ла вниз, уходя к равнинным полям, и на фоне
ясного неба вздымался - уже заметно ближе - меловой отрог в кружевной
мантии зеленого дерна. У вершины Мейсон углядел подсобный вагончик,
ограждение, воздвигнутое вокруг темной дыры пробитой шахты, и кучку
крошечных человечков, суетящихся у металлической конструкции подъемника.
Что там происходит, хотелось бы знать? Наблюдая, как миниатюрные рабочие
один за другим исчезают в шахте, Мейсон пожалел, что отправился пешком, не
догадавшись воспользоваться автомобилем жены.
  Пока он, как обычно, весь день работал в библиотеке, сценка из загадочной
пантомимы вновь и вновь вставала перед его глазами, заслоняя воспоминания о
лижущих улицы волнах и неотвязную мысль о том, что кто-то еще должен был
ощутить присутствие моря.
  Поднявшись в спальню, Мейсон увидел, что Мириам, в полной экипировке и с
выражением мрачной решимости на лице, сидит в кресле у окна.
  - Что-то случилось?
  - Я жду.
  - Ждешь? Чего же?
  - Явления моря, разумеется! Не обращай внимания, ложись спать. Я посижу в
темноте.
  - Мириам... - Мейсон устало ухватил ее за руку и попытался вытащить из
кресла. - Ну что ты хочешь этим доказать?!
  - Разве ты не понимаешь?
  Мейсон сел на кровать. Почему-то - он и сам толком не знал почему - ему
хотелось как можно дольше удерживать жену подальше от моря... и дело тут
было не только в ее безопасности.
  - Это ты не понимаешь, Мириам. Возможно, я и впрямь не вижу его в
буквальном смысле слова. Может статься, это... -он запнулся, но быстро
сымпровизировал, - всего лишь галлюцинация, или сон, или...
  Мириам упрямо покачала головой, изо всех сил вцепившись в ручки кресла.
  - Я так не думаю. В любом случае я намерена выяснить все возможное.
  Мейсон, вздохнув, растянулся поверх одеяла.
  - Мне кажется, дорогая, ты подходишь к проблеме не с той стороны...
  Мириам резко выпрямилась.
  - Нет уж, Ричард! Подумать только, какой ты спокойный и ироничный, как
хладнокровно рассуждаешь, как сжился со своей маленькой неприятностью...
прямокакслегкой мигренью. Вотчтоужасно! Бойся ты до смерти этого моря, я бы
и беспокоиться не стала!..
  Через полчаса ему все же удалось уснуть - под присмотром жены, чьи глаза
следили за ним из темноты.
  Отдаленное бормотание волн, шипение бегущей пены... Мейсон пробудился ото
сна - где грохотал прибой и бурлили глубокие воды, выбрался из-под одеяла и
быстро оделся. Мириам, озаренная слабым сиянием облаков, тихо спала в
кресле, и яркий лунный луч перечеркивал ее нежное горло.
  Бесшумно ступая босыми ступнями, он вышел на крыльцо, бросился навстречу
волнам, достиг мокрой, глянцевитой линии прибоя, поскользнулся - и вал
ударил его с утробным ревом. Упав на колени, Мейсон ощутил, как алмазный
холод воды, кипящей мельчайшими живыми организмами, резко стиснул грудь и
плечи и, на миг задержавшись, отхлынул, втянутый жадной пастью новой волны.
Стоя в мокром костюме, липнущем к телу словно утонувшее животное, Мейсон
видел, как белые в лунном свете дома ушли в морскую глубину - подобно
пышным дворцам Венеции или забытым некрополям затерянных островков... но
гораздо быстрее. Только церковный шпиль одиноко торчал над водой,
поднявшейся на добрые двадцать ярдов выше, так что брызги долетали чуть ли
не до порога его собственного дома.
  Мейсон, дождавшись интервала между двумя волнами, перебежал на ту улицу,
что тянулась в направлении дальнего мыса, и помчался, шлепая по воде, уже
полностью залившей мостовую. Мелкая зыбь звонко шлепала о ступеньки домов.
  До мыса оставалось еще полмили, когда он различил гулкий грохот большого
прибоя, почувствовал мощное движение глубоких вод и, задохнувшись,
прислонился к изгороди, а холодная пена продолжала шипеть у ног, и
подспудное течение настойчиво увлекало за собой. Он поднял голову - и в
отраженном сиянии, льющемся с небес, разглядел над морем неясную
человеческую фигуру. Женщина! Одетая в какую-то долгую, черную, свободно
развевающуюся хламиду, она стояла на каменном парапете, ограждающем обрыв
холма; длинные, белые в лунном свете волосы вольно бились на ветру, а
далеко внизу, под ее ногами, сияющие волны-акробаты неистово скакали и
крутились колесом.
