я  кто
знает? Некоторые уверяют, им были видения...  Вот,  например,  эта  старуха,
Сара Уитберн. Клянется, что не врет. Но тебе-то никакого  видения  не  было,
да? Слушай, чего ты будто воды в рот набрал?
     - Просто так. Я думаю,- сказал Адам. И он действительно  сейчас  думал.
"Я ведь больше не боюсь его,  с  удивлением  думал  он.-  Раньше  боялся  до
смерти, а теперь не боюсь совсем. Интересно, почему так?  Может,  это  после
армии? Или после каторги? А может, потому что отец умер? Да, может быть,  но
все равно непонятно". От страха не осталось и следа, и Адам чувствовал,  что
может теперь говорить все, что хочет, а ведь  раньше  он  тщательно  выбирал
слова, чтобы не навлечь на себя беду. Это было приятное чувство,  как  будто
он воскрес иа мертвых. Они вошли в кухню: Адам все здесь помнил, но в то  же
время, будто видел в первый раз. Кухня, казалось, стала меньше и грязнее.
     - Знаешь, Карл,- весело произнес Адам,- я вот сейчас тебя слушаю...  Ты
же хочешь мне что-то сказать, но все ходишь вокруг  да  около,  все  чего-то
юлишь. Уж лучше скажи сразу, и дело с концом.
     В глазах Карла сверкнула злоба. Он поднял голову. Его власть над братом
кончилась. Нет, мне его уже не побить, уныло  подумал  он.  Не  смогу.  Адам
хохотнул.
     - Может, конечно, грех веселиться, когда у нас только что умер отец, но
знаешь. Карл, мне еще ни разу в жизни не было так хорошо. И так  легко.  Ну,
давай, Карл, выкладывай. Не мучайся.
     - Ты любил отца? - спросил Карл.
     - Объясни, к чему ты клонишь, тогда скажу.
     - И все-таки: любил или нет?
     - А тебе-то что?
     - Сначала ответь.
     Ощущение полной раскованности, полной свободы пьянило Адама.
     - Хорошо, отвечу. Нет, не любил. Иногда я  боялся  его.  Иногда...  да,
бывало, он меня даже восхищал, но чаще я его  просто  ненавидел.  Почему  ты
меня об этом спросил? Карл, опустив голову, смотрел себе на руки.
     - Не понимаю,- сказал он.- Чего-то никак до меня не  доходит.  Он  ведь
любил тебя больше всех на свете.
     - Вот уж не верю.
     - Не хочешь - не верь. Он радовался любому твоему подарку. А меня он не
любил. И подарки мои ему не нравились. Помнишь, как я подарил ему тот ножик?
Чтобы его купить, я наколол и продал целую кучу дров. А он этот  ножик  даже
не взял с собой в Вашингтон. Так и лежит здесь, в его письменном столе. А ты
подарил ему щенка. Он тебе ни цента не стоил. Я покажу тебе  этого  пса,  на
фотографии. На отцовских похоронах. Его держал на руках какой-то полковник -
пес уже совсем ослеп и даже ходить не мог. После похорон его пристрелили.
     В голосе Карла было столько ярости, что Адам растерялся.
     - Зачем ты?- сказал он.- Не понимаю, зачем ты об этом.
     - Я же любил его.- Впервые за все  годы,  что  Адам  его  помнил,  Карл
заплакал. Уронил голову на руки, сидел и плакал.
     Адам хотел было подойти к брату, но в  душе  его  всколыхнулся  прежний
страх. Нет, подумал он, если я до него  дотронусь,  он  кинется  на  меня  и
убьет. Адам подошел к открытой двери и встал в проеме спиной к Карлу, а  тот
все шмыгал носом.
     Та часть фермы, где стоял дом, не радовала глаз - здесь и прежде всегда
было неуютно. Всюду мусор, неухожено, запущено, сараи построены где  попало;
ни одного цветочка, на земле валяются обрывки бумаги, щепки. И сам дом  тоже
не отличался красотой. Обычная крепкая изба, где люди ночуют и готовят пищу.
Угрюмое жилье, никем не любимое, никого не  любящее.  Просто  жилье,  но  уж
никак не отчий кров, не дом родной, по которому скучаешь и  куда  стремишься
вернуться. Адам вдруг подумал о своей мачехе - как и эта изба, она не  знала
любви, соответствовала своему назначению, была по-своему опрятна, но назвать
ее женой, хранительницей  семейного  очага,  было  так  же  невозможно,  как
назвать это жилье домом.
     Брат перестал всхлипывать. Адам обернулся.  Карл  смотрел  перед  собой
пустыми глазами.
