как  по  маслу,
капитан Франко изволил приказать доставить вуба  наверх,  дабы  распознать
свойства этой зверины.
     Со вздохами и хрипами вуб протискивался по коридорам.
     - Шевелись, - ворчал Джоунс, дергая  за  поводок.  Вуб  пытался  хоть
как-нибудь изогнуться, да только обдирал кожу  на  боках  о  хромированные
стенки. Как пробка из бутылки, он вылетел  в  кают-компанию,  и  лапы  его
подкосились.
     - Великий Боже! - изумился Француз. - Что это?
     - Петерсон говорит, это вуб, объяснил Джоунс. - Он его его купил.  Од
дал вубу пинка, вуб, пыхтя, поднялся, но лапы его дрожали.
     - Чего это он? - Француз подошел поближе. - Его не вырвет?
     Все окружили  вуба,  а  тот,  скорбно  закатив  глаза,  оглядел  всех
собравшихся.
     - Он пить хочет, - предположил Петерсон и пошел  зал  водой.  Француз
покачал головой.
     - То-то мы еле поднялись. Пришлось пересчитывать балласт.
     Петерсон принес воды. Вуб с благодарностью начал лакать,  брызгая  на
людей. В дверях возник капитан Франко.
     - Ну-с, взглянем. - Он критически прищурился. - Ты его, говоришь,  за
пятьдесят центов купил?
     - Так точно, сэр. Он ест почти все. Я ему дал зерна, и он  скушал.  И
картошку съел, и кашу, и остатки обеда, и молоко. Ему вроде  как  нравится
кушать. Когда поест, ложится и спит.
     - Понятно, - сказал капитан Франко. - Так,  теперь  касательно  вкуса
его мяса. Это серьезный вопрос. С  моей  точки  зрения,  откармливать  его
больше не стоит. Для меня он уже очень хорошо откормлен. Где кок? Позовите
его сюда. Нужно выяснить...
     Вуб перестал лакать и пристально посмотрел на капитана.
     - В самом деле, капитан, - сказал вуб, - не лучше ли обсудить  другую
проблему?
     Стало тихо.
     - Что это было? - спросил капитан Франко. - Вот только что?
     - Это вуб, сэр, - сказал Петерсон. - Он заговорил.
     Все посмотрели на вуба.
     - Что он сказал? Что?
     - Предложил поговорить о чем-нибудь другом.
     Франко приблизился к вубу, обошел, внимательно осмотрел его  со  всех
сторон.
     - Нет ли внутри туземца? - задумчиво предположил он. - Надо открыть и
проверить.
     - Ну сколько же можно! - воскликнул вуб.  -  У  вас  что,  навязчивая
идея! Резать, резать и резать?
     Франко сжал кулаки.
     - Эй ты, вылезай! Вылезай, как там тебя!
     Никто, конечно, не вылез, а чтобы  хоть  как-то  разрядить  атмосферу
взаимного непонимания, вуб помахал хвостом, икнул и рыгнул.
     - Прошу прощения, - смущенно сказал он.
     - Кажется, внутри никого нет, - тихо сказал  Джоунс.  Все  посмотрели
друг на друга.
     Пришел кок.
     - Вызывали, капитан? А это что еще такое?
     - Вуб, - сказал Француз. - Будем  его  кушать.  Ты  его,  пожалуйста,
осмотри, прикинь, где...
     - Нам необходимо побеседовать, - перебил Француза вуб. - Я  желал  бы
поговорить, если возможно, с вами, капитан. Я  вижу,  мы  не  сходимся  по
некоторым кардинальным вопросам.
     Капитан ответил, но только  заметное  время  спустя.  Вуб  добродушно
ждал, слизывая капли воды с толстых щек и складок подбородка.
     - Пройдемте в мою каюту, - сказал капитан наконец. Он  развернулся  и
покинул  помещение.  Вуб  зашлепал  вслед.   Собравшиеся   проводили   его
взглядами, и еще долго было слышно, как вуб карабкается по лестнице.
     - Что же это будет? - в недоумении сказал  кок.  -  Ну  ладно,  я  на
камбузе. Если что, позовете.
     - Само собой, - сказал Джоунс, - само собой.


     Вуб со вздохом опустился на пол в углу капитанской каюты.
     - Вы меня простите, - сказал он. -  я  очень  быстро  утомляюсь.  При
таких размерах...
     Капитан нетерпеливо покивал, присел за рабочий стол, сцепил пальцы.
     - Ладно, приступим, - сказал он. - Ты - вуб? Так?
     Вуб пару раз моргнул.
     - Полагаю, да. Так меня назвали туземцы. У  нас  имеется  собственный
термин.
