а  в  глазах
блестели слезы,
     - Знал бы, никогда бы не повел тебя  туда.  На  такое  нельзя  смотреть
никому, а уж маленькому мальчику тем паче.
     - Я ничего не видел, - пропищал Самюэл.- Ты же пригнул мне голову.
     - Вот и хорошо, что не видел.
     - А что там делали?
     - Ладно, придется тебе растолковать. Там убивали скверного человека.
     - Кто был скверный человек? Тот, золотой?
     - Да, он. И горевать о нем ты не должен. Убить его было необходимо.  Он
сотворил много, очень много зла - только  изверг  мог  додуматься  до  таких
ужасов. И печально мне не оттого, что  его  повесили,  а  оттого,  что  люди
превращают в праздник дело, которое следует свершать тайно и во мраке.
     - А я золотого человека видел. Он посмотрел прямо на меня.
     - Тем больше  моя  благодарность  Господу,  избавившему  нас  от  этого
злодея.
     - А что же он сделал?
     - Это так чудовищно, что я не стану тебе говорить.
     - У него были очень странные глаза, у этого золотого  человека.  Как  у
козы.
     - Пей-ка лучше свое сладкое молоко, а потом  я  куплю  тебе  палочку  с
лентами и блестящую свистульку.
     - А коробочку с картинкой?
     - И коробочку тоже, так что допивай молоко, и хватит клянчить.
     Вот и все  воспоминание  -  все,  что  он  раскопал  в  пыльных  недрах
прошлого.
     Спотыкаясь  о  камни.  Акафист  тяжело  взбирался  на  холм,  последней
преградой отделявший их от лощины, в которой лежало родное ранчо.
     Да, конечно, все дело в глазах, думал Самюэл. Лишь два раза в  жизни  я
видел такие глаза - непохожие на человеческие. А  еще  он  думал:  нет,  это
виноваты ночь и луна. Ну, скажите на милость, какая может быть  связь  между
золотым человеком, повешенным столько лет назад,  и  очаровательной  хрупкой
женщиной, ждущей ребенка? Лиза сто раз права - за мои глупые фантазии гореть
мне в аду. Всю эту чепуху я должен выкинуть  из  головы,  а  иначе,  того  и
гляди, заподозрю это беззащитное создание в сговоре с  нечистой  силой.  Как
легко мы попадаемся в сети собственных домыслов! А теперь напоследок подумай
хорошенько и забудь все, что тебе померещилось. Просто  что-то  необычное  в
разрезе или в цвете глаз. И все же нет, дело не в  этом.  Ее  взгляд  -  вот
причина. Тебя встревожил ее взгляд, а разрез и цвет глаз  тут  ни  при  чем.
Хорошо, но что же в этом взгляде зловещего? Разве не может  порой  такой  же
взгляд озарить лицо ангела? Все, хватит фантазировать,  и  никогда,  никогда
больше не смей бередить себя этими глупостями, слышишь?  Он  поежился.  Надо
будет смастерить силки для мурашек, подумал он.
     И дабы искупить свою тайную вину за черные мысли, Самюэл Гамильтон  дал
себе слово, что всеми силами поможет создать в Салинас-Валли новый Эдем.

2

     Когда Самюэл вошел утром в кухню, Лиза расхаживала  перед  плитой,  как
загнанный в клетку леопард, и ее  щечки-яблочки  горели  сердитым  румянцем.
