тся, поражение наших армий не могло не  иметь  одним  из
своих последствий дальнейшего ухудшения нашего положения, превратившего-
ся затем в катастрофу. Что это именно так, видно  из  следующего.  Разве
каждое военное поражение всегда непременно приводило к надлому  нации  и
государства? С каких это пор такие  результаты  неизбежно  сопутствовали
всякой проигранной войне? Да разве в истории всегда бывало так,  что  от
одной проигранной войны нации непременно погибали?
 
   Ответить на это можно совсем коротко: лишь тот народ погибал,  проиг-
рав войну, для которого военное поражение бывало расплатой за внутреннюю
гнилость, трусость, бесхарактерность,  словом,  за  потерю  собственного
достоинства. В других случаях военное поражение скорее давало  толчок  к
новому великому подъему, а вовсе не становилось надгробным памятником на
могиле данного народа.
 
   В истории мы найдем бесконечное число примеров,  подтверждающих  пра-
вильность сказанного.
 
   Наше поражение в мировой войне к сожалению, было отнюдь  не  незаслу-
женной катастрофой, а увы, заслуженным  наказанием  со  стороны  вечного
провидения. К нашему горю мы более чем заслужили это  поражение.  Потеря
войны является только одним из наиболее бросающихся  в  глаза  симптомов
нашей деградации в целом ряде таких симптомов, которые только менее вид-
ны простому глазу. Отрицать это могут лишь те, кто хочет прятать  голову
под крыло.
 
   Достаточно только обратить внимание на то, какие явления сопутствова-
ли нашему военному поражению. Разве во многих кругах мы не могли конста-
тировать откровенно бесстыдных восторгов по поводу этого несчастья, пос-
тигшего нашу родину? Разве что-либо подобное было  бы  вообще  возможно,
если бы всем своим поведением мы не заслужили этого ужасного  несчастья.
Разве не было и худшего: разве не находились люди, которые прямо хваста-
лись тем, что своей "работой" им удалось наконец поколебать  наш  фронт.
Ведь все это делали не французы, не англичане, нет,  нет,  этим  позором
покрывали свои головы подлинные немцы! Разве не заслужили мы тех несчас-
тий, которые обрушились на нашу голову? Мало того: разве после всего со-
вершившегося не приняли мы еще на себя открыто вину за само  возникнове-
ние войны и разве не сделали мы  это,  ясно  сознавая,  что  в  действи-
тельности вина была вовсе не на нашей стороне?
 
   Нет и тысячу раз нет. Уже по одному тому, как воспринял немецкий  на-
род наше военное поражение, совершенно ясно, что причины катастрофы Гер-
мании следует искать вовсе не в потере тех или других позиций на  фронте
к концу войны, вовсе не в неудаче нашего последнего наступления  и  т.п.
Если бы в самом деле причина была в том, что сама  наша  армия  надломи-
лась, если бы несчастья родины вызваны были только поражением на фронте,
- тогда германский народ и к самому факту поражения отнесся бы совершен-
но по-иному. Тогда народ наш встретил бы весть о поражении с тяжелым го-
рем, со стиснутыми зубами;  тогда  сердца  наши  преисполнились  бы  еще
большей ненависти и ожесточения против  внешнего  врага,  которому  злая
судьбина обеспечила победу над нами; тогда наша нация по примеру римско-
го сената поспешила бы навстречу побитым дивизиям, чтобы просить  их  не
впадать в отчаяние, а продолжать верить в звезду нашей нации.  Тогда  мы
сумели бы сохранить чувство благодарности к героической, хотя  и  побеж-
денной армии, и мы сумели бы встретить ее с  соответствующим  выражением
благодарности за понесенные жертвы. Тогда и сама капитуляция перед  про-
тивником произошла бы в совершенно другой обстановке. Если  бы  разум  и
подсказал, что подписать капитуляцию необходимо, то сердцем  мы  готови-
лись бы уже к предстоящему новому подъему.
 