     - И ты говоришь по-английски. Ты уже вступал в контакт с землянами?
     - Нет.
     - Откуда же ты знаешь язык?
     - Английский? Разве я говорю по-английски? По моему, я вообще  ни  на
чем не говорю. Я изучил ваше сознание и...
     - Мое сознание?
     - Да, содержимое, в особенности,  семантические  области  накопления,
так я называю...
     - Понял, телепатия, - сказал капитан. - Естественно.
     - Мы - очень древний народ, -  начал  вуб.  -  Очень  древний,  очень
тяжелый на подъем. Нам тяжело двигаться. Как вы можете  легко  догадаться,
если мы столь медлительны и громоздки, то постоянно  оказываемся  в  руках
более энергичных существ. Мы и  не  пытаемся  обороняться  физически.  Это
бесполезно. Нам все равно не победить. Бегать мы не можем, слишком тяжелы,
драться - тоже, мы  слишком  мягкотелы,  и  добродушие  не  позволяет  нам
охотиться...
     - На чем же вы живете?
     - Растения, овощи. Мы всеядны. Приемлем все. Мы добродушны,  терпимы,
воспринимаем вещи, как они есть. Живем и даем жить. Вот так...
     Вуб присмотрелся к капитану.
     - Вот почему я столь твердо воспротивился  замыслу  сварить  меня.  Я
увидел картинку в вашем сознании... большая  часть  меня  -  в  морозилке,
кое-что - в кастрюле, корабельному коту - тоже перепало...
     - Так ты читаешь мысли?  -  сказал  капитан.  -  Как  интересно.  Еще
что-нибудь умеешь?
     - Так, мелочи всякие, -  рассеяно  сказал  вуб,  оглядывая  каюту.  -
Хорошая квартира у вас, капитан.  Очень  чисто.  Уважаю  аккуратные  формы
жизни. На Марсе есть птицы, некоторые весьма аккуратны. Выкидывают  отходы
из гнезд, потом, выметают...
     - В  самом  деле?  -  отозвался  капитан.  -  Но  вернемся  к  нашему
разговору...
     - Да, действительно. Вы хотели мною пообедать. Вкус,  как  я  слышал,
очень  приятный.  Мясо  несколько  жирновато,  зато  нежное.  Но  о  каких
продолжительных сношениях между вашим народом и моим можно говорить,  если
ваш образ мысли не поднимается выше столь варварского  уровня?  Скушать  -
меня? Неужели мы не можем предаться беседе,  обсудить  вопросы  философии,
искусств...
     Капитан поднялся, выпрямился.
     - Философия, говорите? Да будет вам известно,  весь  следующий  месяц
еды не будет. Все наши запасы...
     - Я знаю, - кивнул вуб.  -  Но  разве,  следуя  вашим  же  принципами
демократии, не справедливее ли всем нам тянуть жребий - соломинки,  спички
или что-нибудь в таком роде? В конце концов, на то демократия и существует
- охранять меньшинство от посягательств на их права. И если каждый из  нас
проголосует...
     Капитан пошел к двери.
     - Вот это видел? - Он показал вубу кукиш. Потом  открыл  дверь,  и  с
широко  раскрытым  ртом,  вытаращенными  глазами,   застыл,   как   громом
пораженный, схватившись за ручку двери.
     Все это время вуб пристально смотрел  на  капитана.  Некоторое  время
спустя, протиснувшись мимо  Франка,  прошлепал  в  коридор  и  в  глубокой
задумчивости спустился в кают компанию.


     Все молчали.
     - Вот  видите,  -  нарушил  тишину  вуб,  -  в  наших  мифологических
структурах  немало  общего.  Мифологические  символы,  также,  как  Иштар,
Одиссей...
     Петерсон, глядя в пол, заерзал.
     - Продолжайте, - сказал он, - продолжайте, прошу вас.
     - Ваш Одиссей, как мне кажется,  есть  фигура,  общая  для  мифологий
подавляющего  большинства  народов,  обладающих   самосознанием.   Одиссей
странствует - он индивид, сознающий себя, как такового. Вот  в  этом-то  и
заключена идея, идея  разделения.  Он  отделяется  от  семьи,  от  родины,
начинается процесс индивидуализации.
     -  Но  Одиссей  вернулся  домой,  -  сказал  Петерсон,   заглянув   в
иллюминатор на звезды, звезды без конца и края, пылающие маяки  в  пустоте
Вселенной. - В конце он возвращается.
     - Как тому и надлежит. Период отсоединения - только  временная  фаза,
недолгие странствия души. Есть начало, есть и конец. Странник возвращается
к родному очагу и сородичам...