Вьюшка была выдвинута, над дубовыми дровами гудел огонь, прогревая  духовку,
подготовленную  для  выпечки  хлеба,  который  белой  массой   подходил   на
противнях, стоявших рядом. Лиза поднялась до зари. Она всегда  вставала  так
рано. По ее понятиям, лежать в постели, когда рассвело, было так же  грешно,
как разгуливать вечером, когда солнце уже  село.  Лишь  одному  человеку  на
свете Лиза позволяла  безнаказанно  просыпать  и  зарю  и  восход  -  своему
младшенькому, своему последышу Джо, который, не боясь прослыть преступником,
нежился на хрустящих отглаженных простынях  до  позднего  утра.  Из  молодых
Гамильтонов на ранчо сейчас жили только Том и Джо. Том, большой, рыжий,  уже
успевший отрастить красивые пышные усы, сидел за кухонным столом,  и  рукава
его рубашки, как того требовало хорошее  воспитание,  были  не  закатаны,  а
спущены. Лиза  лила  из  ковшика  тесто  на  сковородку.  Оладьи  вздувались
подушечками, на тесте вспучивались и извергались  крошечные  вулканы,  потам
Лиза их переворачивала. Оладьи были аппетитного медового цвета с коричневыми
разводами. Их вкусный сладкий запах наполнял кухню.
     Самюэл вошел со двора. Он только что умылся, на лице и  бороде  у  него
поблескивала вода; переступив порог кухни, он тотчас опустил вниз закатанные
рукава синей рубашки. В доме миссис Гамильтон было не  принято  садиться  за
стол с закатанными рукавами. Позволить себе  такое  мог  только  невежа  или
человек, пренебрегающий хорошими манерами.
     - Припозднился я, матушка, - сказал Самюэл. Она даже  не  обернулась  к
нему. Деревянная лопаточка металась по сковороде, как нападающая на обидчика
змея, и оладьи шлепались белыми боками в шипящее масло.
     - И когда ж это ты вчера домой вернулся? - спросила она.
     - Да уж поздно было... поздно. Должно быть,  около  одиннадцати.  Я  на
часы не смотрел, боялся тебя разбудить.
     - Ничего, не разбудил, - сурово сказала Лиза. - Ты то, может, и  впрямь
думаешь, что шастать по дорогам среди  ночи  занятие  достойное,  да  только
Господь Бог  сам  с  тобой  разберется,  как  сочтет  нужным.-  Было  хорошо
известно,  что  Лиза  Гамильтон  и  Господь  Бог  почти  по  всем   вопросам
придерживались одинаковых взглядов. Она повернулась к столу, и  перед  Томом
опустилась тарелка с хрустящими горячими оладьями. - Ну и что там слышно,  в
поместье Санчеса?
     Самюэл подошел к жене, нагнулся и поцеловал ее в пухлую румяную щеку.
     - Доброе утро, матушка. Благослови меня, грешного.
     - Господь благословит, - машинально ответила Лиза.
     Самюэл сел за стол.
     - Благослови Господь и тебя, Том, - сказал он. Да, мистер Траск задумал
на ранчо большие перемены. Перестраивает старый дом, решил приспособить  его
для жилья.
     Лиза тотчас оторвалась от плиты.
     - Тот, в котором столько лет держали  коров  и  свиней?  -  Да,  но  он
перестелил полы и выломал старые оконные рамы. Все обновил, покрасил.
     - Там все равно будет свиньями пахнуть, - решительно  сказала  Лиза.  -
Свинья после себя такой дух оставляет, что его ничем не вывести.
     - Ну, почему же, матушка? Я туда заглянул, по комнатам походил - пахнет
только краской.
     - Когда краска высохнет, сразу опять свинячим духом понесет.
     - Он разбил огород, пустил через него ручей и  даже  для  цветов  место
отвел: у него там и розы будут, и все прочее... кое-что он даже  из  Бостона
выписывает.
     - И куда только Господь Бог смотрит! - мрачно сказала она. - Я и  сама,
конечно, розы люблю, но так швырять деньги на ветер...
     - Если розы приживутся, он обещал поделиться со мной черенками.
     Том доел оладьи и помешивал ложкой кофе. - Отец, а что он  за  человек,
этот мистер Траск?
     - Мне сдается, человек он хороший... и речь у него  приятная,  и  мысли
светлые. Пожалуй, немного любит помечтать...
