кого в распоряжении имеется ручной волшебник.
   Поначалу мне казалось, что я загнан в угол, но потом понял,  что  у  меня
появилось множество новых возможностей, которые можно будет  использовать  к
собственной выгоде.
   Райан все еще что-то говорил.
   - Что? - спросил я.
   - Ну что, дошло до тебя наконец или нет? - спросил он.
   - Точно, Дед, - ответил я, - теперь дошло. Я резко повернулся к нему.
   - Хотелось бы поговорить с твоим парнишкой. Пусть он  расскажет  мне  обо
всем, что видел.
   - Ну, я даже не знаю...
   - Знаешь, давай обсудим твою цену за мой с ним разговор попозже. Он здесь
- среди тех, кого ты привел с собой, или нет?
   - Нет, - нахмурившись  ответил  Райан.  -  Погоди-ка,  куда  же  это  он,
говорил, собирается? Кажется, поговаривал,  будто  на  этот  раз  двинет  на
восток...
   Его ответ был отличным способом намекнуть, что он ни с чем не  расстается
бесплатно. Пришлось пообещать ему прислать кого-нибудь для  сварочных  работ
на мельнице, которую он строил, - ни один из его членов не умел  варить,  и,
разумеется,  тут  же  выяснилось,  что  побывавший  на  западном  по-бережьи
родственник сейчас катается на коньках вместе с остальными.
   Я распорядился привести паренька, ему было всего  восемнадцать,  и  мы  с
Райаном, Биллом и Эллен постарались вытрясти из него все, что он  помнил  об
Императрице  и  ее  вооруженных  силах.  Прежде  всего  он  крайне  неохотно
рассказывал о причинах, побудивших его отправиться за  тридевять  земель  на
тихоокеанское побережье. У меня создалось впечатление, что он  поссорился  с
Дедом и сбежал, прежде чем старик с  помощью  более  верных  ему  сыновей  и
дочерей клана успел его высечь. Он уходил все дальше  и  дальше,  поскольку,
как выяснилось, ему не удалось встретить никого, кто согласился  бы  принять
его к себе, и в конце концов дошел примерно до Сан-Бернардино, где устроился
работать  возницей  (на  западном  побережье  ощущался  серьезный  топливный
дефицит, и разведение лошадей стало вопросом выживания). Однажды  в  составе
обоза ему довелось везти груз куда-то севернее Сан-Луис-Обиспо, и он  провел
в этом городке с неделю или чуть больше - пока, вместо того чтобы  доставить
груз по назначению, не продал его кому-то другому, а потом присвоил  денежки
и сбежал.
   Удалившись  на  безопасное  расстояние  от  Сан-Луис-Обиспо,   он   решил
вернуться домой. Не только потому, что Сан-Бернардино теперь стал  для  него
местом крайне нездоровым, но и поскольку  решил,  что  теперь  сможет  снова
завоевать расположение Деда рассказами об увиденном, а то и столь неожиданно
приобретенным богатством, поскольку истратил не праведно нажитое на  покупку
самых лучших лошади, седла и ружья, которые только смог найти.  Кроме  того,
как он признался нам, к этому времени его начала одолевать тоска по дому.
   Однако выяснилось, что добавить чего-либо ценного к тому,  что  рассказал
мне Дед, он не мог. Лишь судя по его описанию самолетов, которые Императрица
использовала для переброски войск,  я  сделал  вывод,  что  это  самолеты  с
вертикальным взлетом-посадкой. Это вполне объясняло то,  почему  Императрица
могла с такой легкостью планировать переброску своих солдат па потенциальные
поля битв в любой район, где аэропортов или  взлетно-посадочных  полос  либо
вообще не существовало, либо они были  в  непригодном  состоянии.  С  такими
самолетами она могла высадиться практически где угодно.
   Но в то же самое время в колоде имелся и джокер.  В  голове  у  меня  как
будто раздался щелчок, и мой разум наконец свел воедино проблему  топливного
дефицита и разведения лошадей в военном контексте. Ее  авиации  для  ведения
военных действий требуется горючее. Следовательно, чтобы отправиться  к  нам
на восток, она либо должна быть уверена, что  по  дороге  найдет  места  для
дозаправки,  либо  прихватить  все  топливо  с  собой.  Переброска   топлива
самолетами исключалась, так как просто не оставалось бы места для войск. Эта
проблема снабжения имела лишь одно решение. Ее солдатам придется  весь  путь
проделать пешком и остановиться, не доходя до конечной цели несколько  миль.