     Дверь распахнулась, и вуб замолчал. В каюту  ступил  капитан  Франко,
остальные в нерешительности топтались у двери.
     - Ты в порядке? - спросил Француз.
     - Ты  меня  спрашиваешь?  -  удивился  Петерсон.  -  Почему  ты  меня
спрашиваешь?
     Франко опустил пистолет.
     - Подойди сюда, - приказал он Петерсону. - Поднимись и перейди сюда.
     Петерсон посмотрел на вуба.
     - Иди, - посоветовал вуб. - Это роли не играет. Петерсон поднялся.
     - Чего вы хотите?
     - Это приказ. Петерсон пошел к двери. Француз схватил его за руку.
     - Да что с вами стряслось? - Петерсон вырвался. - Что на вас нашло?
     Капитан Франко осторожно двинулся в направлении вуба. Вуб смотрел  на
капитана, смотрел снизу вверх - он, прижавшись к стене, лежал в углу.
     - Все-таки интересно, - сказал вуб, - до какой степени вас  захватила
идея меня скушать? Но почему - этого я не понимаю!
     - Встань, - приказал вубу Франко.
     - Если вы настаиваете. - Вуб со вздохом начал подниматься. -  Секунду
терпения - дело для меня нелегкое. - Он наконец встал,  но  дышал  тяжело,
открыв пасть, свесив язык,  который,  как  маятник,  качался  в  такт  его
дыханию.
     - Стреляйте, капитан, - попросил Француз.
     - Бога ради! - воскликнул Петерсон.
     Джоунс,  у  которого  от  страха  глаза  вылезли  из  орбит,   быстро
повернулся к нему.
     - Если б ты его видел... как статуя... стоит, рот  раскрылся...  Если
бы мы не поднялись, он бы и сейчас так стоял.
     - Кто? Капитан? - Петерсон поглядел по сторонам. -  Но  сейчас  он  в
порядке!
     Все смотрели на стоявшего посредине комнаты вуба.
     - С дороги, - приказал Франко, и люди отступили к дверям.
     - Вы меня боитесь, кажется? - спросил  вуб.  -  Разве  я  вам  чем-то
помешал? Причинил вред? Я категорически против боли, я ненавижу  причинять
боль. Я всего лишь пытался защитить себя. Или вы думали, что я с  радостью
брошусь навстречу собственной гибели? Я такое же разумное существо, как  и
вы.  Мне  хотелось  осмотреть  ваш  корабль,  узнать,  как   он   устроен,
познакомиться с вами. Вот я и предложил туземцам...
     Пистолет в руках капитана задрожал.
     - Вот видите, - процедил Франко, - я так и думал...
     Вуб, тяжело вздыхая, сел и лапой подобрал под себя хвост.
     - Жарковато, - сказал  он.  -  Очевидно,  рядом  машинное  отделение.
Энергия атома. Вы  научились  творить  с  ней  чудеса.  Технические...  Но
моральные, этические проблемы ваша научная иерархия решать не...
     Франко повернулся к команде. Люди  с  испуганными  глазами  молчаливо
сбились в кучку.
     - Я сам. Вы смотрите, если хотите.
     - Попытайтесь попасть в мозг, - кивнул Француз. - Мозг  все  равно  в
пищу не идет. А в грудь лучше не целить, если попадете в  грудную  клетку,
будем черт знает сколько времени выковыривать кусочки кости.
     - Слушайте. - Петерсон провел языком по сухим губам.  -  Что  он  вам
сделал? Какой вред причинил? Я вас спрашиваю! И вообще, он мой.  Никто  не
имеет права его стрелять! Он вам не принадлежит!
     Франко поднял пистолет.
     - Я уйду, - побледнев, сказал Джоунс: он поморщился,  как  будто  его
подташнивало. - Не хочу видеть.
     - И я тоже, - заявил Француз.
     Оба, что-то бубня под нос, вышли в коридор. Петерсон же никак не  мог
выйти, топтался у двери.
     - Мы про мифы разговаривали, - сказал он. - Он добрый, безобидный.
     Он покинул каюту. Франко подошел к вубу, а вуб медленно поднял глаза,
сглотнул слюну.
     - Глупо, как глупо, - сказал он. - Очень жалко, что вам проходится...
что вам так хочется... У вас есть притча, в которой ваш Спаситель... -  и,
глядя на пистолет, вуб замолчал. -  Неужели  вы  сможете...  глядя  мне  в
глаза? Неужели сможете?
     Капитан сверху вниз посмотрел на него.
     - Смогу. Глядя тебе в глаза. У нас  на  ферме  были  боровы,  грязные
черные полосатые боровы. Я смогу.