     - Чья бы корова мычала, - перебила его Лиза. - Знаю, матушка, знаю.  Но
тебе не приходило в голову, что мне мечты заменяют многое такое, чего у меня
нет и быть не может? А мистер Траск мечтает о вещах вполне практических, и у
него есть звонкая монета, то бишь есть чем свои мечты подкрепить.  Он  хочет
превратить свою землю в сад, и ведь превратит, я уверен. - А  как  тебе  его
жена? - спросила Лиза. - Ну что... она очень молодая  и  очень  хорошенькая.
Тихая, все больше молчит, но оно и понятно; ей скоро рожать, в первый раз.
     - Это я слышала, - кивнула Лиза. - Как была ее девичья фамилия?
     - Не знаю.
     - Ну а хоть откуда она родом?
     - Не знаю.
     Она поставила перед ним тарелку с оладьями, налила ему  кофе  и  заново
наполнила кружку Тома. - Ничего-то ты не разузнал. Как она одевается?
     - Очень хорошо, красиво... На ней было синее платье и розовая  жакетка,
коротенькая, но в обтяжку.
     - Уж на это-то у тебя глаз наметан. И как, по-твоему, эти наряды у  нее
из магазина, или сама шила?
     - Я думаю, из магазина.
     - А вот в этом ты ничего не понимаешь, - заявила Лиза.  -  Десси  перед
отъездом в Сан-Диего сшила себе дорожный костюм, так ты тоже думал,  что  он
покупной.
     - Ах, она ж умница, наша  Десси!  -  сказал  Самюэл.-  Золотые  руки  у
девочки.
     - Десси подумывает открыть в Салинасе  швейную  мастерскую,  -  заметил
Том.
     - Да, она говорила, - кивнул Самюэл.- Ее платья  пойдут  нарасхват,  не
сомневаюсь.
     - В Салинасе? -Лиза уперла руки в боки. - Десси мне ничего не говорила.
     - Вот, Том, мы и оказали нашей  любимице  медвежью  услугу,  -  покачал
головой Самюэл.- Она-то хотела сама порадовать маму, сюрприз ей  сделать,  а
мы два болтуна, прорвало нас, как худой мешок с зерном.
     - Уж мне-то она могла бы и сказать, - нахмурилась Лиза. - Я сюрпризы не
люблю. Ладно, рассказывай дальше. Что она делала?
     - Кто?
     - Как это кто? Миссис Траск, конечно.
     - Что делала? Ничего. Просто сидела в кресле под дубом. У нее ведь  уже
скоро срок подходит.
     - Ну а руки-то, Самюэл, руки у нее чем были заняты?
     Самюэл покопался в памяти.
     - По-моему, ничем. Руки у нее, помнится,  маленькие...  они  у  нее  на
коленях лежали. Лиза недоверчиво фыркнула.
     - И не шила, не штопала, не вязала?
     - Вроде нет, матушка.
     - Не к добру надумал ты к ним ездить, ох, не  к  добру.  Богатством  да
праздностью дьявол человека в искус сводит,  а  ты  соблазнам  не  больно-то
противишься.
     Самюэл поднял глаза на жену и весело засмеялся.  Порой  Лиза  восхищала
его до глубины души, но он даже не мог бы с5ясг-1нть ей почему.
     - Я, Лиза, буду  туда  ездить  только  за  богатством.  Как  раз  думал
потолковать с тобой об  этом  после  завтрака,  чтобы  ты  спокойно  села  и
выслушала. Мистер Траск просит меня  пробурить  ему  несколько  колодцев  и,
может быть, построить заодно ветряные мельницы и крытые резервуары для воды.
