту не было. Автор "Речей Высокого" и не погружается в тайные ка-
моры человеческого сердца. Его внимание сосредоточено на внешнем, на
том главным образом, как правильно выглядеть в глазах других людей.
Не "моральный закон внутри нас", а общепринятые представления о по-
добающем диктуют индивиду модели поведения. Каким быть - эта ди-
лемма решается в простенькой оппозиции "мудрость/знание - глупость/
невежество". К мудрому, т. е. знающему универсальные правила общежи-
тия, умеющему жить, только и придет успех, и лишь глупец может вос-
стать против всей их непреложности. Непреложными эти правила делает
господство родовых традиций. Скандинав не мыслит себя изолированно
от органического ему сообщества. Самооценка "родовой личности" фак-
тически совпадает с его общественной оценкой. Он смотрит на себя чу-
жими глазами. Потому индивид в сагах так болезненно чувствителен к
малейшим нюансам отношения к нему других людбй, так активно утвер-
ждает свое высокое достоинство. Понятие "чести", "славы" выступает,
таким образом, в качестве эрзаца морали - этакий эгоизм неиндивидуа-
лизированного сознания. Самая подчиненность "родовой личности" ро-
довым ценностям и оценке со стороны рода, ее "неравность самой себе",
ведет к развертыванию личной инициативы и развитию самосознания в
причудливой диалектике родового и индивидуального. Как мало напоми-
нает эта личность новоевропейскую!

Такая психологическая конституция - отсутствие субъективного
воспрития родовых ценностных ориентаций - делает невозможным раз-
витие характера эпического героя. Ему некуда самоуглубляться, он не
страдает от раздвоенности сознания, не исходит по всякому поводу реф-
лексией, не знает сомнений. Судьба воплощает в сагах логику действий
людей, диктат объективной необходимости - эпическому сознанию при-
сущ глобальный детерминизм.

Автора привлекает образ Эгиля Скаллагримссона (т. е. сына Грима
Лысого), знаменитого скальда Х в. и героя не менее знаменитой "Саги об
Эгиле". Эгоцентричный скальд с дурной вервольфовой наследственнос-
тью, громила и хищник, но с удивительно тонкой и чувствительной ду-
шой - случай крайний и тем более показательный: высочайшие само-
оценка и самосознание вплоть до фактической самоизоляции положи-
тельно не вступали в противоречие с "родовыми началами" личности.
Эгиль реализуется как личность в границах, задаваемых культурой. Дей-
ствительные и притом радикальные перемены принесет лишь христиан-
ство. В скальдическую поэзию, которая во многом была поэтическим
комментарием автора на самого себя, - в XII в. Как раз в век "открытия
индивидуальности" поэзия скальдов утрачивает ярко выраженный харак-
тер авторского творчества.

Христианское воспитание получил будущий норвежский король
Сверрир (1151-1202), но жил он в мире языческого этоса. По недостатку

__________________H.B.Uy6pOBckuO. Оноаой1шигеА.Я.Гуревича______________335

"эпической дистанции" написанная по горячим следам событий "Сага о
Сверрире" дает нам необычно живой образ этой выдающейся личнос-
ти - крайний случай индивидуализации реального исторического лица в
древнескандинавской литературе. Все было против Сверрира. Самозванец
с Фарерских островов, он победил короля Магнуса Эрликссона, весь цвет
норвежской знати, духовенство и еще пол-Норвегии, он презрел папский
интердикт, поставивший на колени стольких государей средневековья, по
существу, реформировал норвежское государство, женился на шведской
королевне и основал династию, правившую страной 185 лет. Ясно созна-
вая свою исключительность, он провозгласил наступление "нового вре-
мени" и первым из норвежских властителей пришел к мысли о написании
саги о самом себе. Путь осознания своего назначения и личности лежал
через обретение прообраза. Избранничество Сверрира выражается в ус-
тановлении особых отношений с Олафом Святым, и свою жизнь Сверрир
строит по библейскому канону - уподобляя себя царю Давиду, ибо из-
бран, как Давид, Магнус же подобен Саулу.

В реликтовой "родовой личности" дохристианской Северной Евро-
пы мало от индивидуальности, но зато много от индивидуализма. Что и
говорить, в плане самовыражения христианские общества Запада не от-
крывали для индивида сколько-нибудь сопоставимых возможностей.