     - Расскажи мне про мать,- сказал Адам.
     - Она умерла. Я тебе писал.
     - Расскажи.
     - Чего рассказывать-то? Умерла. Уж давно, как умерла. Она  же  не  была
твоей матерью.
     Улыбка, которую Адам однажды подсмотрел на ее  лице,  вспыхнула  в  его
памяти. Ее лицо выступило перед ним из темноты.
     Голос Карла ворвался в воспоминание и разнес его вдребезги:
     - Ответь мне на один вопрос... только не спеши...  сначала  подумай,  и
если не захочешь говорить правду, то лучше уж не отвечай.
     Карл молча зашевелил губами, проговаривая про себя  то,  что  готовился
спросить.
     - Как ты думаешь, наш отец мог быть... бесчестным человеком? - В  каком
смысле?
     - Тебе не понятно? Я ведь ясно сказал. У слова "бесчестный" только один
смысл.
     - Не знаю,-  Адам  замялся.-  Право,  не  знаю.  Никто  о  нем  так  не
отзывался. Сам посуди,  чего  он  достиг.  Ночевал  в  Белом  доме.  На  его
похоронах был вице-президент.  Почему  же  вдруг  бесчестный?..  Ну  сколько
можно, Карл!- взмолился он.- Я ведь сразу понял, что ты  хочешь  мне  что-то
сказать - так говори же, не тяни!
     Карл облизнул губы. Он сидел мертвенно-белый, словно из него  выпустили
кровь, словно вместе с кровью он лишился всех сил, всей своей ярости.
     - Отец оставил завещание. Наследство он разделил поровну между  мной  и
тобой,- без всякого выражения проговорил он. Адам рассмеялся.
     - Что ж, вот и будем жить на ферме. Думаю, с голоду не помрем.
     - После него осталось больше ста тысяч долларов, продолжал все  тот  же
бесцветный, скучный голос.
     - Ты спятил. Сто долларов - это еще можно поверить. Откуда  бы  у  него
взялось столько денег?
     - Я не оговорился. Жалованье в  СВР  у  него  было  сто  тридцать  пять
долларов в месяц. За жилье и еду он платил  сам.  Когда  он  разъезжал,  ему
выдавали на дорожные расходы по пять центов за милю пути и еще  отдельно  на
гостиницу.
     - Может быть, эти деньги были у него с самого начала, а  мы  просто  не
знали.
     - Нет. Когда он начинал, у него не было ничего.
     - Тогда что нам мешает написать в СВР и  спросить?  Там  кто-нибудь  да
знает.
     - Я бы не стал рисковать.
     - Погоди! Не пори горячку. В конце концов он мог играть на  бирже.  Так
очень многие богатеют. У него были большие связи. Может быть,  ему  повезло.
Вспомни, как было во время золотой лихорадки -  тогда  многие  вернулись  из
Калифорнии богачами.
     На лице у Карла была  скорбь.  Он  перешел  почти  на  шепот,  и  Адаму
пришлось перегнуться через стол. Без всякого выражения, словно читая сводку.
Карл говорил:
     - В армию отец ушел в июне 1862 года. Три месяца  проходил  подготовку,
здесь же, в нашем штате. Это, считай, сентябрь. Потом его часть  послали  на
юг. Двенадцатого октября он был ранен в ногу и отправлен в госпиталь.  Домой
вернулся в январе. - Не понимаю, при чем здесь это?
     - Он не сражался в Чанселорвилле,- падали с губ  Карла  вялые,  тусклые
слова.- И не воевал он ни в Геттисберге, ни в Уилдернессе, ни в Ричмонде, ни
в Аппоматоксе.
     - Откуда ты знаешь?
     - Из его послужного списка.  Мне  его  переслали  вместе  с  остальными
документами.
     Адам глубоко вздохнул. Сердце его колотилось от радости,  бушевавшей  в
груди, как море. Он покачал головой, будто не мог поверить.
     - Как ему удалось всех обмануть? Как, черт возьми, ему это  удалось?  -
говорил Карл.- И ведь все верили, никто не сомневался. Ты разве  сомневался?
Или я? Или моя мать? Нет, все верили. И даже в Вашингтоне. Адам встал  из-за
стола.
     - Поесть в доме найдется? Я разогрею.
     - Вчера я зарезал курицу. Если подождешь, я зажарю.
     - А чего попроще, чтоб по-быстрому?
     - Есть окорок, есть яйца.
     - Годится,- сказал Адам.