     - Небось одни разговоры. Что еще за  мельницы  такие?  Может,  их  вода
крутить  будет?  А  заплатить-то  он  заплатит?  Или  опять   потом   будешь
оправдываться.   "Заплатит,   когда   урожай   соберет",   -    передразнила
она."Заплатит, когда умрет его богатый дядюшка". Я-то давно знаю, да и тебе,
Самюэл, пора наконец понять:  кто  сразу  не  заплатил,  потом  не  заплатит
никогда. Уж столько тебе сулили да обещали, что на те обещания мы могли бы и
в Долине ферму купить!
     - Адам Траск заплатит обязательно, -  сказал  Самюэл.-  Он  человек  со
средствами. Отец большое наследство ему оставил. Так что, матушка, работой я
на всю зиму обеспечен. Подкопим деньжат, а уж на Рождество  закатим  пир  на
весь мир. Насчет колодцев мы договорились, что он будет платить по пятьдесят
центов за фут, а за мельницы -  отдельно.  И  все,  кроме  обшивок,  я  могу
изготовить сам, прямо здесь. Но мальчикам  придется  мне  помогать.  Я  хочу
взять с собой и Тома, и Джо.
     - Джо никуда не поедет, - сказала она. -  Ты  же  знаешь,  он  хрупкого
здоровья.
     - Я и подумал, что неплохо бы эту хрупкость слегка а из него вытравить.
А то когда-нибудь с голоду помрет.
     - Джо я не пущу, - отрезала она. - Кто будет вести хозяйство на  ранчо,
когда вы с Томом уедете?
     - Хочу попросить вернуться Джорджа. Он хотя и  в  Кинг-Сити  живет,  но
работа клерка ему не очень нравится.
     - Нравится или не нравится, а за  восемь  долларов  в  неделю  может  и
потерпеть.
     - Матушка! - воскликнул Самюэл.- В кои-то веки нам улыбнулась судьба и,
глядишь, мы нацарапаем нашу  фамилию  на  скрижалях  банковской  книжки.  Не
воздвигай же  своими  речами  преграду  между  нашей  семьей  и  богатством!
Смилуйся, матушка!
     Все утро, занимаясь домашними делами, Лиза недовольно ворчала, а Том  и
Самюэл тем временем проверяли буровой станок,  подтачивали  резцы,  рисовали
наброски ветряков новой  конструкции,  вымеряли  доски  и  бревна.  Ближе  к
полудню Джо наконец вышел во двор, и то, что он увидел, так его увлекло, что
он попросил Самюэла взять его с собой работать у Траска. Самюэл отрицательно
покачал головой:
     - Скажу сразу, Джо, я против. Ты должен остаться здесь, с матерью.
     - Но, отец, мне очень  хочется.  Не  забывай,  мне  на  будущий  год  в
колледж, в Пало-Альто.  Так  что  я  все  равно  отсюда  уеду.  Ну  разреши,
пожалуйста. Я обещаю работать хорошо.
     - Если бы ты  с  нами  поехал,  то,  конечно,  работал  бы  хорошо,  не
сомневаюсь. Но я против. И буду очень тебе признателен, если в  разговоре  с
матерью ты как бы случайно об атом упомянешь. Скажешь, что я против,  можешь
даже намекнуть, что я тебе отказал наотрез.  Джо  улыбнулся,  а  Том  громко
захохотал. - А потом  ты  позволишь  ей  тебя  переубедить?  -  отсмеявшись,
спросил Том. Самюэл бросил на сыновей грозный взгляд.
     - Я человек железных принципов, - заявил он.- Уж если что решу, то стою
на своем как скала. Я все взвесил, все обдумал, и вот мое последнее слово  -
Джо с нами не поедет. Вы  же  не  хотите,  чтобы  ваш  отец  отказывался  от
собственных слов.
     - Прямо сейчас пойду и поговорю с ней, - сказал Джо.
     - Только не перегибай палку, сынок, - вдогонку ему посоветовал Самюэл.-
Действуй с умом. Веди себя так, чтобы мать сама все решила. А пока я  напущу
на себя непреклонный вид.