Тем  временем  пилоты  самолетов  будут   перегонять   их   порожняком,   за
исключением, возможно, самолета самой  Императрицы  и  ее  штаба,  до  места
расположения войск.
   Я отправил  Деда  и  его  блудного  родственника  прочь  и  изложил  свои
соображения Биллу и Эллен.
   - А это означает, - сказал я, -  что  между  моментом,  когда  она  решит
отправиться сюда, и моментом, когда она сюда доберется, у нас в распоряжении
будет несколько месяцев. Кроме того, нам придется  заключить  с  общинами  к
западу от нас что-то вроде соглашения - чтобы они  предупредили  нас,  когда
появятся ее солдаты и повозки. Есть у нас кто-нибудь,  кого  можно  было  бы
послать с таким поручением?
   Билл взглянул на Эллен.
   - У нас есть Док. Он должен справиться, -  сказал  Билл,  -  если  ты  не
против отпустить его на пару недель.
   - Док? - эхом отозвался я и тут заметил, что они оба смотрят на  меня.  -
Ладно, ладно. Я просто все никак не могу забыть, насколько он еще молод.
   Не следовало мне этого говорить. На лице Эллен не дрогнул ни один мускул,
но я почувствовал, что она возмущена.
   - Когда они познакомятся с Доком поближе, - сказал Билл, -  то  наверняка
его  зауважают.  К  тому  же  подобное  путешествие  в  наши  дни  вовсе  не
увеселительная прогулка.  Марк,  ты  бы  изрядно  удивился,  узнав,  сколько
опасностей могло подстерегать юного Райана и насколько удивительно  то,  что
он вернулся целым и невредимым. Посылая же Дока, мы  имеем  максимум  шансов
надеяться, что наш посланец вернется.
   - Хорошо, - сказал я. Похоже, пришло время сдаваться. - Просто я подумал,
какое впечатление он произведет на незнакомых с ним людей. Ведь они,  скорее
всего, будут воспринимать его так же, как и я - чересчур юным. Думаю, мне  и
самому стоит познакомиться с ним получше.
   Эллен улыбнулась, что случалось чрезвычайно редко.
   - Да, тебе это пойдет только на пользу, - сказала она.
   У меня осталось ощущение, что, хотя я и прощен, однако очко ей проиграл.
   Впрочем, сказал я себе после того, как они ушли, все это относилось к ее,
Билла и Мэри ведению. Я же сейчас должен заниматься  тем,  чем  занимался  и
раньше,  а  именно  постараться  определить,  что  именно  я  хочу  найти  в
библиотеке и в своей голове.  Пока  длились  праздники  и  кругом  крутились
гости, мне мало удалось продвинуться в  поисках,  но,  как  только  вся  эта
чепуха закончилась, я снова взялся за дело.
   Поиски, к которым я вернулся, давали те  же  результаты,  что  и  раньше,
только теперь  их  стало  больше.  Я  продолжал  находить  намеки,  кусочки,
указания, проблески - называйте как  хотите.  Однако  мои  находки  со  всей
очевидностью доказывали: то, что я ищу, не просто плод моего воображения.  В
то же время они были лишь доказательством существования искомого. Теперь  по
ночам я частенько лежал без сна, слушая дыхание спящей возле  меня  женщины,
глядя на залитый лунным светом потолок над кроватью и пытаясь заставить свое
сознание конкретизировать, что именно я пытаюсь найти. Но в конце  концов  я
лишь оказался способен прийти к  выводу,  что,  чем  бы  это  ни  было,  оно
каким-то образом связано со штормом времени. Не родственно ему,  но  все  же
неким образом относится к тому же аспекту вселенной.
   То, что  я  искал,  обязательно  должно  было  иметь  отношение  ко  всей
вселенной в целом, независимо от того, чем оно являлось помимо этого.
   Я стал жадным, мне не терпелось добиться желаемого результата, за которым
я так долго охотился. Скорость моего чтения, и без того немалая, увеличилась
в четыре или пять раз. Я яростно продирался сквозь книги, огромными порциями
поглощая содержащуюся в них информацию,  каждое  утро  складывая  справа  от
своего кресла в библиотеке кучу непрочитанных книг,  глазами  алчно  вырывая
куски содержащейся в них информации и отбрасывая  пустые  по  левую  сторону
кресла в ту же секунду, как брал следующую книгу.  По  мере  того  как  зима
продвигалась к весне, я стал похож на какого-то пещерного великана-людоеда -
я превратился в Полифема, опьяненного Одиссеем и требовавшего  книг,  еще  и
еще книг.