     Глядя в мерцающие влажные глаза  вуба,  капитан  нажал  на  спусковой
крючок.


     У мяса был изумительный вкус.  Люди  сидели  за  столом  подавленные,
кое-кто вообще к еде не притронулся. Если кто и  наслаждался  обедом,  так
это капитан Франко.
     - Еще? - предложил  он,  обратившись  ко  всем  собравшимся.  -  Кому
добавки? И немножко вина, пожалуй.
     -  Только  не  мне,  -  скривился  Француз.  -  Пойду,  наверное,   в
штурманскую.
     - И я тоже. - Джоунс, отодвинув стул, поднялся. - До скорого.
     Капитан посмотрел им вслед. Еще несколько человек извинились и ушли.
     - Как ты думаешь, что это с ними? - спросил капитан,  повернувшись  к
Петерсону. Петерсон смотрел на тарелку перед собой, на картофель,  зеленый
горошек толстый ломоть нежного, сочного мяса.
     Он что-то хотел сказать, но не выдавил ни звука. Капитан положил руку
на плечо Петерсона.
     - Всего-навсего органика, - весело сказал он.  -  Жизненная  сущность
ушла. - Он отрезал кусочек мяса, корочкой хлеба подобрал соус. -  Лично  я
люблю поесть. Чем еще наслаждаться разумному живому существу? Еда,  отдых,
медитация, беседы...
     Петерсон кивал. Еще двое встали и вышли. Капитан сделал глоточек воды
и вздохнул.
     - Ну-с, - произнес он, - обед был превосходный, должен  вам  сказать.
Они были правы - мясо вуба великолепно на вкус. Очень вкусно. До  сих  пор
не было у меня возможности попробовать самому.
     Он промокнул губы салфеткой,  откинулся  на  спинку  стула.  Петерсон
отрешенно смотрел в стол.
     Капитан внимательно посмотрел на Петерсона, наклонился к нему:
     - Ну будет  вам!  -  сказал  он.  -  Веселей!  Не  унывайте!  Давайте
побеседуем. - и улыбнулся. - На чем я  остановился,  когда  нас  перебили?
Ага, я рассуждал о смысле фигуры Одиссея в мифах...
     Петерсон вздрогнул, в ужасе уставился на капитана.
     - Продолжим, - как ни в чем не бывало проговорил капитан. -  Одиссей,
в моем понимании...





                            МУЗЫКАЛЬНАЯ МАШИНА


     Поправив на коленях одеяло и устало прикрыв  глаза,  доктор  Лабиринт
откинулся на спинку плетеного кресла.
     - Итак? - изрек я, устроившись у камина и подставив руки теплу.  День
был прохладный, но небо над Лос-Анджелеса было  безоблачным.  За  скромным
домиком Лабиринта вплоть до  видневшихся  вдали  гор  простиралась  нежная
зелень небольшого леса,  создающего  иллюзию  этакой  девственной  чащи  в
пределах городской черты.
     - Итак? - повторил я. - Выходит, что Машина работает не  так  как  вы
ожидали?
     Лабиринт  не  ответил.  Я  обернулся.  Старик  задумчиво  смотрел  на
огромного  серо-коричневого  жука,  медленно  карабкающегося  по   одеялу.
Движения жука  были  медленны  и  величавы,  в  нем  чувствовалось  что-то
торжественное. Вскарабкавшись на вершину,  жук  исчез  на  другой  стороне
одеяла. Мы вновь остались одни.
     Лабиринт моргнул и посмотрел на меня:
     - Нет, напротив, она работает и даже очень хорошо работает.
     Я поискал глазами жука, но его нигде не было видно.
     Повеяло полуденной прохладой и я придвинулся ближе к камину.
     - Расскажите мне о ней, - попросил я.
     Доктор Лабиринт, как и большинство  много  читающих  и  располагающих
большим  запасом  свободного  времени  людей,  пришел  к  заключению,  что
современная цивилизация идет по стопам Римской Империи. Я думаю, он увидел
зарождающиеся потрясения, уничтожившие в свое время  греческую  и  римскую
цивилизации, и которые могут уничтожить наше общество и погрузить Землю во
мрак.
     Обдумав это, Лабиринт начал размышлять о всех тех изящных  и  любимых
вещах, которые навсегда исчезнут во время  смены  эпох.  Он  размышлял  об
искусстве, литературе, музыке и этикете,  обо  всем,  что  будет  навсегда
утрачено. И ему стало ясно, что  именно  музыка  -  единственное  из  всех
великих и благородных искусств - погибнет первой и будет навсегда  предана
забвению. Музыка - это  самое  хрупкое,  деликатное  и  легко  разрушаемое
искусство.
