казал он, останавливаясь футах в четырех от фургона  со
стороны Санди и глядя на меня сквозь открытое окно. - Желаете заправиться?
   - Нет, спасибо, - ответил я. - Ищу девочку лет четырнадцати - пятнадцати.
У нее темные волосы, и она не говорит. Вы случайно не...
   - Нет! - взвизгнул он. - Так будете заправляться или нет?
   Бензин в эти дни еще нужно было поискать. Я вдруг сильно заинтересовался.
   -  Да,  -  сказал  я.  -  Думаю,  залью  немного.  И  вот  еще  что...  Я
многозначительно замолчал. Он подошел поближе, подставляя левое ухо.
   - Что вы говорите? - Он сунул голову в окно и оказался  лицом  к  лицу  с
Санди. Между ними оставалось всего несколько дюймов. Он замер,  стараясь  не
шевельнуться.
   - Вот и молодец, - похвалил я. - Не двигайся,  и  чтоб  ни  звука.  И  не
пытайся слинять. Леопард догонит тебя, не успеешь и трех шагов сделать. - Он
ведь не знал, что Санди и через миллион лет не  поймет,  если  я  отдам  ему
команду "взять!".
   Я ткнул большим пальцем через  плечо  в  направлении  кузова.  Это  Санди
понял. Он соскочил с кресла, развернулся и скользнул в фургон одним  плавным
движением. Глаза старикашки  неотрывно  следили  за  ним.  Я  перебрался  на
освободившееся правое сиденье.
   - А теперь, - приказал я, - повернись. Встань так, чтобы  я  мог  открыть
дверцу.
   Он повиновался. Я чуть приоткрыл дверцу с его  стороны.  Его  спина  была
всего в нескольких дюймах от меня. На комбинезоне, в районе пояса, зияла  то
ли вертикальная прореха, то ли разрез длиной дюймов в восемь. Я  сунул  туда
руку, и мои пальцы сомкнулись именно на том, что я и ожидал найти.  Ствол  -
пятизарядный "двадцать второй", - засунутый за пояс брюк под комбинезоном.
   - Вот и отлично, - сказал я, подхватил карабин, вылез из кабины и встал у
него за спиной. - Иди строго передо  мной.  Веди  себя,  как  обычно,  и  не
пытайся бежать. Леопард всегда рядом  со  мной,  так  что  если  я  тебя  не
достану, то уж он-то точно.  Итак,  где  девочка?  Когда  начнешь  отвечать,
говори потише.
   - Бу-бу-бу... - заикаясь пробормотал старик. Затем  последовало  какое-то
неразборчивое бульканье.  Очевидно  -  что  подтверждали  его  повторяющиеся
предложения заправиться, - кто  бы  ни  были  обитатели  этого  лагеря,  для
представительства и с тем, чтобы лагерь выглядел как можно  безобиднее,  они
выбрали одного из самых недалеких своих товарищей.
   - Пошли, Санди, - сказал я.
   Леопард выскочил из машины. Мы пошли за стариком по дорожке мимо колонок.
Большое здание казалось не только закрытым, но и заброшенным. За его  окнами
царила  тьма,  а  на  потрескавшейся  краске  дверей  трепетала  паутина.  Я
подтолкнул старика стволом карабина, направляя его за правый угол здания и к
лагерю. Я  каждую  секунду  ожидал,  что  на  меня  кто-нибудь  нападет  или
раздастся выстрел. Но ничего не  происходило.  Выйдя  из-за  угла,  я  понял
почему. У остальных местных жителей был праздник.
   Видит Бог, когда-то они, должно быть, были нормальными людьми. Но то, что
я увидел сейчас, было больше похоже на толпу то ли голодных дикарей,  то  ли
голодных зверей. Основу толпы составляла молодежь: сплошь  худые,  буквально
ребра наружу, и юноши и девушки - босиком и в потертых джинсах, все голые до
пояса. Кроме того, лица и тела всех присутствующих были  размалеваны  черной
краской. Их было человек тридцать или сорок, и  они  собрались  на  площадке
перед трейлерами. Когда-то здесь был газон  или  волейбольная  площадка.  На
дальнем ее конце, привязанная к чему-то вроде врытого в землю и  обложенного
разным горючим мусором,  бумагой  и  хворостом  деревянного  креста,  стояла
девочка.