   Однако я не растворился в этом так, как в свое время растворился в смерти
Санди. Я продолжал одеваться, принимать душ,  бриться  и  вовремя  принимать
пищу. Я  даже  время  от  времени  отрывался  от  своих  поисков,  когда  по
административным или  общественным  поводам  требовалось  присутствие  Марка
Деспарда. Но, в сущности, зимние снега и расцветающая весна, проходившие  за
окнами, казались мне какими-то пейзажами,  которые  чья-то  невидимая  кисть
каждый день рисует на окне и на которые я почти не обращал внимания. Поэтому
я испытал настоящее потрясение, когда в одно прекрасное утро взглянул в окно
и вдруг увидел, что за окном апрель, снег стаял и повсюду пробивается  новая
зелень.
   В конце предыдущего дня я сложил справа от кресла очередную стопку  книг,
но в то утро, заметив свежую зелень, я не потянулся, как обычно, за  верхним
томиком, чтобы начать поглощать его. По какой-то причине Старика в этот день
со мной не было. В последние дни солнце так пригревало, что я даже  перестал
растапливать камин. В это утро в библиотеке, казалось,  воцарились  какие-то
необычные спокойствие и мир, громоздившиеся все выше и выше подобно  книгам,
которые я просматривал и откладывал, так  что  библиотека  стала  похожа  на
склад.
   Но снаружи за окном ярко светило солнце, а в помещении, где находился  я,
как будто образовался какой-то пузырь безвременья,  некий  момент  вечности,
позволяющий перевести дух, не думая о  том,  что  напрасно  потрачен  момент
жизни. Я вдруг поймал себя на том, что вместо того, чтобы продолжать читать,
я просто сижу, смотрю на склон холма за окном, городок и равнину за ним.
   В последние две недели я читал очень много религиозной  литературы,  книг
по йоге, дзену и по боевым искусствам, пытаясь понять,  что  именно  китайцы
называли "чи", а японцы - "ки" и что по-английски  обычно  переводилось  как
"дух". Пока я так сидел, глядя в окно, вдруг появился самец птички-кардинала
и уселся на краю кормушки, которую зимой установил Билл и на  которую  я  до
сих пор практически не обращал внимания. Я уставился  на  кардинала,  и  мне
вдруг пришло в голову, что я еще никогда раньше не видел столь великолепного
алого цвета, в который были окрашены его перышки, переходящие  в  черные  на
горлышке. Он устроился в кормушке  поудобнее,  склевал  несколько  зернышек,
которые насыпал туда Билл, затем поднял головку и  замер  на  фоне  голубого
весеннего неба.
   Что-то случилось.
   Без  какого-либо  предупреждения  окружавший  меня   момент   безвременья
распространился за пределы  комнаты,  захватив  и  кардинала.  Это  было  не
физическое явление, это явно было чем-то происходящим в моем  сознании  -  и
тем не менее это было реальностью. Неожиданно мы с кардиналом  стали  единым
целым. Мы стали одним и тем же, мы стали идентичны.
   Я протянул руку и взял не  одну  из  еще  непрочитанных  книг,  а  томик,
который последним держал в руках накануне  вечером.  Он  раскрылся  почти  в
самом начале - на том самом месте, на котором я вчера на минуту оставил  его
раскрытым.  И  вдруг  под  влиянием  момента  безвременья  со  мной  голосом
величественным как мир вдруг заговорили строчки, которые я  читал  накануне.
Это  были  первые  фразы  первого  параграфа  главы   2:   ЦЕННОСТЬ   НАШЕГО
СУЩЕСТВОВАНИЯ   книга   "Айкидо   в   повседневной   жизни"   Коити    Тохи,
организовавшего в свое время Международное  общество  Ки  и  учившегося  под
руководством самого  мастера  Морихеи  Уэсиба,  родоначальника  и  создателя
искусства айкидо.
   "Наши жизни являются частью жизни вселенной. Если мы понимаем,  что  наша
жизнь родом из вселенной и что мы появились, чтобы существовать в этом мире,
то мы должны спросить себя:  почему  же  вселенная  даровала  нам  жизнь?  В
японском языке существует выражение сюисей-муси, которое означает  "родиться
пьяным и умереть, так и  не  протрезвев".  Оно  употребляется  для  описания
состояния, когда человек рождается, не понимания значения этого  события,  и
умирает, так ничего и не поняв..."