   Вот как воспринято было бы военное поражение, если бы дело шло только
о том, что нам изменило счастье на фронтах. Тогда  никто  не  посмел  бы
смеяться и плясать по поводу случившегося, тогда никто не  хвастался  бы
своей трусостью, не объявлял бы поражение чем-то хорошим, никто не изде-
вался бы над армией и никто не посмел бы вываливать в  грязи  знамена  и
кокарды наших полков. Тогда у нас не могли бы разыграться те ужасы,  ко-
торые позволили английскому офицеру полковнику  Репингтону  презрительно
сказать, что "из каждых трех немцев по крайней мере один является измен-
ником". Нет, тогда волна измены не приобрела бы такой  чудовищной  силы;
никогда дело не дошло бы до того, что в течение пяти лет изо дня в  день
уважение к нам со стороны других народов неизменно падало.
 
   Из одного этого достаточно ясно, насколько лживым является  утвержде-
ние, будто причиной германской катастрофы была потерянная война.  Нет  и
нет! Наш крах на фронте сам по себе был только результатом  целого  ряда
болезней, постигших немецкую нацию еще до начала войны. Военное  пораже-
ние явилось только первым, до очевидности бесспорным внешним подтвержде-
нием того, что Германия уже давно заболела. Сама же болезнь  заключалась
в яде морального разложения, в ослаблении инстинкта  самосохранения,  во
всей той внутренней слабости, во всех  тех  разнообразных  недомоганиях,
которые давно уже подтачивали весь фундамент государства.
 
   Ответственность за проигранную войну попытались взвалить на  генерала
Людендорфа. Тут уже приходится прямо сказать: нужна  вся  бессовестность
евреев и весь медный лоб марксистов,  чтобы  осмелиться  взваливать  от-
ветственность как раз на того человека, который один только во всей Гер-
мании с величайшим напряжением сил, с почти нечеловеческой энергией  бо-
ролся за то, чтобы спасти Германию от позора, унижений и катастрофы.  Но
евреи и марксисты знали, что они делали. Напав на  Людендорфа,  они  тем
самым парализовали возможное нападение со стороны Людендорфа на них  са-
мих, ибо один Людендорф мог стать для них самым опасным  обвинителем,  у
него одного были все данные для того, чтобы с успехом разоблачить преда-
телей. Вот почему изменники и спешили вырвать из рук Людендорфа его  мо-
ральное орудие.
 
   Эти господа исходили из того правильного расчета, что чем  чудовищнее
солжешь, тем скорей тебе поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи,
нежели маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают,  что
в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно  солгать  они,
пожалуй, постесняются. Большая ложь даже просто не придет им  в  голову.
Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны
на слишком уж чудовищную ложь, на  слишком  уж  бессовестное  извращение
фактов. И даже когда им разъяснят, что дело идет о лжи чудовищных разме-
ров, они все еще будут продолжать сомневаться и склонны  будут  считать,
что вероятно все-таки здесь есть доля истины. Вот почему виртуозы лжи  и
целые партии, построенные исключительно на лжи, всегда прибегают  именно
к этому методу. Лжецы эти прекрасно  знают  это  свойство  массы.  Солги
только посильней - что-нибудь от твоей лжи да останется.
 
   Ну, а известно, что виртуозами из виртуозов по части лжи во все  вре-
мена были евреи. Ведь уже само существование  евреев  построено  на  той
большой лжи, будто евреи представляют собою не расу, а только  религиоз-
ную общину. Недаром же один из самых великих людей, которых  знала  наша
история, навсегда заклеймил евреев, сказав о них, что они являются  "ве-
ликими мастерами лжи". Кто этого не понимает или кто этому не хочет  по-
верить, тот неспособен бороться за торжество правды на земле.
 