   Не знаю, по своей воле она пришла сюда или нет. В  принципе,  нет  ничего
невозможного в предположении, что она,  решив  в  конце  концов,  что  Санди
никогда ее не полюбит, отчаялась и, встретив тех двоих, чьи следы я видел  у
ручья, пошла с ними по своей собственной воле. Но теперь  она  явно  была  в
ужасе. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а рот растянулся в крике, который
она не в состоянии была издать.
   Я подтолкнул старикашку ружьем  в  спину  и,  двинувшись  вперед,  вскоре
оказался среди них. Оружия я не видел, но резонно было бы предположить,  что
у них имеется кое-что помимо револьвера, который я конфисковал у старика. По
спине у меня ползли мурашки, но в тот момент в голову  не  приходило  ничего
лучшего, как идти напролом, и, возможно, нам всем удастся просто уйти отсюда
- девочке, Санди и мне - без особых проблем.
   Они не говорили ни слова, и, пока я шел сквозь толпу,  ни  один  даже  не
пошевелился. И только когда до девочки оставалось не более дюжины футов, она
наконец сумела выдавить из себя крик:
   - Берегись!
   На какую-то долю секунды я просто  оцепенел,  услышав  из  ее  уст  нечто
членораздельное, и растерянно уставился на нее. Затем до меня дошло, что она
смотрит на что-то, находящееся у меня за  спиной.  Я  крутанулся  на  месте,
одновременно припадая на одно колено и вскидывая карабин к плечу.
   Их было двое, и они залегли на крыше здания то ли  с  ружьями,  то  ли  с
обрезами - у меня уже не было времени решать, что там у  них  в  руках.  Они
ничем не отличались от остальных, разве что наличием оружия.  Крик  девушки,
должно быть, удивил их не меньше, чем  меня,  поскольку  сейчас  они  просто
лежали и пялились на меня, забыв о том, что следует стрелять.
   Но в любом случае они не столь сильно беспокоили  меня,  поскольку  -  не
представляю откуда - кое у кого из юнцов в толпе в руках  появились  луки  и
стрелы. Возможно, один лук приходился на пять или шесть человек, так  что  с
полдюжины из них уже натягивали тетиву. Я начал стрелять.
   Первыми я снял двоих на крыше,  причем  совершенно  не  задумываясь,  что
конечно же было совершеннейшей  глупостью,  рефлексом  человека,  привыкшего
считать, что только огнестрельное оружие смертоносно, а луки и стрелы -  это
игрушки.  На  самом  деле  те  двое  все  еще  прицеливались,  а  мимо  меня
просвистела уже пара стрел.  И  хотя  они  были  учебными,  без  зазубренных
охотничьих наконечников, это не делало  их  менее  смертоносными.  Остальные
прицеливались  и,  как  я  полагаю,  все  просто  не  могли  так  же  дружно
промахнуться, но меня выручил Санди.
   В нем не было ни грамма типа: "Лэсси приходит на помощь".  Ситуация  явно
была превыше его понимания, и, если бы те двое на  крыше  сразу  пристрелили
меня - достаточно быстро и аккуратно, - возможно, он просто грустно  обнюхал
бы мое лежащее на земле тело, недоумевая, а почему это я перестал двигаться.
Но девочка вскрикнула, а от меня,  должно  быть,  резко  пахнуло  страхом  и
яростью, так что Санди начал действовать чисто инстинктивно.
   Если я был испуган, то и он тоже. А в  диких  животных,  как  и  в  самих
людях, страх и ярость переходят в  одинаковое  чувство.  Санди  бросился  на
единственную понятную ему причину страха - группу лучников и  их  приятелей,
стоящих напротив нас, и те внезапно поняли,  что  имеют  дело  с  совершенно
дикой  рычащей   грудой   мышц,   клыков   и   когтей,   которая   оказалась
стосорокафунтовым разъяренным представителем семейства кошачьих.
   И они пустились наутек. А что им еще оставалось делать? Все, кроме  троих
или четверых, которые были слишком изодраны или искусаны,  чтобы  бежать.  Я
оказался не при делах, зато  у  меня  появилось  достаточно  времени,  чтобы
освободить девочку и увести ее подальше от страшной поляны. К этому  времени
Санди уже находился в противоположном углу поляны,  где  самозабвенно  играл
когтистой  лапой  с  окровавленным  стонущим  человеком,  тщетно  пытающимся
уползти от него. Зрелище было довольно страшное, как, впрочем, и то, что они
собирались учинить с девочкой. Я окликнул леопарда. Он тут же явился на зов,
хотя, быть может, и не очень охотно, и потрусил вслед за нами  к  грузовику.