  Мейсон побежал. Дорога повернула, выросшие дома заслонили панораму, еще
раз мелькнул и окончательно пропал вознесенный над морем белый ледяной
профиль... прибой притих и попятился, море стремительно уходило в проезды
меж домов, унося с собой весь свет, всю мощь этой ночи. Последние пузырьки
пены расплылись на мокром асфальте.
  Он поискал женщину у холма - тщетно. Одежда просохла, пока он добирался
домой, запах йода бесследно истаял в ночи.
  - Ты была права, дорогая, - сказал он утром Мириам, - это всетаки был
сон. Думаю, море ушло навсегда. По крайней мере, сегодня я его не видел.
  -  Слава Богу! Ты уверен, Ричард?
  - Абсолютно, - Мейсон поощрительно улыбнулся. - Спасибо, любовь моя, что
охраняла мой сон.
  - И опять сделаю то же самое. - Она выставила ладонь, отметая поспешные
возражения, - Нет, я просто настаиваю! Я прекрасно себя чувствую и желаю
покончить с этим раз и навсегда. - Придвинув чашку кофе, Мириам вдруг
нахмурилась.- Забавно, но раз или два мне самой показалось, что я слышу шум
моря. Такой странный звук, оченьдалекий и... древний, что ли... словно
прошел через миллионы лет.
  По пути в библиотеку Мейсон совершил преднамеренный крюк в сторону
мелового обнажения и притормозил машину вблизи места, где ночью в свете
луны маячила фигура беловолосой женщины. Теперь, при свете солнца, на
склоне бледно зеленела короткая травка и чернело устье шахты, вокруг
которого продолжалась некая, на первый взгляд лишенная смысла активность.
  Минут пятнадцать он медленно утюжил окрестные улицы, заглядывая в
распахнутые окна кухонь... почти наверняка она живет в каком-то из этих
домов... наверное, как раз стоит у плиты, накинув фартук прямо на тот
черный балахон?
  Подъехав к библиотеке, Мейсон узнал припаркованный там автомобиль (он
только что стоял у холма). Водитель -немолодой мужчина в твидовом костюме -
внимательно изучал витрины с образчиками местных краеведческих открытий.
  - Кто это? - спросил Мейсон хранителя древностей феллоуза, когда
посетитель отбыл. - По-моему, я видел его у обрыва.
  - О, это профессор Гудхарт, палеонтолог. Кажется, его экспедиция вскрыла
довольно интересный костный слой. Если повезет, мы сможем пополнить наши
фонды, - и Феллоуз широким жестом указал на скромную коллекцию,
составленную преимущественно из фрагментов челюстных и больших берцовых
костей.
  Мейсон уставился на кости со странным ощущением, что в его мозгу
замкнулось какое-то реле.
  Каждую ночь море, выливаясь из темных улиц, подходило все ближе к дому
Мейсона. Стараясь не потревожить мирно спящую жену, он выходил и упрямо
брел по глубокой воде к дальнему мысу. Каждую ночь он видел женщину на краю
обрыва - белые волосы, белое лицо, поднятое навстречу фонтанам брызг.
Каждую ночь прибой уходил раньше, чем он успевал добраться до холма, и
тогда, измученный, он падал на всплывающую из воды мокрую мостовую.
  Однажды его - лежащего пластом посреди дороги - осветили фары патрульной
машины, и пришлось что-то объяснять недоверчивым полицейским. В другой раз
он позабыл запереть за собой входную дверь, и за завтраком Мириам поглядела
на него с прежним беспокойством, заметив наконец темные круги вокруг глаз
мужа.
  - Мне кажется, дорогой, тебе не стоит столько времени проводить в
библиотеке. Ты выглядишь ужасно. Что, опять снится море?
  Мейсон покачал головой, выдавив принужденную улыбку.
  - Да нет, с этим покончено. Наверное, я действительно слишком много
работаю.
  -  Боже, а это что такое?!
  Мириам схватила его за руки и внимательно осмотрела ладони.
  - Ты упал? Царапины совсем свежие... Как это случилось, Ричард?