   И вдруг в голове у меня все встало на место - не внезапно, а сразу,  так,
будто я и  раньше  всегда  это  понимал.  Прежде  я  был  подобен  человеку,
родившемуся пьяным и  обреченному  пьяным  же  и  умереть,  -  но  теперь  я
протрезвел. Кардинал по-прежнему сидел на кормушке, момент  безвременья  все
еще царил в библиотеке, но мне вдруг показалось, что  все  вокруг  окутывает
какое-то странное золотое свечение. И тут я понял, что то, за чем я гоняюсь,
содержится  не  просто  в  обрывках  прочитанных  мной  строк  из  множества
прошедших через мои руки книг. Вовсе  не  какие-то  обрывки  мыслей,  клочки
изученной мной мудрости являлись ценными фрагментами того, что  я  искал,  -
нет, тем, за чем я так долго  охотился  и  что  должен  был  ухватить,  было
абсолютно все, что я прочитал, все, что я пережил, весь мир и все, что в нем
было: все время и все пространство. И вот теперь я мог ухватить это,  причем
не делая руки такими большими, чтобы в ладонях могла уместиться вселенная, а
получив возможность ухватиться за что угодно,  где  угодно,  даже  за  нечто
столь ничтожное, как мгновение, фраза или зрелище птицы, сидящей в кормушке.
   Стоило мне осознать это, как золотой свет внезапно разлился повсюду  и  я
неожиданно ощутил биение окружающей жизни,  причем  мой  мозг  способен  был
воспринять ее практически на любом удалении. Я мог чувствовать частое биение
сердечка  сидящего  на  кормушке  кардинала.  Я  чувствовал  биение   сердец
эксперименталов и людей, живущих в поселке у подножия  холма.  Я  чувствовал
медленную неспешную жизнь елей, дубов, трав  и  цветов.  Я  мог  чувствовать
слепое шевеление земляных червей в только что согревшейся земле.  Мои  новые
ощущения простирались бесконечно далеко, уходя за горизонт и охватывая целый
мир. Я чувствовал движение жизни  повсюду  -  от  акулы,  бороздящей  теплые
тропические моря, до тюленя Уэдделла, загорающего  на  антарктическом  льду.
Весь земной шар пульсировал в ритмах бытия, а за этими  ритмами  можно  было
различить не такие громкие, зато более  гулкие  ритмы  бытия  неодушевленных
объектов:  земли,  камней,  воды,  ветра  и  солнечного  света.   Гравитация
притягивала. Кориолисова сила действовала по часовой  стрелке  к  северу,  а
против часовой стрелки - к югу. Взаимоперемешивающиеся типы  погоды  звучали
согласно,  как   дисциплинированные   инструменты   оркестра,   исполняющего
симфонию.
   Я не помню, когда наконец исчезло это золотое свечение и когда я вернулся
в обычное состояние. Но через некоторое время свечение ушло, и кардинала  на
кормушке больше не было. Я снова остался лишь  со  своими  чувствами,  но  в
сознании и в теле я теперь, как никогда раньше, ощущал необыкновенную  силу.
Окружающее представало видимым будто в ярком свете, чистом и  резком.  Разум
работал просто неистово. Из меня буквально била энергия.  Мне  не  терпелось
испробовать на практике то, что я только что обнаружил. Я вскочил с кресла и
вышел из летнего дворца туда, где были припаркованы машины. На  стоянке  как
раз стоял свободный джип. Я уселся за руль, тронул  его  с  места  и  погнал
подпрыгивающую на ухабах машину вниз по склону по направлению к  городку.  Я
точно не знал, где или как я, пользуясь своей  новообретенной  способностью,
смогу ухватить вселенную, но теперь казалось просто невозможным, что  я  так
или иначе не смогу найти для этого подходящего места и средств.
   Но, как ни странно, по мере приближения к концу склона, равнине  и  домам
на  ней  меня  все  больше  охватывало  какое-то  смущение.  До  сих  пор  я
наведывался сюда лишь с очень короткими визитами, не более дюжины раз, да  и
то каждый раз заходил прямо в мэрию, чтобы поговорить с Эллен,  Мэри  или  с
кем-нибудь еще, а затем, обычно пробыв не более часа, уезжал  обратно.  Меня
вдруг осенило, что в сущности я не знаком ни с кем из жителей городка и  что
я для них совсем чужой - вроде как школьник, пришедший в новую школу.