Мы погрузились и двинулись прочь.
   Проехав примерно с полмили по  шоссе,  мне  пришлось  остановить  фургон,
свернуть на обочину. В Санди после сражения все еще бурлил адреналин,  и  он
предпочитал лежать в дальнем углу кузова и вылизывать  шерсть.  Девочке,  на
которую он не обращал сейчас ни малейшего внимания, стало плохо. Я помог  ей
выбраться из машины и долго ждал, когда ее перестанет рвать. Затем я  усадил
ее на переднее сиденье, где она свернулась калачиком, и укрыл одеялом.
   - Они собирались меня СЪЕСТЬ, - прошептала она, когда я укрывал ее.
   Она уже во второй раз заговорила, причем в один и тот же день. Я взглянул
на нее, но она крепко зажмурила глаза. Трудно было сказать  с  уверенностью,
ко мне она обращается или разговаривает сама с  собой.  Я  медленно  поехал,
давая ей возможность уснуть. В этот вечер, когда мы наконец остановились  на
ночлег,  я  попытался  заговорить  с  ней  сам.  Но  она  снова  прикинулась
глухонемой, не желая не то что говорить, а даже  смотреть  на  меня.  Ужасно
глупо, но я почувствовал некоторое разочарование,  а  поначалу  даже  что-то
вроде обиды. Во мне снова сработала дурацкая установка детства. И все  равно
я радовался, что  она  понемногу  выбирается  из  своей  ментальной  тюрьмы.
Радовался так, будто это имело хоть какое-то значение.
   На следующий день мы  двинулись  дальше  на  юго-запад.  Стоял  солнечный
жаркий день, и я пребывал в отличнейшем расположении  духа.  С  проселочного
асфальта мы выскочили на отрезок скоростного шоссе. Нигде не было  видно  ни
души, да и дорога была совершенно пуста - ни единого брошенного  автомобиля.
На хорошей трассе фургон мчался куда как неплохо. Благодаря карте Сэмуэлсона
я точно знал, что мы  находимся  неподалеку  от  Омахи.  Если  в  дороге  не
возникнет непредвиденных задержек, сможем добраться до нее к заходу  солнца.
Около полудня - чтобы  находиться  в  безопасности,  если  кто-нибудь  будет
проезжать мимо в то  время,  пока  мы  обедаем,  -  я  свернул  с  шоссе  на
парковочную площадку, вышел и отыскал клочок  тени  под  какими-то  большими
деревьями с корявыми ветками, названия которых так и не смог вспомнить.
   За утро нам почти не попадались туманные стены сдвигов  времени  -  а  те
несколько, которые мы встретили, находились далеко,  настолько  далеко,  что
при ярком солнечном свете даже невозможно было  сказать,  движутся  они  или
стоят на месте. Но, очевидно, за время шторма одна все-таки прошлась по  тем
местам, где мы проезжали. Ярдах в четырехстах от нас  боковая  дорога  резко
обрывалась, упираясь в рощицу высоких  развесистых  пальм,  похожих  на  те,
которыми обсажены бульвары в Лос-Анджелесе.
   Пальмы и большие корявые деревья служили свидетельством того, что  мы  на
территории, где царит измененное время,  отличное  от  того,  в  котором  мы
находились до этого. Воздух показался  каким-то  сыроватым,  не  похожим  на
обычный довольно  сухой  воздух  Среднего  Запада  в  разгар  лета:  он  был
настолько мягок, что больше  всего  напоминал  морской.  А  несколько  белых
облачков в небе  над  головой,  казалось,  висели  очень  низко  и  отливали
перламутром, как обычно бывает  во  Флориде,  в  отличие  от  обычно  высоко
висящих и похожих на перевернутые замки облаков более умеренной зоны.
   Они выглядели как напоминание о том, что неплохо бы оставаться  настороже
- на случай появления какой-нибудь очередной странной компании. Насколько  я
мог определить, проходящие штормы изменяли лишь то,  что  было  ниже  уровня
животной жизни. Суммируя в уме все увиденное, я постепенно начал приходить к
заключению, что окружающая местность  отстояла  от  моих  родных  времен  на
сотни, а то и тысячи лет в  будущее.  Об  этом  свидетельствовали  вызванные
бурями разрушения и геологические изменения, после  которых  на  большинстве
виденных мной участков последовало сильное облеснение. В большинстве районов
жизнь практически вымирала, что и объясняло минимум  теплокровных  животных,
не  считая  птиц.  Само  собой,  при  прохождении  линии  времени   менялись
топография и растительность, а еще я заметил рыб в озерах, которые до сдвига
времени озерами не были. Но как именно была "составлена" шкала жизни,  я  не
имел ни малейшего представления.
