не
встречая прогалин, где можно было бы осмотреться, поглощенные  преодоле-
нием преград, мы не могли отдать себе отчет, куда же мы идем.
   Незадолго до заката, остановившись на поляне у ручья,  окруженной  со
всех сторон крутыми скалами, Баллантрэ скинул на землю свой тюк.
   - Дальше я не пойду, - сказал он и велел мне развести  костер,  кляня
меня при этом в выражениях, не поддающихся передаче.
   Я сказал, что ему пора бы забыть, что он был  пиратом,  и  вспомнить,
что когда-то он был джентльменом.
   - Вы что, в уме? - закричал он. - Не бесите меня! - И, потрясая кула-
ком, продолжал: - Подумать только, что мне  придется  подохнуть  в  этой
проклятой дыре! Да лучше бы умереть на плахе, как дворянину!
   После этой актерской тирады он сел, кусая себя ногти и уставившись  в
землю.
   Мне он внушал ужас, потому что я полагал,  что  солдату  и  дворянину
надлежит встречать смерть с большим мужеством и христианским  смирением.
Поэтому я ничего не ответил ему, а вечер был такой  пронизывающе  холод-
ный, что я и сам рад был разжечь огонь, хотя, видит бог,  поступок  этот
на таком открытом месте, в стране, кишевшей дикарями, был поистине безу-
мием. Баллантрэ, казалось, меня не замечал. Наконец,  когда  я  принялся
подсушивать на огне горсть кукурузных зерен, он посмотрел на меня.
   - Есть у вас брат? - спросил он.
   - По милости божьей, не один, а целых пять, - ответил я.
   - А у меня один, - сказал он каким-то странным тоном. - И брат мне за
все это заплатит, - прибавил он.
   Я спросил, какое отношение имеет его брат к нашим несчастьям.
   - А такое, - закричал Баллантрэ, - что он сидит на моем месте,  носит
мое имя, волочится за моей невестой, а я пропадаю тут один  с  полоумным
ирландцем! О, и какой же я был дурак!
   Эта вспышка была так необычна для моего спутника, что  даже  погасила
мое справедливое негодование. Правда, в таких обстоятельствах не  прихо-
дилось обращать внимания на его слова, как бы они ни были обидны. Но вот
что поразительно. До той минуты он только раз упомянул мне о леди, с ко-
торой был обручен. Случилось это, когда мы достигли окрестностей НьюЙор-
ка, где он сказал мне, что, если бы  существовала  на  свете  справедли-
вость, он ступил бы сейчас на собственную землю, потому что у мисс  Грэм
были в этой провинции обширные  владения.  Естественно,  что  тогда  это
пришло ему в голову; но во второй раз, и это следует особо отметить,  он
вспомнил ее в ноябре 47 года, чуть ли не в тот самый  день,  когда  брат
его шел под венец с мисс Грэм. Я вовсе не суеверен, но  рука  провидения
проявилась в этом особенно явно [24].
   Следующий день и еще один прошли без изменений.  Несколько  раз  Бал-
лантрэ выбирал направление, бросая монету, и однажды, когда я стал  уко-
рять его за такое ребячество, он ответил мне замечанием, которое  запом-
нилось мне навсегда: "Я не знаю лучшего способа выразить свое  презрение
к человеческому разуму".
   Помнится, на третий день мы натолкнулись на труп белого; он  лежал  в
луже крови, оскальпированный, и был страшно изуродован; над ним  с  кар-
каньем и криком кружились птицы. Не могу передать, какое удручающее впе-
чатление произвело на нас это страшное зрелище; оно лишило меня  послед-
них сил и всякой надежды на спасение. В тот же день  мы  пробирались  по
участку горелого леса, как вдруг Баллантрэ, который шел впереди,  нырнул
за поваленный ствол. Я последовал его примеру, и из  нашего  убежища  мы
незаметно следили за тем, как, пересекая наш путь, проходил большой  от-
ряд краснокожих. Числом их было - что солдат в поредевшем батальоне. Об-
наженные до пояса, намазанные салом и сажей  и  раскрашенные,  по  своим
варварским обычаям, белыми и красными узорами, они, растянувшись  цепоч-
кой, как стадо гусей, быстро скользили мимо нас и исчезали в  лесу.  Все
это заняло несколько минут, но за это время  мы  пережили  столько,  что
хватило бы на всю жизнь.