     Два дня спустя с ранчо Гамильтонов  выехал  большой  фургон,  груженный
досками и инструментами. Том правил четверкой лошадей, а рядом с ним, болтая
ногами, сидели Самюэл и Джо.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

     Когда я сказал, что Кэти была монстр, я  действительно  так  думал.  Но
сейчас, когда я, фигурально говоря, вчитываюсь в нее, как  в  книгу,  сквозь
лупу разбираю набранное петитом  и  заново  изучаю  сноски,  меня  одолевают
сомнения.  Загвоздка  в  том,  что  мы  не  знаем,  чего  Кэти  хотела,   и,
следовательно, нам не понять, добилась она своего или нет. И если  ее  жизнь
была не столько продвижением к намеченной цели, сколько  бегством  от  некой
опасности, мы все равно не поймем, удалось ли ей спастись. Кто знает,  может
быть, Кэти не раз пыталась объяснить людям, что она собой  представляет,  но
ей мешало отсутствие общего языка. Возможно, она выражала  себя  через  свои
поступки, которые и  были  ее  языком,  лаконичным,  емким,  не  поддающимся
расшифровке. Сказать, что Кэти была плохая, легче всего,  но  это  мало  что
дает, если мы не знаем, почему она была такой.
     Женщина, спокойно поджидающая конца беременности, а до тех пор  живущая
на нелюбимой ферме с нелюбимым человеком, - вот та Кэти, которую рисует  мне
мое воображение.
     Целыми днями она сидела под дубом в кресле,  и  ее  сложенные  замочком
руки, казалось, любовно оберегали одна другую.  Она  очень  растолстела,  ее
тучность была ненормальной даже по меркам тех лет, когда женщины почитали за
великое счастье рожать крупных детей и гордились каждым фунтом, набранным за
время беременности. Тугой, тяжелый, надутый  живот  обезобразил  ее  фигуру;
стоять Кэти могла, лишь опираясь обо что-нибудь руками. Но, если не  считать
этого огромного, торчащего вперед бугра, в остальном Кэти не изменилась.  Ее
плечи, шея, руки, лицо не расплылись  и  были  по-прежнему  тонкими,  как  у
девочки. Грудь не увеличилась, соски не потемнели. Молочные железы  даже  не
набухли - организм вовсе не  готовился  вскармливать  новорожденного.  Когда
Кати сидела за столом, вы бы не догадались, что она беременна.
     В те годы при беременности не измеряли ширину и объем таза,  не  делали
анализов крови и не прописывали кальций. Женщины теряли зубы, каждый ребенок
обходился в один зуб. Это уж  был  закон.  А  еще  беременные  часто  бывали
необычайно капризны в еде, их, как злословили некоторые, тянуло  на  дерьмо;
считалось, что подобные причуды  -  расплата  женщин  за  не  прощенный  Еве
первородный грех.
     В сравнении с иными дамами  у  Кэти  были  простые  прихоти.  Плотники,
чинившие старый дом, жаловались, что у них постоянно пропадает мел,  которым
они пользовались для разметки. Ноздреватые белые  бруски  исчезали  один  за
другим. Кэти воровала их и дробила на части. Набивала этими кусочками карман
передника и, когда рядом  никого  не  было,  крошила  мел  зубами  в  мягкую
известковую кашу. Говорила Кэти очень мало. Взгляд у нее  был  отстраненный.
Казалось, она перенеслась куда-то далеко, а вместо себя, чтобы  скрыть  свое
отсутствие, оставила механическую куклу.
     А вокруг  Кэти  кипела  бурная  деятельность.  Адам,  полный  замыслов,
радостно созидал свой Эдем. Самюэл с сыновьями, пробурив сорок футов,  дошли
до воды и установили в колодце новомодную и дорогую обсадную  трубу,  потому
что Адам признавал все только самое лучшее.