   За обедом я еще раз попытался разговорить девушку, но она снова  впала  в
свое обычное бессловесное состояние. Я продолжал болтать с ней из упрямства,
потому что считал: если уж она однажды вышла из ступора, то  может  выйти  и
снова. То есть, чем упорнее я буду разрушать  разделяющий  нас  барьер,  тем
скорее это произойдет.
   Покончив с едой, я тщательно  зарыл  консервные  банки  и  бумагу.  Мы  с
девушкой ели много консервов, что делало трапезы делом крайне  несложным,  к
тому же у меня выработалась привычка кормить Санди консервированным собачьим
или любым другим мясом, которое удавалось найти. Кроме  того,  он  время  от
времени охотился. Правда, старался при этом не убегать слишком  далеко,  что
сильно ограничивало его охотничьи возможности.  Мусор  я  закапывал  на  тот
случай, если кто-нибудь или что-нибудь наткнется на него  и  задастся  целью
выследить нас.
   Мы снова забрались в грузовик и выехали на скоростную автостраду. У  меня
сложилось впечатление, что этот привал совершенно  лишил  нас  удачи.  Через
пять миль автострада исчезла - ее обрезала какая-то из прошедших  через  нее
линий сдвига времени. Она закончилась аккуратным  бетонным  обрывом  высотой
футов в тридцать. Ниже не было ничего даже отдаленно похожего  на  дорогу  -
виднелись только поросшие кактусами и худосочными деревцами песчаные  холмы.
Пришлось вернуться на пару миль назад, чтобы найти съездную дорогу, которая,
насколько я мог видеть, тянулась куда-то вдаль под  углом  к  шоссе.  Как  и
большинство дорог, по которым нам  доводилось  проезжать  раньше,  она  была
асфальтированной, но оказалась далеко не в столь хорошем состоянии, как  та,
что привела нас в городок Сэмуэлсона и трейлерный лагерь.  Она  была  узкой,
асфальт  растрескался,  а  обочины  заросли   сорняками.   Я   засомневался,
поскольку, хотя дорога и сворачивала именно в том направлении, куда мне было
нужно, но что-то  в  ней  вызвало  у  меня  беспокойство.  Мне  попросту  не
нравилось, как она выглядела. Кое-где ее занесло  песком  -  этакие  золотые
потеки на черном фоне, но, впрочем, не так сильно, чтобы замедлить  движение
фургона. И все же я старался ехать не более тридцати миль в час, внимательно
оглядывая окрестности.
   Дорога, казалось, не имела конца, но это ничуть меня не успокаивало. Было
в ней что-то незнакомое - она  как  будто  не  относилась  ни  к  одному  из
известных мне времен, невзирая на то,  что  была  точь-в-точь  как  и  любая
другая проселочная дорога. Обрамляющие ее по обе стороны песчаные холмы тоже
казались какими-то чужими, как будто перенеслись сюда  из  пустыни  и  осели
здесь. К тому же становилось все жарче.
   Наконец   я   остановил   фургон,   чтобы   поточнее   определить    наше
местонахождение на карте,  поскольку,  заглядывая  в  нее  на  ходу,  я  мог
потерять направление. Судя по компасу, который я укрепил на приборной панели
грузовика, асфальтовая дорога вела почти строго на запад и  пригороды  Омахи
начинались менее чем в двадцати милях к юго-западу от нас.
   Пока мы ехали по автостраде, я оставался спокоен, поскольку  дорога  явно
относилась к нашему двадцатому столетию и,  несомненно,  вела  к  ближайшему
крупному городу, в данном случае - Омахе. На проселочной дороге  я  поначалу
тоже особо не тревожился, поскольку она вела примерно в том же  направлении,
куда я планировал ехать.
   Но теперь я начал бояться, что она уведет  нас  в  северном  направлении,
минуя город, и я его даже не успею заметить. За это  время  мы,  несомненно,
приблизились к нему настолько, что должны были несколько раз пересечь другие
ведущие на юг и к центру города дороги. Но до сих пор "другие дороги" нам на
пути не попадались. Более того, мы вообще не встретили ничего,  указывающего
на близость большого города, - ни железнодорожных путей, ни отдельно стоящих
домов,  ни  изгородей,  ни  стройплощадок,  которые   только-только   начали
расчищать бульдозеры..