   Чьи они союзники - французов или англичан? За чем они охотятся  -  за
скальпами или за пленными; следует ли нам рискнуть и объявиться или дать
им пройти и самим продолжать наше безнадежное путешествие, - эти вопросы
нелегко было бы разрешить самому Аристотелю. Когда  Баллантрэ  обернулся
ко мне, лицо у него было все в морщинах, кожа обтягивала челюсти, как  у
человека, близкого к голодной смерти. Он не говорил ни слова, но  все  в
нем выражало один вопрос.
   - Они могут быть на стороне англичан, - прошептал я, - а тогда, поду-
майте, ведь лучшее, что нас может ожидать, - это начать все сначала.
   - Знаю, знаю, - сказал он. - Но в конце концов нужно же на что-нибудь
решиться! - Внезапно он вытащил из кармана монету, потряс ее в  ладонях,
взглянул и повалился лицом в землю...
   Добавление мистера Маккеллара. Здесь я прерываю рассказ кавалера, по-
тому что в тот же день оба спутника поссорились  и  разошлись.  То,  как
изображает эту ссору кавалер, кажется мне (скажу по совести)  совершенно
не соответствующим характеру обоих. С этих пор  они  скитались  порознь,
вынося невероятные мучения, пока сначала одного, а потом  и  другого  не
подобрали охотники с форта св. Фредерика. Следует  отметить  только  два
обстоятельства. Во-первых (и это важнее всего для дальнейшего), что Бал-
лантрэ во время скитаний закопал свою часть сокровищ в месте, так и  ос-
тавшемся неизвестным, но отмеченном им собственной кровью  на  подкладке
его шляпы. И второе, что, попав без гроша  в  форт,  он  был  по-братски
встречен кавалером, который оплатил его переезд во Францию.
   Простодушие кавалера заставляет его в этом месте неумеренно  прослав-
лять Баллантрэ, хотя для всякого разумного человека  ясно,  что  похвалы
здесь заслуживает только сам кавалер. Я с  тем  большим  удовлетворением
отмечаю эту поистине благородную черту характера моего  уважаемого  кор-
респондента, что опасаюсь, как бы его не обидели некоторые мои  предыду-
щие суждения. Я воздержался от оценки многих его неподобающих и (на  мой
взгляд)  безнравственных  высказываний,  так  как  знаю,  что  он  очень
чувствителен и обидчив. Но все-таки его толкование ссоры  поистине  пре-
восходит все вероятия. Я лично знал Баллантрэ, и нельзя представить себе
человека, менее подверженного чувству страха. Меня  очень  огорчает  эта
оплошность в рассказе кавалера, тем более что в целом его  повествование
(если не считать некоторых прикрас) кажется мне вполне правдивым.
 
 
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ИСПЫТАНИЯ, ПЕРЕНЕСЕННЫЕ МИСТЕРОМ ГЕНРИ
 
   Вы можете сами догадаться, на каких из своих приключений  по  преиму-
ществу останавливался полковник. В самом деле, если бы  мы  услышали  от
него все, дело, вероятно, приняло бы совсем другой оборот, но о  пиратс-
ком судне он упомянул лишь вскользь. Да и то, что соизволил нам  открыть
полковник, я так и не дослушал до конца, потому что мистер Генри, погру-
зившийся в мрачную задумчивость, скоро встал и (напомнив полковнику, что
его ожидают неотложные дела) велел мне следовать за собой в контору.
   Там он не стал больше скрывать свою озабоченность, с искаженным лицом
он расхаживал взад и вперед по комнате, потирая рукой лоб.
   - Вы мне нужны, Маккеллар, - начал он наконец, но тут же прервал  се-
бя, заявив, что нам надо выпить, и приказал подать бутылку лучшего вина.
Это было совсем не в его обычае, и меня еще более изумило, когда он зал-
пом выпил несколько стаканов один за другим. Вино его подкрепило.
   - Вас едва ли удивит. Маккеллар, - сказал он, - если  я  сообщу  вам,
что брат мой, о спасении которого мы все  с  радостью  услышали,  сильно
нуждается в деньгах.
   Я сказал, что не сомневаюсь в этом, но  что  сейчас  это  нам  весьма
некстати, потому что ресурсы у нас невелики.
   - Это я знаю, - возразил он. - Но ведь есть деньги на уплату  заклад-
ной.
   Я напомнил ему, что принадлежат они миссис Генри.
   - Я отвечаю за имущество своей жены, - резко сказал он.
   - Да, - возразил я. - Но как же быть с закладной?