     Перенеся буровой  станок  на  новое  место,  Гамильтоны  начали  бурить
следующую скважину. Спали они в палатке, еду готовили на костре.  Но  каждый
день один из них непременно ездил домой - то за инструментами, то что нибудь
передать Лизе.
     Адам бестолково суетился, как пчела, ошалевшая от роскоши цветника.  Он
присаживался рядом с Кэти и захлебываясь  рассказывал  про  корешки  ревеня,
которые только что пришли по почте. Он рисовал ей эскиз крыла,  придуманного
Самюэлом для  ветряной  мельницы.  Эта  конструкция  позволяла  менять  угол
наклона крыла и была неслыханным новшеством. Он  мчался  верхом  на  буровую
площадку и  своими  вопросами  отвлекал  Гамильтонов  от  работы.  И  вполне
понятно, что если с Кэти он обсуждал строительство колодцев,  то  разговоры,
которые он вел, заглядывая в колодец, в основном касались родов и  ухода  за
детьми. Для Адама то было прекрасное время, он о таком и  не  мечтал.  Жизнь
раскинулась перед ним во всю ширь, и он царил над  этим  простором.  А  лето
переходило в жаркую благоуханную осень.

2

     На буровой площадке Гамильтоны только что  перекусили  бутербродами  из
выпеченного Лизой хлеба с дешевым сыром и запили этот нехитрый обед горьким,
как яд, кофе, который сварили в жестянке на костре. Глаза у Джо слипались, и
он прикидывал, как бы улизнуть в кусты и слегка вздремнуть.
     Самюэл, опустившись на колени в кучу песка, рассматривал  поломанные  и
развороченные лопасти бура. Как раз,  когда  Гамильтоны  собирались  сделать
перерыв и пообедать, они наткнулись на  глубине  тридцати  футов  на  что-то
непонятное, искромсавшее бур, словно он был не из стали, а из свинца. Самюэл
поскоблил обломанный резец перочинным ножом и вгляделся  в  крошки,  упавшие
ему па ладонь. Глаза его засияли детским восторгом. Он  пересыпал  крошки  в
руку Тома.
     - Посмотри, сынок. Как по-твоему, что это?
     Джо лениво поднялся со  своего  места  возле  палатки  и  тоже  подошел
посмотреть. Том внимательно  изучал  кусочки  породы,  лежавшие  у  него  на
ладони.
     - Не знаю, но что-то очень твердое,  -  сказал  он.  Алмаз...  вряд  ли
алмазы такие большие не бывают. Скорее похоже на металл. Может, там  паровоз
закопан?
     Самюэл засмеялся.
     - И ведь на какой глубине! - с  восхищением  воскликнул  он.-  Тридцать
футов!
     - Похоже на инструментальную сталь, - заметил Том. - У нас  даже  нечем
поцарапать, чтобы проверишь. Только тут он  увидел  мечтательный  восторг  в
глазах отца, и от радостного предвкушения его пронизала дрожь. Дети  Самюэла
любили,  когда  отец  давал  разгуляться  воображению.  В  такие  минуты  им
открывался мир, полный чудес.
     - Говоришь, металл, - сказал Самюэл.- Думаешь,  сталь.  Том,  я  сейчас
попробую угадать, а потом отправим в лабораторию и тогда посмотрим,  прав  я
или нет. Итак, моя гипотеза - слушай и запоминай. Я думаю,  в  состав  этого
вещества входит никель и, может быть, серебро, а также углерод  и  марганец.
Как бы я хотел вытащить эту штуку наверх. Она лежит в морском песке. Ведь  в
скважине как раз пошел слой морского песка.
     - Постой, - озадаченно сказал Том.- И никель, и  серебро...  Тогда  что
там, по-твоему?
     - Произошло это, должно быть, много  тысяч  лет  тому  назад,  -  начал
Самюэл, и сыновья поняли, что отец мысленно видит то,  о  чем  рассказывает.
Возможно, кругом была вода... возможно, здесь было м