Религия, отвергавшая "гордость", делала неприемлемым, греховным
спонтанное, неконтролируемое самовыражение личности. Религия греха
и искупления, апеллируя к индивидуальному сознанию, придавала всякой
саморефлексии исповедальный характер - недаром в новых языках при-
лагательные "конфессиональный" (т. е. "исповедальный", от слова соп-
fessio, "исповедь") и "религиозный" сделались практически синонимич-
ны. Исповедь была сутью такой религиозности - "свобода совести" от-
дельно взятого верующего. Уже паулинистское учение о дихотомии "внеш-
него" и "внутреннего" человека (Рим. 7, 21-25; 2 Кор. 4, 10; Еф. 3, 16) от-
разило это противоречие христианской этики. Христианская религиоз-
ность личностна, но - подчиняя себе одиссеи индивидуальных суще-
ствований.

Огромный шаг на пути присвоения "внутренних пространств" духа
сделал Августин (354-430). Этот беспримерный прорыв к психологиче-
ской интроспекции представляется наивысшим пунктом развития инди-
видуальности - в начале, а не в конце средних веков. Августин задумал-
ся над загадкой индивидуального существования. И он смотрит в себя и
судит о том, что открывается его взору. Он ведет диалог с Богом, и это
непосредственное отношение между человеком и его творцом создает ис-
ключительное по силе своего воздействия напряжение "Исповеди". Авгу-
стин во многом создал "жанр" саморефлексии на средневековом Западе,
но никак не ее модель. Такой внутренней свободы мы больше не встре-
тим. Средневековый автор в выражении собственного "я" скован узкими
рамками религиозной этики, литературной риторики и исторической то-
пики. У исследователя опускаются руки. Если так, то предметом анализа

336                      Современная историография

могли бы стать сами эти "культурные помехи". В конце концов, дело ведь
не в том, чтобы научиться "читать между строк". Людям средневековья
положительно недоставало возможностей раскрыть свою индивидуаль-
ность. Однако многие из них и не мучались вопросом, как самоутвер-
диться. Не на это ориентировало человека средневековое христианство.

Филипп Арьес утверждал, что до определенного момента в средне-
вековой культуре вообще отсутствовало ясное представление о личности
"самой по себе". Только собственной смертью или думая о смерти че-
ловек открывает себя, свою индивидуальность и свою историю на этом
свете и на том. Между тем христианская догма обещала всеобщий суд в
конце времен - только тогда все сущности получат определения и тем
решится участь всех живших (великая эсхатология). Совершившийся в
позднее средневековье переход к идее индивидуального суда над личнос-
тью сразу после смерти (малая эсхатология) трактуется Ф. Арьесом как
торжество индивидуального начала, "освобождение личности". Он выска-
зывает оригинальную мысль - о связи представлений о смерти. Страш-
ном суде и самосознания личности, но он не в ладах с фактами. Малая эс-
хатология существует со времени возникновения христианства и именно
потому, что христианство провозглашает личную ответственность инди-
вида за содеянное им в этой жизни. При этом его личная история - лишь
частичка всемирно-исторического движения, которое он переживает как
священную историю. В этой точке пересечения истории жизни и истории
мира сосуществование великой и малой эсхатологий становилось не
только возможным, но и неизбежным.

Существует целый ряд памятников высокого средневековья, авторы
которых так или иначе говорят о себе и о своей жизни. Как отмечал Георг
Миш, это не автобиографии в новоевропейском смысле слова, т. е. не са-
мостоятельная литературная форма, которая охватывает жизнь в ее цело-
стности и последовательности событий. Изложение подчинено испове-
дальным, покаянным и агиографическим канонам. Сама личность светит
отраженным светом, в ней акцентируется типическое. Лишь подключаясь
к наличным образцам, человек обретает свою идентичность - в зеркале
библейских и исторических прообразов. Как пример того, что неповто-
римый внутренний мир автора может быть практически полностью скрыт
литературными стандартами, стандартами жизни и благочестия, А. Я. Гу-
ревич приводит случай Ратхера Веронского (ок. 887-974). Ратхер прожил
бурную жизнь и оставил немало сочинений исповедального и покаянного
характера. Из Х в. доносится до нас крик души глубоко несчастного и
дисгармоничного человека, но его человеческая индивидуальность оста-
ется скрытой за семью печатями.

Классические для изучения модели "открытия индивидуальности" в
XII в. авторы Абеляр и Гвиберт Ножанский ощущали потребность и даже
необходимость .оставить свое жизнеописание. Если не считать Гвиберта
(ок. 1053-1125) бблыпим рационалистом и бблыиим невротиком, чем он
был на самом деле, его "De vita sua" интересна разве что той ясностью, с

___________________И. В. uy6pOBd(uO. О новой kHure А Я. Гуревича________       337

какой в ней прочитывается бытовавшее тогда представление о статичной,
лишенной всяк