   - Вот в том-то и дело, - сказал он. - Об этом я и хотел с вами  посо-
ветоваться.
   Я указал ему, как несвоевременно было бы сейчас тратить эти суммы  не
по прямому их назначению, как это свело бы на нет плоды нашей  многолет-
ней бережливости и снова завело бы наше хозяйство в тупик. Я даже позво-
лил себе спорить с ним, и, когда он ответил на мои доводы  отрицательным
жестом и упрямой горькой усмешкой, я дошел до  того,  что  совсем  забыл
свое положение.
   - Это - сущее безумие! - закричал я. - И я, со своей стороны, не  на-
мерен участвовать в нем!
   - Вы говорите так, как будто я делаю это ради своего удовольствия,  -
сказал он. - У меня ребенок, я люблю порядок в делах, и сказать  вам  по
правде, Маккеллар, я уже начинал гордиться достигнутыми успехами  в  хо-
зяйстве. - Он с минуту помолчал, о чем-то мрачно раздумывая. - Но что же
мне делать? - про - должал он. - Здесь ничего не принадлежит мне,  ровно
ничего. Сегодняшние вести разбили всю мою жизнь. У меня осталось  только
имя, все остальное призрак, только призрак. Прав у меня нет никаких.
   - Ну, положим, они совершенно достаточны для суда, - сказал я.
   Он яростно поглядел на меня и, казалось, едва удержал то,  что  хотел
мне сказать. Я раскаивался в своих словах, потому что видел,  что,  хотя
он и говорил о поместье, думал он о жене. Вдруг он выхватил  из  кармана
письмо, скомканное и измятое, порывисто расправил его на столе и  дрожа-
щим голосом прочитал мне следующие слова:
   - "Дорогой мой Иаков", - вот как оно начинается! - воскликнул  он.  -
"Дорогой мой Иаков! Помнишь, я однажды назвал тебя так, и ты теперь  оп-
равдал это имя и вышвырнул меня за дверь". Подумайте, Маккеллар: слышать
это от родного, единственного брата! Скажу как перед богом,  я  искренне
любил его; я всегда был верен ему, и вот как он обо мне пишет! Но  я  не
стерплю этого поклепа, - говорил мистер Генри, расхаживая взад и вперед.
- Чем я хуже его? Свидетель бог, я лучше его! Я не могу сейчас  же  выс-
лать ему ту чудовищную сумму, которую он требует. Он знает, что для  на-
шего состояния это непосильно, но я ему отдам  все,  что  имею,  и  даже
больше, чем он может ожидать. Я слишком долго терпел все это.  Смотрите,
что он дальше пишет: "Я знаю, что ты скаредный пес". Скаредный пес! Ска-
редный! Неужели это правда, Маккеллар? Неужели и вы так думаете?  -  Мне
показалось, что мистер Генри собирается меня ударить. - О,  вы  все  так
обо мне думаете! Ну, так вот вы все увидите, и он  увидит,  и  праведный
бог увидит. Даже если бы пришлось разорить поместье и пойти по  миру,  я
насыщу этого кровопийцу! Пусть требует все, все,  он  все  получит!  Все
здесь принадлежит ему по праву! Ох! - закричал мистер Генри. - Я предви-
дел все это и еще худшее, когда он не позволил мне уехать!  -  Он  налил
себе еще стакан вина и поднес его к губам, но я осмелился  удержать  его
руку. Он приостановился. - Вы правы. - Он швырнул стакан в камин. -  Да-
вайте лучше считать деньги.
   Я не решился противиться ему дольше: меня очень расстроило такое смя-
тение в человеке, обычно так хорошо владевшем собою. Мы уселись за стол,
пересчитали наличные деньги и упаковали их в свертки,  чтобы  полковнику
Бэрку легче было захватить их с собой. Покончив  с  этим  делом,  мистер
Генри вернулся в залу, где они с милордом просидели всю ночь, разговари-
вая со своим гостем.
   Перед самым рассветом меня вызвали проводить полковника.  Ему  не  по
душе пришелся бы менее значительный провожатый, но он не  мог  претендо-
вать на более достойного, потому что мистеру  Генри  не  приличествовало
иметь дело с контрабандистами. Утро было очень холодное и  ветреное,  и,
спускаясь к берегу через кустарник, полковник кутался в свой плащ.
   - Сэр, - сказал я. - Ваш друг нуждается в  очень  значительной  сумме
денег. Надо полагать, что у него большие расходы?