     Оставшийся без ответа вопрос мешал им, они обходили его  стороной,  они
через него перешагивали. Их слова безучастно  скользили  мимо  него,  но  их
мысли были прикованы к нему неотрывно. Братьям хотелось  поговорить  о  том,
что их мучило, но они не могли.  Карл,  поставив  разогреваться  кастрюлю  с
бобами, жарил свинину и яичницу.
     - Я распахал луг,- сказал он.- Занял его под рожь. - Как там земля?
     - Теперь неплохая, когда от камней очистил.  Эту  пакость,-  он  провел
пальцем по лбу,- как раз  тогда  и  заработал:  никак  не  мог  один  камень
сдвинуть.
     - Да, ты мне писал,- сказал Адам.- Я не помню, говорил ли тебе, но твои
письма мне очень помогали.
     - Ты почему-то мало писал мне про свою службу, заметил Карл.
     - Да как-то не хотелось обо всем этом думать. Уж больно паскудно  было,
почти все время.
     - Я читал в газетах про те кампании. Ты ведь тоще там воевал?
     - Да. Мне тогда не хотелось про это думать.  И  сейчас  не  хочется.  -
Индейцев-то убивал?
     - Да, мы убивали индейцев.
     - Вот уж, наверно, дрянной народ.
     - Наверно.
     - Не хочешь - можешь не рассказывать.
     - Да, я не хочу об этом говорить.
     Они ужинали под свисавшей с потолка керосиновой лампой.
     - Никак руки не дойдут колпак на лампе вымыть, а то было бы светлее.
     - Я вымою,- сказал Адам.- Все ведь в голове не удержишь, понятно.
     - Ты вот вернулся, вдвоем теперь полегче будет.  Хочешь,  сходим  после
ужина в салун? - Посмотрим. Пока, думаю, немного дома посижу.  -  Я  тебе  в
письмах-то не писал, но в салу не у нас... там  женщины.  Не  знаю,  как  ты
насчет этого, а то могли бы с  тобой  сходить.  Их  там  каждые  две  недели
меняют. Я не знаю, как ты вообще... но, может, тебе охота? - Женщины?
     - Да, наверху, в номерах. Очень даже удобно. Я вот думаю, ты вроде  как
давно дома не был, так что если...
     - Сегодня нет. Может, в другой раз. А сколько они за это берут?
     - Один доллар. И вроде все хорошенькие.
     - Может, в  другой  раз,  повторил  Адам.-  Как  же  их  туда  пускают?
Удивительно.
     - Я тоже поначалу удивлялся. Но у них там все продумано. - Сам-то часто
ходишь?
     - Раза два в месяц. А то скучно. Когда мужик один живет - тоска.
     -  Помню,  ты  писал,  что  подумываешь  жениться.  -  Да,   собирался.
Подходящей невесты не нашел. И так, и сяк крутились  братья  вокруг  главной
темы. Только, казалось,  подойдут  к  ней  вплотную,  как  тут  же  поспешно
отступят и опять примутся  толковать  об  урожаях,  о  местных  новостях,  о
политике, о здоровье. Они понимали, что рано или поздно  вернутся  к  самому
важному. Карлу больше, чем Адаму, не терпелось взять  быка  за  рога,  но  и
времени подумать у Карла было больше, а Адам еще не  успел  все  осознать  и
прочувствовать. Он  предпочел  бы  отложить  этот  разговор  на  завтра,  но
понимал, что брат не допустит. Он даже позволил себе открыто сказать:
     - Давай насчет того, другого, поговорим утром.
     - Пожалуйста,- ответил  Карл.  Как  хочешь.  Постепенно  разговор  себя
исчерпал. Уже обсудили всех общих знакомых,  все  события  в  городке  и  на
ферме. Беседа топталась на месте, а время шло.
     - Пойдем спать? - спросил Адам.
     - Посидим еще немного.
     Они молчали, а ночь  расползалась  по  дому  и  все  понукала  их,  все
подзуживала.
     - Эх, жалко, не увидел я, как его хоронили! - сказал Карл.
     - Небось богатые были похороны.
     - Хочешь, покажу вырезки из газет? Они у меня все в одном  конверте,  в
моей комнате лежат.
     - Нет. Сегодня не стоит.
     Карл круто повернулся вместе со стулом и поставил локти на стол,
     - Мы должны разобраться,- сказал он,  волнуясь.  Можем  тянуть  сколько
угодно, но надо же что-то решать.
     - Понимаю,- кивнул Адам.- Просто у меня еще не было времени как следует
подумать.
     - А что толку думать? У меня вот время было, полно было времени,  и  ни
до чего я не додумался. Я даже старался вообще про это забыть, и  все  равно
возвращался к одному и тому же. Думаешь, время тебе поможет?