  Мейсон, думая о своем, рассеянно сплел какую-то довольно правдоподобную
байку и отправился с чашкой кофе в кабинет. Со своей кушетки он видел над
крышами города легкую золотистую утреннюю дымку - целый океан мягкого
сияния, заполняющий собою ту же огромную чашу, что ночное море. Но туман
быстро таял, реальность вновь вступала в свои права, и сердце Мейсона на
миг сжала острая тоска.
  Импульсивно он протянул руку к книжной полке, но отдернул, не коснувшись
окаменелости. Рядом стояла Мириам.
  - Омерзительная вещица, - заметила она. - Как по-твоему, Ричард, что
могло вызвать твои кошмары?
  - Кто знает... Наверное, что-то вроде генетической памяти, - он пожал
плечами. Может быть, все-таки рассказать? Про то, что море по-прежнему
наступает, про беловолосую незнакомку над обрывом, которая словно манит его
к себе... Но Мириам, как истая женщина, полагала, что в жизни мужа должна
существовать лишь одна загадка - она сама. Некая извращенная логика
подсказывала Мейсону, что потеря самоуважения вследствие полной
материальной зависимости от жены дает ему законное право кое-что утаить от
нее.
  -  Ричард?..
  Перед его внутренним взором обольстительница-волна пылко развернула
прозрачный веер брызг.
  На лужайке перед домом оказалось по пояс воды. Сняв пиджак, он отшвырнул
его в мелко волнующуюся зыбь и пошел вброд. Прибой - сегодня волны были
гораздо выше, чем обычно, - разбивался о самый порог дома, но Мейсон совсем
забыл про Мириам. Он шел, не отрывая глаз от мыса, где бушевал такой шторм
брызг, что едва удавалось разглядеть одинокий силуэт на его гребне.
  Автоматически следуя привычному маршруту, временами по горло проваливаясь
в горько-соленую воду, где кружили мириады крошечных светящихся созданий,
Мейсон, почти без сил добрался до подножия холма и упал на колени, ощущая
острую резь в глазах.
  Зачарованный музыкой моря - пением ветра и басовым аккомпанементом
прибоя, он атаковал мыс с фланга, почти ослепленный бесчисленными
отражениями луны в морской воде. В тот миг, когда Мейсон выбрался на
гребень, черный балахон, взметнувшись, скрыл лицо женщины, но он разглядел
высокую, прямую фигуру и длинные худые ноги. Неожиданно она отвернулась и,
словно поплыв над парапетом, начала медленно удаляться.
  -  Стой! - Крик унес ветер. - Не уходи!
  Мейсон, задыхаясь, кинулся вслед - и тогда она обернулась и взглянула на
него в упор. Длинные белые волосы - серебряные султаны брызг - взлетели на
ветру... черные провалы глаз, ощеренный рот. Скрюченные пальцы - связка
белых костей - метнулись к его лицу... и жуткое создание, вспорхнув
гигантской птицей, понеслось куда-то в крутящуюся мглу.
  Оглушенный пронзительным воплем, Мейсон - так и не поняв, кто кричал, он
сам или призрак - попятился, споткнулся, попытался удержаться на ногах...
поскользнулся, ударился о деревянную рейку. Врезавшись спиной в жерло
шахты, под звон цепей и блоков он плашмя летел навстречу волнам, глухо
бухающим в ее непроглядной глубине.
  Выслушав объяснения полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.
  - Боюсь, что ничем не могу помочь вам, сержант. Мы целую неделю работаем
на дне шахты, и никто туда не падал, - Он взглянул на свободно болтающийся
конец одной из хлипких деревянных реек. - Тем не менее... спасибо, что
предупредили. Если, как вы говорите, этот лунатик бродит по ночам,
необходимо укрепить ограждение.
  - Ну, не думаю, что его сюда занесет, - заметил сержант. - Не так-то
легко к вам взобраться. - Помолчав, он добавил: - Знаете, я наводил о нем
справки в библиотеке, и мне сказали, что вчера вы нашли в шахте два
скелета. Конечно, парень пропал всего два дня назад, но все же... Может
быть, один из этих скелетов?.. Какая-то природная кислота или что-нибудь в
этом роде? - Он пожал плечами.
  Профессор постучал каблуком о породу.
  - Чистый карбонат кальция, толщиной около мили, образовался в триасе
двести миллионов лет назад. На этом месте было большое внутреннее море.