   Теперь немецкому народу, пожалуй, приходится еще радоваться тому, что
разъедавшая  его  организм  невыявленная,  но  изнурительная  болезнь  в
1918-1919 г., прорвалась наружу в форме бурной  катастрофы.  Не  случись
этого, наша нация шла бы навстречу гибели, быть может,  более  медленно,
но верно. Болезнь приобрела бы хронический характер; между  тем  теперь,
приняв такие острые формы, она по крайней мере бросается в глаза всем, и
внимание лучшей части народа приковано к необходимости  лечения  ее.  Не
случайно то, что человек легче справился с чумой, нежели с туберкулезом.
Чума проявляется в страшной, чрезвычайно пугающей и отталкивающей  чело-
века форме; туберкулез - в гораздо  менее  отталкивающей,  но  не  менее
опасной форме изнурительной болезни. Чума внушает человеку великий ужас,
туберкулез же ввергает его в постепенное безразличие. В результате полу-
чается то, что на борьбу с чумой человек бросается с безудержной энерги-
ей, а  борьбу  с  туберкулезом  ведет  в  сущности  лишь  очень  слабыми
средствами. Так и случилось, что чуму человек поборол, а туберкулез  по-
борол самого человека.
 
   То же можно сказать и относительно заболеваний целых  народных  орга-
низмов. Если заболевание не принимает катастрофического характера, чело-
век постепенно привыкает к нему, а общество со временем все таки погиба-
ет. При такой ситуации приходится считать прямо счастьем, когда  процесс
медленного гниения внезапно сменяется бурным  проявлением  болезни  нас-
только, что народ по крайней мере сразу отдает себе  отчет  в  том,  как
опасно его положение. В этом  и  заключается,  можно  сказать,  благоде-
тельное значение катастрофического пути развития. При прочих равных  ус-
ловиях катастрофа может стать исходным пунктом преодоления болезни.
 
   Но и в этом последнем случае для того, чтобы приступить  к  успешному
лечению болезни, надо прежде всего правильно понять источник ее.
 
   Правильно различить возбудителя болезни и породившие его причины и  в
этом случае является важнейшим делом. Но провести это различие будет тем
труднее, чем дольше микробы болезни пребывают уже в народном  организме,
ибо при длительности пребывания их в организме больной привыкает к ним и
начинает считать их естественной составной частью своего тела. Есть  та-
кие безусловно вредные яды, к которым однако  организм  легко  привыкает
настолько, что перестает считать их "чуждыми" себе и начинает  видеть  в
них необходимую принадлежность народного организма. Он привыкает  к  ним
настолько, что во всяком случае видит в них зло неизбежное  и  перестает
даже помышлять о том, что надо бы найти возбудителя болезни и  покончить
с ним.
 
   Так и у нас уже задолго до начала мировой войны  организм  разъедался
известным ядом, и в то же время к этому яду настолько привыкли, что  ре-
шительно никто - разве только за отдельными исключениями - не  заботился
выявить возбудителя болезни и побороть его. В виде исключения люди иног-
да задумывались только над болезненными явлениями в области  экономичес-
кой жизни. Ненормальности в этой сфере иногда еще привлекали к себе вни-
мание, но в целом ряде других областей мы проходили совершенно  спокойно
мимо ненормальностей.
   А между тем уже и тогда налицо было немало симптомов упадка, над  ко-
торыми следовало задуматься очень серьезно.
   Что касается ненормальностей экономического порядка, то тут приходит-
ся отметить следующее:
 
   Бурный рост народонаселения в нашем государстве выдвигал уже до нача-
ла войны проблему достаточного пропитания Германии и ставил эту проблему
в центре всех наших политических и экономических задач. У  нашего  госу-
дарства, к сожалению, нехватило  решимости  стать  на  единственно  пра-
вильный путь разрешения этой проблемы.  Нашим  государственным  деятелям
казалось, что им удалось изобрести более легкий и дешевый путь  к  цели.
Наш отказ от политики завоевания новых земель в Европе и избранная  нами
вместо этого безумная политика так  называемого  мирного  экономического
завоевания земли неизбежно должны были привести к вредной политике безг-
раничной индустриализации.
 
   Первым и очень тяжким последствием этой политики  было  вызванное  ею
ослабление крестьянства. В той самой мере, в  какой  таяло  крестьянское
сословие, в этой же мере неудержимо  возрастала  численность  городского
пролетариата. В конце концов утеряно было всякое равновесие.
 