   Мне стало как-то не по себе.
   Разложив карту на капоте грузовика, я проследил наш  путь  до  скоростной
автострады, затем - по  автостраде  до  места,  где  мы,  как  мне  кажется,
свернули с нее, и дальше - по дороге, на  которой  мы  сейчас  находились  и
которая вела на запад. Дорога на карте была, но,  если  верить  карте,  миль
через двенадцать проходила через небольшой городишко под названием  Лиде,  а
мы проехали миль двадцать и не встретили даже дорожного знака.
   Я повторил изучение карты: сверился с  компасом  и  проследил  наш  путь,
затем проверил показания одометра на приборной доске, чтобы узнать,  сколько
мы проехали после автострады, - и получил те же самые  результаты.  По  всем
прикидкам мы проедем чуть севернее Омахи.
   Я вернулся в кабину и снова двинулся вперед, на сей раз очень медленно. Я
дал себе слово, что проеду еще пять  миль  и,  если  не  встречу  поперечной
дороги, поверну обратно. Я проехал эти пять  миль,  а  потом  еще  пять.  Но
поперечных дорог не было. Только  узенькая,  кажущаяся  страшно  заброшенной
полоска асфальта, которая выглядела так,  будто  могла  тянуться  до  самого
Тихого океана.
   Я снова остановил фургон,  вылез  из  кабины  и  сошел  с  дороги,  чтобы
тщательно рассмотреть местность, лежащую к югу. Я прошелся взад и  вперед  и
даже несколько раз топнул ногой. Поверхность была  песчаной,  но  твердой  -
вполне способной выдержать вес фургона. Растительность  же  была  достаточно
редкой и вряд ли могла представлять серьезную помеху для езды. До сих пор  я
старался придерживаться дорог, боясь поломки грузовика, которая оставила  бы
нас  без  средства  передвижения  и  без  надежды  найти  другой  транспорт.
Передвигаясь на своих двоих, мы станем жертвами первой же  надвигающейся  на
нас туманной стены.
   Но ведь сейчас мы были так близко! Всего несколько миль,  и  можно  будет
вернуться к нормальной жизни. Я так отчетливо представлял себе  Свонни,  что
практически видел ее  на  фоне  окружающего  полупустынного  ландшафта.  Она
должна быть в городе и ждать меня. Уцелевшая  часть  моей  души  сохранилась
только за счет этой ни на чем не основанной надежды: Омаха уцелела, а вместе
с ней уцелела и Свонни, которая живет  на  здравомыслящем  островке  мира  -
таком, каким он  был  до  начала  шторма  времени.  Более  того,  мой  разум
неоднократно выдвигал идею, что Омаха, как и Гавайи,  выжила,  а  это  могло
означать,  что  имеются  и  другие  островки  безопасности.  Проанализировав
ситуацию внутри них, определив, что именно защитило эти анклавы, можно найти
способ, как победить шторм времени.
   Я почему-то был уверен, что Свонни, пережив шторм,  забудет  о  том,  что
разъединило нас до его начала.  За  время,  пока  мы  не  встречались,  она,
несомненно, должна была понять, что мое отношение к ней являлось  отголоском
старого рефлекса, заставлявшего меня вести себя так, будто  я  действительно
ее "люблю". Если она представляет, сколь трудна жизнь за пределами анклавов,
в одном из которых она живет, Свонни переосмыслит свое отношение  ко  мне  и
поймет, что я могу очень многое для нее сделать...
   И чем больше я об этом думал, тем больше проникался уверенностью,  что  к
тому времени, как мы встретимся, она будет готова простить мне мои маленькие
эмоциональные слабости. Все, что мне требовалось, - найти ее, а  дальше  все
пойдет как по маслу.
   ...Я встряхнул головой, решив додумать  эту  мысль  в  подходящее  время.
Сейчас главным был следующий вопрос: стоит ли, бросив эту дорогу,  ехать  по
целине на юг, чтобы попытаться найти шоссе или улицу, ведущие в город?
   Впрочем, больше ничего и не оставалось. Я снова запихал девушку  и  Санди
обратно в фургон - они вылезли вслед за мной наружу и таскались за  мной  по
пятам все время, пока я топал по земле,  чтобы  выяснить,