Насчет скелетов. Это кроманьонцы, мужчина и женщина... по-видимому, из
племени рыбаков, обитавших здесь, когда море уже начало высыхать. - Он
помолчал. - Думаю, я должен признаться, что не могу объяснить, каким
образом эти кроманьонские останки оказались в брекчии... но это моя
проблема, не ваша.
  Вернувшись к патрульной машине, сержант покачал головой. Пока они ехали
обратно, он задумчиво разглядывал бесконечную череду уютных загородных
домов,
  - Представляешь? - сообщил он напарнику. - Миллион лет назад здесь было
море. Кстати, - он поднял с заднего сиденья измятый фланелевый пиджак
Мейсона, - я вспомнил, чем он пахнет. Йодом и солью!

(c) Техника - молодежи N 8 за 1994




Адам СЫНОВЕЦ

Перевел с польского Михаил ПУХОВ

МОСТ

  С востока на запад по Харагенской равнине тянулась черная полоса
асфальта. Семнадцать лет назад здесь прошли полчища бульдозеров, за
которыми двигались механические чудовища, изрыгающие горячую смолу. Потом
другие машины прочертили многокилометровые белые линии, а следующие
посадили бетонные столбики по краям и стальную балюстраду посередине.
Наконец, на обочинах выросли красочные рекламные щиты.
  Автострада жила лишь год, после чего разноцветные мобили потеряли к ней
интерес. Большинство их владельцев поглотила бессмысленная война, которая
вспыхнула вдруг в окрестностях слабой звезды, неразличимой на небе
Харагена. Шли годы. Все реже могучие колеса тяжеловозов попирали полосы
умирающего асфальта. Автострада постепенно забывала, что создана для службы
Богам Движения. Она терпеливо ждала того, кто даст ей новое имя.
  По обочине шел семилетний мальчик. Волосы на лбу слиплись от пота, на
рваных ботинках и исцарапанных коленках лежала желтая пыль. Город давно
остался за спиной мальчика, а льющийся с неба жар превратил его в зыбкий
мираж, которому лучше не верить. Впрочем, дюжину домов с церковью,
автозаправкой и кафе с трудом назовешь городом. Они возникли одновременно с
Автострадой и должны были стать зародышем крупного центра, питающегося тем,
что принесет асфальтовая река. Но сон о харагенском Эльдорадо не воплотился
в жизнь. Лопаты и ковши золотоискателей постэлектронной эры так и не начали
черпать драгоценный песок. У людей, которые доверились Автостраде, не
осталось сил, чтобы двинуться на поиски новой золотой жилы. Шоссе поглотило
их деньги, надежды, большую часть жизни. Ее остатки они отдали
городу-миражу.
  Мальчик никогда не жил там. Он родился в каменной развалюхе в трех милях
от города. Строение было столь древним, что, казалось, стояло всегда. По
крайней мере, до прихода землян. Стариков, растивших малыша, он привык
называть дедушкой и бабушкой.
  Мать он помнил смутно. С ее вечно влажными от слез глазами. Она впервые
заплакала, когда отец присоединился к харагенской спасательной экспедиции,
отправлявшейся к далекой Земле, чтобы помочь тем, кто выжил. Отряд должен
был возвратиться через два года. Но не вернулся.
  Как-то ночью мать крепко прижала сына к своему мокрому лицу, села в
фиолетовый отцовский мобиль и в громе двигателей умчалась по Автостраде
туда, где восходит харагенское солнце. Мальчик до сих пор помнил соленый
вкус ее щек. Только это.
  Жизнь мальчика с момента, когда он ощутил радость бытия, была связана с
Автострадой, внешне всегда одинаковой. Пустынная, черная полоса, которая
траурной лентой гналась по равнине за призраком животворной звезды. Она
была для него площадкой для игр, прибежищем детских мечтаний и дорогой
познания мира. Спортивным треком, космодромом, футбольным полем, на котором
можно гонять пустые консервные банки. Песочницей с замками из ржавой жести
и обломков досок, местом охоты на харагенских мышей и ареной воображаемых
битв. Огромной грифельной доской, на которой куском кирпича можно рисовать
что угодно, центральным проспектом земной столицы, где на каждом шагу
магазин с игрушками.
  Она была и окном цивилизации, впускающим во внутренний мир мальчика
символы иной жизни. Временами часы напролет он лежал в траве на обочине и с
ожиданием вглядывался в горизонт. Иногда его терпение вознаграждалось.