   Я оставил джип в нескольких сотнях футов от ближайшего здания, в  кустах,
которые полностью скрывали его, и дальше отправился пешком.
   Первый же дом, к которому я, как выяснилось, направлялся,  был  временной
постройкой  с  высоко  поднятым  над  землей  полом,  дощатыми   стенами   и
брезентовым  навесом  вместо  крыши.  К  этой   времянке   примыкало   более
основательное, хотя и незаконченное еще строение со стенами,  сложенными  из
бетонных блоков, и  двускатной  крышей,  уже  покрытой  дранкой.  В  оконных
проемах еще не было  стекол,  а  у  зияющего  дверного  проема  стоял  белый
грузовичок-пикап,  из  которого  мужчина  в  голубых   джинсах   и   свитере
перетаскивал в дом длинные доски.
   Я подошел к пикапу, когда он в очередной раз скрылся в доме, и  дождался,
пока он снова не выйдет  за  очередной  порцией  досок.  Это  был  худощавый
темноволосый человек лет около тридцати или тридцати с небольшим.
   - Добрый день, - поздоровался  я.  Мужчина  бросил  на  меня  равнодушный
взгляд.
   - Здорово, - сказал он, подошел к грузовичку и начал вытягивать  из  него
очередную порцию двенадцатифутовых досок два на четыре дюйма в сечении.
   - Давайте я вам помогу.
   Он снова взглянул на меня, на сей раз уже не так равнодушно.
   - Хорошо, - сказал он. - Спасибо.
   Я подошел к грузовичку, и, когда он утащил в дом очередную  порцию  своих
два на четыре, я тоже вытянул несколько досок и последовал за ним.
   Внутри дом освещали  лишь  солнечные  лучи,  проникавшие  сквозь  оконные
проемы, но было ясно, что в  доме,  когда  его  достроят,  будет  достаточно
светло, даже в пасмурные дни. Доски два на четыре, очевидно, предназначались
для стен, поскольку их внутренние каркасы уже были готовы.
   Я подтащил доски туда же, где он  уже  начал  их  складывать.  Полы  были
залиты  цементом,  но  заглажены  непрофессионально-грубо,  и   под   ногами
чувствовалась шершавая, а местами и просто неровная  поверхность.  Но  полы,
как каркасы стен и наружная кладка, явно вполне обеспечивали безопасность  и
удобства. Мы еще некоторое время вместе  разгружали  грузовичок,  так  и  не
обменявшись при этом ни единым словом.
   Я испытывал какое-то странное удовольствие от этой  "тупой"  работы.  Оно
перекрывало и  дополняло  приятное  чувство  физической  усталости,  которое
обычно вызывает подобная  работа.  Я  заметил,  что  незнакомец  то  и  дело
поглядывает на меня, но до тех пор, пока  мы  не  закончили  переносить  все
доски в дом, больше никакого интереса ко мне  не  выказывал.  Отнеся  в  дом
последние две доски, я вышел на улицу и увидел, как он стоит возле грузовика
и смотрит, что еще осталось в кузове - в основном гвозди, всякая  всячина  и
разные железяки.
   - Что дальше? - спросил я.
   - Забыл прихватить изоляционные трубки для  проводки,  -  сказал  он,  не
поворачивая головы. - Ладно, давайте разгрузим остальное. Ящики  с  гвоздями
лучше носить вдвоем. Очень уж они тяжелые.
   Мы вытащили из кузова ящик с гвоздями, взялись за него с  двух  сторон  и
внесли в дом. Когда мы подошли к двери, он наконец заговорил:
   - А вы случаем не Марк Деспард?
   - Да, - ответил я.
   - Да нет, быть того не может, - сказал он, когда мы оказались в полумраке
дома.
   - Боюсь, все-таки может.
   - Шутите небось.
   - Должен вас огорчить - это чистая правда.
   - Послушайте, да ведь всем известно, что у него длинная борода, к тому же
он дюймов на шесть выше вас.
   Мы поставили ящик с гвоздями на пол и отправились за следующим.
   - Говорю же вам, - продолжал он, когда мы взялись за второй ящик, - этого
просто не может быть. Уж я-то знаю. Я абсолютно точно знаю,