   К этому прибавился рост неравенства - резкая разница между богатством
и бедностью. Нищета и изобилие жили теперь в такой непосредственной бли-
зости друг к другу, что результаты неизбежно должны были быть печальные.
Нужда и частая  безработица  начали  играть  человеком,  усиливая  недо-
вольство и озлобление в рядах бедняков.  Результатом  всего  этого  было
усиление политического раскола между классами. Несмотря на то, что стра-
на переживала эпоху экономического расцвета, недовольство кругом  стано-
вилось все больше и глубже. В конце концов всюду утвердилось  убеждение,
что "долго так продолжаться не может". И в то же время  люди  совершенно
не представляли себе, что же надо и что можно сделать  для  того,  чтобы
переменить все это.
 
   Налицо были  типичные  симптомы  глубочайшего  недовольства,  которое
обыкновенно на первых порах так и проявляется.
 
   Еще гораздо хуже были другие симптомы, тоже вытекавшие из  того,  что
экономическому фактору было придано чрезмерное значение.
 
   Поскольку  хозяйство  становилось  владыкой  государства,   поскольку
деньги неизбежно становились главным божеством, перед которым все и  вся
падало ниц. Старые небесные боги все больше сдавались  в  архив;  теперь
фимиам воскурялся только единому богу-мамане. Началось вырождение худше-
го вида - вырождение тем более опасное, что нация шла  навстречу  эпохе,
сопряженной с величайшими опасностями и требующей от сынов ее именно ге-
роизма. Становилось ясно, что Германия идет навстречу  тому  дню,  когда
только силою меча она сможет обеспечить себе кусок хлеба и  "мирный  хо-
зяйственный труд".
 
   Власть денег была, увы, санкционирована и  той  инстанцией,  которая,
казалось бы, больше всех должна была восстать против нее: его величество
германский император стал втягивать в орбиту финансового капитала  также
высшее дворянство, что конечно могло  иметь  только  самые  несчастливые
последствия. Вину Вильгельма II несколько  смягчало  то  обстоятельство,
что этой опасности не замечал и сам Бисмарк. Благодаря втягиванию высше-
го дворянства в круговорот финансового капитала идеальные добродетели на
деле подчинялись влиянию силы денег. Было ясно, что раз ставши  на  этот
путь, военная аристократия в кратчайший срок должна будет  отступить  на
задний план перед финансовой аристократией.  Денежные  операции  удаются
легче, нежели военные операции на полях битвы. Истинного героя, истинно-
го государственного деятеля вовсе не так уже прельщало придти  в  тесное
соприкосновение с еврейскими банкирами. Награды и  отличия  за  воинские
подвиги стали очень дешевы. Истинный  воин  предпочитал  теперь  отказы-
ваться от таких наград. Да и с точки зрения чистоты крови  этот  процесс
также имел глубоко печальные последствия. Дворянство постепенно лишалось
и чисто расовых предпосылок  своего  существования.  Значительная  часть
благородного дворянства теперь скорее заслуживала эпитета:  "неблагород-
ное дворянство".
 
   Постепенное исчезновение прав личной собственности и  систематический
переход всего хозяйства в собственность акционерных обществ представляли
собою грозный симптом экономического упадка.
 
   Этим самым всякий труд целиком становился объектом спекуляции со сто-
роны бессовестных ростовщиков. Отделение собственности от труда принима-
ло самые острые формы. Теперь праздник был на  улице,  биржи.  Биржевики
торжествовали свою победу и медленно, но неуклонно забирали в свои  руки
всю жизнь страны, все дело контроля над судьбами нации.
 
   Уже до начала мировой войны через посредство акционерных обществ  все
германское хозяйство все более подпадало под контроль интернационального
капитала. Часть германской индустрии  делала  правда  серьезные  усилия,
чтобы уйти от этой судьбы, но в конце концов и она пала жертвой  объеди-
ненного натиска со стороны алчного  финансового  капитала,  ведшего  всю
свою борьбу с помощью преданного ему друга - марксизма.
 