Перед глазами, завывая мотором, пролетал военный курьерский мобиль или
огромный трейлер, сверкающий никелем и цветным тентом с непонятными
надписями. И вновь на протяжении долгих недель шоссе отдыхало, ощущая лишь
шаги малыша.
  С городом мальчик познакомился месяц назад, когда дедушка отвел его в
школу. Он был как зверь в клетке. Его пугали незнакомые детские лица. Малыш
с трудом осознавал, что он не единственный в этом мире. Раньше ему не надо
было над этим думать. Автострада взрастила в нем уверенность в своей
исключительности.
  Городские дети восприняли его как дикаря. Он был неразговорчив,
агрессивен и не понимал их цивилизованных игр. Ему не нравились
издевательства над школьным трагелем, харагенской собакой, похожей на
гибрид гиппопотама и крокодила.
  Он не знал, как отвечать на насмешки. Ощущал себя трагелем, над которым
смеялись все. Топал ногами, махал руками, издавал вопли. Кровь ударяла в
голову, веки набухали от слез. Хотелось убить обидчиков, но он сдерживался.
Ведь Автострада была терпеливой, невозмутимой, и он никогда не видел, чтобы
она плакала. Он чувствовал себя ее частью.
  После уроков он возвращался домой со скоростью харагенской пустынной
черепахи. В школе он узнал, что они еще медлительнее незнакомых ему,
земных. Верное шоссе молча сопровождало его. Оно всегда было рядом, не
отставая и не забегая вперед.
  Дорога из дома в школу и назад была для малыша чем-то жизненно важным.
Мостом между двумя берегами, названий для которых он еще не нашел. Или
просто не выбрал? Он ощущал, как незнакомые слова крутятся у него в голове,
все быстрее и все по меньшему кругу. С каждым днем он все яснее видел
фразы, которых не понимал. Истины, которых еще не открыл. Истории, которых
никто ему не рассказывал.
  Мальчик тряхнул волосами и вытер пот, заливающий ему глаза. Сегодня он
тоже не торопился. Бабушка и дедушка не подозревали пока о его
неприятностях. На все вопросы он отвечал, не вдаваясь в детали. Но
сейчас... Малыш с досадой посмотрел на свой ранец.
  Старый дедушкин портфель, в котором он носил тетради и завтрак, был
вопиющим свидетельством. Чья-то злая рука острым предметом нацарапала на
нем неровные буквы: "Мы тебя ненавидим!" Мальчик вспомнил невинные взгляды
одноклассников, приглушенное хихиканье, шепоток, и его кулачки больно
стиснулись.
  Стереть надпись не удалось. Свидетельство обвинения оттягивало ему руку.
Асфальтовое шоссе молчало. Мальчик в отчаянии воззвал к розовому небу
Харагена, но ответа не получил. Далекая башня церкви дрожала в раскаленном
воздухе. Ненависть мальчика и города была взаимной.
  Солнце уже заходило, а температура не собиралась падать. В красных лучах
заката асфальтовая полоса Автострады выглядела черной, илистой рекой,
медленно влекущей свои воды куда-то к далекому морю. Планета была
прекрасна. Первая земная экспедиция, которая высадилась здесь, долго искала
ее хозяев. Однако среди лесов, степей и морей не нашли никого из тех, кто
некогда господствовал на Харагене. И решили, что цивилизация давно вымерла.
От нее остались лишь приземистые развалюхи из вулканических блоков, пустые
и одинокие. Густая сеть высохших каналов одним казалась творением
харагенян, другим - делом природы. Люди использовали их для своих нужд. По
одному из них, самому длинному, провели Автостраду. Мальчик узнал об этом
от дедушки, который совсем молодым человеком прилетел на Хараген со второй
экспедицией и остался тут навсегда.
  Малыш задумчиво смотрел на дышащую жаром асфальтовую реку. Автострада
сверкала пятнами давно разлитого топлива, слегка морщинилась у обочин.
Вдруг мальчику почудилось, что шоссе ожило. Он представил себе, что в его
глубинах таятся стаи хищных рыб, ожидающих безумца, который неосмотрительно
туда вступит. Мальчик присел на корточки и с еще большим интересом
посмотрел на смолистую гладь. Она понимающе дрогнула, показывая готовность
к игре. Он встал на край белой линии и осторожно тронул черную гладь носком
ботинка. Подошва не встретила сопротивления. "Дальше от берега глубже",
подумал мальчик. Он отдернул ногу. Его дом нах