     - Наверно, нет. Ты прав. Уж если так, давай поговорим. С чего ты хочешь
начать разговор? Мы ведь и правда ни о чем другом сейчас думать не можем.
     - Начнем с денег,-сказал Карл.- Их больше ста тысяч, это не пустяки.  -
А что деньги-то? - Откуда они взялись?
     - Почем я знаю? Может, он на бирже играл, я ведь  уже  говорил.  Может,
кто-нибудь в Вашингтоне навел его на стоящее дело.
     - Ты и вправду так считаешь?
     - Я никак не считаю. Что я могу считать, если я ничего не знаю?
     - Это огромные деньги. У нас целое состояние. Можем хоть всю  жизнь  на
них жить и ничего не делать, а можем добавить к  нашей  земле  еще  кусок  и
окупить их с лихвой. До тебя, наверно, еще не дошло, но мы теперь богаты.  В
наших краях мы богаче всех. Адам засмеялся.
     - Ты это так сказал, будто приговор зачитал.
     - Откуда они взялись, эти деньги?
     - Какая тебе разница? Может, лучше не  ломать  голову  и  жить  в  свое
удовольствие.
     - Но он не сражался при Геттисберге. Он за всю войну не  побывал  ни  в
одном бою. Его ранило  в  обычной  перестрелке.  Все,  что  он  рассказывал,
вранье.
     - К чему ты ведешь? - спросил Адам.
     - Я думаю,  он  эти  деньги  украл,-  подавленно  прошептал  Карл.-  Ты
спрашиваешь, что я думаю, вот я тебе и сказал.
     - А где, у кого он их украл, ты знаешь?
     - Нет.
     - Почему же ты думаешь, что он украл?
     - Но он же врал про войну.
     - При чем здесь это?
     - При том. Если он мог врать про войну... он и украсть мог.
     - Но каким образом?
     - Он занимал в СВР разные посты... крупные  посты.  Может  быть,  сумел
влезть в казну, подделал какие-нибудь счета... Адам вздохнул.
     - Если ты так думаешь, чего же ты им не напишешь, не  объяснишь?  Пусть
проверят всю отчетность. Если окажется,  что  ты  прав,  мы  вернем  им  эти
деньги.
     Лицо у Карла страдальчески перекосилось,  шрам,  на  лбу  потемнел  еще
больше.
     - На его похороны приезжал вице-президент. Президент прислал венок.  За
гробом ехал хвост карет чуть не в полмили, шли сотни  людей.  А  в  почетном
карауле кто стоял, знаешь?
     - Ну и что с того?
     - К примеру, мы с тобой докажем, что он вор. А потом всплывет,  что  он
не сражался при Геттисберге и вообще нигде не воевал. И  все  тогда  узнают,
что он не только вор, но и обманщик и что про свою жизнь он  все  наврал.  А
раз так, никто уже не поверит, что он хотя бы изредка говорил правду.
     Адам сидел не шевелясь.  Глаза  его  смотрели  безмятежно,  но  он  был
начеку.
     - Я думал, ты его любишь,- спокойно сказал он.  На  душе  у  него  было
легко, он словно вырвался из плена.
     - Да, я его любил. И сейчас люблю. Потому мне и жутко думать об этом...
о том, что вся его жизнь... что все... насмарку. А могила?.. Они ведь  могут
даже раскопать могилу и выбросить его оттуда.- В голосе Карла звенела боль.-
Неужели ты совсем его не любил?
     - До этой минуты я сам не знал точно. Никак не мог в себе  разобраться.
А теперь знаю. Да, я его не любил.
     - И потому тебя не волнует, что вся его жизнь будет перечеркнута, и что
его несчастное тело  вышвырнут  из  могилы,  и...  господи,  ужас-то  какой,
господи!
     Мысли Адама заметались в поисках слов, способных верно выразить то, что
он чувствовал. - А меня это и не должно волновать. - Конечно,- горько сказал
Карл.- Если ты не любил его, то конечно. Теперь еще начнешь вместе с другими
поливать его грязью.
     Адам понял, что брат  для  него  больше  не  опасен.  Прежняя  ревность
исчезла, и Карлу не от чего было впадать в бешенство. Грехи  отца  легли  на
него тяжким бременем, зато отец принадлежал теперь только ему, и отнять  его
у Карла не мог никто.
     - Приятно тебе будет ходить по городу, когда все узнают?-  не  отступал
Карл.- Как ты будешь смотреть людям в глаза?
     - Я же сказал, меня это не волнует.- И не должно волновать, потому  что
я не верю. - Чему не веришь?