   Долгая война, которая велась против германской  "тяжелой  индустрии",
была только началом подчинения всего германского  хозяйства  интернацио-
нальному контролю. К этому подчинению с самого  начала  стремился  марк-
сизм. Но только с победой революции в  1918-1919  гг.  марксизм  оконча-
тельно достиг этой своей цели. Сейчас, когда я пишу эти строки, интерна-
циональный финансовый капитал одержал еще одну победу: он подчинил  себе
также германские железные дороги. "Международная" социал-демократия  тем
самым видит осуществленной еще одну из своих целей.
 
   Насколько чрезмерное значение стали придавать у нас фактору экономики
и насколько въелся этот предрассудок в сознание немецкого народа,  можно
судить хотя бы потому, что и по окончании мировой войны  господин  Стин-
нес, один из самых выдающихся представителей немецкой  промышленности  и
торговли, смог выступить с открытым заявлением, что спасти Германию  мо-
жет-де только одна экономика как таковая. Этот вздор проповедывался  как
раз в такой момент, когда Франция например видела  главнейшую  задачу  в
том, чтобы перестроить дело преподавания в своих школах  в  гуманитарном
духе и решительно бороться против той ошибочной мысли, будто судьбы  на-
рода и государства зависят не от вечных идеальных ценностей, а от факто-
ров экономики. Изречение Стиннеса принесло огромный вред. Оно было подх-
вачено с изумительной быстротой и использовано было  самым  бессовестным
образом теми шарлатанами и невежественными знахарями, которых германская
революция выдвинула на посты вершителей судеб нашей родины.
   Одним из худших симптомов распада в довоенной Германии была та  поло-
винчатость, которая охватывала тогда все и  вся.  Половинчатость  всегда
является результатом собственной неуверенности в том или другом деле,  а
также вытекающей отсюда или из каких-либо других  причин  трусости.  Эту
болезнь мы питали всей нашей постановкой дела воспитания .
 
   Дело воспитания в Германии отличалось и  до  войны  рядом  крупнейших
слабостей. Воспитание было поставлено у нас чрезвычайно  односторонне  и
подготовляло человека только к тому, чтобы он многое "знал", а не к  то-
му, чтобы он "умел". Еще меньше внимания у нас обращалось  на  выработку
характера человека, поскольку вообще характер можно вырабатывать. Совсем
мало заботились у нас о выработке чувства ответственности и уж вовсе  не
заботились о воспитании воли и решимости. В результате у нас  получались
не сильные натуры, а чрезмерно разносторонние "всезнайки" каковыми  нас,
немцев, больше всего и привыкли считать в довоенную эпоху. Немца  любили
за то, что его можно употребить на всякое дело, но его очень мало уважа-
ли именно за слабоволие. Ведь недаром немец легче всех других растворял-
ся среди иных народов, теряя связь со своей нацией и со  своим  отечест-
вом. Наша замечательная поговорка "с одной шапочкой в руке  ты  пройдешь
по всей стране" достаточно говорит сама за себя.
 
   Эта наша покорность была особенно вредна, поскольку предопределяла  и
взаимоотношения между подданными и их монархом. Форма  требовала,  чтобы
немец беспрекословно одобрял все, что соизволит вымолвить его  Величест-
во, и решительно никогда и ни в чем не мог ему возразить. Но именно  тут
всего больше не хватало нам чувства гражданского достоинства.  Именно  в
результате недостатка этого чувства впоследствии и погибла монархия  как
институт.
 
   Ни к чему хорошему сервилизм привести не мог. Только для  льстецов  и
блюдолизов, только для всех  этих  вырождающихся  субъектов  такое  сер-
вильное отношение к своему монарху могло быть приятно. Честным и стойким
душам это не могло нравиться и не нравилось. Вся  эта  "всеподданнейшая"
мелкота в любую минуту готовая ползать на коленях перед своим монархом и
расточителем благ, проявляла невероятную наглость и развязность в  отно-
шении всего остального мира, особенно когда эти субъекты  могли  изобра-
жать из себя монополистов монархических чувств, а всех остальных грешни-
ков и мытарей изображать противниками монархии. Такие чер