   - Надо полагать, что так, - сказал он, как мне показалось, очень  су-
хо, но, возможно, это было вызвано тем, что он прикрывал рот плащом.
   - Я лишь слуга этой семьи, - сказал я. - Со мной вы можете быть  отк-
ровенны. Я думаю, что он, вероятно, не принесет нам добра.
   - Почтеннейший, - сказал полковник. - Баллантрэ -  джентльмен,  наде-
ленный исключительными природными достоинствами, и я им восхищаюсь и по-
читаю самую землю, по которой он ступает. - А затем он запнулся, как че-
ловек, не знающий, что сказать.
   - Все это так, - сказал я, - но нам-то от этого будет мало доброго.
   - Само собой, у вас на этот счет может быть свое  мнение,  почтенней-
ший.
   К этому времени мы уже дошли до бухточки, где его ожидала шлюпка.
   - Так вот, - сказал он. - Конечно, я перед вами в долгу за  всю  вашу
любезность, мистер, как бишь вас там, и просто на прощание и потому, что
вы проявляете в этом деле такую проницательность и заинтересованность, я
укажу вам на одно обстоятельство, которое небезынтересно будет знать ва-
шим господам. Мне сдается, что друг мой упустил из виду сообщить им, что
из всех изгнанников в Париже он пользуется  самым  большим  пособием  из
Шотландского фонда [25], и это тем большее безобразие, сэр, -  выкрикнул
разгорячившийся полковник, - что для меня у них  не  нашлось  ни  одного
пенни!
   При этом он вызывающе сдвинул шляпу набекрень, как будто я был в  от-
вете за эту, несправедливость; затем снова напустил  на  себя  надменную
любезность, пожал мне руку и пошел к шлюпке, неся под мышкой  сверток  с
деньгами и насвистывая чувствительную песню "Shule Aroon" [26].
   Тогда-то я в первый раз услышал эту песню; мне еще суждено было услы-
шать и слова и напев, но уже тогда запомнился  куплет  из  нее,  который
звучал у меня в голове и после того, как контрабандисты зашипели на пол-
ковника: "Тише вы, черт вас подери!" - и все заглушил скрип уключин, а я
стоял, смотря, как занималась заря над морем  и  шлюпка  приближалась  к
люггеру, поставившему паруса в ожидании отплытия.
   Брешь, пробитая в наших финансах, принесла нам много  затруднений  и,
между прочим, заставила меня отправиться в  Эдинбург.  Здесь,  для  того
чтобы как-нибудь покрыть прежний заем, я должен был на очень  невыгодных
условиях переписать векселя и для этого на три недели отлучился из  Дэр-
рисдира.
   Некому было рассказать мне, что происходило там в мое отсутствие,  но
по приезде я нашел, что поведение миссис Генри сильно  изменилось.  Опи-
санные мною беседы с милордом прекратились, к мужу она относилась  мягче
и подолгу нянчилась с мисс Кэтрин. Вы можете предположить, что  перемена
эта была приятна мистеру Генри. Ничуть не бывало! Наоборот, каждый  знак
ее внимания только уязвлял его и служил новым доказательством ее затаен-
ных мечтаний. До тех пор, пока Баллантрэ считался умершим, она гордилась
верностью его памяти, теперь, когда стало  известно,  что  он  жив,  она
должна была стыдиться этого, что и вызвало перемену в ее поведении.  Мне
незачем скрывать правду, и я скажу начистоту, что, может  быть,  никогда
мистер Генри не показывал себя с такой плохой стороны, как в эти дни. На
людях он сдерживался, но видно было, что внутри у  него  все  кипит.  Со
мной, от которого ему не для чего было скрываться, он бывал часто  несп-
раведлив и резок и даже по отношению к жене позволял себе иногда  колкое
замечание: то, когда она задевала его какой-нибудь непрошеной нежностью,
то без всякого видимого повода, просто давая выход скрытому и  подавлен-
ному раздражению. Когда он так забывался (что совсем не было в его  при-
вычках), это сразу отражалось на всех нас, а оба  они  глядели  друг  на
друга с какимто сокрушенным изумлением.
   Вредя себе этими вспышками, он еще больше вредил себе  молчаливостью,
которую с одинаковым основанием можно было  приписать  как  великодушию,
так и гордости. Контрабандисты приводили все новых гонцов от  Баллантрэ,
и ни один из них не уходил с пустыми руками. Я не осмеливался спорить  с
мистером Генри: он давал все требуемое в  припадке  благородной  ярости.