     - Тому, что он украл какие-то там деньги. Я  верю,  что  про  войну  он
говорил правду, и верю, что он сражался во  всех  тех  битвах,  про  которые
рассказывал.
     - А где у тебя доказательства?.. И как  тогда  понимать  его  послужной
список?
     - Но ведь и у тебя нет доказательств, что он вор. Ты же  это  придумал,
потому что не знаешь, откуда взялись деньги.
     - Да, но его армейские документы...
     - Возможно, там ошибка,- сказал Адам.- Да что там ошибка. В своем  отце
я не сомневаюсь.
     - Вот уж не понимаю.
     - Попытаюсь объяснить... Существуют очень убедительные  доказательства,
что Бога нет, однако многие все равно верят, что он есть, и их вера  сильнее
любых доказательств.
     - Ты же сказал, что не любил отца. Как же ты  можешь  быть  так  в  нем
уверен?
     - В том-то, наверно, и дело.- Адам говорил медленно, осторожно.-  Может
быть, если бы я любил его, я бы ревновал. Как ты. Может быть... может  быть,
именно любовь заставляет человека сомневаться и не  верить.  Говорят,  когда
любишь женщину, все время в ней  сомневаешься,  потому  что  сомневаешься  в
себе. Теперь я это прекрасно понимаю. Я понимаю, как сильно ты его любил,  и
понимаю, что творила с тобой эта любовь. А я его не любил. Хотя он-то, может
быть, любил меня. Он меня испытывал, он меня и  обижал,  и  наказывал,  и  в
конце концов даже отдал в армию, будто в жертву принес, чтобы какую-то  вину
искупить. А вот тебя он не любил, и потому был в  тебе  уверен.  Возможно...
да, возможно, тут все как бы наоборот.
     Карл уставился на него широко открытыми глазами. - Не понимаю.
     - Я и сам еще не до конца разобрался. Для меня это открытие. Мне сейчас
очень хорошо. Наверное, еще никогда в жизни так хорошо не было. Я словно  от
чего-то избавился. Может быть, потом со  мной  будет  то  же,  что  с  тобой
сейчас, но пока я ничего не чувствую.
     - Не понимаю,- снова сказал Карл.
     - Но тебе понятно, что я не считаю нашего отца  вором?  И  что  он  был
обманщик, я тоже не верю.
     - А как же документы?..
     - Я на них и смотреть не буду. Моя вера в отца  для  меня  убедительнее
любых документов.
     - Так, думаешь, эти деньги надо взять? - тяжело дыша, спросил Карл.
     - Конечно.
     - Даже если он их украл?
     - Он их не украл. Не мог он их украсть.
     - Ничего не понимаю.
     - Не понимаешь? А ведь как раз в этом, может  быть,  весь  секрет...  Я
тебе никогда об этом не  напоминал,  но  скажи,  ты  помнишь,  как  ты  меня
поколотил перед тем, как я ушел в армию?
     - Помню.
     - А что было потом, помнишь? Ты  же  вернулся  с  топором,  чтобы  меня
убить.
     - Я все это плохо помню. Я тогда, верно, ума лишился.
     - В то время я не понимал, а сейчас понимаю - ты дрался за свою любовь.
- За любовь?
     - Да, за любовь,- сказал Адам.- А деньги эти  мы  употребим  с  толком.
Может, останемся жить здесь. А может, уедем... скажем, в Калифорнию.  У  нас
еще будет время решить. Ну и, конечно, мы должны поставить отцу  памятник  -
большой, настоящий.
     - Никуда я отсюда не поеду,- сказал Карл.
     - Погоди, время покажет. Никто нас не торопит. Поживем, увидим.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

     Я верю, что  у  вполне  обыкновенных  людей  может  родиться  чудовище,
монстр. Вам доводилось видеть таких уродов -  нелепые  страшные  создания  с
огромной головой или с крохотным туловищем; бывает, дети рождаются без  рук,
без ног, или с  тремя  руками,  или  с  хвостом,  или  рот  у  них  в  самом
неожиданном месте. Все это прихоть случая, и  никто  тут  не  виноват,  хотя
раньше полагали иначе. Когда-то  детей-уродов  считали  наглядной  карой  за
тайные грехи родителей.
     Но если природа допускает уродство телесное, почему бы ей не  создавать
и уродов умственных или психических?
     Внешний облик может остаться  без  изъянов,  но  если  игра  генов  или
деформация яйцеклетки приводят к рождению ущербных телом, то разве не можете
результате тех же процессов родиться ущербный душой?
     Уроды - это просто разной степени отклонения  от  признанной  нормы.  И
если один ребенок может появиться на свет без руки, другой может  точно  так
же родиться без зач