     А Лабиринта это очень беспокоило, потому что он любил музыку,  потому
что ему была противна мысль, что однажды в мире не будет Брамса и Моцарта,
благозвучной камерной музыки, ассоциирующейся с  напудренными  париками  и
изысканными поклонами, длинными и изящными свечами, печально мерцающими  в
полумраке.
     Каким пресным и несчастным будет мир без  музыки!  Каким  все  вокруг
станет скучным и пыльным.
     Именно тогда в  его  голове  родилась  мысль  о  музыкальной  машине.
Однажды вечером, когда он  сидел  в  глубоком  кресле  при  тихо  играющем
граммофоне, его посетило  видение.  Он  ясно  представил  себе  последний,
потрепанный,  с  загнутыми  страницами,  нотный  справочник  по  симфониям
Шуберта для трио, валяющийся на  полу  некоего  общественного  учреждения,
кажется музея.
     Бомбардировщик заходит в пике, падают бомбы, разбивая музей на куски,
рушатся стены, скрежещет бетон,  шуршит  штукатурка.  Последний  экземпляр
произведения исчезает под обломками, изорванный и перемолотый  с  мусором.
Затем, доктор Лабиринт  четко  представил  себе,  как  партитура  начинает
выбираться на поверхность, подобно засыпанному в норе кроту.  Да,  подобно
настоящему кроту с лапами, острыми зубами и неистощимой энергией.
     Как бы  все  было  иначе,  если  бы  музыка  обладала  этим  обычным,
повседневным инстинктом выживания, присущим каждому кроту и даже  червяку!
Музыка смогла бы выжить, если бы ее можно было бы трансформировать в живые
существа, в животных с лапами и  зубами.  Если  бы  можно  было  построить
специальную  Машину,  чтобы  она  была  способна  превращать   музыкальные
партитуры в живые существа.
     Но доктор Лабиринт не был механиком. Он сделал несколько набросков  и
с надеждой послал их в  несколько  исследовательских  лабораторий.  Однако
большинство из них было загружено работой по военным заказам.  Впрочем,  в
конце концов, он  нашел  людей,  которых  искал.  Одному  университету  на
Среднем Западе понравились его идеи и они были рады сразу же приступить  к
работе по созданию такой Машины.
     Прошло несколько недель. Наконец Лабиринт получил  почтовую  открытку
из  университета.  Работа  над  Машиной  развивалась  хорошо,  а   вернее,
близилась к завершению. Они провели контрольные испытания, проверив ее  на
парочке популярных  песенок.  А  результаты?  Два  маленьких  мышеподобных
существа выскочили из нее и заметались по лаборатории, пока кот не  поймал
и не съел их. Машина была настоящим успехом.
     Вскоре  после  извещения  он  получил  ее,  тщательно  упакованную  в
деревянный ящик, собранную и полностью подготовленную к работе. Распаковав
ее и  приступив  к  первому  эксперименту,  Лабиринт  почувствовал  легкое
возбуждение. Пока он с помощью рычажков  настраивал  и  готовил  Машину  к
первому превращению, самые разнообразные идеи крутились в его голове.  Для
начала он выбрал бесценную  партитуру  симфонии  Моцарта  соль  минор  для
квинтета. Задумчиво листая страницы, он  как  бы  совершал  путешествие  в
будущее. Наконец, он отнес партитуру к Машине и опустил ее внутрь.
     Прошло время. Лабиринт стоял перед Машиной  взволнованный,  в  легкой
тревоге, с какой-то неуверенностью ожидая, что  же  получится,  когда  он,
наконец, откроет  задвижку.  Ему  казалось,  что  сохраняя  навеки  музыку
великих композиторов, он делает тонкую и трагическую работу. Что же  будет
ему  наградой?  Что  же  он  обнаружит?  В  какие  формы  все  это   будет
превращаться по завершении процесса?
     Еще было много вопросов, на которые нужно было получить  ответ.  Пока
он  размышлял,  Машина  щелкнула  и  замигала  красным  огоньком.  Процесс
завершился, превращение уже произошло. Лабиринт открыл задвижку.
     - О, господи! - в сердцах воскликнул он. - Не может быть!
     Внутри оказалась птичка, а не животное.
     Птичка моцарт была небольшой, красивой и изящной с  ярким  оперением.
Она прошлась по комнате и затем дружелюбно  и  с  любопытством  подошла  к
доктору. Лабиринт расставил трясущиеся руки и  наклонился.  Птичка  моцарт
прошла мимо, а затем неожиданно вспорхну