Может быть, сознавая за собой природную склонность  к  бережливости,  он
находил особое наслаждение в безоглядной щедрости,  с  которой  выполнял
требования своего брата. Положение было настолько ложное, что,  пожалуй,
заставило бы действовать так и более скромного  человека.  Но  хозяйство
наше стонало (если можно так выразиться) под этим непосильным  бременем,
мы без конца урезывали наши текущие расходы, конюшни наши пустели, в них
оставались только четыре верховые лошади; слуги были почти все рассчита-
ны, что вызвало сильное недовольство во всей округе и только подогревало
старую неприязнь к мистеру Генри. Наконец была отменена  и  традиционная
ежегодная поездка в Эдинбург.
   Случилось это в 1756 году. Вы не должны забывать, что целых семь  лет
этот кровопийца тянул все соки из Дэррисдира и что все это время  патрон
мой хранил молчание. Баллантрэ с дьявольской хитростью все свои требова-
ния направлял к мистеру Генри и никогда не писал ни слова об этом милор-
ду. Семья, ничего не понимая, дивилась нашей экономии. Без сомнения, они
сетовали на то, что патрон мой стал таким скупцом  -  порок,  во  всяком
достойный сожаления, но особенно отвратительный в  молодом  человеке,  а
ведь мистеру Генри не было еще и тридцати лет. Но он  смолоду  вел  дела
Дэррисдира, и домашние переносили непонятные перемены все с тем же  гор-
деливым и горьким молчанием, вплоть до случая с поездкой в Эдинбург.
   К этому времени, как мне казалось, патрон мой и его жена вовсе перес-
тали видеться, кроме как за  столом.  Непосредственно  после  извещения,
привезенного полковником Бэрком, миссис Генри сильно изменилась к лучше-
му: можно сказать, что она пробовала робко ухаживать за своим  супругом,
отказавшись от прежнего равнодушия и невнимания. Я не мог порицать  мис-
тера Генри за его отпор всем этим авансам, не мог ставить супруге в вину
то, что она была уязвлена замкнутостью мужа. Но в результате последовало
полное отчуждение, так что (как я уже говорил) они редко  разговаривали,
кроме как за столом. Даже вопрос о поездке в Эдинбург впервые был поднят
за обедом, и случилось, что в этот день миссис Генри  была  нездорова  и
раздражительна. Едва она поняла намерения супруга, как румянец залил  ее
щеки.
   - Ну, нет! - закричала она. - Это уж слишком!
   Видит бог, не много радости приносит мне жизнь, а теперь я должна еще
лишать себя моего единственного утешения! Пора покончить с этой позорной
скупостью, мы и так уже стали притчей во языцех и позорищем в глазах со-
седей. От этого впору с ума сойти, и я этого не потерплю!
   - Это нам не по средствам, - сказал мистер Генри.
   - Не по средствам! - закричала она - Стыдитесь! И потом у  меня  ведь
есть свои средства!
   - По брачному контракту они принадлежат мне, сударыня,  -  огрызнулся
он и тотчас вышел из комнаты.
   Старый лорд воздел руки к небу, и оба они с дочкой, уединившись у ка-
мина, ясно намекали мне, что я лишний. Я нашел мистера Генри в его обыч-
ном убежище - в конторе. Он сидел на краю стола и угрюмо  тыкал  в  него
перочинным ножом.
   - Мистер Генри, - сказал я. - Вы слишком несправедливы по отношению к
себе, и пора это кончить.
   - А! - закричал он. - Кому я здесь нужен? Для них это в  порядке  ве-
щей. У меня позорные наклонности. Я скаредный пес! - И он воткнул нож  в
дерево по самую рукоятку. - Но я покажу этому негодяю, - закричал  он  с
проклятием, - я покажу ему, кто из нас великодушнее!
   - Да это не великодушие, - сказал я. - Это просто гордыня.
   - В поучениях ваших я не нуждаюсь! - отрезал он.
   Я полагал, что он нуждается в помощи и что я должен оказать ее, хочет
он того или не хочет, поэтому как только миссис Генри удалилась к себе в
комнату, я постучался к ней и попросил принять меня.
   Она не скрыла своего удивления.
   - Что вам от меня нужно, мистер Маккеллар? - спросила она.
   - Бог свидетель, сударыня, - сказал я, - что я никогда не докучал вам
своими вольностями, но сейчас слишком велик груз на моей совести,  чтобы
я мог